VIII. Иди по компасу

На место приехали все. Пожарные, несколько машин «скорой помощи», саперы и инженерные войска. Патрульные и бронированные автомобили, подъемные краны, автолестницы. Мэр и префект, начальник полиции с заместителем, председатель палаты депутатов с горсткой народных избранников. Журналисты и фотографы, толпы зевак, передвижные студии крупнейших национальных сетей, Национальное агентство объединенной печати, японское телевидение и корреспондент Си-эн-эн. Главный инспектор Инфанти, инспектор Ансельмо из почтовой полиции, не находившиеся на вызовах руководители мобильного спецподразделения и все бывшие сослуживцы Коломбы.

Самой ей не довелось увидеть ни их, ни приезда Сантини и Де Анджелиса: ее уже отвезли в больницу с сотрясением мозга и бесчисленными ссадинами и ушибами. На протяжении следующих нескольких часов она позволяла вертеть себя, как куклу, и лишь урывками осознавала, где находится. Ей то и дело начинало казаться, будто она вернулась в день Катастрофы. Тот же белый шум в ушах, привкус пепла и извести во рту, запах гари.

Тем временем Данте был задержан сотрудниками следственного управления и доставлен в центральный полицейский участок. Несмотря на его отчаянные протесты, его приковали наручниками к стулу и заперли в кабинете с единственным конвойным, который пропускал все его требования перевести его на открытый воздух мимо ушей. Измотанному после недавнего нахождения в горящем здании, Данте сразу же стало дурно. Он до посинения кричал и топал ногами. Охранник отвесил ему оплеуху, и он, сломав стул, рухнул на пол, но тут же вскочил и принялся размахивать пристегнутым к запястью сломанным подлокотником, не подпуская конвойного ни на шаг. Трое вбежавших в кабинет полицейских бросились на него и повалили на пол. Задыхающийся Данте потерял сознание.

Очнулся он уже пристегнутым к перилам балкона. Заперших его агентов в форме вовсю распекал Сантини. Во рту у Данте пересохло, сконцентрироваться не удавалось, и только боль в желудке вернула его в реальность. Простирающаяся под балконом улица Сан-Витале была перекрыта патрульными машинами и полицейскими барьерами.

– Меня удерживают против воли и подвергают пыткам! – во все горло закричал он. – Свяжитесь с моим адвокатом! Его зовут Роберто Минутилло, найдите его контакты в интернете!

Сантини в один прыжок подскочил к нему:

– Захлопните пасть, или я распоряжусь, чтобы вас перевели внутрь. И позабочусь, чтобы окон там не было.

– А если я коньки отброшу? Избавитесь от моего трупа?

Сантини склонился над ним:

– Убит функционер полиции. Думаете, кого-то волнует, что с вами станется?

– Я там был, вы не забыли?

– Поэтому вы и здесь. – Сантини подкатил к нему стул на колесиках. За французскими окнами тут же столпились, наблюдая за происходящим, полдюжины агентов в форме и штатском. – Позвольте прояснить ситуацию. Произошел взрыв бомбы. Кое-кто уже призывает ввести военное положение. Поговаривают о возрождении «Красных бригад». Наш долг – разобраться, что произошло на самом деле. И с теми, кто отказывается сотрудничать, мы церемониться не намерены.

– Никто еще не задал мне ни единого вопроса.

– Это сделаю я. От имени уполномоченного магистрата.

– Дайте угадаю, это Де Анджелис?

– Вас это не касается. Вы встретитесь с ним позже для составления протокола.

– Это если я буду хорошим мальчиком. А иначе вы сбросите меня с балкона.

Сантини сжал челюсти:

– Зачем вы пытаетесь вывести меня из себя?

Данте подумал, что Сантини действительно едва сдерживает ярость. Неужели он его изобьет? Вряд ли. Как бы Сантини этого ни хотелось, к полиции сейчас приковано внимание всей страны. Подозревай он, что Данте замешан во взрыве, и его бы это не остановило. Но в данный момент Сантини не знает, что и думать. Он сутулился под грузом случившегося, постоянно дотрагивался до лица и незаметно облизывал губы. Каждое его движение выдавало смятение и страх. Сколько бы он ни надсаживал глотку, было ясно, что он не понимает, что происходит. Или же – еще одна гипотеза – прекрасно знает, что происходит, но не знает, что предпринять. И эта гипотеза тревожила Данте гораздо больше.

До сих пор Данте считал Сантини безмозглой скотиной, клоуном, способным лишь на то, чтобы сеять неразбериху и топтать улики плоскими ножищами. Но последние слова Ровере подразумевали, что Отец действовал не в одиночку, и Данте не верил, что он имел в виду каких-нибудь используемых от случая к случаю шестерок вроде Бодини. Не таких сообщников опасался начальник спецподразделения. Так кто же помогает Отцу? Неужели сотрудник следственного управления? Тот же, кого должна была остерегаться Коломба?

Данте чувствовал, что истина едва ли не на расстоянии вытянутой руки, но все еще слишком далека. Необходимо отсюда выбраться, и, если Сантини действительно заодно с Отцом, единственный способ покинуть это место – притвориться кретином. Все это он успел обдумать за пару секунд, пока Сантини сверлил его подозрительным взглядом.

«Не забывай, что он коп и привык ко лжи», – сказал себе Данте. И если он замешан в этом деле, значит он не такой болван, каким кажется.

– Спрашивайте о чем угодно, – изображая покорность, опустил глаза Данте. – Только, пожалуйста, сначала скажите мне, как себя чувствует госпожа Каселли.

– Новостей из больницы у меня нет, но, похоже, ее жизнь вне опасности, – все так же пристально глядя на него, сказал Сантини. – У вас близкие отношения?

– Нет.

– А кажется, что да.

– Вы это хотели узнать? Близки ли мы? – выйдя из роли, спросил Данте.

– В том числе.

– Нет, мы не близки. Мы тесно общались только в последнюю неделю.

– Однако же вы вместе живете в гостинице.

Черт, им это известно.

– Мы не живем вместе. Это я там живу, – ответил Данте. – Она несколько раз ко мне приходила. Если не верите, спросите портье.

– В данный момент меня это не интересует. Что вы делали в доме господина Ровере во время взрыва?

– Я вошел в здание уже после взрыва.

Сантини придвинулся еще ближе:

– После? Хотите, чтобы я поверил, будто вы вошли в здание после взрыва? Да вы даже в обыкновенной комнате посидеть не можете, а тут нырнули в пламя, как пожарный?

Данте поджал ноги, притворяясь напуганным. Необходимо, чтобы Сантини верил, что держит ситуацию под контролем.

– Я был в шоке, – промямлил он.

– Не слышу! – рявкнул Сантини.

– Я был в шоке. Сам толком не помню, что делал.

Сантини удовлетворенно кивнул, как хозяин, чей пес по команде перевернулся кверху пузом.

– Почему вы там находились?

– Я сопровождал госпожу Каселли на встречу с господином Ровере, – уже громче сказал Данте наигранно дрожащим голосом.

– Что послужило поводом для этой встречи?

За годы службы Сантини провел тысячи допросов, и Данте не мог лгать напрямую. Придется ограничиться недомолвками и сообщать ему лишь то, что Сантини уже и так угадал.

– Похищение Луки Мауджери.

Сантини кивнул:

– Значит, госпожа Каселли все еще интересовалась этим делом?

– Да.

– По какой причине?

Лгать было бесполезно.

– По просьбе господина Ровере. Он сомневался, что вы ведете расследование в правильном направлении.

– Мы – это следственное управление?

– Да. И магистрат. Ровере называл магистрата кретином.

Последняя фраза была откровенной ложью, однако Данте решил, что Сантини ее проглотит. Такой, как Ровере, вполне мог сказать нечто подобное, чтобы усыпить подозрения Данте. И скрыть свои истинные намерения.

«Он не один».

Сантини скривил рот:

– Давайте исключим это из протокола. Не будем выставлять погибших в дурном свете.

– Как скажете.

– Это господин Ровере попросил вас о консультации? – В устах Сантини слово «консультация» прозвучало как оскорбление.

– Да.

– И что вы хотели сказать Ровере вчера вечером?

– Что нам нужно больше времени.

– Это Ровере просил вас проверить списки погибших в последние годы детей?

Недолго же Инфанти держал язык за зубами. Коломбе следует получше выбирать друзей.

– Нет, это была моя идея. Я искал совпадения со случившемся в Пратони.

Сантини прищурился. Искренний интерес или страх? И если страх, то боится ли он выставить себя дураком или чего-то иного?

«Он не один».

– И вы их нашли?

Следующий ход должен быть безошибочным. И Данте решил возмутиться.

– Мне нужно больше времени, черт возьми! – сказал он. – Между собой могут быть связаны тысячи дел! – Он намеренно преувеличивал.

Сантини не сдержал улыбки. Насмешка или облегчение? Данте ненавидел неопределенность.

– Тысячи?

Данте продолжал сгущать краски:

– Отец орудовал в тени больше тридцати лет! Вы хоть понимаете, сколько детей могло попасть к нему в лапы? – Он почти не искажал правду, однако преподнес ее таким образом, что любой счел бы его попросту буйнопомешанным.

– Отец – это ваш похититель, верно? Он что, вернулся с того света?

Данте решил, что пора дать ему отпор. Если идти у него на поводу, Сантини может что-то заподозрить.

– Вы надо мной издеваетесь?

– Конечно нет, – еще шире улыбнулся Сантини. – И доказывает все свисток, найденный вами в километре от места преступления. Верно?

– Раз вы так ставите вопрос…

– Верно?

– Да, – смиренно сказал Данте.

Донесшееся изнутри недоверчивое восклицание прозвучало для Данте словно аплодисменты за разыгранное им представление.

– И Каселли вам верит?

Берегись!

– Мне почти удалось ее убедить, – сказал он так, что понять его можно было ровно наоборот.

– «Почти». Я вас понял. Возможно, помимо свистка, вам также удалось предоставить ей иные доказательства? – с нажимом на последнее слово спросил Сантини.

– Я их искал. Говорю же, мне нужно время!

Сантини внимательно посмотрел на него. Данте знал: чутье подсказывает полицейскому, что он лжет, однако вне зависимости от того, связан ли он с Отцом, Данте говорил как раз то, что он хотел услышать.

– Значит, вы утверждаете, что никогда не бывали в квартире Ровере? – спросил Сантини.

– Вот именно, не бывал.

– У нас есть способ проверить, говорите ли вы правду, Торре.

– С чего мне врать? Вы что, решили, что это я бомбу подложил?

– Так кто, по-вашему, это сделал?

Данте задержал дыхание. Вот он, решающий момент.

– Отец. Человек, который меня похитил.

На этот раз зароптали все. Сантини обернулся, чтобы утихомирить коллег, но Данте видел, что тот купается во внимании. Публику он просто обожал.

– Уж не обнаружили ли вы очередной свисток? – спросил Сантини.

– Свисток был всего один.

– Ах да, как же я запамятовал. Это был ваш свисток. И с чего бы вашему похитителю убивать господина Ровере?

Когда-то двадцатилетний Данте поставил все деньги, предназначенные для оплаты гостиницы, в рулетку на террасе казино в Бадгастайне. Авантюрная ставка: все на красное. Сейчас ситуация повторялась.

– Потому что он меня боится. Он знал, что рано или поздно Ровере мне поверит.

Тогда в Австрии Данте пришлось бросить чемодан с одеждой в гостинице и сбежать среди ночи, чтобы не платить по счету. На этот раз все обернулось куда лучше. Плечи Сантини на пару миллиметров опустились, и Данте понял, что победил.

– Ясно.

Задав еще пару рутинных вопросов – видел ли он кого-то, слышал ли что-то, – Сантини поднялся. В качестве вишенки на торте Данте протянул больную руку и ухватил его за пиджак. Инспектор резко, с отвращением вывернулся, но Данте притворился, будто ничего не заметил.

– Вы же мне верите, правда? – с жаром спросил Данте. – Вы разыщете Отца?

Сантини отвернулся и подозвал одного из агентов в форме. Когда тот высунул голову на балкон, Данте узнал Альберти и едва удержался, чтобы ему не подмигнуть.

– Принесите ему воды и что-нибудь перекусить. Пусть видит, что мы не звери, – сказал Сантини и вышел.

Альберти подошел к нему.

– Чего бы вам хотелось? Может быть, кофе, господин Торре? – заботливо спросил он.

Лицо Данте преобразилось.

– Даже не думай. Чай сойдет. И бога ради, раздобудь курево. Подыхаю без никотина.

Пораженный его внезапной трансформацией – всего минуту назад Данте казался раздавленным и изнуренным, – Альберти принес ему чашку остывшего чая, пачку печенья из снекового автомата и одну сигарету без фильтра.

Часом позже, когда с Данте уже сняли наручники, приехал Минутилло.

Адвокат потребовал, чтобы ему позволили побеседовать с клиентом наедине, и закрыл балконную дверь перед носом у полицейских.

– Ну как ты? – спросил он, как только они остались вдвоем.

– Догадайся. – Опасаясь, что их подслушивают, Данте понизил голос: – Сантини убедился, что я не представляю для него опасности. Пока.

– С чего это ты должен представлять для него опасность?

– Не исключено, что он во все это замешан.

– Хочешь сказать, он заодно с Отцом?

– Ровере был убежден, что Отцу кто-то помогает. Он прямо сказал, чтобы мы не доверяли Де Анджелису. – Он закурил принесенную адвокатом сигарету.

– Но зачем ему или Сантини помогать убийце?

– Понятия не имею. – Данте выпустил колечко дыма. – Задай ты этот вопрос еще шесть часов назад, я бы сказал, что все это чепуха. Но после бомбы…

– Возможно, это никак не связано.

– Ну да, а я сам себя похитил.

– Не стоит отбрасывать такую возможность.

Данте покачал головой:

– Ты избавился от вещей в моем гостиничном номере?

– Конечно. Поэтому я и приехал так поздно. Как только я услышал о твоем задержании, сразу побежал туда. И, скажу я тебе, успел как раз вовремя. Выходя из отеля, я видел, как туда входят люди, похожие на агентов в штатском.

– Скорее всего, это следственное управление. Кто тебе сообщил?

– У меня есть друзья в полиции. Как и у тебя. У нас побольше друзей, чем у Сантини.

Данте ухмыльнулся.

– Это не сложно. Я собираюсь выкинуть отвратительный фортель. Заранее извиняюсь, но тебе придется мне подыграть, – сказал он и уже в полный голос добавил: – Мне нехорошо. Я… – Он выпучил глаза и наклонился вперед. Секунда – и его стошнило прямо на ботинки Минутилло чаем и печеньем. А также синим пластиковым прямоугольником, который и послужил причиной его желудочных спазмов. Это была флешка.

– Господи! – театрально вскакивая, вскричал Минутилло.

– Прости! Постой, я помогу! – воскликнул Данте, неуклюже притворяясь, будто хочет вытереть ботинки адвоката бумажной салфеткой. Он ловко завернул в нее флешку и свернул в комок.

– Не нужно, я сам. – Минутилло забрал у Данте салфетку, нагнулся, чтобы почистить себе обувь, и шепнул ему на ухо: – Что на ней записано?

– Я нашел ее в пиджаке Ровере. Надеюсь, там что-то полезное. Иначе он оставил бы ее в своем кабинете, рядом с компьютером.

– Понял, – пробормотал Минутилло. Тон его был отнюдь не довольным. – Пойду ополоснусь в туалете, – в полный голос добавил он.

Данте пристально посмотрел на адвоката:

– Отличная идея.

Даже не пытаясь прятать грязную скомканную салфетку в своей руке, Минутилло пошел прочь. Как и предполагал Данте, никому и в голову не пришло ее развернуть.

В то время как Данте дожидался, пока его выпустят из участка – желательно до того, как кто-нибудь заметит противоречия в его показаниях, – а Минутилло направлялся в свою контору с чувством, что в кармане у него не флешка, а ручная граната, день Коломбы, накачанной транквилизаторами и обезболивающими, проходил в больничной палате на третьем этаже. Сильнодействующая смесь лекарств предотвращала возможную истерику, притупляла воспоминания и заставляла время бежать быстрее. В четыре пополудни медсестра отключила капельницу, и на пороге тут же показалась знакомая фигура с цветами. Де Анджелис. Он только что дал интервью прессе, позируя фотографам с букетом в руках. Журналистам он объяснил, что это визит вежливости к храброй сослуживице. Коломба отвернула лицо к окну. Оттуда виднелись деревья больничного парка. Без лекарств ее голова начинала пульсировать.

Де Анджелис бросил цветы на стол, придвинул к ее койке стул и сел.

– Как вы себя чувствуете, госпожа Каселли? – спросил он.

– Не ваше дело, – тихо ответила Коломба. Горло было обожжено раскаленным дымом. – К тому же я сильно сомневаюсь, что вас это интересует.

– Я знаю, что вы были очень привязаны к господину Ровере, – спокойно сказал судья. – Представляю, как вы потрясены. Я хочу сказать, что мне тоже очень жаль. Мне не раз представлялся случай оценить его способности. Он был отличным полицейским. – Коломба не сказала ни слова, даже не пошевелилась. Де Анджелис невозмутимо продолжал: – И мне жаль, что приходится беспокоить вас в такую минуту. Но необходимо, чтобы мы с вами как можно скорее пришли к взаимопониманию.

Коломба молчала.

– Наша последняя встреча прошла не слишком удачно, – снова заговорил Де Анджелис. – Однако это не значит, что мы не найдем общего языка. Вполне возможно, мы окажемся друг другу полезны.

– Чего вы хотите?

– Только найти убийцу Ровере.

Коломба резко повернулась, и перед ее глазами заплясали звездочки.

– Думаете, я этого не хочу?

– Поэтому я здесь. Нам уже известно, что вы, если можно так выразиться, «подпольно» работали, – по его лицу пробежала улыбка, – над делом о похищении Луки Мауджери. Причем ваша версия событий немало отличалась от принятой в моем офисе.

– А если и так, то что?

– Это факт, а не наше предположение, – посуровев, сказал судья. – И если раньше мы могли счесть это простительным грешком и вы отделались бы легкой взбучкой, то теперь все изменилось, госпожа Каселли. Я должен знать, связана ли, по вашему мнению, смерть господина Ровере с вашим расследованием.

Слова Де Анджелиса звучали вполне разумно, и Коломба, и без того застигнутая в момент слабости, почувствовала, что ее воля вот-вот даст сбой. Но Ровере не доверял Де Анджелису, и это недоверие было его последней волей.

– Не знаю, – ответила она. – Откуда мне знать?

– Не шутите со мной, госпожа Каселли. Если вы натолкнулись на какое-то доказательство, подтверждающее, скажем так, альтернативную версию похищения Луки Мауджери, это могло послужить достаточной причиной, чтобы неуравновешенный убийца и похититель попытался покончить с расследованием. Особенно если господин Ровере ваше расследование поддерживал. А то и вовсе стоял за вашими начинаниями.

– Вы говорите об Отце?

– Я говорю о чем угодно, что помогло бы мне привлечь виновных к ответственности. Вы в курсе, что, помимо Ровере, погибло шесть человек? Еще двое тяжело ранены.

– Сомневаюсь, что вы мне поверите.

– Так давайте проверим. Что же до вашего личного положения, то, хоть вы и несколько вышли за рамки закона, я объявлю, что сам санкционировал ваше расследование.

«Уже готов сделать из Сантини козла отпущения, – подумала Коломба. – За две недели в тюрьме Мауджери так и не признался. Никаких новых улик против него не обнаружено. Де Анджелис начинает бояться, что допустил ошибку». Будь она в этом уверена, она бы обо всем рассказала, но в очередной раз не могла не разделять подозрений Ровере.

– Я ничего не нашла.

– Понимаю. А для чего вам понадобились данные, которые вы запросили у инспектора Инфанти?

Не зная, что подобного мнения придерживался и Данте, Коломба подумала, что ей следует быть поразборчивее в выборе друзей.

– Господин Торре хотел проверить похожие случаи. К сожалению, никаких совпадений он не нашел.

– Если он ничего не нашел, то зачем вы встречались с Ровере?

– Визит вежливости.

Де Анджелис снял тяжелые очки в черной оправе, протер линзы галстуком и снова надел.

– То есть у вас вообще нет подозреваемых? Даже самых маловероятных? Я говорю не только о похитителе, известном как Отец. Возможно, господин Ровере о чем-то упоминал.

– Он не ждал, что его убьют. Это я вам гарантирую. – Пряча слезы, Коломба снова отвернулась к окну.

Де Анджелис взял ее за подбородок и повернул ее лицо к себе:

– Я пришел, чтобы предложить вам дружбу. Прошу вас, примите ее.

Коломба в упор посмотрела на судью. Ее глаза с контрастирующей с покрасневшими роговицами зеленой радужкой казались глазами инопланетянки. За затемненными, как матовые зеркала, стеклами очков Де Анджелиса невозможно было прочесть его мысли.

– Никогда больше ко мне не прикасайтесь, – сказала она. – Или я за себя не отвечаю.

Магистрат отдернул руку:

– И…

– Больше мне сказать нечего.

Де Анджелис встал:

– Вы сделали свой выбор, Каселли.

Выходя, он якобы случайно задел столик. Цветы рассыпались по полу.

Визит Де Анджелиса словно прорвал плотину. В следующие два часа Коломбе не удалось остаться в одиночестве ни на минуту. Сначала явилась ее ожидающая утешений мать, потом пара друзей, с которыми она не общалась с тех пор, как продинамила их ради поездки в Пратони, где был найден труп Лючии Балестри. Когда они спросили, не нужно ли ей что-нибудь, она попросила, чтобы они заскочили к ней и привезли из ее квартиры смену одежды, поскольку ее мать объявила, что слишком расстроена, чтобы куда-то ехать.

Друзья пообещали вернуться наутро и взяли с нее обещание никогда больше не исчезать. Затем ее навестили несколько сослуживцев из спецподразделения, которых до глубины души поразил ее бледный и разбитый вид. Покидая больницу, они говорили, что Коломба выглядела совсем как в тот раз. Подразумевалась, конечно, Катастрофа. Тот факт, что ей удалось выжить после двух взрывов, казался им весьма странным совпадением. «А что, если это не совпадение…» – рискнул заметить один из полицейских, и все тут же смущенно умолкли. Они и не догадывались, что в этот момент Де Анджелис, не стесняясь в выражениях, говорил то же самое Сантини, измотанному после тяжелого дня допросов и обысков.

Навестил Коломбу и Альберти, который явно чувствовал себя не в своей тарелке в качестве посетителя больницы. Агент успел переодеться в штатское и в джинсах и толстовке от Аберкромби еще больше напоминал студента-переростка. Коломба была рада его видеть, хотя этот проходной двор ее уже изрядно утомил.

Альберти протянул ей небольшой сверток. Внутри оказался МР3-плеер, не слишком новой, но вполне современной модели.

– Ты с ума сошел, я не могу принять такой подарок, – сказала она. – Я ведь знаю, сколько ты зарабатываешь.

Альберти зарделся:

– На самом деле это конфискат, к тому же китайский хлам, которому два евро красная цена. Сам подарок внутри.

Коломба удивленно посмотрела на плеер. Она еще не отошла от сотрясения мозга и транквилизаторов. Сфокусироваться на разговоре было нелегко.

– И что там?

– Музыка. Моего сочинения. Эмоциональная электроника. Не знаю, слышали ли вы о Николасе Джааре… Его музыка меня вдохновляет.

Коломба понятия не имела, о чем он толкует.

– Я вроде как застряла на «Ред Хот Чили Пепперс», но спасибо. Не знала, что ты композитор.

– Пока это всего лишь хобби. Если вам мои композиции не понравятся, просто сотрите их и запишите что-то свое. – Он нерешительно помедлил. – Я сегодня видел господина Торре.

Улыбка тут же слетела с лица Коломбы. Она схватила агента за руку:

– Как он?

Альберти понизил голос:

– Говорит, что квартиру взорвал его похититель. Что он похитил тысячу детей. Прошу прощения, мне показалось, что он несколько не в себе.

– Кто его допрашивал?

– Сантини. Но он ему не поверил. Честно говоря, версия господина Торре и правда звучала не слишком убедительно.

– Данте как-то обосновал свои утверждения?

– В том-то и дело, что никоим образом. Сантини просто рассмеялся ему в лицо. А мне стало его жаль.

Не в силах справиться с эмоциями, Коломба на секунду прикрыла веки. Данте не побоялся выставить себя на посмешище и не раскололся на допросе. Он тоже им не доверяет.

– Где он сейчас?

– Пока еще в полиции, хотя его адвокат весь участок на уши поднял. Думаю, магистраты скоро его отпустят. У них ведь нет оснований его задерживать, правда?

Альберти почти умоляюще посмотрел на нее.

– Скрывать ему нечего, – сказала Коломба.

– Я в этом и не сомневался, госпожа Каселли. Мне он нравится, хоть характер у него и несносный. Ему тяжело пришлось в жизни.

– Что известно о взрыве?

– Ждем заключения криминалистов.

– Возможно, свидетели видели, как кто-то входил в дом? Неужели вообще никаких улик не обнаружили?

– Госпожа Каселли… если что-то и всплывет, я узнаю об этом последним. Я всего лишь пингвин-патрульный.

Коломба поняла, что он прав.

– Если что услышишь, пожалуйста, дай мне знать.

– Конечно. Ну ладно, я пойду. Вам нужен отдых.

– Спасибо.

Однако Коломбе было не до сна. Стоило закрыть глаза, как она вновь видела разрастающуюся огненную вспышку в квартире Ровере и слышала треск пламени, охватившего парижский ресторан. Она внезапно переносилась на десять месяцев назад, и в голове ее кружились шепчущие тени. Раза три она забывалась сном и снова просыпалась, а потом наконец сдалась и убедила врача больше не давать ей транквилизаторы. В капельнице, поставленной ей перед ужином, были только антибиотики и анальгетики, снимавшие головную боль. Достаточно, чтобы можно было размышлять. Как она ни подавляла мысли о гибели Ровере, горе всплывало на поверхность сознания. Коломба все еще не могла поверить, что навсегда его потеряла. Ей вспоминались первые дни в Палермо. Ровере был тогда одним из немногих функционеров, лично участвовавших в операциях вместе с рядовыми полицейскими. Будучи заместителем комиссара, она просила о переводе в уголовный розыск, но, когда Ровере перевели в отдел по борьбе с наркотиками, он забрал ее с собой. Он посчитал, что женщина лучше справится с работой под прикрытием. И оказался прав. На протяжении двух лет Коломба изображала то клиентку барыг, то наркоманку, то наркоторговку, и никто ни разу не заподозрил, что она из полиции. Когда ее лицо слишком примелькалось, ее перевели в отдел по борьбе с уличной преступностью – она стала первой женщиной, регулярно работавшей с Соколами. Однако Ровере и на расстоянии продолжал следить за ее карьерой и не однажды вставал на ее защиту, когда функционеры-женоненавистники пытались принизить ее заслуги.

Отец Коломбы умер от инфаркта, когда она была еще совсем девчонкой. Ее всегда тянуло к сильным мужчинам, которые в какой-то степени заменяли ей отца. И хотя она часто разочаровывалась, например, в очередном бойфренде, оказавшемся неспособным поддержать Коломбу во время внезапных поворотов карьеры, Ровере не подводил ее ни разу. Он всегда был готов подставить ей плечо. Пусть и на некоторой дистанции – их отношения не подразумевали проявлений нежности или общения вне работы, за исключением нескольких ужинов, когда Елена еще хорошо себя чувствовала, – но он постоянно был рядом. А потом предал ее. Или все началось с нее самой?

С особой ясностью мысли, вызванной подскочившей температурой, Коломба спрашивала себя, не она ли первой отдалилась от Ровере, когда приняла решение выйти в отставку, так и не рассказав ему правду о своем состоянии. О страхах, о приступах паники. Но разве это оправдывает Ровере, который использовал ее как пешку в игре против Отца?

Нет. Что-то иное должно было пересилить привязанность Ровере к Коломбе, в которой она не сомневалась, и неизменную лояльность к подчиненным, которая всегда была даже сильнее, чем его преданность руководству. Конечно, им не могли двигать жажда власти и желание занять пост Сантини в следственном управлении. Теперь Коломба четко видела, что он лгал ей, чтобы она перестала доискиваться до его истинных мотивов. Ровере готов был предстать в ее глазах жалким, завистливым карьеристом, лишь бы задействовать ее в расследовании. Если бы он не погиб, Коломба вышла бы из игры, но теперь знала, что ее долг – исполнить его последнюю волю, как бы тяжело это ни оказалось.

Пока она размышляла, что предпринять дальше, последние лучи заходящего солнца, проникавшие в окно, загородил силуэт мужчины в халате: на нее с нежностью смотрел Тирелли.

– Марио!.. Почему ты в белом халате?

Тирелли улыбнулся, убирая в карман портсигар с лакрицей.

– Я ведь врач, забыла? – Он подошел поближе, чтобы ее осмотреть. – Дай-ка взглянуть, как ты. Зрачки нормальные… Посмотри на потолок… Теперь направо…

Коломба неловко заерзала в постели:

– Ты собираешься устроить мне медосмотр?..

– А в чем проблема?

– Обычно твои пациенты мертвы.

– Это не единственная моя специальность, девочка моя. Но признаюсь, хладные тела – мой конек. – Он погрустнел. – Меня попросили произвести аутопсию Ровере, но… Я предпочел, чтобы этим занялись мои ассистенты.

На глаза Коломбе навернулись вот уже несколько часов сдерживаемые слезы.

– Как он умер?

– Геморрагия, вызванная разрывом верхней брыжеечной артерии. Осколок металла буквально прошил его насквозь.

Коломба высморкалась в бумажную салфетку.

– Он страдал?

– Не слишком. Только не думай, что я просто пытаюсь тебя утешить. У него был серьезно поврежден спинной мозг, ниже грудины он ничего не чувствовал. К тому же умер он не в одиночестве.

– Кто с ним был?

– Твой друг. Господин Торре. Он остался с Ровере. Когда врачи поднялись в квартиру, Торре держал его голову на коленях.

Коломба не верила своим ушам:

– Данте вошел в здание?

– Да. Ты что, совсем ничего не помнишь?

– Ничего. Но Данте боится замкнутых пространств, что и говорить о горящем здании… Как ему это удалось?

Тирелли погладил ее по щеке:

– Должно быть, у него была веская причина. Это он позаботился, чтобы тебя вынесли из здания.

– Боже… – Она все еще не могла поверить в услышанное. – Марио, ты должен мне помочь.

Тирелли опустился на тот же стул, с которого несколькими часами ранее вещал Де Анджелис.

– В чем же?

– Данте был прав. Похищение сына Мауджери – дело рук Отца. И думаю, это он подложил бомбу в квартиру Ровере.

– Коломба, тебе нужно передохнуть…

– Нет-нет. Я не спятила. – Коломба приподнялась и села, стараясь не походить на бредящую психопатку. – Мы вели собственное расследование. И нашли совпадения с другими делами. Ровере знал, что Отец продолжает действовать. Поэтому он и добился того, чтобы я подключила к расследованию Данте.

Тирелли внимательно посмотрел на нее:

– Ты уверена в том, что говоришь?

– Перед смертью Ровере все подтвердил. Он знал что-то, что не успел нам рассказать, поэтому его и убили.

Тирелли снова принялся жевать лакричный корень.

– Признаюсь, ты меня удивила. А с Де Анджелисом ты это обсуждала?

– Нет. Ровере ему не доверял. Не доверяю и я. Будь у меня неоспоримые доказательства, я бы раструбила о них хоть на весь свет. Но у меня их нет. Есть лишь предположения. Я знаю, что они верны, но… мне нужно их доказать. – Коломба сделала глоток воды, чтобы успокоить саднящее горло. – Представляешь, что будет, если я заявлюсь со своими россказнями к начальнику полиции? Он и без того считает, что Катастрофа в Париже произошла по моей вине. Но если бы я могла представить ему железобетонные доказательства…

– Коломба, что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Слышал когда-нибудь о «Серебряном компасе»?

– Нет.

– Это организация, которая работала с проблемными детьми. – Она рассказала ему о семействе Палладино и об их с Данте догадках.

– Думаешь, Отец выбрал ребенка через эту организацию? – наконец спросил Тирелли.

– Возможно. Не исключено, что не его одного.

– Но мальчик, пропавший в Пратони, «Компас» не посещал…

– Организация закрылась, и Отцу пришлось искать новый способ выбора жертв.

– Если предположить, что связь действительно существует.

– Поэтому я тебе об этом и рассказываю. Ты знаешь кучу людей – врачей, добровольцев… Можешь узнать, кто управлял «Компасом»? Довольно будет, если ты найдешь кого-то, кого я смогу расспросить.

Тирелли тяжело, со скрипом в коленях, поднялся.

– Помнишь старый сериал «Куинси»? – спросил он.

Коломба отрицательно покачала головой.

– Там патологоанатом ловит убийц. Подобный сюжет всегда казался мне нелепым. Я исследую человеческие внутренности, а не темные переулки.

– Ты единственный, к кому я могу обратиться.

Он кивнул:

– Знаю, поэтому и не отказываю. Так и быть, сделаю пару звонков.

– Спасибо.

Тирелли повернулся, чтобы уйти. Коломба снова подозвала его к себе:

– Марио… говори только с теми, кому доверяешь, и рассказывай как можно меньше. Будь осторожен.

Патологоанатом улыбнулся.

– Конечно буду. Я дорожу своей старой шкурой, – сказал он.

Коломба проводила его взглядом. Она знала, на что способен Отец, поэтому на сердце было тревожно.

У человека, которого Коломба и Данте называли Отцом, было единственное жизненное кредо – держаться в тени. Покупки он делал только в крупных супермаркетах и универмагах, которые чередовал, чтобы не запомниться кассирам. Носил исключительно дешевые, однако всегда чистые и выглаженные костюмы, чтобы не привлекать лишних взглядов. Избегал ярких цветов, броских узоров. Предпочитал серый и коричневый цвета – черный казался ему крайностью. Ездил на подержанном универсале, жил в однушке, вместо спортзала упражнялся со снарядами, которые хранил в чулане и доставал по утрам. Не открывал банковских счетов на собственное имя, никогда не обедал в ресторанах, не посещал театры и кино. Дважды в месяц позволял себе проститутку, которую специально выбирал на улице среди не говорящих по-итальянски иностранок. Платил, сколько просили, и ни с одной не встречался больше раза. Помимо этого, единственными его развлечениями были телевидение и книги по военной истории. Он не пил и не курил. Он был самодостаточен, и его жизнь наполняла работа. Друзей у него не было, и лишь единицы знакомых знали его настоящее имя и действительный род занятий.

Один из таких знакомых сейчас сидел перед ним на автозаправке на восьмом километре Большой кольцевой дороги, в углу стоянки, где не было камер наблюдения. Годы его не красят, подумал он. Жировые складки на боках и обвисшие грудные мышцы говорили о недостатке физической нагрузки, лопнувшие капилляры на носу – о пристрастии к выпивке. Вдобавок ко всему он скалил зубы и без умолку молол языком, пытаясь освежить в памяти события давних лет, о которых благоразумно забыл. Глядя на него, человек, которого Данте и Коломба называли Отцом или Зардозом, подумывал отказаться от начального плана. Поболтать с этим типом как ни в чем не бывало, попрощаться, а потом проследить за ним до дому и убить. Этот распущенный, безвольный пьяница не умеет держать язык за зубами и представляет собой только угрозу. Однако еще большая угроза нависла теперь над его работой, и он понимал, что не может отступиться от задуманного. Разумеется, от старого знакомого придется избавиться, но позже, когда он сделает свое дело. А пока, чтобы минимизировать риски, ему нужен партнер. Временный партнер.

Получив предложение работы, человек, которого он не видел более двадцати лет, довольно кивнул. Стоило перейти к денежному вопросу – и его удовольствие сменилось воодушевлением, хотя спустить заработанное ему было не суждено. После бесполезной болтовни, шуточек и похлопываний по спине он наконец задал единственный вопрос, который имел значение. Когда и где?

– Сегодня ночью, – ответил человек, которого знали под именем Отец. – В больнице.

И передал ему шприц.

Минутилло удалось добиться, чтобы Данте отпустили, только в семь вечера. Когда он спускался по ступеням участка, адвокату пришлось поддерживать его под руку. Данте больше суток не спал, ел только печенье из автомата и страдал от синдрома отмены, поскольку у него не было ни лекарств, ни кофеина. Если после первого допроса он и был еще способен ясно мыслить, то все случившееся после того, как магистрат из команды Де Анджелиса снял с него показания, помнил лишь урывками – до тех самых пор, пока на балконе, где его держали, к счастью уже без наручников, не показался адвокат.

Как и после встречи с Де Анджелисом в придорожной забегаловке, Минутилло отвез Данте домой и дождался, пока тот примет душ и выпьет лошадиную дозу таблеток и ведро кофе. Помимо прочего, Данте тайком от друга принял две таблетки риталина – лекарства, которое в США прописывали в качестве седативного средства для гиперактивных детей. Эффект, оказываемый им на взрослых, был прямо противоположным. По мере того как кофеин и пилюли начали действовать, мысли Данте перестали путаться, и Минутилло даже удалось заставить его съесть соевый гамбургер и пачку крекеров. Однако, поев, Данте тут же заметил, что что-то не так: в квартире царил непривычный беспорядок. Стопки книг были рассыпаны по полу, коробки с едой расставлены не по цветам, посылки вскрыты. От компьютера остался один монитор, а шкафы были распахнуты, так что виднелось все содержимое. Оглядевшись, Данте впервые обратил внимание, что его одежда тоже свалена как попало, поэтому ему и пришлось рыться в куче тряпок на дне гардероба в поисках сменного костюма. И если бы он не действовал на автопилоте, то сразу бы это заметил.

– Что случилось? – с опаской спросил он, предчувствуя, что ответ ему не понравится.

– В квартире прошел обыск, – сказал адвокат.

Данте выронил столовые приборы:

– Черт!

– Не беспокойся, я позабочусь, чтобы тебе все вернули.

– Что все? Что они забрали?

Минутилло смущенно замялся:

– Данте…

Но тот, не дослушав, уже бросился в гостевую. Коробки, еще недавно загромождавшие комнату до самого потолка, исчезли. На полу лежали только футляр от видеокассеты со вторым сезоном «Рыцарей дорог» и горстка телефонных карточек. Данте нагнулся и подобрал их: карточки были винтажными. Вероятно, полицейские открыли коробки и свалили все как попало.

– Мне очень жаль, – произнес за его спиной Минутилло.

Данте стиснул карточки, порезавшись о жесткий пластик.

– Проклятие! Твою мать! – закричал он. – Два года работы псу под хвост! Исследования, сортировка!

– Тебе все вернут.

– Грязным, перемешанным! Дерьмо! – Данте швырнул карточки об стену, схватился за каркас кровати, которая в последние годы была покрыта его коллекцией, и потряс ее над полом, подняв облако пыли и ругаясь на трех языках.

Минутилло молча дожидался, пока он выпустит пар. Его друг уже был так измотан, что ждать ему пришлось недолго. Вскоре несчастный Данте в расстроенных чувствах рухнул на каркас кровати. Глаза его блестели. Ему хотелось плакать.

– Я присутствовал при обыске, – успокоительно сказал Минутилло. – И, как мог, минимизировал ущерб.

– Теперь понятно, почему кофе был такой паршивый. Они перемешали зерна. Придется разбирать их одно за другим. Или выбросить к чертовой матери.

– Можешь назвать это блендом Де Анджелиса, – попытался разрядить обстановку Минутилло.

– Так это его приказ? – Данте предупреждающе поднял руку. – Можешь не отвечать. Я и так чувствую себя идиотом. Можно было не спрашивать. Это очевидно. Я в списке подозреваемых?

– Пока нет. Но уже того, что ты оказался на месте взрыва, прокуратуре достаточно, чтобы вывернуть тебя наизнанку, как носок.

– Они и квартиру КоКи обыскали?

– Да. А саму ее от греха подальше отстранили. Что совершенно бессмысленно, поскольку она и так в административном отпуске. Говорят, пока она была под транквилизаторами, у нее конфисковали пистолет и полицейское удостоверение.

– Де Анджелис сводит с ней счеты за то, что она вмешалась в расследование по делу Мауджери, – мрачно произнес Данте.

– Если я что-либо смыслю в подобных вопросах, это только начало. Любую вашу оплошность он обернет против вас. И…

Данте уныло развел руками:

– И что? Давай же, не томи. Хуже быть уже не может…

– От некоего лица в прокуратуре журналисты узнают, что ты «лицо, располагающее информацией относительно расследуемых вопросов», или подозреваемый. Твое имя попадет в газеты.

– И всплывет старая история.

– Да.

Данте обхватил голову руками:

– Вот дерьмо!

– Я найду место, где ты сможешь остановиться.

– Ты знаешь, во сколько мне обошлась перепланировка квартиры под мои нужды? – все еще не до конца осознавая тяжесть своего положения, спросил Данте.

– Знаю, – улыбнулся Минутилло. – Я же судился с архитектором.

– Потому что он оказался халтурщиком. Теперь квартиру придется продать. Кто ее купит в таком виде? Эксгибиционист? Порнозвезда, которая хочет, чтобы ее обнаженными прелестями любовался каждый прохожий?

– Когда все уляжется… – начал было Минутилло.

– Ничего не уляжется, – перебил Данте. – Даже если Отец, Де Анджелис и все его дружки исчезнут, как по мановению волшебной палочки, сюда выстроится целая процессия из тех, кто ищет пропавшую родню. «Прошу, помогите нам», – пародируя отчаяние, прогнусавил он. – Плавали, знаем.

Минутилло не спорил. Он прекрасно понимал, что Данте прав. Так действительно уже было не раз.

– Давай не будем усугублять. Сейчас главное – не провоцировать Де Анджелиса. Иначе он может еще больше усложнить тебе жизнь.

Данте опустил глаза, внимательно разглядывая носки ботинок.

– Что было на флешке Ровере?

– Мне не удалось ее открыть. Флешка запаролена, и я предпочел не вводить пароль наугад.

– Она у тебя с собой? Дай, пожалуйста.

Минутилло провел рукой по подстриженным ежиком волосам.

– Ты слышал, что я только что сказал? Понимаешь, чем рискуешь?

– Может, если я суну голову в песок, Де Анджелис и оставит меня в покое, но как быть с Отцом?

– Лично тебя он до сих пор не трогал.

– Верно. Он всего лишь прикончил – сколько человек?.. – потому что мы напали на его след. Думаешь, он теперь так просто все оставит? – Данте покачал головой. – Я уже близко, Роберто. Слишком поздно сдаваться.

Минутилло вздохнул:

– Как думаешь, что на флешке?

– Ты знаешь кого-то, кто бы настолько заморочился, чтобы запаролить флешку?

– Никого.

– Значит, что бы там ни было, это что-то важное.

Несколько секунд Минутилло молча смотрел на друга.

– Я за тебя волнуюсь, Данте, – сказал он. – Волнуюсь, как никогда.

Данте улыбнулся и притворно зевнул:

– Не переживай. Я слишком устал, чтобы впутываться в неприятности. Думаю, сейчас мне не помешает хорошенько выспаться.

Минутилло попрощался. Услышав шум его отъезжающего автомобиля, Данте спрятал флешку в конверт и положил его в карман, после чего наспех накинул металлизированную серую парку, в которой едва не тонул, и вышел из квартиры. В сравнении с недавними приключениями спуск по лестнице показался ему приятной прогулкой. А может, он просто удачно смешал таблетки. Спустился он всего за десять минут. На улице Данте настороженно огляделся. Ему никогда в жизни не доводилось уходить от слежки, но он не сомневался, что, если бы за ним был хвост, он бы его заметил. Вдоволь попетляв по улочкам Сан-Лоренцо, которые уже начинали заполняться детворой, он понял, что все спокойно.

Первым пунктом его маршрута стал расположенный в начале улицы Волши бар «Марани». Владельцы прекрасно знали Данте и любили – он был единственным посетителем, который сидел на заднем дворе даже под зимним дождем. Данте оставил им конверт, предупредив, что кто-нибудь заберет его до закрытия, и пешком дошел до телефонного автомата на улице Бокканегра. Двадцатиминутная прогулка пошла ему на пользу: он окончательно стряхнул с мозга паутину. Он позвонил Сантьяго, сообщил, где забрать конверт, объяснил, что делать, и попросил поторопиться. Да, он заплатит, обнадежил его Данте, но только по завершении работы.

Повесив трубку, он понял, что возвращаться домой и ложиться спать ему не хочется. Риталин, который поначалу разогнал сон, теперь горел у него внутри, как бензин. Мозг работал на полных оборотах, без остановки выстраивая гипотезы и сценарии, в центре которых неизменно оказывался Ровере. Разрешив загадку собственного вовлечения в дело Мауджери, Данте выдвинул новый вопрос: когда этим делом начал заниматься Ровере? А главное, почему?

То немногое, что он знал от Коломбы о Ровере и его предыдущих расследованиях, никоим образом не связывало его с Отцом. И потом, он производил впечатление основательного, рассудительного полицейского, который взвешивал каждый свой шаг и на службе, и в личной жизни. Начальник спецподразделения уж точно не был столь безрассуден, чтобы совать нос в чужое расследование забавы ради.

Данте надеялся, что на его вопросы хотя бы частично ответит содержимое флешки, которая вскоре окажется в ловких руках Сантьяго. Но ему не терпелось узнать все как можно скорее, и обратиться он мог только к одному человеку. Дождавшись, пока какой-то марокканец закончит ворковать с далекой невестой, он сделал еще один звонок. На этот раз он позвонил женщине, которая много лет разыскивала сестру, чьи останки Данте в конце концов нашел под полом в доме ее свекра. Женщина до сих пор была ему благодарна. По стечению обстоятельств она как раз работала в больнице, где лежала Коломба. Женщина назвала ему номер палаты, правда сейчас была не ее смена. Данте попросил ее описать план отделения и понял, что справится и без посторонней помощи. Его неугомонный мозг буквально кипел, так что ему и в голову не пришло дожидаться утра. Он вызвал такси и, опустив все окна, доехал до больницы. Попросив высадить его в нескольких метрах от здания, он перелез через забор и оказался в саду. Он на ходу считал окна третьего этажа. В голове вертелся план больницы: стоило закрыть глаза – и перед ним появлялась ее трехмерная модель. Данте остановился под сенью кипариса. Палата находилась на третьем этаже – прямо над ним. Он взобрался на дерево, как по лестнице. Лазил он всегда довольно ловко. Хотя у него была всего одна здоровая рука, по ветвям он карабкался не хуже обезьяны. К тому же его худощавое телосложение облегчало задачу. Одна из верхних ветвей была достаточно толстой, чтобы выдержать его вес, и находилась как раз на уровне окна. Оседлав ветку, Данте понял, что до карниза ему не допрыгнуть. Зато теперь он видел освещенную тусклым ночником койку Коломбы и ее лицо среди подушек.

Обдумывая, не стоит ли слезть и бросить камешек в ее окно, он заметил, что в палате кто-то движется. Силуэт незнакомца едва угадывался на границе отбрасываемой уличным фонарем полосы света, но Данте сразу понял, что тот задумал недоброе. На мужчине был больничный халат, но держался он совсем не так, как врачи и санитары. Тем, кто привык иметь дело с чужими страданиями, обычно свойственны скупые, почти резкие движения. Кем бы ни был этот тип, он нервничал, словно знал, что не имеет права находиться в палате.

Мужчина шагнул к постели – теперь Данте видел его руки. Он сжимал у горла ворот халата. Универсальный жест тревоги и самозащиты. Незнакомец двигался крадучись, как будто готовился приступить к выполнению сложной и опасной задачи. Нельзя просто ждать у моря погоды. Надо поднять тревогу, разбудить Коломбу, а если потребуется, поднять на ноги всю больницу! Но не успел Данте на что-то решиться, как из темноты среди деревьев донесся шепот, обжегший его, подобно кнуту. Данте немедленно затрясло. Этот шепот будил в нем самые страшные, самые непреодолимые кошмары, рвущие нутро и леденящие кровь.

Он вцепился в ветку, словно какая-то сила арканом тянула его к земле.

«Не смотри, – приказал он себе. – Не смотри вниз».

Но шепот впивался в кровь, подавляя волю. Данте медленно опустил глаза к пролегшей между двумя фонарями полосе тьмы, откуда доносился голос. К стене больницы прислонился человек. Руки его были расслабленно опущены. В темноте мерцали почти белые, словно пустые, глазницы. Эти глаза Данте видел всего однажды, но так и не смог забыть.

Мужчина велел ему спуститься. Сказал, что он глупая Скотина и должен понести наказание.

Это был Отец.

В палате Коломбы мужчина в халате сделал еще шаг к койке, проклиная себя за то, что собирается сотворить. Не то чтобы его мучила совесть, просто он думал, что дни крови и риска для него давно остались позади. Но Немцу не отказывал никто – особенно когда тот глядел на тебя оценивающе, будто собираясь перерезать тебе глотку. Он совершил огромную ошибку. Надо было отключить телефон сразу же, как из трубки донесся незабываемый голос из далекого прошлого.

Но откуда ему было знать, что Немец до сих пор не покончил с их старыми делишками? По правде говоря, он не сомневался, что тот давно сыграл в ящик. Однако вопреки седине и морщинистой шее, это был все тот же опасный сукин сын. Самый опасный из всех.

Немец… Человек в халате раз за разом мысленно повторял это слово, пытаясь еще немного потянуть время. Настоящего имени Немца он никогда не знал. «Никаких имен. Никаких записок. Никакой болтовни». Эти правила Немец установил еще в их золотые денечки, хотя к самому нему они не применялись. Уж он-то всегда знал все и обо всех.

Мужчина вытер взмокший лоб рукавом. Он уже в который раз подумывал послать все к чертям и уйти. Но даже если ему удастся сбежать и на какое-то время сбросить Немца с хвоста, он знал, что ждет его потом: голод. Ни тебе ежемесячного чека, ни прикрытой задницы. Он столько лет плевал в потолок, что снова искать работу ему не улыбалось. Совсем не улыбалось. Лучше уж по-быстрому выполнить приказ Немца и вернуться к легкой жизни.

Человек в халате сделал еще один шаг к Коломбе. Теперь, когда глаза привыкли к темноте, он отлично ее видел: девушка дышала тихо, но с присвистом, как будто у нее заложен нос.

«Интересно, чем она ухитрилась так насолить Немцу», – подумал он. Самого Немца он об этом не спросил. Не спросил даже о том, почему она должна умереть.

Резиновые перчатки притупляли чувствительность, и мужчине пришлось изрядно покопаться в кармане, прежде чем он нащупал шприц. Пятисантиметровый шприц заканчивался толстой ветеринарной иглой. Такая игла прочнее обычных и вряд ли сломается в самый неподходящий момент. Немец приказал ему воткнуть шприц в трубку капельницы, чтобы не оставлять следов на теле. Работенка не бей лежачего, Немец и сам бы с ней запросто справился. Вот только женщина знала его в лицо и перепугалась бы, увидев в своей палате. В таких делах не обойтись без тишины и анонимности.

Мужчина вошел в больницу, притворившись, будто навещает родственника, закрылся в туалете бара на нижнем этаже и дождался наступления ночи. Ему было известно и то, что туалеты убирают только по утрам, и то, что в нужном ему отделении всего две ночные сиделки, а единственный врач дежурит в приемном покое. Дождавшись полуночи, он надел белый халат и поднялся по лестнице. Мужчина придерживался заранее намеченного маршрута и прятался, завидев кого-то из медперсонала. Проникнуть в больницу оказалось нетрудно, а выйти будет и того проще. Ну а если кто-то все-таки его заметит… Что ж, сцапать себя он не позволит. Это не предусмотрено инструкцией.

Мужчина в халате вгляделся в лицо Коломбы, удостоверился, что та не проснулась, и потянулся через койку к трубке капельницы, стоящей с противоположной стороны постели.

В этот момент за его спиной раздался звон разбитого стекла. Его сердце подскочило к горлу. Он резко обернулся и увидел, что кто-то разбил окно палаты, бросив в него ботинок, который теперь медленно вертелся на полу.

– Что случилось? – чуть слышно пробормотала Коломба.

«Черт, проснулась», – подумал человек в халате.

– Нужно поменять капельницу, – с улыбкой сказал он, пытаясь сойти за медбрата. – Спите.

Коломба наморщила нос. От мужчины несло алкоголем, и ни на кого из санитаров, давно пожелавших ей доброй ночи, он не походил. Тут она увидела разбитое окно и растерянно приподнялась на локте:

– Погодите-ка…

– Не шевелитесь, пожалуйста. – Мужчина в белом халате положил одну руку ей на плечо, чтобы не дать ей встать, а другой снова потянулся к капельнице.

С Коломбы мгновенно слетели остатки сна. Всем телом ощутив, что что-то не так, она оттолкнула от себя незнакомца:

– Не прикасайтесь ко мне.

Вместо ответа мужчина внезапно с такой силой схватил ее свободной рукой за горло, что легкие Коломбы резко сжались. По комнате закружились тени, и в ушах зазвучали крики и стоны. Мужчина, не ослабляя хватки, опрокинул ее на койку и прижал коленом к постели, одновременно нащупывая трубку левой рукой. На грани обморока Коломба нацелилась в лицо нападающему сжатыми пальцами правой руки. Ей повезло: она попала ему в глаз и почувствовала, как ноготь ее указательного пальца вонзился в веко. Мужчина хрюкнул и, на миг отпустив ее шею, закрыл руками лицо. Коломба тут же попыталась закричать, но с губ не сорвалось ни звука.

Мужчина ударил ее кулаком в лицо, и она, перекатившись через койку, рухнула на пол, потащив за собой стойку капельницы. Она сильно ударилась головой, и резкая боль разогнала метавшиеся по палате тени. Коломба набрала в легкие воздуха и снова попыталась закричать, но гортань закрылась, как капкан. Нападающий, из левого глаза которого лилась кровь, пинком в ребра бросил ее об стену и попытался вонзить ей в шею иглу. К этому моменту мужчине было уже плевать на инструкции. Ему просто хотелось ее прикончить.

Собрав последние силы, Коломба ударила его по яйцам подъемом ноги. Мужчина застонал и, задыхаясь, упал на свободную койку. Слишком слабая, чтобы подняться, она на четвереньках поползла к двери. Дотянувшись до дверной ручки, она потянула ее, но дверь не подавалась. Когда она заметила, что нападающий заблокировал дверь деревянным клином, было уже слишком поздно – мужчина схватил ее сзади и швырнул об стену. Мгновение Коломба видела только пронизанную серебряными звездами черноту. Боль в голове была невыносимой.

Почти ослепнув от застилающей глаза крови, мужчина в белом халате снова попытался воткнуть в нее шприц. Когда иглу отделяла от ее груди всего пара сантиметров, Коломба отчаянно блокировала удар обеими руками. Мокрое от пота лицо склонившегося над ней мужчины побагровело от напряжения. Он отдувался, как кузнечный мех; из приоткрытого рта вырывалось прерывистое зловонное дыхание.

– Долбаная шлюха! – пробормотал он. – Я тебе покажу, сучка!

Коломба резко дернула его руку книзу. Шприц описал дугу и воткнулся в плоть над коленом нападающего. Она вдавила поршень ударом ладони. Мужчина распахнул рот, чтобы закричать, но не успел издать ни звука. Вены на его шее и лице вздулись и налились кровью. Мужчина рухнул набок. Его невредимый глаз остекленел, изо рта пошла пена. Каким бы ни было содержимое шприца, эффект был мгновенным. В горле у мужчины заклокотало. Несколько секунд он корчился, как уж на сковородке, а потом замер. Коломба прижала палец к его шее: пульса не было. Мужчина был мертв.

В этот момент в дверь постучали.

Стоящая в коридоре медсестра дергала за дверную ручку и пыталась докричаться до Коломбы. Коломба не откликалась. Она пыталась отдышаться и не могла отвести глаз от лежащего перед ней трупа.

«Я его убила», – подумала она.

На миг ее захлестнуло обжигающее осознание того, что она оборвала чужую жизнь. Жестокая внутренняя дрожь, казалось, вот-вот вдребезги разобьет ее тело. Кем бы ни был этот человек, она лишила его всего. Будущего и прошлого, надежд и страхов. Одним движением она превратила его из живого существа в вещь. Перед ее глазами снова возникли погибшие в Катастрофе, агонизирующий на тротуаре грабитель, застреленный ею в первый год службы в Палермо, и, наконец, первый виденный ею труп – распростертый на изгаженном матрасе, с облепленным мухами лицом наркоман, чье тело она обнаружила в его квартире спустя неделю после смерти. Ощутив бремя всех этих смертей, накрывшее ее, словно бетонный плащ, Коломба снова начала задыхаться. Она вонзила ногти в ладони.

«Не сейчас, – сказала она себе. – Не из-за этого сукина сына, который хотел тебя прикончить».

В дверь продолжали колотить. К голосу медсестры присоединился голос мужчины.

– Кажется, пациентка упала с кровати, – сказала медсестра.

– Проблема не в замке, – ответил мужчина. – Что-то блокирует саму дверь.

Стараясь двигаться как можно тише, Коломба поднялась на ноги. Что ей делать? Логичнее всего было бы открыть дверь и вызвать коллег, но, если она станет утверждать, что Отец подослал к ней убийцу, никто ей не поверит. Она только впустую потратит драгоценные минуты, часы. Если Отец и оставил какие-то следы, за это время он их заметет.

– Пойду поищу какой-нибудь рычаг, чтобы взломать дверь, – сказал мужчина.

Коломба провела рукой по лицу. Действуя в одиночку, она подвергнет себя неимоверному риску. Прежде всего, она рискует попасть под следствие за убийство, ведь жертва нападения не сбегает, бросая на полу своей палаты труп. Если она так поступит, то неизбежно навлечет на себя подозрение. Разозлившись на саму себя, Коломба покачала головой. Не время думать о последствиях. Она в долгу перед Ровере и перед похищенными Отцом детьми.

Коломба огляделась в поисках способа выбраться. При виде выбитого стекла она вспомнила, как ее своевременно разбудил брошенный в окно ботинок. Этот ботинок она не могла не узнать: криперы «Доктор Мартенс» на пятисантиметровой платформе носил только один ее знакомый.

Она выглянула в разбитое окно, ожидая увидеть Данте на лужайке. К ее изумлению, он сидел, вцепившись в ветку дерева прямо перед ней. Уличный фонарь отбрасывал свет на его смертельно перепуганное лицо.

– Данте! – напрягая севший голос, позвала она.

Даже не поведя взглядом в ее сторону, Данте продолжал сжимать ветку руками и ногами и, казалось, не помнил, где находится.

Из коридора снова донесся мужской голос.

– Попробую вот этим, – сказал мужчина. Что-то металлическое тут же с шумом поддело дверной косяк. – Удалось вам достучаться до пациентки?

– Она не откликается. Не то чтобы она была в тяжелом состоянии. Надеюсь, она не ударилась головой.

– Постараюсь сработать побыстрее.

– Вот дерьмо! – пробормотала Коломба.

Схватив мертвеца за воротник, она затащила его в туалет. Хотя он был костлявым и ниже ее ростом, волочь его оказалось настолько тяжело, что она чуть не потеряла сознание. Коломба закрыла дверь, подбежала к кровати, подняла стойку капельницы и снова прикрепила пластырем катетер к руке. Потом она задернула шторы и ударом ноги затолкнула ботинок Данте под кровать. Пол был все еще усеян осколками стекла, но тут она мало что могла сделать. Она только передвинула стол в центр комнаты, поставила перед дверью стул и отбросила деревянный клин.

Дверь с металлическим лязгом распахнулась. У самого порога, загораживая медсестре и служителю проход, сидела Коломба.

– Так это вы заперли дверь? – удивленно спросил мужчина с огромной отверткой в руке.

– Нет, – пробормотала Коломба. – Ее заклинило. Я пыталась вам сказать, но у меня пропал голос.

– У вас все в порядке? – спросила медсестра.

– Да.

Служитель собрал инструменты и с озадаченным видом пошел прочь.

Медсестра пристально смотрела на Коломбу, не зная, как поступить. Будь это обычная пациентка, она бы велела ей возвращаться в постель, но человек из полиции – особый случай. Всей больнице известно было, кто она такая, и о ней ходили тревожные слухи. Во-первых, поговаривали, что она не в своем уме. И что даже собственные коллеги в чем-то ее подозревают. Достаточно было поглядеть, как они входят и выходят из палаты: у них на лбу все было написано. Непонятно, почему у двери не выставили охранника, как в кино.

– Вам нужно вернуться в постель, – стараясь звучать как можно внушительней, сказала она. – Позвольте вам помочь.

– Я лучше посижу, – не сводя с нее глаз, прошептала Коломба.

Медсестра прочитала в ее взгляде глухую угрозу, хотя на самом деле Коломба смотрела на нее с мольбой.

«Прошу тебя, уходи».

– У вас точно все хорошо?

– Да, насколько это вообще возможно в моем состоянии, – прошептала Коломба. – Пожалуйста, дайте мне побыть одной.

Медсестра попятилась. До сих пор пациенты на нее не нападали, но кое с кем из коллег подобное случалось. Один даже заразился гепатитом, после того как его укусил пьяница в белой горячке. Нет уж, спасибо.

– Я попрошу врача к вам зайти, – сказала она.

– В этом нет никакой необходимости, – ответила Коломба.

– Посмотрим, – пробормотала медсестра, отворачиваясь, и почувствовала, как по спине пробежала дрожь.

Подождав несколько секунд, Коломба вскочила на ноги и чуть не упала. Голова как будто превратилась в тыкву. Она снова заперла дверь, подперла ее клином и вернулась в туалет. Тело находилось там же, где она его оставила. Под ним расползалась огромная лужа мочи.

«Только этого не хватало», – подумала Коломба, наклоняясь, чтобы обыскать карманы мужчины. Она нашла бумажник, связку ключей, дистанционный ключ от автомобиля «опель» и магнитную карту. Мобильника при нем не оказалось. Коломба повертела карточку в руках. Насколько она знала, во многих больницах персоналу выдавались магнитные пропуска, однако на них должны быть напечатаны имя и фотография владельца. На этой же карте не было ни того ни другого.

Это была фальшивка – дубликат, с помощью которого незнакомец проник в отделение, чтобы ее убить. В бумажнике лежали деньги, кредитка и с виду настоящие водительские права на имя некоего Лучано Феррари пятьдесят восьмого года рождения, проживающего в Риме по адресу: улица Помпео Магно, дом один. Коломба убрала права обратно в бумажник и снова положила его в карман мужчины, а остальное спрятала в рукав пижамы. Она подошла к металлическому шкафчику для личных вещей: одежды там больше не было. Вспомнив, что отдала ее друзьям, когда те пришли ее проведать, она тихонько выругалась.

Коломба взяла свой мобильник и надела ботинки. Стоило ей нагнуться, чтобы завязать шнурки, и в глазах потемнело. Она чуть не потеряла сознания. Она снова вонзила ногти в ладони и немного пришла в себя. Оглянувшись на окно – Данте до сих пор сидел на дереве, – она выбила из-под двери клин и выглянула из палаты: коридор был пуст. Внезапно вспомнив о ботинке, она вернулась за ним, вышла в коридор и незамеченной добралась до лестницы. Спускаться было тяжело. Головная боль стала настолько сильной, что ее затошнило. Наконец она спустилась на нижний этаж, и перед ней оказался ведущий к регистратуре коридор, отделенный от лестницы двумя дезактивированными стеклянными автоматическими дверьми, и аварийный выход. Она направилась было к нему, но тут же поняла, что сигнализация перебудит всю больницу.

Пролетом ниже находилась железная дверь с табличкой «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА». Дверь была заперта, но на косяке был установлен считыватель магнитных карт. Коломба поднесла к нему найденный пропуск. Дверь разблокировалась, и она попала в освещенный тусклыми оранжевыми лампами служебный коридор. Разноцветные пластиковые стрелки указывали дорогу к раздевалкам, подсобке и прачечной. Коломба пошла по коридору, надеясь, что одна из дверей выведет ее наружу. Наконец она нашла крытый гараж, через который ей удалось выйти в прибольничный парк. Площадка возле двери была усыпана окурками.

Дрожа от холода в своей фланелевой пижаме, она пошла вдоль здания, пытаясь сообразить, где ее палата. Заняло это целую вечность, но в конце концов она увидела собственное разбитое окно, за которым под порывами ветра колыхался край шторы. Она подняла глаза на Данте, который все еще цеплялся за ветку дерева. Она безуспешно попыталась привлечь его внимание и, поняв, что ничего не выйдет, бросила ботинок.

Коломба целилась по руке, но попала ему в висок. От боли и испуга Данте едва не рухнул на землю вниз головой. Ботинок весил почти полкилограмма, так что удар получился неслабым. Зато ей удалось вывести его из транса.

– КоКа? – пробормотал он, словно очнувшись ото сна.

– Слезай быстрее, – прошептала она.

Несколько секунд Данте не шевелился, потом с отрешенным взглядом соскользнул на землю.

– Ты жива, – сказал он.

Коломба подняла с земли ботинок и протянула ему.

– Да, отчасти благодаря тебе. Потом обсудим. Дай мне свою куртку.

Данте, как лунатик, снял с себя парку и остался в черной водолазке. Куртка оказалась узковата ей в плечах, зато доходила до самых коленей. Если бы не пижамные штаны с поросятами, она бы выглядела вполне прилично.

– Я его видел, КоКа, – сонным голосом произнес Данте.

– Кого, мужика в моей палате?

– Нет. Я видел Отца.

– Вечно ты видишь его в самый неподходящий момент, – сказала она. – Давай пошли отсюда.

Данте схватил ее за руку:

– Постой, КоКа, ты не понимаешь. Отец был здесь. Он со мной говорил.

– И как он выглядел?

Данте растерянно моргнул:

– Я не слишком хорошо помню.

– О’кей, потом расскажешь. А теперь нам пора сваливать.

До выхода они добрались через приемный покой. Воспользовавшись пропуском, они открыли заднюю дверь, прошли мимо по горло занятых врачей и санитаров, которые их едва заметили, миновали очередь из двух десятков ожидающих осмотра пациентов и выбрались на улицу через главный вход. Приходилось спешить: пока Коломба тащила Данте из парка, в ее палате зажегся свет, и стало ясно, что не пройдет и десяти минут, как больницу наводнят полицейские. По дороге Данте наскоро рассказал ей, как увидел Отца.

– Поэтому ты бросил в окно ботинок?

– Я не мог пошевелиться, – сказал он. – Не мог закричать.

– Уверен, что это действительно был Отец? – спросила Коломба и потянула его на первую поперечную улицу, подальше от дорожных камер.

– Да.

– Потому что, если бы это была галлюцинация, ты бы понял, да? – скептически спросила она.

– Я всегда знаю, когда схожу с ума. – Теперь, когда Данте снова начинал соображать, его походка стала более плавной. Прошлое казалось ему месивом разрозненных, дырявых картинок.

– Значит, он ушел раньше нас?

– Возможно, он еще в больнице. – Данте остановился. – Мы должны найти его, КоКа.

– Нас остановят еще на входе.

– Почему? Что случилось с типом в твоей палате? – В голосе Данте звучало подозрение.

– Подожди. – Заметив фары приближающейся патрульной машины, Коломба потянула его в темноту.

Патруль проехал мимо.

– Ты что, его убила? – не отставал Данте.

Коломба молча вздохнула.

– О черт! Я надеялся, что обойдется без крови. Но это была законная самозащита. Я буду свидетельствовать в твою пользу.

– Сам знаешь, чего стоят твои показания… Надо найти машину. Не можем же мы разгуливать по городу пешком.

– Так давай позаимствуем машину у него. Ты же захватила его ключ, верно? Дай посмотреть.

– Откуда ты знаешь, что я его взяла?

– Если бы ты не решила разузнать об этом типе, нам не пришлось бы удирать. Ты бы осталась, чтобы ответить на вопросы полиции.

– Иногда ты меня просто бесишь. – Коломба бросила ему ключ.

– Похоже, это «опель-агила», – сказал Данте и огляделся. – Возле входа он бы не припарковался, но и бросать машину слишком далеко тоже бы не рискнул. У него тоже могла возникнуть необходимость побыстрее смотать удочки. – Открыв на мобильнике карту, он изучил огибающую вход в приемный покой главную дорогу и ответвляющиеся от нее боковые улочки. Он отбраковал расположенные слишком близко к больнице и односторонние проулки и улицу возле светофора, и подходящих улиц осталось всего две. Он показал на них Коломбе:

– Давай разделимся. Первый, кто найдет машину, свистнет.

– Хрен тебе. Одного я тебя не отпущу. Идем вместе.

На поиски темно-красного «опеля» ушло пять минут. Под вой приближающейся сирены Коломба села за руль, а Данте лег на заднее сиденье.

– Тебя не напрягает водить краденую машину? Потому что он, скорее всего, ее угнал.

– Если сам он на ней ездил, значит это достаточно безопасно. – Коломба завела автомобиль и поехала прочь.

Улица Помпео Магно находилась в районе Прати. Если все пойдет хорошо, через двадцать минут они будут на месте. Однако она боялась вломиться не в ту квартиру и решила позвонить Альберти. Судя по голосу, он был удивлен ее звонку. Может, даже больше чем удивлен, учитывая, что стояла глубокая ночь. К счастью, он перевел телефон на вибрацию, поскольку сочинял музыку в наушниках.

– Госпожа Каселли… вы послушали мои композиции? – с ходу спросил Альберти.

У Коломбы не повернулся язык сказать, что его грошовый плеер остался в палате вместе с трупом.

– Пока нет. Извини, мне нужна услуга. Можешь пробить одно имя?

– Сейчас не моя смена, госпожа Каселли.

– Но у тебя же должен быть друг на дежурстве, правда? Позвони ему и спроси.

– Хорошо. Говорите.

– Лучано Феррари. Насколько мне известно, родился в Риме в пятьдесят восьмом. Проверь, есть ли у него судимости, найди его адрес и перезвони мне. Если спросят, почему он тебя интересует, скажешь, что он тебе машину поцарапал.

– Госпожа Каселли, мне не следовало бы…

Но Коломба уже повесила трубку, потому что на ожидании висел вызов от Инфанти. Данте пришлось зажмуриться, чтобы не видеть, как она ведет одной рукой; знай он, в каком она состоянии, он бы выпрыгнул из окна. Теперь вдобавок к головной боли и тошноте в поле ее зрения то и дело взрывались яркие, как бенгальские огни, вспышки, и Коломба с трудом фокусировалась на дороге.

В ухо ей загремел голос Инфанти.

– Где ты находишься, мать твою? – заорал он.

– Тебе уже доложили? – спросила Коломба.

– Еще бы мне не доложили! Половина участка в больнице, а ты исчезла!

– Я не могла там оставаться.

– Ты не могла там оставаться? Что за хрень ты несешь? Что это за тип в сортире?

– Не знаю, – соврала она. – Но он пытался меня убить.

– И что случилось потом?

– Произошел несчастный случай.

– Какой к черту несчастный случай! Ты сбежала с места убийства! Немедленно возвращайся.

– В больнице небезопасно. Я приеду сразу в участок.

– Сейчас же, Коломба, или тебя ждут большие проблемы.

– Только вот заеду еще в одно место.

– Коломба!..

Она нажала на отбой.

– Вынь из телефона батарейку, – пробормотал Данте. – Иначе они отследят твое местоположение.

– Они не станут сразу же за мной охотиться. У нас есть еще несколько часов.

– А потом что?

Коломба пролетела на красный свет.

– Сдамся с повинной.

– И что скажешь?

– Что запаниковала и сбежала.

– Тебе никто не поверит.

– Но у них не будет оснований для задержания.

– А если тебя все равно задержат? Де Анджелису нельзя доверять.

– Тогда продолжишь расследование самостоятельно. Пока не найдешь неоспоримое доказательство, что твое похищение и исчезновение Мауджери связаны. До тех пор я не расколюсь, даже если мне пожизненное влепят.

– Один я не справлюсь… – захныкал Данте. – Не вешай на меня такую ответственность.

– Ты вынес меня из горящего здания. Ты справишься гораздо лучше, чем думаешь. Кстати, спасибо. И спасибо за ботинок. Я тебе дважды обязана.

Данте выпрямился на сиденье и заговорил ей на ухо:

– КоКа, Отец знает, что мы вот-вот на него выйдем. Иначе он бы не подставился, чтобы избавиться от тебя. Раньше он никогда не действовал в открытую. Это на него не похоже.

На мгновение Коломба вновь увидела в паре сантиметров от своего лица перекошенную от ярости морду Феррари. Легкие снова начали сжиматься.

– И что ты предлагаешь?

– У нас мало времени. Скоро он исчезнет, избавившись от всех следов. А под следами я имею в виду Луку и других детей. Если мне придется действовать в одиночку, я могу опоздать.

– Разве у нас есть выбор?

– Не сдавайся в полицию. Продолжай работать над делом вместе со мной.

– Меня будут искать. Долго я все равно не протяну. – Коломба припарковалась возле закрытой палатки флориста, под окнами выкрашенного в розовый цвет дома.

Данте увидел на фасаде табличку с номером один. Они на месте.

– Ты можешь протянуть столько, сколько потребуется. Я помогу тебе спрятаться. Я знаю людей, которые могут достать тебе документы…

Коломба глубоко вздохнула:

– Данте, я не могу. С тех пор как мы начали работать вместе, я наделала немало глупостей, но я все еще сотрудница полиции. Есть грань, переступать которую я не хочу и не могу. – Она открыла дверцу машины. – Ладно, пошли.

Данте посмотрел на фасад дома и покачал головой:

– Извини. Я не могу.

– Именно сейчас?

– На меня находит, КоКа. Сама знаешь. Но я могу помочь тебе отсюда.

– Как?

Он достал смартфон:

– Видеозвонок. Скайп.

Поняв, что настаивать бесполезно, Коломба осторожно вышла из машины.

– Не оставайся в автомобиле. Если он в розыске, тебя не должны найти в машине. Но прежде чем выйти, сотри отпечатки.

– О’кей, – кивнул Данте.

Коломба направилась к зданию. И тут же остановилась. Ее мучил вопрос, который она до сих пор не осмеливалась задать. Но больше откладывать она не могла.

– Он страдал?

Данте понял, что Коломба говорит о Ровере.

– Еще как! По крайней мере выше талии, потому что ниже…

Коломба подняла руку. Зря она спросила. Данте был не из тех, кто умеет подсластить пилюлю.

– Хватит, спасибо. И включи свой долбаный телефон, – сказала она и открыла дверь в подъезд ключами мертвеца.

Дом, где жил Феррари, оказался престижным палаццо: старомодная комнатка консьержа с эркерным окном, почтовые ящики из темного дерева, полы из цветного мрамора и витающий в воздухе неопределенный аромат лимонного освежителя. Обстановка подходила скорее для нотариальной конторы, чем для жилища убийцы. Потому что, вне зависимости от наличия судимостей, Феррари был убийцей – в этом Коломба нисколько не сомневалась. Для новичка он казался чересчур решительным, а его движения – слишком выверенными. По крайней мере, до тех пор, пока Коломба не начала защищаться. И потом, Отец, конечно, не отправил бы к ней первого встречного. Но что их связывало? Почему Феррари связался с безумным серийным похитителем? Она вспомнила слова Ровере о том, что Отец работает не один. Вот она и получила этому доказательство.

Не успела она снова включить телефон, как он тут же завибрировал от сообщений и уведомлений о пропущенных звонках. Ее разыскивала половина римской полиции, и это более чем что-либо еще позволило ей оценить серьезность собственного положения. Даже в минуты чернейшего отчаяния она не могла вообразить, что однажды на нее станут охотиться собственные коллеги. И вот она здесь, готовая осуществить взлом и проникновение, после того как совершила убийство, хоть и непреднамеренное (но было ли оно действительно непреднамеренным? Разве она не намеренно нажала на поршень шприца?). Подобный способ распрощаться со старой жизнью был куда более радикальным и жестоким, чем уход в отставку.

Коломба ощутила сильнейшее иррациональное желание перезвонить разыскивающим ее коллегам, которые за последние одиннадцать лет стали ее подлинной семьей, и попросить, чтобы они приехали и арестовали ее. Преодолеть соблазн помогли мысли о Ровере, который, успев предупредить ее об опасности, взлетел на воздух в собственном доме. Сейчас на чью-либо помощь нечего и рассчитывать. Чтобы избежать искушения, она очистила журнал звонков и перевела телефон на беззвучный режим. На экране тут же засветилась голубая иконка Скайпа. Она надела наушник и ответила на звонок.

На экране появилось освещенное зловещими голубыми отблесками лицо Данте.

– Ты внутри? – спросил он.

– Еще нет, – прошептала Коломба. – Ищу нужную дверь.

На дверях значились только номера квартир, и ей пришлось разглядывать каждую замочную скважину при свете телефонного фонарика, проверяя, не подойдут ли к ней ключи. Проклиная всеобщую одержимость приватностью, она прочесывала этаж за этажом. Каждый лестничный пролет давался все тяжелее. Ноги подкашивались от утомления, и несколько раз ей пришлось опереться о стену.

– Спроси у консьержа, – предложил Данте.

– Отличная шутка, браво.

Нужную дверь она нашла на четвертом этаже. Возле звонка была только табличка с номером девять, но замок явно подходил к ключу.

– Вот она, – сказала она и поднесла телефон к двери, чтобы показать ее Данте.

Тот уставился в объектив:

– А вдруг кто-то дома?

– Он холост.

– Может, его девушка в кровати дожидается.

– У таких, как он, девушек не бывает. Если что, скажу, что Феррари дал мне ключи, чтобы я принесла ему смену одежды. – Она вставила ключ в замок. – Меня больше волнует, не стоит ли у него сигнализация.

– Не беспокойся. Те, кому есть что скрывать, охранную сигнализацию не устанавливают, – заметил Данте. – Если она сработает, пока тебя нет дома, по возвращении можно обнаружить полную квартиру полицейских.

– Точно. – Коломба повернула ключ, быстро зашла и закрыла за собой бронированную дверь.

Темная квартира пропахла сигарами и отвратным сладковатым запашком, который показался ей смутно знакомым. Что-то органическое, животное… Внезапно она поняла, что знает ответ.

«Собака!»

В этот самый момент из темноты донесся звук скребущих по полу когтей и глухое утробное рычание. Она отшатнулась как раз вовремя: долю секунды спустя мимо пронеслась темная масса и, в ярости перебирая лапами, врезалась в бронированную дверь. Коломба вслепую нащупала выключатель и зажгла свет. На нее с рычанием смотрел мускулистый доберман.

– КоКа, что случилось? – прокричал ей в ухо Данте.

Коломбе было не до ответа: она прикидывала расстояние. В полицейской академии в Остии ее и других комиссаров обучал кинолог. Инструктор показал им видеоролик, где немецкая овчарка набрасывается на манекен, дал некоторые базовые указания – не смотреть зверю в глаза, не бежать, не показывать страха – и объяснил, как в случае необходимости защититься от собаки. Но никакие симуляционные тренировки не учили обороняться от добермана в узком коридоре, когда под рукой нет оружия и нельзя поднимать шум.

Пес опустил уши, отрывисто залаял и бросился на Коломбу, нацелив клыки ей в горло. Она инстинктивно загородилась левой рукой, и доберман вцепился ей в предплечье. Зубы прорвали куртку и вонзились в плоть. Вместо того чтобы попытаться высвободиться, она протолкнула руку еще глубже в собачью пасть, блокируя челюсти и не позволяя псу сжать их с максимальной силой. Она упала на колени, и на миг ее глаза оказались вровень с бешеными глазами зверя. Взгляд, словно говоривший: «Я знаю, что ты сделала», превращал пса в воплощение возмездия. Вопреки охватившему ее ужасу Коломба продолжала вдавливать предплечье в пасть добермана. Клыки вонзились еще глубже. Из разорванной руки полилась на пол перемешанная с собачьей слюной кровь. Не давая псу вырваться и вцепиться в другой незащищенный участок ее тела, она обхватила его голову свободной рукой и притянула к себе. Доберман попытался вывернуться, но только напрасно царапал лапами скользкий мраморный пол. Коломба продолжала проталкивать руку ему в горло. Это было не легче, чем пытаться удержать распираемый давлением шланг или натянутую стальную пружину, но она почувствовала, что пес давится мясом, которое пытается проглотить, и понемногу выбивается из сил.

С натугой, от которой ее голова едва не взорвалась, Коломба опрокинула собаку на бок и принялась колотить ее локтем по ребрам, целясь туда, где, как она полагала, находилось сердце. Пес исступленно вырывался, но она только крепче схватила его за шею и продолжала бить по ребрам. Нанеся пятый отчаянный удар, Коломба почувствовала, как что-то сломалось, но не сразу поняла, был ли это ее локоть или кость животного. Доберман выпучил глаза, в которых читалась уже не ярость, а ужас и дикая боль. Коломба била его по ребрам, пока не ощутила, что локоть погружается в плоть беспрепятственно, как в масло.

– Сдохни, сдохни! – простонала она. – Пожалуйста, умри ты, наконец!

Пес срыгнул и испражнился, но Коломба не разжимала хватку, пока его лапы не перестали дергаться, а потом упала на ягодицы, держась за разорванную руку. Глаза зверя остекленели. Под его тушей, там, где сломанные ребра проткнули внутренности, расползалась кровавая лужа.

Прежде чем Коломбе удалось встать, она дважды поскользнулась в болоте крови и дерьма. Истекающая кровью рука пульсировала в такт раскалывающейся голове, а бок ныл после недавнего пинка Феррари. Она нашла в ванной полотенце, чтобы остановить кровь.

Парка Данте не помешала доберману прокусить ей предплечье до кости. Обрабатывая рану перекисью водорода, Коломба заплакала от боли. Полуослепнув от слез, она, как могла, очистила руку и перевязала чистым полотенцем.

«Какой кошмар… Что я творю…»

Нелегко будет оправдаться на допросе, но сейчас это не важно. В настоящий момент продержаться на ногах еще хотя бы час казалось ей настолько титаническим подвигом, что возможность допроса виделась смутной и отдаленной. Она, шатаясь, вернулась в коридор и подняла лежащий на краю кровавой лужи телефон. Чья это была кровь – ее или добермана, – Коломба не знала. Глаза невольно возвращались к собачьей туше, словно та может в любой момент вскочить и вцепиться в ее тело. Сил защищаться у нее больше не осталось, и сейчас она просто позволила бы разорвать себя на куски.

На экране беззвучно шевелил губами взволнованный Данте, а поверх его лица высвечивался десяток новых сообщений и пропущенных звонков. Она удалила их и надела наушник.

– Я уже собирался подниматься, – с облегчением проговорил Данте.

– Сигнализация у него все-таки была, – слабым голосом сказала Коломба. – Четвероногая.

– Я видел. Бедный пес.

– Какой там, на хрен, бедный пес! Лучше бы помог мне, чем строить из себя защитника животных, а то я уже ничего не соображаю.

– Включи свет и покажи мне комнаты.

Коломба обошла квартиру, держа перед собой мобильник, как экзорцист распятие. Площадь квартиры составляла около двухсот квадратных метров. Пол был покрыт паркетом и мраморными плитами, а классическая мебель выполнена из красного дерева и стекла. У Феррари было три спальни, лишь одна из которых имела обжитой вид, просторная гостиная с гигантским телевизором в серебристом корпусе и с кожаными диванами и небольшой спортзал, превращенный хозяином в чулан.

Коломба перерыла ящики шкафов и комодов. С каждой минутой боль в голове и руке становилась все мучительней. Несколько раз глаза застилало мутной пеленой, так что ей приходилось прерываться, чтобы умыться ледяной водой. Из зеркала на нее смотрело лицо призрака.

Ей не удалось найти ничего хоть сколько-нибудь компрометирующего, ничего, что хотя бы отдаленным образом связывало Феррари с детьми или насилием, – разве что развешенные повсюду армейские фотографии да обширную коллекцию мушкетов и сабель времен Гарибальди и Первой мировой войны, выставленную на виду в гостиной.

– Ну и что ты обо всем этом скажешь? – спросила Коломба.

– Скажу, что квартира сдавалась или продавалась вместе с мебелью. Старая обстановка не сочетается с его вкусом в одежде, да и с прочей мебелью тоже. Красный холодильник, телевизор как из сериала «Звездный путь»… Деньги есть, а вот со вкусом беда. А еще… дай-ка взглянуть на библиотеку…

Коломба поднесла телефон к стоящей возле кухни этажерке, на полках которой умещались немногие принадлежавшие Феррари книги. Все это были тома по истории, многие из которых были посвящены теме фашизма.

– Теперь, если не сложно, покажи кровать.

Коломба, успевшая привыкнуть к специфическим манерам Данте, послушно отправилась в спальню. Двуспальная кровать была идеально заправлена.

– Заметила, как она застелена? Много ты знаешь мужчин, которые умеют так хорошо убрать кровать? – спросил Данте.

– Я и женщин-то таких мало знаю, но, может, к нему уборщица приходила.

– Нет. В раковине с утра стоит грязная чашка из-под кофе. Он заправил постель самостоятельно. Знаешь, кто по утрам машинально приводит кровать в идеальный порядок?

– Помешанные невротики вроде тебя.

– Те, кто долгое время провел в учреждениях, где наказывают за неубранную постель.

– Например, в тюрьме?

– Нет. Скорее в интернате либо в армии. Видела фото у входа, где Феррари прыгает с парашютом?

– Да. Но самолет гражданский.

– И все-таки снимок наводит на мысль, что Феррари – бывший военный.

– Если бы он служил, об этом стало бы известно Альберти. А он на этот счет ничего не говорил.

– Может, он просто забыл тебе сказать.

При обыске Коломба нашла мобильник Феррари, который она сразу положила в карман, стопку счетов и официальный, с виду нераспечатанный конверт из фонда «Блэкмаунтин Италия». Она достала оттуда выписку по счету и продемонстрировала ее Данте:

– Понимаешь что-нибудь в финансах?

– Немного. У твоего приятеля был вклад с ежемесячными выплатами.

– То есть…

– То есть каждый месяц он получал около шести тысяч евро чистыми. Значит, он вложил кучу денег в ценные бумаги. Когда-то мой отец открыл подобный вклад на мое имя, но я почти сразу промотал капитал.

– Выходит, Феррари жил на ренту?

– Похоже на то. Ты нашла какие-нибудь его фотографии помимо той, что висит в коридоре?

– Есть еще парочка на кухне. На них он со своей собакой.

– А старых снимков нет? Таких, чтобы указывали на его прошлое?

Коломба уселась на кровать, смяв безупречные складки покрывала. Податливая мягкость постели манила, как пение сирен. На несколько секунд она задремала с открытыми глазами. Голос Данте вырвал ее из дремоты:

– Коломба, ты еще там?

– Да, извини… Что ты говорил?

– Если он и правда с ностальгией вспоминал военную службу, у него должно было что-то остаться на память об армейских временах.

– Может, он и не служил никогда. Может, он был просто одержимым, который в армии и дня не провел. Типа маньяков, что ездят в лагеря по выживанию.

– Такие поддерживают себя в форме. А этот превратил спортзал в кладовку.

– Или он попросту хранил самые дорогие сердцу сувениры в другом месте.

– Можешь снова поискать в шкафах?

– Данте, еще немного – и за мной сюда явится полиция. Я взяла его мобильник. Возможно, он нам пригодится. Но я не хочу, чтобы меня здесь нашли.

– Еще разок, пожалуйста.

Коломба тяжело поднялась. Внутренний голос упрашивал ее остановиться и прилечь на притягательную, уютную кровать. И на тот факт, что кровать принадлежит мертвецу, голосу было наплевать. Она снова принялась обыскивать квартиру: проверила ящики на наличие второго дна, заглянула под шкафы, перевернула картины.

– Ничего. Теперь мне действительно пора идти. Я на пределе, и проблема не только в нехватке времени.

– О’кей, – разочарованно сказал Данте.

Коломба вернулась в спальню за счетами и квитанциями. Не успела она выйти, как Данте завопил:

– Поворачивай назад!.. Какой же я идиот…

– Что ты увидел? – спросила Коломба. Она снова начала терять голос.

– Взгляни на снимок на стене. Тот, что в серебряной рамке…

– И?

– Качество печати гораздо ниже, чем у остальных фотографий. Снимок как будто вырезан из старого военного журнала. Тем не менее Феррари повесил его напротив кровати, чтобы постоянно иметь перед глазами.

– Может, эта фотография что-то для него значила…

– Возможно. Но ты все-таки проверь ее на всякий случай.

– Уже проверила.

– Это последнее, о чем я тебя прошу.

Коломба развернулась и прикоснулась к багету. Эту рамку она уже переворачивала и никаких тайников на обратной стороне не нашла. На свету было видно, что внутри находится только снимок танка времен Второй мировой. Несмотря на состояние полного изнеможения, Коломба не могла не согласиться с Данте: кое-как вырезанная из журнала фотография никак не вписывалась в обстановку квартиры. Внутренний голос, настаивавший, чтобы она немедленно уснула, вернулся, но Коломба сказала ему: «Скоро», сняла рамку со стены и снова осмотрела на свету.

– Ничего, – подтвердила она, но, еще не успев договорить, поняла, что ошибается: центр фотографии казался более плотным.

К обратной стороне вырезки был приклеен кусочек картона, за которым был спрятан тонкий квадратик размером десять на десять сантиметров.

«Халтуришь, красавица, – сказал голос, требовавший, чтобы она выспалась. – Говорил же, что тебе пора прилечь».

Коломба завернула рамку в край покрывала и разбила ее об угол ночного столика. Достав из-под треснувшего стекла вырезку, она отцепила картонку, и на прикроватный коврик соскользнул старый поляроидный снимок.

Коломба подняла фотографию: на ней были изображены пятеро мужчин в камуфляжной форме. Трое из них сидели на платформе бортового грузовика, а двое позировали стоя. Одним из сидящих был не кто иной, как Феррари, – хотя на снимке он был на тридцать лет моложе, не узнать его было невозможно. Рядом с ним стоял тип, как две капли воды похожий на нарисованный Данте портрет Отца. Солдаты показывали фотографу знак виктории. На шее у каждого, словно какая-то шутка для посвященных, болтались привязанные за шнурки армейские ботинки.

– Ты был прав, Данте, – прошептала Коломба. – Ты не поверишь, что я сейчас…

Она запнулась. Дыхание перехватило. Один из стоящих мужчин был ей знаком. На снимке он был совсем молодым, но она узнала его улыбку, взгляд. Перед ней словно разверзлась темная бездна.

– Что ты нашла? – Прислонившийся к лотку цветочника Данте уткнулся в «айфон», безуспешно пытаясь разглядеть что-то среди мелькающих на экране пятен.

Коломба не отвечала. Камера телефона была направлена ей под ноги. Пока она, бормоча молитвы и проклятия, спускалась по лестнице, на дисплее Данте отображались лишь перемежающиеся полосы света и темноты. Наконец Коломба неверными шагами вышла из подъезда. Он побежал ей навстречу и невольно вздрогнул при виде ее перекошенного лица и рваной раны на руке, из которой капала кровь. Коломба тяжело дышала и прятала глаза.

– КоКа… что такое? Что ты увидела? – взволнованно спросил он.

Она без единого слова протянула ему фотографию и, как будто забыв, где находится, тяжело опустилась на бордюр. Данте взял снимок и увидел лицо человека, которого называл Отцом. На несколько мгновений он словно утонул в глазах, которые, казалось, смотрели сквозь ацетатную пленку прямо на него. На сей раз на мужчине была камуфляжная форма, однако у него не было никаких сомнений: именно этот человек шел к нему ночью восемьдесят девятого года с ножом в руке. На миг Данте вернулся в прошлое и снова превратился в растущего в нечеловеческих условиях мальчишку. Потом он ощутил слабое пожатие руки Коломбы и очнулся.

– Не он… Не он… – пробормотала она и закрыла глаза.

Данте пробежал глазами по лицам солдат. В желторотом парнишке он узнал Феррари, но остальных никогда прежде не видел… или нет?

В лице человека, стоящего возле Феррари, было что-то знакомое. Уж не о нем ли говорит Коломба? Данте постарался представить его постаревшим, лысеющим, обрюзгшим, с седеющей бородкой… и его бросило в дрожь. Очередные недостающие кусочки пазла сложились в единую картину. В объектив лениво улыбался Эмилио Белломо. Убийца, взорвавший парижский ресторан.