Глава 6
Это оказалось почти что на самом севере города, в районе, известном под названием Германтаун. Чтобы добраться туда, автомобиль должен был проехать к Шуилкилл-Ривер, миновать Уиссахикон-Крик, а затем пробраться сквозь ряды маленьких домишек рабочего люда, которые жили в пригородах Германтауна. Автомобиль углубился в Германтаун и наконец затормозил у фасада небольшого дома в середине плохо освещенного квартала.
Внутри дом представлял собой комбинацию сливочно-зеленого и темно-серого. Зеленый преобладал: мебель — зеленая, обои на стенах — тоже зеленые, ковры — темно-серые. Это был старый дом, перестроенный по-новому. Над камином, внутри широкой табачного цвета рамы, висел рисунок — портрет Деллы, исполненный табачного цвета темперой на очень бледной табачной оберточной бумаге. Судя по подписи, художник был испанцем.
— У тебя полно денег, не так ли? — спросил Харбин.
— Достаточно.
— Откуда ты их взяла?
— Мой муж умер год назад. Оставил мне весь свой доход. Пятнадцать тысяч в год.
Она расположила тело на мягкой софе, которая выглядела так, будто сделана из фисташкового мороженого и готова в любую секунду растаять. Он тоже направился к софе, затем повернул в сторону и остановился, упершись в стену.
— Как ты проводишь время?
— Ужасно, — отвечала она. — Слишком много сплю. Оттого что все время сплю, я чувствую себя больной и усталой. В один прекрасный день я открою магазин или что-то в этом роде. Иди сюда.
— Позже.
— Сейчас.
— Позже. — Он остался стоять лицом к стене. — У тебя много друзей?
— Ни одного. Я имею в виду настоящих друзей. Так, несколько человек, с которыми я знакома. Я выхожу с ними в свет, и вечер начинает тянуться до бесконечности, и доходит до того, что я чувствую себя как зажженная шутиха. Не выношу людей, которые не слишком впечатляют.
— Ты находишь меня впечатляющим?
— Иди сюда, и мы это выясним.
Он одарил ее слабой улыбкой.
— Не считая этого, — он кивнул на софу, — что мы, по-твоему, можем предложить друг другу?
— Друг друга.
— И все?
— Все на свете, — решительно произнесла она. — И по-другому я не согласна. Это ты должен обо мне знать. Первый раз я вышла замуж, когда мне исполнилось пятнадцать. Мальчишка был на пару лет старше, и мы жили на соседних фермах в Южной Дакоте. Мы были женаты несколько месяцев, а затем его переехал трактор. Я отправилась искать другого мужчину. У меня не было идеи выходить замуж, просто я нуждалась в мужчине. И я нашла себе мужчину. А потом другого. И еще. Одного за другим. И у каждого имелось что предложить, но все это было не то, чего я хотела. Я всегда знала, чего я хочу. Шесть лет назад, когда мне было двадцать два, я вышла замуж во второй раз. Это произошло в Далласе, где я продавала сигареты в ночном клубе. Мужчина был женат, он находился в Далласе со своей женой. Они проводили отпуск, первый настоящий отпуск за десять лет. Ему было сорок, и ему повезло в жизни. Медные копи в Колорадо. Он начал вокруг меня увиваться, и в конце концов его жена отправилась обратно в Колорадо и получила развод. Мужчина женился на мне. Через четыре года он начал действовать мне на нервы. Он начал ревновать. Ревность — это нормально, когда ревнуют красиво. Ты понимаешь — мягкая жесткость. Тогда это привлекательно. Но с ним все было окрашено в ярко-красный цвет. Он угрожал оторвать мне голову. Однажды вечером он ударил меня по лицу. Кулаком. Это было немногим больше года назад. Я предложила ему собрать вещи и отправляться в дальние края. В другую часть света. Он уехал и через несколько дней выбросился из рыбачьей лодки. Я начала искать другого мужчину. Всю свою жизнь я ищу подходящего мужчину. Думаешь, мне следует продолжать поиски?
На это он ничего не сказал.
— Я хочу, чтобы ты ответил. Чтобы ты ответил сейчас.
— На это нужно время.
— Не зли меня. — В ее голосе послышалась некоторая жесткость. Она вела себя так, словно они находились в самой середине кризиса. — Я ждала сегодняшнего вечера. Я ждала долго. Сегодня я сидела за столом и смотрела на тебя. Я смотрела, как ты поглощаешь свой ужин. И я знаю — я нашла.
Он посмотрел на свои часы:
— Мы знакомы друг с другом ровно два часа и шестнадцать минут.
Она поднялась с софы и двинулась к нему:
— Ты позволяешь своим часам принимать за тебя решения? Я никогда не следила за временем. Я не хочу, чтобы оно мною управляло. Я знаю. Я стою здесь и говорю тебе, что я знаю. И ты тоже знаешь. И если ты станешь это отрицать, если ты станешь сомневаться, если ты не решишься прямо сейчас, клянусь, я вышвырну тебя отсюда...
Приблизившись, он закрыл ей рот.
Влага ее губ проникла прямо в его вены. Внутри него словно взорвалось что-то, и все разом вылетело у Харбина из головы, и вошла Делла, и заполнила его мозг так, что он весь состоял из одной Деллы. Один лишь миг Харбин пытался избавиться от нее и вернуться к себе, и в этот миг они помогали ему — Доомер и Бэйлок. Они помогали ему, когда он пытался выбросить Деллу из головы. Но Глэдден не помогала. Глэдден не было нигде поблизости. Глэдден должна находиться здесь, чтобы помочь. Глэдден позволила ему пасть. Если бы Глэдден не уехала, этого бы не случилось. Все — по вине Глэдден. Он дошел до этой точки и уже не мог думать дальше, потому что дальше была только Делла, всюду — Делла. Они оказались очень далеко от земли, и там не было ничего, кроме Деллы.
* * *
В шесть с чем-то утра он стоял под душем и позволял воде, настолько холодной, насколько это было возможно, скользить по нему. Он слышал ее голос через дверь ванной комнаты, спрашивающий, что он будет есть на завтрак. Он предложил ей отправляться обратно спать, что он поест где-нибудь в городе. Она ответила, что он будет завтракать здесь. Когда он спустился вниз, апельсиновый сок был уже выжат и она возилась на кухне с яйцами и беконом.
Они пили апельсиновый сок маленькими глотками. Она сказала:
— Скоро мы будем делать это за городом.
— Тебе нравится деревня?
— Очень далеко у меня есть одно местечко. На полпути отсюда до Харрисбурга. Это ферма, но нам не нужна ферма. Мы просто будем жить там. Это потрясающее место. На моем автомобиле мы будем там после полудня. Мы выезжаем сегодня, и я покажу его тебе.
— Я не могу.
— Почему?
— Я должен повидать пару человек.
— Ты хочешь сказать, что у тебя есть работа?
— В какой-то степени.
— И как долго тебя не будет?
— Я не знаю. Поговори со мной. Расскажи мне побольше об этом месте в деревне.
— Это около трехсот миль с другой стороны от Ланкастера. Знаменитые круглые холмы Пенсильвании. Ферма — на очень высоком холме. Она находится не на самой вершине, а на пологом склоне. За фермой склон снова круто идет вниз. Оттуда видны другие холмы, которые уходят все дальше. Самые зеленые холмы из всех, что ты когда-либо видел в жизни. А потом — вдали, достаточно далеко, но почему-то кажется, что они совсем рядом, — горы. Лавандовые горы. Ты можешь увидеть реку, но еще раньше ты увидишь ручей. Он мчится прямо на тебя, изгибаясь, струится к пруду, который так близко, что ты можешь до него дотянуться. И ручей может тебя забрызгать, если ты откроешь окно в спальне. Он достаточно глубокий, этот пруд, так что поутру, если у тебя есть настроение, ты можешь прыгнуть в воду прямо из окна.
— Что мы будем там делать?
— Просто жить. Вместе, в этом местечке на склоне холма. И ни души рядом.
Он кивнул. И внутренне повторил кивок.
Они окончили завтрак, выпили еще по чашке кофе и выкурили по паре сигарет, а затем она проводила его до двери. Он положил руки ей на лицо.
— Ты останешься здесь, — сказал он. — Будешь ждать моего звонка. Я вернусь вскоре после полудня, и мы отправимся осматривать наши владения.
Ее глаза были закрыты.
— Я знаю, это — навсегда. Я знаю это...
* * *
Такси домчало его до Кенсингтона и Аллегени. Он решил остановить машину в семи кварталах от Берлоги. Он не чувствовал себя так, словно возвращается туда. Он не испытывал никакого желания увидеть Берлогу. В глубине души Харбин мечтал, чтобы то место, куда он шел, было каким-то иным. Чего ему действительно хотелось — это поймать другое такси и ехать обратно к Делле.
Харбин двинулся к Берлоге на ватных ногах, и хмурый взгляд его становился все мрачнее, по мере того как он приближался к изумрудам, Доомеру и Бэйлоку.
Он вошел в Берлогу и услышал, как Доомер сыплет проклятиями на кухне.
— Мышь! — кричал Доомер. — Эта чертова мышь!
После чего Доомер появился на пороге кухни и уставился на него:
— Где ты пропадал всю ночь?
— Я был с женщиной. Бэйлок спит?
— Мертвым сном, — подтвердил Доомер. — Мы играли в карты до половины пятого. Я сделал его примерно на сотню. У нас в кухне целое стадо мышей.
— Поднимись наверх и разбуди его.
— Что-то не так?
— Разве я как-то по-особенному выгляжу?
— В жизни тебя таким не видел, — сказал Доомер. — Ты выглядишь так, словно сошел с облаков. Кто-то поддел тебя на спицу?
Харбин не ответил. Он ждал, пока Доомер вскарабкается по лестнице, потом сунул в рот сигарету и принялся ее жевать, затем вытащил курево и сплюнул на пол табачные крошки. Сверху Бэйлок жалобно запротестовал. Он ныл, что в этой жизни хочет только одного — чтобы его оставили в покое и позволили уснуть и умереть.
Они спустились вниз, и Бэйлоку достаточно было один раз взглянуть на Харбина, чтобы сказать быстро, встревоженно, немного присвистывая:
— Что случилось? Бьюсь об заклад — что-то случилось.
— Стоп. — Харбин начал зажигать сигарету, но она уже не годилась. Он взял другую. — Я выхожу из дела.
Доомер посмотрел на Бэйлока, а Бэйлок глазел на стену. При этих словах голова Бэйлока дернулась, словно голова марионетки. Теперь он смотрел на Харбина. Он сказал:
— Я знал. — Его голова продолжала поворачиваться, теперь в сторону Доомера. — Я знал — что-то случилось.
— Ничего, кроме того, что я выхожу из дела, — сказал Харбин. — Выслушайте это и хотите — верьте, хотите — нет. Но вчера вечером я нашел себе женщину. Я уезжаю вместе с ней. Сегодня.
— Он уезжает, — задохнулся Доомер. — Он уезжает совсем.
Харбин медленно кивнул.
Бэйлок поскреб свою щеку. Он посмотрел на Харбина, потом посмотрел куда-то вдаль:
— Не вижу, как ты можешь это сделать.
— Легко, — отозвался Харбин. — Ногами. Правая нога, левая нога — и я ухожу.
— Нет. — Бэйлок быстро потряс головой. — Нет, ты не можешь этого сделать.
— Ты не можешь этого сделать, — повторил Доомер. — Ради Бога.
— Женщина. Кто эта женщина? — спросил Бэйлок.
— Просто женщина, — ответил Харбин. — Это все, что вам надо знать.
— Ты это слышал? — Бэйлок повернулся к Доомеру, приняв картинную позу. — Ты слышал? Он говорит, что это все, что нам надо знать. Никаких оправданий, никаких извинений — ничего! Просто женщина — и он уходит. Примерно так. — И Бэйлок щелкнул пальцами. А потом повернулся к Харбину. — Как ты думаешь, насколько хорошо ты меня знаешь? Как ты думаешь, насколько хорошо ты знаешь его? — И он указал на Доомера. — Ты действительно веришь, что мы останемся здесь и будем смотреть, как ты уходишь? — И тут он принялся отрывисто смеяться, уставившись на Харбина, словно его глаза смотрят сквозь щель в стене. — Ты ошибаешься, Нэт. Ты так сильно ошибаешься, что это почти комично. Мы не можем позволить тебе уйти.
Харбин ощутил пол у себя под ногами. Пол как будто немного прогнулся. Харбин подождал, пока пол снова станет твердым. Он сказал:
— Отнеситесь к этому как к техническому вопросу.
Бэйлок широко развел руки:
— Технический вопрос! Твои собственные слова, Нэт: мы — организация. Мы прошли огонь и воду в семи больших городах, и ты знаешь, как много было маленьких. Если ты уходишь, это трещина в плотине. Плотина становится шире. Вода начинает прибывать. Послушай, Нэт, — глаза Бэйлока были почти закрыты, — когда я буду умирать, я хочу умирать на солнышке.
Харбин мгновение выжидал. Затем медленно пожал плечами:
— Ты не назвал своих условий.
— Мои условия таковы, — в голосе Бэйлока послышалась легкая дрожь, — в ту минуту, как ты отсюда выходишь, ты переходишь в расходную статью.
— Ты думаешь, — начал Харбин, — я затеял грязную игру? Ты думаешь, я когда-нибудь открою рот?
— Я так не думаю, — раздался хриплый голос Доомера. — Ставлю миллион к одному. Но я не хотел бы держать такое пари.
— И еще одно, — сказал Бэйлок. — Как насчет твоей доли?
— Я хочу ее получить. — Харбин не испытывал никакого интереса к своей доле награбленного, но теперь между ними словно шла игра в покер, и он чувствовал необходимость действовать активно, чтобы компаньоны не загнали его в угол.
Бэйлок сделал какое-то неопределенное движение руками:
— Он хочет свою долю. Это удивительно.
— А что тут удивительного? — Харбин заговорил чуть громче. — Когда вы говорите о моей доле, вы подразумеваете, что она у меня есть. Разве я не заработал ее?
— Нет, — ответил Бэйлок.
Харбин пересек комнату и уселся на стул, который выглядел так, словно доживал свои последние дни. Он с задумчивым видом уставился в пол.
— Джо, ты — собака. Ты знаешь это? Ты понимаешь, какая ты собака?
— Посмотри на меня, — заорал Бэйлок. — Я что, пытаюсь уйти от дел? — Бэйлок двинулся на Харбина. — Я хочу обсудить это дело, но ты не хочешь ничего говорить. — Бэйлок подождал, но Харбин ничего ему не ответил, и неожиданно Бэйлок произнес: — Объясни нам, ладно? Если ты объяснишься, может быть, мы тебя поймем. Мы не можем поверить в эту историю с женщиной, мы хотим знать, что происходит на самом деле.
И Харбин словно увидел карту, которую Бэйлок до поры до времени прятал в рукаве. Харбин увидел себя сидящим в одиночестве за карточным столом со всеми своими выигранными монетами, потому что на самом деле не им было с ним тягаться. Они не могли сравниться с ним в умении управлять ситуацией. Это ясно.
И тем не менее под маской, за фасадом своего бесстрастного лица, он был в ярости. Они его разозлили. Они заставили его прибегнуть к обману, просто вынудили его солгать. А он очень не любил лгать. Невзирая на свой род занятий, он чувствовал себя несчастным, когда ему приходилось лгать. А теперь они так обставили дело, что он вынужден был предложить им ложь.
Он сказал:
— Если вы действительно этого хотите, я вам скажу. Я надеялся, что мне не придется этого говорить, но, поскольку вы настаиваете, полагаю, что я должен сказать вам. — Харбин подумал, что сейчас следует вздохнуть, и он вздохнул, а затем, пока они глядели на него не дыша, продолжил: — Я хочу провернуть несколько крупных дел, и вы для них не подходите. В вас нет того, что мне нужно. У вас этого нет, вот и все.
Тишина, которая настала, означала, что они в шоке, они в ужасе, они в агонии. Доомер поднес руку к лицу и тряс головой, а из его горла вырвался булькающий стон. Бэйлок двинулся кругами по комнате, пытаясь сказать что-то и не в состоянии извлечь изо рта хотя бы один звук.
— Я не хотел этого говорить, — сказал Харбин. — Вы меня вынудили.
Бэйлок прислонился к стене и уставился в пустоту:
— В нас нет того, что тебе нужно? Разве мы не первый сорт?
— В том-то и дело. Это все нервы. Я видел, что приближается такой момент, и я не хотел этому верить. Но теперь окончательно ясно — на вас нельзя положиться. На вас обоих. А у Глэдден недостаточно крепкое здоровье. Я понял все это в тот день, во время вашей драки. Я был обеспокоен. Слишком сильно обеспокоен.
Бэйлок повернулся к Доомеру:
— Он хочет сказать, что мы не из его лиги.
— Я хочу провернуть очень большие дела, — сказал им Харбин. — Риску втрое выше, чем обычно. На эти дела требуются первоклассные исполнители с крепкими нервами.
— Ты уже нашел таких?
Харбин покачал головой:
— Я собираюсь приступить к поискам.
Снова наступила тишина. Наконец Доомер встал:
— Что ж, значит, так тому и быть.
— Еще одно. — Харбин уже двинулся к двери. — Будьте добры к Глэдден. Будьте к ней по-настоящему добры.
Теперь он двигался, повернувшись к ним спиной. Дверь была все ближе. Он слышал тяжелое дыхание Доомера. Ему казалось, что он слышит мольбу Доомера: «Нэт, ради Бога!..» — и прощальное хныканье Бэйлока, а потом еще один голос, заставивший его содрогнуться, и он понял, что это голос Глэдден.
Голоса звучали у него в голове, когда он открывал дверь, а потом они остались за спиной, едва только он вышел на улицу.
