Глава 8. Благовещенск
Четыреста верст до Благовещенска мы прошли за две недели, по дороге останавливаясь то в лесу, то у родственников и хорошо знакомых казаков семьи Селеверстовых в станицах, расположенных ближе к административному центру Амурской области.
И вот ранним утром, еще в сумерках, наш обоз въехал в Благовещенск – город, в котором я родился, то есть еще должен буду родиться в будущем. Я вертел головой по сторонам, проезжая по улицам, и ничего не узнавал – большая станица! Где асфальтированные проспекты, окруженные многоэтажными домами в сиянии рекламы? Где проносящие машины и шум многолюдного города? Ничего этого не было! Но будет, обязательно будет!
Остановились мы в заезжем доме купца Чурина. Атаман Селеверстов с Никифором сразу же ушли с приказчиком Чурина договариваться о продаже привезенных пшеницы, рыбы, мяса, шкур, а мы с Ромкой принялись выпрягать из трех саней лошадей и вместе с тремя верховыми, на которых ехали мы с Ромкой да Никифор, повели их на конюшню.
Тетя Оля, жена атамана, со снохой Ульяной, женой Никифора, и дочерью Анфисой стали таскать из распряженных саней узлы с добром в дом, где были сняты комнаты для проживания на время ярмарки.
Вскоре вернулись довольные Никифор и дядька Петр. Как выяснилось, им удалось очень выгодно продать почти весь свой товар Чурину, немного оставив самого ценного для ярмарочной распродажи. На радостях атаман заказал баню и обильный ранний обед, после которого мы всем семейством, принарядившись, отправились смотреть город.
Этот променад очень напомнил мне походы с женами по магазинам в моем прошлом мире. Я никогда не мог понять женщин: как они могут ходить по магазинам «просто посмотреть»? Если мне надо было что-то купить, то я шел и покупал, не глядя на остальной товар. У моих же жен «просто посмотреть, померить, прикинуть» могло растянуться на долгие часы моих мытарств. Особенно меня добивало то, что все это происходило при полном отсутствии денег в нашем семейном бюджете.
Здесь происходило то же самое. Женщины во главе с тетей Олей заходили в каждую лавку, где смотрели, приценивались, примеряли, прикидывали и прочее. Но при этом все мужчины Селеверстовы практически не отставали от своих женщин, так же что-то смотрели, ахали, приценивались. И ничего не покупали. Когда я спросил атамана, почему ничего не покупают, то был сражен его ответом: «Так на ярмарке все дешевле будет. А тут просто посмотрим». После такого ответа я просто выпал в осадок и, наверное, умер бы от скуки, но перед заходом в очередную лавку вдруг увидел на соседнем доме вывеску: «Городская общественная библиотека».
– Дядька Петро, я в библиотеку. Можно? В приезжий дом я сам приду, дорогу помню.
– Иди, грамотей. Тебе, смотрю, поход по лавкам неинтересен!
– Ага. Я побежал.
Зайдя в дом и пройдя сени, я вошел в большую комнату, где стояло довольно много стеллажей с книгами, а за столом сидела пожилая, полностью седая женщина с приветливым лицом, своим видом напомнившая мне интеллигентную учительницу-старушку советских времен.
– Здравствуйте, меня зовут Мария Петровна. Я библиотекарь. Что вам угодно, молодой человек? – мягким голосом произнесла женщина.
– Здравствуйте. Хотел бы книги посмотреть, – робко ответил я.
– Книги не смотрят, а читают. Но откуда такой интерес к книгам у молодого казака?
– Меня зовут Тимофей Аленин. Мы из станицы Черняева на ярмарку приехали. Я хочу поступить в Иркутское юнкерское училище и зашел к вам узнать, какие книги по военному делу есть, и какие учебники сейчас издаются. А главное – найти программу вступительных экзаменов в училище. Никто мне в станице не смог об этом сказать, включая батюшку станичной церкви Александра. А он к нам из Санкт-Петербурга приехал.
– Похвально, похвально. А позвольте полюбопытствовать, не тот ли вы молодой казак Аленин, который целую банду хунхузов один уничтожил?
– Да, это я, – почему-то краснея под добродушно заинтересованным взглядом Марии Петровны, ответил я. – Но откуда вы об этом знаете?
– Я вхожу в круг знакомых генерала Беневского Аркадия Семеновича – это военный губернатор и ваш казачий наказной атаман. На одном из раутов Аркадий Семенович рассказал всем, как был поражен отвагой и умелостью мальчишки-казака, который в четырнадцать лет как-то умудрился поразить насмерть двадцать одного бандита-хунхуза. При этом, по его словам, больше половины бандитов он убил одним кинжалом. Ужас!
– Мария Петровна, жить захочешь – и не то сделаешь.
– Может быть, Тимофей, может быть. Тем более ты же прирожденный воин, вот и офицером хочешь стать. Хорошо, посмотри пока книги на том и на том стеллажах. – Мария Петровна указала вглубь комнаты. – А примерно через час мы с вами, Тимофей, дойдем до Алексеевской гимназии. Там работает мой хороший друг, который поможет тебе с подготовкой к поступлению в военное училище.
– Огромное спасибо, Мария Петровна. Даже не знаю, как вас благодарить.
– Что-нибудь придумаю для такого молодца, – лукаво улыбнулась старушка. – Раздевайся у вешалки и проходи к стеллажам.
Сняв и повесив на вешалку свои «парадные» полушубок и папаху, обметя веником валенки и оправив под ремешком праздничную рубаху, я прошел к указанным стеллажам.
Боже ты мой! Чего тут только не было! Я даже и представить себе не мог, что по военному делу в конце девятнадцатого века было издано так много книг. Но особенно меня умилило, что на этом стеллаже я нашел «Войну и мир» Льва Толстого. Взяв в руки один из томов, начал пролистывать его, часто останавливаясь на некоторых абзацах.
– Тимофей, а вы очень быстро читаете! Я же вижу, что вы читаете, а не просто скользите взглядом по странице. Кто вас научил такому скорочтению?
«Опять попал! – подумал я. – Я же почти безграмотный молодой казак, а тут скорочтение… Но надо что-то отвечать».
– Дядя Иван. Младший брат отца.
– Передайте ему от меня большую благодарность.
– Некому передавать, Мария Петровна. Все мои родные погибли или умерли. Сирота я уже четвертый месяц. Спасибо нашему станичному атаману Селеверстову – дядька Петро меня в свою семью взял до совершеннолетия. Но живу я в своем аленинском доме один, а они мне помогают. С собой вот на ярмарку взяли. Я тут рухлядь кое-какую, оставшуюся от семьи, да шкуры лисьи и волчьи, мною добытые, хочу продать, а на вырученные деньги учебники и письменные принадлежности купить.
– Извини, Тимофей, что напомнила тебе о смерти близких. – Мария Петровна ласково погладила меня по руке. – А что ты читал? Надо же, казак с романом «Война и мир» в руках! Удивительно! А на чем ты конкретно остановился?
Мария Петровна взяла в руки книгу и стала читать вслух с того места, куда я непроизвольно поставил свой указательный палец, когда старушка оторвала меня от чтения книги: «И благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных ситуациях, с простотою и легкостью поднимет первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменится презрением и жалостью».
– Ты это уже прочитал? – Мария Петровна строго посмотрела на меня. – Какие выводы сделал?
– Да. Прочитал, – ответил я. – А вывод – в войне не бывает правил. Кто воюет по правилам и ждет этого от противника, тот проигрывает. В войне за Отечество все средства хороши, даже неблагородные. Нас, казаков, часто обвиняют, что мы воюем нечестно, неблагородно. Наполеон вот тоже упрекал нашего государя Александра, что его подданные, особенно казаки, воюют, не соблюдая рыцарских принципов ведения войны. Но если ты здоровее меня, в руках у тебя оружие, которым ты умеешь владеть, а я нет, то глупо ждать от меня, что я, как баран, пойду на убой, выходя с навязанным тобой оружием и на твоих условиях. Я возьму то оружие, которым владею хорошо, да и шарахну тебя тогда, когда мне будет удобно, без всяких правил. Это ты пришел и напал на меня, а я тебя не звал. Поэтому буду воевать с тобой как умею. А когда одержу победу, тогда, может, и пожалею.
– Очень интересный вывод. Впервые слышу такую трактовку слов Толстого о «дубине народной войны». А с хунхузами ты воевал по правилам или нет?
– Конечно, не по правилам Мария Петровна. Если бы тогда стал биться как казаки, конным против них, то меня сразу бы зарубили. А так я пешим скрадывал их, как зверей, и нападал, когда они не ждали. Поэтому и смог их всех убить. Правда, фортуна в тот день неоднократно была на моей стороне. Везло мне в тот день сильно.
– Удивительный ты мальчик, Тимофей. – Старушка-библиотекарь с какой-то грустью смотрела на меня. – Четырнадцать лет всего, а уже столько людских смертей на тебе, и дальше хочешь учиться людей убивать. И при этом ты такой весь светлый, чистый!
«Ох уж эти интеллигентские сопли! – зло подумал я про себя. – Жизнь человека – это всеобщая ценность… Тьфу, наслушался всей этой бредятины в своем мире! Ладно, бабуля, сейчас я тебе дам!»
– Мария Петровна, хунхузы убили моего отца, мать, брата отца, мою младшую десятилетнюю сестренку увели в рабство в Маньчжурию. Когда пытались угнать наш станичный войсковой табун, они много раз пытались убить меня. Они для меня враги, смертельные враги. И я их буду убивать всегда и везде, где они мне только попадутся. И я буду учиться, чтобы убивать их как можно быстрее. И не только их, а всех врагов моего Отечества!
– Ух, раскипятился, как самовар! – Мария Петровна с усмешкой смотрела на меня. – Что я, не понимаю этого? Тридцать лет была женой офицера. Два года назад умер муж мой. Старые раны сказались. Жалко мне тебя просто! Тяжел путь воина. А ты, судя по всему, пойдешь по нему не самой легкой дорогой. Дай Бог не ожесточиться тебе на этом пути!
Мария Петровна перекрестила меня и, притянув голову к себе, поцеловала в щеку.
– Бери все тома «Войны и мира» себе в подарок. У меня дома есть, принесу в библиотеку на замену. Одевайся, и пойдем в гимназию. Сегодня пораньше библиотеку закрою. Все равно никого нет.
– Спасибо большое, Мария Петровна. И извините за мою горячность.
– Простила, простила, Тимофей. Пойдем, мой мальчик.
Через несколько минут я, спрятав книги в холщовый мешок, который мне вручила Мария Петровна, вместе с ней направился в гимназию. Пройдя совсем немного, мы подошли к большому трехэтажному дому и, пройдя во двор и обогнув дом, зашли во флигель, где, по словам старушки-библиотекаря, проживали преподаватели гимназии. Подойдя к одной из дверей в коридоре, Мария Петровна постучалась. Услышав: «Заходите, открыто», мы вошли в небольшую комнату-прихожую, где нас встретил представительный мужчина лет шестидесяти, одетый в строгий сюртук с орденом Владимира 4-й степени на груди, на поперечных концах ордена с обеих сторон серебряная надпись: «35 лет».
– Мария, какими судьбами! – Мужчина с радостной улыбкой развел руки в стороны. – Как я рад вас видеть! Проходите, проходите, гости дорогие. Раздевайтесь. Давайте я вам помогу.
Мужчина элегантно помог снять Марии Петровне шубу и повесил ее на находящуюся рядом с дверью вешалку.
– А кто это с тобой, Мария, такой молодой и красивый?
– Ох, Петр, так рада тебя видеть, что забыла вас представить. Знакомьтесь. Надворный советник Бекетов Петр Иванович – полный тезка и даже дальний родственник и потомок первопроходца Сибири и основателя Якутского острога стрелецкого сотника Бекетова, – с улыбкой начала Мария Петровна. – После окончания Санкт-Петербургского университета более тридцати пяти лет назад приехал Петр Иванович в Сибирь нести свет знаний. Начал в Иркутске, потом в Чите и вот уже почти четырнадцать лет в Благовещенске руководит работой женской гимназии, преподавая русский язык и историю.
– А это, Петр, – как-то помолодевшая старушка-библиотекарь указала рукой на меня, – удивительный молодой человек по имени Тимофей Аленин. Именно о нем рассказывал генерал Беневский, как победителе банды хунхузов в прошлом году.
– Очень приятно познакомиться, Тимофей! – Бекетов протянул руку и крепко ответил на мое рукопожатие. – Раздевайся, вешай все на вешалку и проходи дальше в зал. Вон, под вешалкой шлепки войлочные стоят.
Стесненно раздеваясь и надевая тапочки, я про себя мысленно порадовался, что после бани надел шерстяные носки, а не портянки. Пройдя в следующую комнату, я увидел множество шкафов с книгами, а посередине комнаты стоял стол, накрытый скатертью, на котором возвышался сияющий золотом самовар и стояли розетки с вареньем, бубликами, кусками сахара и чашки с блюдцами. Мария Петровна и Бекетов уже сидели за столом, и Петр Иванович наливал из самовара кипяток в чашку. Я стоял на пороге, держа книги в руках, и не знал, как мне вести себя дальше.
– Петя, полюбуйся! Стоит молодой казак, а в руках у него четыре тома Толстого «Война и мир». А если бы ты слышал, какой он вывод сделал из прочитанного отрывка о народной дубине войны, то был бы очень сильно удивлен… Ой, заболталась! Проходи, Тимофей. Присаживайся за стол и наливай себе чаю, угощайся. Мы сейчас с Петей новостями быстро обменяемся, давно не виделись, а потом о твоей проблеме поговорим.
Я подошел к столу, сел на стул и, положив книги на край стола, налил из заварного чайника крепкой заварки, а из самовара кипятка. Потом, положив в небольшую тарелку немного варенья, пару кусочков колотого сахара и несколько баранок, пододвинул все это к себе и стал наслаждаться питьем чая, абсолютно не слушая, о чем разговаривают Бекетов и Мария Петровна.
Боже мой, какой это был чай! Такого божественного напитка я не пил с момента смерти деда. В станице и у Селеверстовых в основном пили чай-сливан. Готовили его следующим образом: в латку (глиняный горшок) наливали горячее коровье молоко, вареное с пенками, туда же разбивали несколько куриных яиц, добавляли крепко заваренный чай (обязательно зеленый, плиточный), подсаливали, клали топленое коровье масло и доливали кипятком. Затем этот напиток разливали по байдарам (кружкам) поварешкой. Брры! Ужас!
Вот у нас, Алениных, был самовар, и пили чай мы в основном с заваркой черного крупнолистового китайского чая. Только это считалось в станице расточительством. А после смерти деда до самовара у меня руки как-то не доходили. А у Бекетова чай был заварен великолепно!
Задумавшись и наслаждаясь чаем, я даже не услышал, как ко мне обращается Бекетов:
– Тимофей! Тимофей! О чем задумался?
– Ой, извините, Петр Иванович. Такой замечательный чай, очень напоминает тот, который мой дед заваривал. Вот и задумался, вспоминая наши чаепития, когда все живы были.
– Жалко твоих близких, Тимофей. Мне Мария рассказала, что они все погибли. Но это судьба. Поговорим лучше о твоем поступлении в военное училище. Ты где-нибудь учился?
– У нас в станице, у батюшки Александра в его школе при церкви две зимы, и младший брат отца дядя Иван меня обучил многому.
– Хорошо, давай проверим немного, что ты знаешь?
Дальше посыпались вопросы по русскому языку, арифметике, алгебре, геометрии, физике, географии, истории. Я отвечал, на что уверенно, где-то путаясь при попытке перевести русские меры в метрическую систему, да и с формулами, особенно из геометрии, были проблемы. Давно все это учил. Хорошо, что совсем недавно в том мире внучатому племяннику помогал по Интернету домашние задания изучать за седьмой и восьмой класс. Что-то в голове осталось. Но все равно Бекетов был шокирован.
– Мария, это уникум! За четыре класса он экзамены играючи сдаст по первому разряду. Даже по вопросам испытания на зрелость нашей шестиклассной гимназии он почти на все правильно ответил! Жалко, что с латинским, греческим и новыми языками ты не знаком. – Он о чем-то задумался, а потом произнес: – Завтра, Тимофей, после обеда придешь ко мне и будешь писать диктант, сочинение и отвечать на вопросы по другим дисциплинам. Часа за три-четыре, я думаю, управимся. Хорошо?
– Я приду, Петр Иванович. Только можете мне пару листов бумаги и карандаш дать? Я потренируюсь в письме, а то уже года три не писал. А пером у меня и раньше плохо получалось.
«Вот попал! – думал я. – Всю ночь придется тренироваться эти яти и твердый знак в нужные места вставлять. Хорошо хоть, книги Толстого есть, будем у великого русского писателя учиться на русском писать. Где бы еще таблицу по переводу русских мер в метрическую систему взять?»
Мое возвращение в приезжий дом с книгами вызвало у семейства Селеверстовых фурор. Пришлось рассказывать о своих похождениях и новых знакомствах. Заодно сразу отпросился у атамана на завтрашний день для встречи с Бекетовым. Потом был ужин и чтение вслух романа «Война и мир». Засиделись допоздна. А я еще часа три после этого тренировался в правописании. Спать лег уже с первыми петухами.
С утра и до обеда я помогал дядьке Петро и его жене тете Ольге торговать на ярмарке. Никифор с женой, Ромкой и Анфисой как ушли по рядам, так и пропали. Узнав от атамана, что оружия и книг на ярмарке нет, я спокойно занимался торговыми делами, так как остальные товары меня не интересовали. До обеда я продал почти всю свою рухлядь и шкуры, став обладателем шестидесяти рублей с копейками.
Селеверстовы также расторговались практически полностью, чему немало способствовала моя помощь. Я даже не ожидал от себя таких умений по навязыванию товара покупателям. В том своем мире никогда не торговался, а тут меня будто прорвало. Очень часто после моей негоции какой-нибудь покупатель отходил от Селеверстовых, недоуменно крутя головой: «И зачем я это купил?» Дядя Петро с тетей Ольгой только похохатывали над моими шутками-прибаутками во время коммерции типа: «Налетай, не скупись, чтоб дохой обзавестись!»
После обеда я был у Бекетова, и начался экзаменационный ад. Кроме Бекетова в роли подручных «главного дьявола» присутствовали еще две каких-то женщины, имена которых я тут же забыл. Увидев мои мучения с пером, Бекетов разрешил мне писать карандашом, и понеслось: диктант, эссе на полстраницы о Благовещенске, задачи по арифметике, алгебре, геометрии, физике, тест по истории и вопросы по географии. Здесь я поплыл и попросил тайм-аут, сказав, что географического атласа никогда в жизни не видел. После того как минут двадцать просидел над атласом, удивляясь названиям государств, особенно в Африке, о которых никогда не слышал, ответил на вопросы и по географии.
Пока я отдыхал от этого экзаменационного марафона, Бекетов с женщинами проверяли мои записи. Потом о чем-то совещались, и в конце концов Петр Иванович вынес вердикт, что я будущее светило российской науки на уровне Ломоносова, так как самоучкой освоил курс четырехлетней гимназии, можно сказать, на «отлично», а по алгебре и геометрии решил задачи для испытания на зрелость шестилетней и даже восьмилетней гимназии. Поэтому Бекетов поможет мне получить свидетельство об окончании экстерном шестилетнего курса Благовещенской мужской гимназии, договорившись с ее директором, и будет просить руководство администрации Благовещенска и Хабаровки направить меня на обучение в Иркутскую казенную восьмилетнюю гимназию за счет государственной казны, с дальнейшим поступлением в только что открытый Томский университет. Он надеется, что с учетом того, что я знаю английский язык, я смогу самостоятельно освоить немецкий, французский, а также древнегреческий и латинский, имея необходимые словари и учебники.
От такого вердикта о моих знаниях я на некоторое время впал в ступор, но потом стал уверять Бекетова, что не мыслю своей жизни без военной службы, рассказал о предсмертном наказе деда.
– Хорошо, Тимофей, я понял, что тебя не переубедить! – Петр Иванович огорченно покачал головой. – Жаль! Какой бы из тебя ученый мог получиться! Но свидетельство об окончании гимназии экстерном тебе нужно в любом случае. В этом году не получится, твой возраст не соответствует, но на следующий год этот вопрос мы решим. Пойдем к твоему атаману Селеверстову, будем договариваться.
Пока мы собирались, две женщины преподавательницы вышли, но скоро вернулись, неся учебники, справочники, словари, которые торжественно мне вручили с наказом продолжить самостоятельное обучение. Растроганно поблагодарив за такие ценные подарки, я получил от них напоследок благословение и поцелуи. После этого мы с Бекетовым направились в приезжий дом для разговора с Петром Никодимовичем.
Когда мы вошли в комнату, где проживали дядька Петро с женой и дочерью, там проходил конкурс красоты. Все женщины хвастались друг перед другом обновками, а мужская половина семейства Селеверстовых «дружными аплодисментами» высказывала свое одобрение этим приобретениям.
Зайдя вместе с Бекетовым в комнату, мы некоторое время полюбовались статными казачками, а потом я произнес:
– Дядька Петро, Никифор, попрошу минуточку внимания! – Все Селеверстовы повернулись в мою сторону. – Познакомьтесь, надворный советник Бекетов Петр Иванович – директор Алексеевской женской гимназии, а это атаман Черняевского округа Селеверстов Петр Никодимович и…
Дальнейшее представление прервалось писком Анфисы и снохи Ульяны, которые бочком вместе с Ромкой проскользнули в дверь, выбегая из комнаты, а атаман с сыном вытянулись в струнку и дружно рявкнули: «Здравия желаем, ваше высокоблагородие!»
«Вот блин! Я же забыл, что надворный советник по табелю о рангах соответствует подполковнику в войсках или войсковому старшине у казаков. Вот это чинопочитание!» – думал я, глядя на вытянувшихся в струнку Селеверстовых и замершую тетку Ольгу.
Между тем Бекетов, пройдя в комнату, присел на один из табуретов, при этом в распахнувшейся шубе стал виден крест ордена Владимира, что заставило вытянуться Селеверстовых еще больше.
– Петр Никодимович, и вы…
– Никифор, – подсказал я.
– И вы, Никифор, – продолжил Бекетов мягким голосом. – Давайте без чинопочитания. Присаживайтесь, зовите меня Петр Иванович. А пришел я поговорить о Тимофее.
– Он что-то натворил? – вскочил только присевший на табурет дядя Петро, а тетя Ольга судорожно вздохнула.
– Натворил, ох натворил, Петр Никодимович! – Бекетов шире распахнул полы шубы. – Он сегодня играючи сдал на отлично выпускные экзамены по четырехгодичному курсу гимназии, а по некоторым предметам решил задачи испытания на зрелость гимназии за восьмой класс. Вот такой у вас Тимофей – уникум!
Все Селеверстовы, чуть не открыв рты, уставились на меня, а у Никифора челюсть действительно поползла от удивления вниз.
– Я предлагал ему свою помощь в поступлении в губернскую мужскую гимназию сразу в седьмой класс, а потом в Томский университет за счет государственной казны, – продолжил Бекетов, – но Тимофей отказался, так как не мыслит своей дальнейшей жизни без военной службы. Поэтому придется помочь ему с поступлением в Иркутское юнкерское училище, а для этого вам надо вместе с ним приехать в Благовещенск на следующий год, чтобы Тимофей смог официально сдать экстернатом экзамены за шесть классов нашей Благовещенской мужской гимназии и получил официальный документ. Это займет дня два-три, может, чуть больше. И потребуется немного денег. Хотя об этом не будем говорить. Я решу эту проблему.
Атаман Селеверстов, вытаращив глаза, продолжал удивленно смотреть на Бекетова, а у Никифора челюсть опускалась все ниже и ниже. Только тетка Ольга, судорожно вздохнув, начала улыбаться.
– Я думаю, мы договорились, Петр Никодимович, – поднимаясь с табурета, продолжил Бекетов, запахивая полы шубы. – Жду вас вместе с Тимофеем на следующий год.
– Так точно, ваше высокоблагородие! – вскочил с табурета атаман. – Непременно приедем.
Бекетов повернулся ко мне, потрепал по плечу.
– В холщовом мешке, куда тебе подаренные книги сложили, сверху и мой подарок лежит. Посмотришь после моего ухода. И все-таки жалко, Тимофей, что не хочешь ты в университет поступать. Какой бы ученый из тебя вышел…
– Петр Иванович, но будучи на военной службе я могу и наукой заниматься.
– Должен, Тимофей. Должен заниматься. Хорунжий, сотник или есаул – это не твой предел и уровень. С твоей светлой головой ты должен идти выше, чтобы сделать больше для России. Просто обязан для Отечества сделать больше! Все! Жду тебя на следующий год.
Попрощавшись со всеми за руку, Бекетов, надев шапку, вышел из комнаты.
– Вот это да! – Никифор буквально рухнул на табурет.
Петр Никодимович, поглаживая усы, продолжал стоять, взирая на меня с каким-то непонятным выражением лица и глаз. В приоткрывшуюся дверь, предварительно заглянув, просочились Анфиса, Ульяна и Ромка.
– Батька, а что Тимофей натворил? – спросила Анфиса.
– Что натворил? Этим он стал, как его… а, вспомнил – уникумом! – Атаман повернулся к своей жене. – Нет, мать, ты глянь на него, на этого уникума! Мы тут с Никифором перед высокоблагородием во фрунт тянемся, а он с ним как с приятелем разговаривает. Точно – уникум!
«Все, точно это прозвище прилипнет, – думал я, снимая папаху и расстегивая полушубок. – Ермаком тут звать не будут. Слишком уважают Ермака Тимофеевича местные казаки, чтобы какому-то сопляку такое прозвище дать. Хотя, может, и не приживется незнакомое казакам слово. Но прозвище “уникум” лучше, чем “бурундук”, как у Афоньки Гусевского. Никто уже и не помнит, почему так в детстве его прозвали».
– Есаула для Тимофея мало! – продолжал выплескивать из себя напряжение атаман. – Да у нас в станице выше хорунжего никого из казаков не было за всю ее историю. А тут есаула мало! Генералом надо стать Тимохе! Голова у него светлая!
– Успокойся! Ты чего завелся? – Тетка Ольга подошла сзади к мужу и прижалась к нему. – Радоваться надо, что Тимофея так высоко оценили. А может, правда генералом станет! Его благородие вон как уверенно говорил!
– Да со страху я! – Атаман присел на табурет. – Когда услышал от его высокоблагородия, что Тимофей чего-то натворил, внутри что-то будто бы оторвалось. А он вон – уникум, оказывается. Ладно, Тимофей, неси мешок. Показывай, что за подарки там у тебя.
Я подошел к столу и положил на него мешок, раскрыл горловину и достал атлас мира в красивом и богатом переплете. Раскрыв его, увидел конверт, из которого достал четыре банковских билета по двадцать пять рублей и записку: «На самостоятельное обучение. Жду в следующем году. Бекетов».
– Нет, Тимоха точно уникум! – Атаман Селеверстов развел руками, глядя на записку и деньги. – Мне шестой десяток идет. Тридцать лет в строю. Десять лет атаманствую. Больше четверного наградных ни разу не получал. А здесь за полгода восемьсот рублей. Семьсот от генерала и сто от надворного советника. Уникум! Кстати, Тимоха, а что это слово обозначает?
– Очень редкий по своим умениям человек.
– Тогда правильно тебя его высокоблагородие назвал. Ты, Тимоха – уникум! Показывай, что у тебя в мешке еще.
Я достал из мешка все книги и положил их на стол. Атаман быстро просмотрел ценники на всех книгах и озвучил, что здесь подарков еще на сто с лишним рублей. Покачал головой и с усмешкой спросил:
– Ну что, уникум, тебе еще что-то для учебы покупать надо? А то мы все уже купили и завтра с утра назад с казаками из Кузнецовской станицы собрались.
– Дядька Петро, мне бы еще несколько учебников надо, бумаги, карандашей прикупить, патронов к карабину Маузера и новый устав казачьей службы приобрести.
– И все? – хмыкнул атаман.
– Все, больше ничего не надо.
– Вот, учитесь, охламоны! – Атаман по очереди ткнул выставленным указательным пальцем в Ромку и Никифора. – Настоящему казаку надо оружие, устав и знания. А то ноют: «Батька, купи нам энту красивую финтифлюшку или энту!» А на кой хрен она им нужна, и сами не знают, лишь бы покрасоваться!
Так закончилась моя первая поездка в Благовещенск. На следующее утро, успев купить все, что я хотел, мы выехали домой в станицу, куда и прибыли, слава богу, без всяких приключений через десять дней.
