Я неоднократно читал о том, что главным оружием генерала Иванова была его борода, и вот теперь имел возможность воочию в этом убедиться, глядя на монументальную фигуру не имеющего сомнений честолюбивого человека, который стоял передо мной, решительно выпятив вперед бороду.

– Ваше императорское высочество, я рад, что с вами все в порядке! Взятие под арест брата императора – это неслыханная дерзость!

– Рад приветствовать вас, Николай Иудович. Дерзость – это ерунда по сравнению с организацией заговора и изменой государю. Вы получили мое письмо?

Ну, собственно, это было совершенно ясно по присутствию рядом с генералом полковника Горшкова. Но, как говорится, нужно же как-то разговор поддержать.

Борода качнулась вниз.

– Получил. Все, что вы написали, – это очень серьезно. Прошу простить, но как вы, ваше императорское высочество, допустили отъезд императора, если обладали такими сведениями?

Иванов с некоторым вызовом смотрел на меня. Да и чего ожидать от человека, который прошел такой путь наверх, о котором многим и задуматься страшно – от сына ссыльнокаторжного до полного генерала от артиллерии, для которого нынешняя война была уже третьей, поскольку воевал он и в русско-турецкую войну 1877–1878 годов, и в Русско-японскую 1904–1905 годов, и в нынешнюю Первую мировую, именуемую в эти времена Великой. Передо мной стоял, выставив вперед свою бороду, кавалер ордена Святого Георгия II, III и IV степеней (причем Георгием II степени за всю Первую мировую войну было удостоено лишь четыре человека, включая генерала Иванова), кавалер Георгиевского оружия и Георгиевского оружия с бриллиантами (за Русско-японскую войну). А нужно опять вспомнить, что такие награды не давались абы за что. Как было записано в статуте ордена: «Георгиевское оружие никоим образом не может быть жалуемо в качестве очередной боевой награды или же за участие в определенных периодах кампаний или боях, без наличия несомненного подвига». И подвиг этот (для любого ордена Святого Георгия) должен был быть четко документирован, иметь описание самого подвига, доказательную базу и свидетельские показания его совершения.

Например, даже во времена постреволюционного хаоса и разгула революционной целесообразности, для награждения «первого солдата Революции» Тимофея Кирпичникова солдатским Георгиевским крестом IV степени генералу Корнилову пришлось подделывать наградные бумаги, включив в них описание не существовавшего в природе подвига Кирпичникова, который якобы лично героически нейтрализовал полицейские пулеметы, стрелявшие в борцов Революции.

Так что генерал Иванов заслуженно считался человеком по-настоящему героическим. Но ко всему прочему, он был очень – очень! – честолюбив. Это был человек, обиженный на всех, включая самого Николая Второго. Человек, считающий, что его задвинули завистники, что он не оценён и, по его мнению, достоен много большего, но вынужден коротать дни в унизительной должности генерала по особым поручениям при императоре. Возможно, кого-то и порадовала бы эта синекура, но болезненно честолюбивый Иванов буквально спиной чувствовал ироничные взгляды придворного окружения, а уж про время докладов на высочайшее имя и говорить нечего! Как он мечтал удавить собственными руками всех тех, кто хихикал ему в спину!

Я кивнул.

– Моим сведениям о заговоре недоставало лишь одной малости – доказательств. Теперь они у меня есть! Я прямо обвинил генерала Алексеева в измене государю, в организации мятежа и попытке свергнуть императора. И он нисколько не возражал против моих обвинений. Более того, заявил о том, что они найдут, кого посадить на престол. Заговорщики начали приводить свой план в исполнение, арестовав меня! Поезд императора будет остановлен в пути, и государя принудят к отречению, шантажируя безопасностью августейшей семьи! А ваш собственный поход в Петроград не состоится, Георгиевский батальон будет также блокирован в пути. Вас снова хотят выставить на посмешище, генерал!

Лицо Иванова потемнело от гнева.

– Негодяи!

Патетически восклицаю:

– Настал ваш час, генерал! Спасите Россию! Благодарное Отечество и государь император вас не забудут. Пришло время покарать изменников и войти в историю!

Глаза Николая Иудовича сверкнули торжеством.

– Я готов, ваше высочество!

Уже привычно чеканю слова:

– В условиях начавшегося в империи мятежа, ввиду того, что заговорщики захватили высшие командные посты в армии, учитывая то, что государь император не имеет сейчас возможности управлять войсками, я, великий князь Михаил Александрович, брат императора и, не дай боже, в случае трагедии, регент и правитель государства, временно принимаю на себя руководство мерами по стабилизации ситуации в Ставке и в стране. Я приму все необходимые меры для того, чтобы государь император сохранил трон, а Россия сохранила порядок в этой непростой ситуации. Как только наш благословенный государь Николай Александрович вновь сможет повелевать, я немедленно сложу свои полномочия и отдам себя на его суд!

И после секундной паузы, давая Иванову возможность осмыслить мои слова, требовательно вопрошаю:

– Вверенный вашему командованию Георгиевский батальон готов к выступлению?

Я до боли сжал кулаки в ожидании ответа. Иванов некоторое время молчал, видимо все еще колеблясь, но затем принял решение и выпятил вперед бороду:

– Ваше императорское высочество! Георгиевский батальон поднят в ружье и ждет команды на построение!

Горячая струйка сбежала у меня между лопаток. Стараясь не дрогнуть голосом, я заявил:

– Отдайте приказ строить батальон, Николай Иудович. Я хочу сказать нашим героям несколько слов!

– Ваше императорское высочество! Личный состав Георгиевского батальона охраны Ставки Верховного Главнокомандующего построен! Командир батальона полковник Тимановский!

Я козырнул в ответ на его приветствие и повернулся к батальону. Батальон этот совершенно не случайно назывался Георгиевским, поскольку комплектовался исключительно из георгиевских кавалеров, заслуживших свои награды личными подвигами и прошедшими реальную войну. Хоть батальон и не полк, и тем более не дивизия, но с учетом того, что составляли его закаленные в боях герои-ветераны, он было очень весомым аргументом в решительных руках. В моих решительных руках, поправил я себя.

Светало. Четкий строй батальона застыл в ожидании приказа.

– Здорово, братцы!

Слитный хор луженых глоток гаркнул:

– Зрав-желав-ваш-имп-выс-во!

Глубоко вздохнув, я громко заговорил.

– Братцы! Близок час нашей победы! На весну намечено грандиозное наступление русских войск, которое должно положить конец этой долгой войне! Венгры и наши братья славяне уже вступили в контакт с нами и ждут нашего весеннего наступления для начала восстания, которое мы поддержим победоносным наступлением! А после выхода Австро-Венгрии из войны Германия будет вынуждена искать мира и выведет войска с нашей земли! На склады уже завезли комплекты новой формы для парада победы в Берлине! Военные оркестры уже разучивают торжественный вход в Константинополь! По случаю столь славной победы в войне, подписи у государя ожидают долгожданные законы о земле, о народном управлении, о сокращении рабочего дня, о награждении всех воевавших землей и деньгами за каждый день на войне, за каждую рану, за каждую награду! Все вы получите особое положение в империи и личную благодарность государя императора! Скоро с почетом домой, братцы!

Генерал Иванов кивнул, и строй слитно ответил:

– Ура! Ура! Ура!

Больше пафоса и больше «народности».

– Но не всем по нутру благость народная! Изменники хотят отстранить народного защитника от власти и принудить отречься от народа своего, отречься от престола! Хотят ограбить народ русский и загнать его в процентную кабалу навечно!

В строю зашумели. Я продолжал накачку.

– В России заговор против народа русского. Мятеж против государя императора поднят кучкой германских агентов из числа богатейших депутатов бывшей Государственной думы, которые соблазнили деньгами и властью некоторых генералов. Прикрываясь лукавыми словами о революции, они хотят открыть фронт германцу, хотят полной и бесконтрольной власти для себя, хотят снять с народа последнюю рубашку!

Шум усилился.

– Братцы! Изменники, занимая высшие посты в армии, хотят сегодня арестовать государя в поезде и принудить отдать германцам власть над Россией, власть над народом русским!

Гул стал угрожающим.

– Главарь мятежа против народа и государя – генерал-изменник Алексеев! Я, великий князь Михаил Александрович, брат государя императора и действую по его высочайшему повелению. Я приказываю вам – все, кто верен присяге, кто готов отстоять право народа на землю и правду, – за мной! Мятежников и сочувствующих им брать под арест, а при сопротивлении стрелять без пощады! С нами Бог! По машинам!

Призывно машу рукой, разворачиваюсь и демонстративно бегу к машине. Сзади слышится топот сотен ног.

Грузовики затормозили у здания Ставки, и из них горохом посыпались георгиевцы. Солдаты быстро окружали здание.

Выходы из Ставки блокировались, окна брались на прицел. С криком «Именем государя императора!» подавлялись стихийные очаги сопротивления. Где не хватало крика, в ход шли кулаки и приклады, но пока обходились без стрельбы и кровопролития.

Двери кабинета наштаверха оказались запертыми. Несколько человек пытались прикладами открыть дорогу, но крепкая дверь держалась. Наконец унтеру Урядному это надоело, и он с веселым матом приложился к замку своим огромным плечом. Треск ломаемой древесины слился с грохотом падающего тела. В образовавшийся проем бросился Мостовский, а за ним сдуру сунулся я. Пуля просвистела у моей головы, и через мгновение Мостовский выстрелил в ответ.

Генерал Алексеев грузно завалился на бок с дыркой в правом виске.

– Не стреляйте! Не стреляйте!

За столом сидел бледный генерал. Я хмыкнул:

– О, генерал Лукомский собственной персоной! Штабс-капитан Мостовский, прошу вас обеспечить конфиденциальность.

Тот быстренько спровадил лишних зрителей из кабинета, а затем по моему знаку истребовал у генерала личное оружие. Что ж, теперь Мостовский со мной до конца. Если мятеж могут коллективно и простить (по нынешним временам обычное дело), то вот собственноручное убийство начальника Штаба Верховного Главнокомандующего – это серьезно.

Итак, я вновь в кабинете наштаверха. Действующие лица данной сцены могут быть описаны словами «Четверо и труп». Состав живых наполовину обновился, и теперь кроме меня и Лукомского на площадке присутствовали Мостовский и Горшков. Штабс-капитан сел так, чтобы Лукомскому был хорошо виден наган у него в руках, а полковник встал за спиной нашего пленника.

Я же уселся напротив Лукомского и открыто так ему улыбнулся, ну словно старому знакомому.

– Вот видите, Александр Сергеевич, антракт закончился, и мы снова свиделись во втором акте. Я, признаться, рад нашей встрече. Вот Михаил Васильевич меня несколько расстроил. Ах, какое нелепое самоубийство! А ведь мог бы еще жить и жить! Но с вами-то, мой дорогой Александр Сергеевич, надеюсь, все в полном порядке?

Лукомский что-то неопределенно буркнул, и я продолжил:

– Я рад, что вы себя хорошо чувствуете. В наше беспокойное время это немало. Так вот, Александр Сергеевич, раз уж вам не посчастливилось нелепо покончить жизнь самоубийством при штурме, то у меня к вам будет деловое предложение. Вы здесь и сейчас пишете несколько бумаг. Первая – рапорт на имя государя о выявленном вами и вашими людьми заговоре против его императорского величества. Лидерами заговора являются генералы Алексеев, Гурко, Брусилов, Рузский и далее по списку, а также господа Родзянко, Милюков, Шульгин, Львов, Керенский и прочие. Вы и ваши люди героически, рискуя жизнью, раскрыли заговор. Напишите все что знаете, и я не советую вам о чем-то или о ком-то забыть. Лично мне ваши откровения даром не нужны – всю схему и подноготную заговора я знаю и без вас. Эта бумага для государя.

Лукомский натурально разыграл праведный гнев.

– Ваше императорское высочество! Мне оскорбительно выслушивать ваши фантазии. Я…

– Воспитанные люди не перебивают собеседников, Александр Сергеевич, тем более, как вы справедливо заметили, я выше вас по положению.

– Простите, ваше императорское высочество, но я…

– И я хотел бы обратить ваше внимание на то, что когда я два часа назад говорил о том, что я принимаю на себя полномочия диктатора до приезда государя в Царское Село, то я, милостивый государь Александр Сергеевич, вовсе не шутил. А потому вы, как воспитанный человек, выслушаете все, что я, как диктатор, вам вежливо предлагаю. Иначе я расстроюсь и не стану предлагать вам вообще никаких вариантов.

Лукомский изобразил на лице оскорбленную невинность.

– Слушайте молча, будьте добры. У меня мало времени, а вы не единственный мой собеседник на сегодня. Итак, я вам вежливо предлагаю взять на себя официальное раскрытие и расследование заговора. Вы указываете всех участников и все что знаете о заговоре. Все без всякой забывчивости. Если в процессе расследования выяснится, что вы что-то забыли, то лучше бы вас нелепо самоубили при штурме, ибо я вам категорически не завидую. Отдельно укажете список ваших людей, которые вместе с вами раскрыли заговор. Им мы покажем ваш рапорт и возьмем с них рапорты обо всем, что они знают. Затем вы напишете мне вторую бумагу – прошение об отставке по состоянию здоровья без указания даты. После завершения наведения порядка в империи и если по какой-то причине не будете дальше очень полезны мне и России, вы тихо и с почетом уйдете в отставку с мундиром и пенсией. Сможете на досуге развлекать высший свет героическими историями о том, как вы спасли империю. Вы, ваша семья, ваша прелестная супруга будете купаться в дорогих лучах славы. Империи всегда нужны герои и образцы для подражания, не правда ли, мой дорогой Александр Сергеевич?

Лукомский мрачно слушал меня. Затем поинтересовался:

– А если я не соглашусь?

Я отпустил ему светскую улыбку.

– В таком случае я слегка расстроюсь, ведь вы мне в принципе можете быть полезны для облегчения моей задачи. А вот господин Мостовский расстроится сильно и сейчас же сорвет с вас ордена и погоны, а вы будете через четверть часа расстреляны во дворе Ставки. Ваше имущество будет конфисковано, ваша семья с позором поедет в Сибирь – без денег и положения в обществе, как семья изменника и заговорщика.

Генерал вскинулся.

– Это неслыханно! Без суда? На каком основании? Это незаконно!

Я усмехнулся.

– Бросьте, Александр Сергеевич, какой закон в данном случае? Время рождает методы, не так ли? Ведь вы, затевая заговор, не думали о соблюдении закона или хотя бы о верности присяге? Мне представляется, что у нас беспредметная дискуссия. Итак, или – или: вы раскрываете заговор, арестовываете участников и движетесь навстречу своей славе, или вы не переживете этот час и покинете этот мир с позором. Решайте. У вас две минуты, время пошло.

Я демонстративно вытащил карманные часы и открыл их.

Лукомский вытащил платок и промокнул лоб.

Горшков принялся качаться с носка на пятку, издавая сапогами ритмичный скрип.

Мостовский вытащил револьвер и озабоченно изучил количество патронов в барабане. Затем вытащил из кармана патроны и, откинув барабан, начал методично снаряжать его.

Наконец две минуты истекли.

Штабс-капитан резким движением захлопнул барабан и прокрутил его. Лукомский вздрогнул и покосился на Мостовского. Тот встал. Горшков перестал издавать скрип. Генерал затравленно оглянулся на меня и поспешно спросил:

– Что я должен сделать?

Я пожал плечами.

– Мне кажется, я уже объяснял. Садитесь за стол и пишите рапорт государю.

Лукомский двинулся к столу, но наткнувшись на тело Алексеева, вздрогнул и пошел вокруг.

Затем, взяв листы бумаги и занеся над ними ручку, он вдруг спросил:

– А я могу раскрыть заговор совместно с генералом Гурко?

Я усмехнулся своим мыслям, а затем кивнул:

– Ну, если вы сможете убедить его в этом, а также обеспечите его безусловную лояльность государю императору, то почему бы и нет.

Через пятнадцать минут генерал разродился несколькими листами исписанной бумаги. Я бегло просмотрел листы и кивнул.

– Что ж, я рад тому, что у нашего государя есть такие верные патриоты, как вы, Александр Сергеевич. Как говаривал в свое время старик Шорр Кан, вы станете героем, а героев у нас не вешают! Итак, теперь слушайте официальную версию событий. Вы и ваши люди раскрыли заговор против государя. Вы доложились об этом мне. Мы потребовали объяснений у генерала Алексеева, и он, подтвердив все изложенное в рапорте, как человек чести, попросил дать ему револьвер с одним патроном. Свидетельство тому валяется под столом с дыркой в правом виске. Далее. Вы назначаетесь исполняющим дела наштаверха. За вашей подписью в войска уйдут приказы об аресте всех лиц, которые указаны в рапорте. Не забудьте объяснить вашим людям, что они теперь герои империи. Штабс-капитан Мостовский с коллегами поможет вам быть предельно убедительным. Если вдруг кто-то не захочет быть героем, тот героем не будет. Я не стану возражать, ведь желания должны исполняться, не правда ли? Таких немедленно изолировать, а при сопротивлении расстреливать на месте как заговорщиков, которые пытались захватить здание Ставки Верховного Главнокомандующего. Ну, или они внезапно совершат нелепое самоубийство. В общем, со сценарием определитесь по месту.

Следующее. С этого момента Мостовский является вашим адъютантом. Мимо него не должна пройти ни одна бумага, ни один приказ и ни один телефонный звонок. Люди штабс-капитана помогут вам с охраной. Ваши приказы и распоряжения будьте добры согласовывать со мной. И вот еще что. Александр Сергеевич, вы, надеюсь, понимаете, что после обнародования ваших приказов об аресте изменников возврата у вас не будет?

Лукомский тяжело вздохнул и буркнул:

– Понимаю. Что уж теперь-то…

Я кивнул.

– Думаю, мы поняли друг друга. Теперь вы или со мной навстречу славе, или…

Выхожу и закрываю дверь за собой.

– Следует ли мне считать себя арестованным?

Вздыхаю и поднимаю глаза на собеседника. Великий князь Сергей Михайлович в крайнем нервном напряжении, рука сжата в кулак, костяшки побелели, ноздри раздуваются. Какие мы грозные… Вслух же благодушно отвечаю:

– Нет, дядя, какие могут быть аресты? Великого князя, как ты недавно правильно заметил, нельзя арестовывать. Вот кое-кто попробовал, и что вышло из этого? Я просто слышал, что ты плохо себя чувствуешь, вот и пришел осведомиться о твоем здоровье. Может, нужно что?

– А пост охраны за дверью и внизу под окнами?

– Сугубо для обеспечения твоего покоя, дядя. Чтобы ты хорошо отдохнул, успокоился и голова твоя прояснилась. Вот у генерала Лукомского голова резко прояснилась, и он, подумав ровно две минуты, сразу раскрыл заговор против нашего обожаемого государя императора. В данную минуту просветленный Лукомский, вместе со своим новым адъютантом Мостовским, производит аресты заговорщиков. И знаешь, у него вдруг оказалось так много помощников по выявлению и искоренению мятежников, что я диву даюсь. И кстати, просветленный Александр Сергеевич теперь исполняет дела наштаверха.

Сергей Михайлович удивленно уставился на меня.

– А куда делся Алексеев?

– А вот он не смог просветлиться.

– И где он сейчас?

– Думаю, там, где и был полчаса назад – валяется под своим столом. Некогда им заниматься сейчас.

На меня глянули с подозрением.

– Под столом?

– Револьверная пуля пробила правый висок генерала, и он изволил скончаться на боевом посту.

– Сам?

Я усмехнулся.

– Скончался точно сам. По причине нелепого самоубийства, полный раскаяния за измену императору. И никого из заговорщиков с собой не прихватил, представь себе. А жаль. Хотя уже троих, у кого мозги не прояснились, четверть часа назад расстреляли прямо во дворе Ставки. Так сказать, публично. И после этого действа количество просветленных в Могилеве стало расти просто с бешеной скоростью. А солдаты георгиевского батальона присматривают за выздоровлением.

Сергей Михайлович взорвался:

– Миша! Ты что творишь?! Кем ты себя возомнил? Тебе что – законы не писаны? Что скажет Никки? Он никогда не позволит тебе…

Я резко хлопнул ладонью по столу.

– Хватит! Надо же – расшалившиеся детишки, когда запахло наказанием за проказы, вдруг вспомнили о папе. Наше драгоценное семейство только и занято интригами и заговорами! Сотня великих князей, великих княгинь и прочих членов императорской фамилии навредили империи больше, чем все революционеры, вместе взятые! Мы, мы все, каждый из нас давал присягу верности государю, как главе императорского дома. Мы должны были быть опорой государства и императора, на нас должна была держаться вся конструкция государственной машины. А все мы, включая меня самого, только и делали, что машину эту расшатывали и разламывали! Я удивляюсь Никки! Как, как он мог терпеть все это?! Почему всю нашу камарилью он не призвал к порядку? Что мы сотворили? Бунт черни! Ситуацию, когда рушатся устои и низвергаются авторитеты. Кто мы, как не неразумные детишки, которые из озорства ради готовы сжечь отчий дом! Хватит. Запомните, дядя, все вы запомните! Я, именно я, ваш бедный и глупый Миша, сверну шею всей вашей вольнице, ибо достали вы меня. И запомните – вы все будете любить главу дома как отца родного, или пуля коварных мятежников вырвет непросветленных из наших рядов. Хорош бузить!

Шокированный «дядя» не сводил глаз с меня. Я глубоко вздохнул и продолжил уже менее эмоционально и следя за языком, чтобы новояз будущего больше не попадал в мою речь.

– Я надеюсь на тебя, дядя. Надеюсь, что чувство долга и ответственности за империю еще живо в тебе. Если мы, великие князья, не объединимся в этот страшный для Отчизны час в единое целое с императором, если мы не явим образец государственной мудрости и заботы о грядущем, то история сметет нас с арены, и наши непросветленные тела будут гнить в русских лесах. Правильно сказал Пушкин: «Не приведи Бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка». Точнее и не скажешь. Бунт вышел из-под контроля. Безумцы типа Родзянко, Гучкова или Шульгина мечтают оседлать стихию. Они глупцы. Бунт сожрет их, как сожрет всех нас. Глупцы также те, кто воображает, что можно все вернуть в прежнюю колею. Этого не случится. Остановить волну бунта невозможно. Революцию можно лишь возглавить. Или император возглавит преобразования в интересах народа, или народ сметет его. Подчеркиваю – преобразования в интересах народа, а не в интересах жирной верхушки, этих ростовщиков, которые наживаются на бедах и горестях своих соотечественников. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы спасти страну. Спасти династию. Спасти монархию. И я хочу спросить у тебя – ты со мной или же против меня и моих целей?

Великий князь молча прошелся по комнате. Затем спросил:

– Что ты конкретно собираешься делать?

Я без раздумий отчеканил:

– Подавить мятеж элит, успокоить толпу, провести радикальные и всеобъемлющие реформы в интересах основной массы народа, победить в войне и сделать Россию самой великой страной в мире. И я не остановлюсь ни перед чем для этого.

Он долго смотрит на меня. Затем произносит:

– Знаешь, Миша, возможно, России давно нужен был такой император, но…

Смотрю на него выжидающе. Тот продолжает:

– Все, что ты так эмоционально говорил, во многом правильно. С одной стороны. Но есть и другая сторона медали. Самодержавие – прекрасная форма правления при сильном и авторитетном императоре. При таком государе, который знает, куда и зачем ведет он свой народ и свою империю, понимающем цену, которую придется заплатить лично ему и всему народу за достижение империей этой цели, более того – по-настоящему готов эту высокую цену заплатить. Заплатить, если потребуется, всем, в том числе кровью своей и своих подданных. Всех подданных без исключения, включая его собственную семью, детей, родственников, друзей и знакомых, не делая различия между ними и абстрактными подданными. Не пряча дорогих ему людей от испытаний, которые выпали на долю его народа. Ведь народ не дурак и на самом деле все прекрасно видит и пойдет за своим правителем лишь тогда, когда будет знать, что во главе империи их настоящий вождь и отец, разделяющий со своим народом все – и горе, и славу, идущий навстречу опасности вместе со всеми, а часто и впереди всех. Любое великое государство становится таковым лишь при таком правителе. Так было и так есть. Так будет и впредь. Сейчас, в этот переломный момент русской истории, решается вопрос, кто станет новым великим. Если сохранится монархия, то великим станет новый император. Если монархия в России падет, то тогда великим станет кто-то из новых правителей России, который создаст великое государство заново. До сегодняшнего дня я, скажу откровенно, не видел кандидатур на величие. Если взглянуть правде в глаза, то нынешний государь император абсолютно не подходит для этой роли. Мы все отлично знаем Никки. Мы с ним друзья детства. Он – образцовый семьянин, искренне верующий примерный человек, но он не вождь, за которым пойдут миллионы. Нет, он готов принести в жертву лично себя и даже где-то бравирует этим, но это отнюдь не главное качество для правителя. Кроме того, он нерешителен до упрямства, но зато подвержен влиянию своей супруги. С каждым днем его правления хаос в империи нарастает, Россия катится в пропасть, а он с упрямством осла не желает ничего замечать!

Великий князь смахнул ладонью невидимые крошки со стола и поправил бумаги на нем. Через несколько мгновений ему удалось совладать с эмоциями, и он заговорил вновь:

– Его беспомощность видят все. Смутьяны осмелели, армия разлагается, аристократы его презирают, чернь смеется над ним, в салонах открыто говорят о колдовстве убитого Распутина, который затуманил мозг Николая, а наши союзники тем временем полным ходом готовят в России государственный переворот. За Никки никого нет. От него отвернулись почти все, включая руководство армии. Это настолько очевидно для всех, кроме самого Николая, что даже его драгоценная женушка решила фактически отстранить государя от управления империей и править от имени императора через своих людей. Что из этого могло выйти, мы видим по беспомощности и позорному бегству ее протеже князя Голицына вместе с его ублюдочным правительством. И это в условиях многолетней войны и смуты в столице!

Он отпил воды из стакана и, переведя дух, продолжил:

– Ты говоришь о том, что все члены императорской фамилии плетут интриги против главы дома? А как, позволь узнать, они должны реагировать на происходящее? Дать Аликс уничтожить Россию? Дать Никки сделать то же самое? Ждать нового Распутина? О чем мы говорим, если ты сам был и являешься активным участником всех этих интриг?

Я барабанил пальцами по столу, чем несказанно раздражал Сергея Михайловича, но он вынужден был терпеть мои выходки.

– Хорошо, дядя, допустим. Но все не столь однозначно на сегодняшний день. В салонах на светских раутах обсуждались разные варианты, из которых чаще всего склонялись к идее дворцового переворота…

Мой собеседник кивнул и вставил:

– С тобой в качестве регента при малолетнем Алексее.

Я не прореагировал и продолжил, как будто меня не прерывали:

– …по образцу переворотов минувших эпох, когда группа гвардейцев осуществляла быстрый военный переворот и возводила на престол нового монарха. Но в отличие от событий прошлого, сейчас налицо одновременное осуществление сразу нескольких переворотов. И, несмотря на явное расхождение с планом, вы все-таки решились на осуществление чисто дворцового переворота, а именно – захватить силами армии императорский поезд и принудить его к отречению…

Великий князь вновь повторил:

– С тобой в качестве регента при малолетнем Алексее!

Качаю головой.

– Да-да, потому и арестовали меня два часа назад. Сценарии в салонах были разные. В том числе был сценарий свержения всей правящей ветви династии и возведение на престол Николая Николаевича. Но я не об этом. Осуществление вами дворцового переворота играет на руку политическим трепачам типа Родзянко, Шульгина и Милюкова с Керенским. Чем бы вы ни руководствовались, какие благие цели перед собой ни ставили – вы таскаете каштаны из огня для других. Плодами ваших трудов воспользуются те, кто жаждет лишь бесконтрольной власти для личной наживы или удовлетворения своих утопических идей. Вы расчищаете дорогу на вершину грязным дельцам и интриганам, которые не имеют никаких благородных качеств, в том числе и благодарности. Никки, возможно, не самый лучший государь, но они…

Я покачал головой. Мы помолчали. Наконец, Сергей Михайлович заговорил:

– Возможно, ты во многом прав, но переиграть уже вряд ли возможно. Слишком много людей задействовано. И слишком многие ненавидят Никки. Мне представляется, что есть только один вариант выхода из этой ситуации – отречение Николая в пользу сына при твоем регентстве. Не перебивай. Так вот, смена монарха, новая верховная власть в лице регента, новое правительство, которое сформировано на принципах ответственного министерства и единения с народными представителями Государственной думы, плюс объявление о реформах – все это должно сбить накал выступлений, а при решительных действиях и вовсе прекратит смуту.

Ох, дядя, все-то у вас расписано, да не все-то вы знаете. Не знаете, например, что Алексей не будет императором и что царь-батюшка отречется в конце концов в пользу меня любимого. Но за эти оставшиеся до отречения три дня ситуация выйдет из-под контроля у всех, кто строит свои планы здесь и в столице. Не учитываете вы Петросовет и его приказ № 1. Не ведаете о том, что Балтийский флот полностью выйдет из-под контроля и начнет играть в самостоятельную игру, а подчинить его удастся только большевикам Тухачевского, да и то через массовые расстрелы. И, главное, вот же упертый народ – их план переворота рушится по всем статьям, а они мне диктуют, как я должен поступить. Как немцы в сорок первом, когда при попадании в плен предлагали захватившим их красноармейцам почетную сдачу непобедимой германской армии.

Я хлопнул ладонью по столу и жестко продолжил:

– Господа из Государственной думы путают себя с народом, а некоторые члены императорской фамилии путают себя с Россией. Господа заигрались. Пора всех приводить в чувство и ставить в угол коленками на соль. Чем, кстати, сейчас георгиевцы и занимаются во главе с пришедшим в здравый рассудок Лукомским. Плох Никки или хорош, но он государь и помазанник Божий. И не нам императора свергать или на престол возводить. А вот помочь ему править по правде и в согласии с народом русским – это наша обязанность! Мы должны помочь, понимаешь, изо всех сил помочь императору решиться и провести необходимые реформы, а также помочь ему и народу навести порядок в империи, убрав с дороги тех, кто мешает строить новую Россию. Всех, тех, кто мешает императору дать народу землю, хорошее жалованье и достойное будущее для их детей. И уж поверь, дядя, у меня получится указать толпе на явных врагов народа, а каждому отдельному мужику доходчиво объяснить его личный интерес в строительстве новой жизни. Или ты считаешь меня самонадеянным?

Сергей Михайлович сидел молча, глядя в стол. Через несколько минут он произнес:

– Знаешь, еще несколько часов назад я был уверен, уж прости меня за прямоту, что ты романтический осел, которым помыкают все кому не лень, начиная от твоей супруги и заканчивая проходимцами всех мастей. Но твои действия, да и твои слова, в последние часы заставляют меня пересмотреть свою точку зрения. Всего за два часа ты успел лихо убедить генерала Иванова, а он, как мы все знаем, еще тот упрямый осел. Ты смог радикально изменить точку зрения Лукомского и сбросить с шахматной доски такую тяжелую фигуру, как генерал Алексеев. Наконец, ты умудрился поднять на выступление георгиевский батальон, а я успел переговорить с солдатами, которые «охраняют мой покой» – у них горят глаза, и я уверен, что если поступит приказ стрелять в тех, в кого ты укажешь, то они не станут колебаться. Ты провел нас всех. Ты так талантливо изображал недалекого романтика, что тебя абсолютно никто не принимал в расчет, разве что как пешку на шахматной доске. Я не знаю, что будет с Никки, но вполне допускаю, что у тебя получится все задуманное тобой вне зависимости от того, кто будет императором.

– И?

– Я хочу спросить, что ты собираешься делать сейчас и чего ждешь от меня.

Я пару минут тяжело смотрел на Сергея Михайловича. А после этой эффектной паузы твердо сказал:

– У всех участников мятежа и всех вариантов заговора есть один шанс – заявить мне о своем «просветлении», об обнаружении и раскрытии заговора и о готовности участвовать в подавлении мятежа и аресте заговорщиков. Срок – до конца сегодняшнего дня. Все «прозревшие» будут считаться борцами с мятежом, им честь, слава, хвала и никаких претензий. Отличившиеся станут героями. Отказавшиеся будут отвечать по всей строгости военного времени. От тебя, дядя, я хочу следующего. Если ты на стороне победителей, то есть императора, то подготовь от имени великих князей обращение к государю о необходимости проведения радикальных реформ, в том числе реформы земельной и трудовой. Текст мы с тобой обсудим. Мы должны показать народу, что правящий дом на его стороне. Далее я прошу тебя связаться со всеми членами императорской фамилии и убедить их подписать это обращение великих князей. И постарайся объяснить упрямцам, что для них есть только два варианта действий: либо они поддерживают государя в борьбе с врагами народа, либо может случиться так, что нам потом придется вписывать их имена в списки героев, которые погибли от рук мятежников. И все, что мы потом сможем для них сделать как для членов императорской фамилии, это обеспечить почетные похороны и память как о славных героях. Империи нужны герои, а члены императорского дома не могут быть предателями и изменниками. Это просто исключено в нынешней ситуации.

Я помолчал, раскуривая трубку, а затем, затянувшись, спросил:

– Итак, дядя, твое решение? Ты с героями за народ и императора или?..

Сергей Михайлович горько усмехнулся:

– Умеешь ты, Миша, доходчиво объяснять. Лукомского долго убеждал?

– Нет. Пяти минут хватило. Плюс две минуты на размышление. Все-таки он не член императорской фамилии и у меня нет необходимости обязательно спасать его доброе имя, а потому беседа наша была короче и насыщеннее. Твое решение?

Великий князь вытащил папиросу и старательно ее раскурил. Вот гад, на нервах решил поиграть. Если бы он мне так был не нужен, я бы с ним так долго не возился, и он это прекрасно понимает. А раз вожусь, значит, его акции еще котируются.

Наконец, выпустив клуб дыма, Сергей Михайлович спокойно произнес:

– Я с тобой.

Крепко жму ему руку и, уже вставая из-за стола, добавляю:

– Начни, будь добр, с Кирилла Владимировича. Он у нас сегодня самое слабое звено в цепи…