Должен сказать, что в первый раз рожать было намного проще. Впрочем, эти новые «роды» к моему физическому телу отношения практически не имели: это было скорее что-то вроде химической реакции.

Один, собственно, и назвал это соединением неких летучих веществ. Именно такое ощущение у меня, признаюсь, и возникло – казалось, будто тело мое пожирает огонь. Довольно смешно, если задуматься: ведь огонь – моя родная стихия. Однако боль все усиливалась, расцветая точно заря, становясь настолько огромной, что мои нервные окончания уже не в состоянии были ее воспринять и измерить. Из шрамов на моем запястье, похожих на сломанную руну, по-прежнему сочилась кровь, и капли ее падали на землю, а в небе слышалось гудение, словно его от края и до края захватил гигантский рой пчел.

Я чувствовал, что Попрыгунья там, внутри, пребывает в отчаянии и не верит в благополучный исход дела, и это совершенно естественно – я, кстати, все время забывал, что самой-то ей еще никогда не доводилось испытывать настоящих страданий. Те порезы на запястьях, или случайно оцарапанное колено, или настырная головная боль – все это сущая ерунда по сравнению с обрушившимся на нее сейчас кошмаром. Мне хотелось сказать ей, что бывает и хуже, что нам, возможно, придется терпеть куда большие мучения, прежде чем закончится наша эскапада, но я боялся еще больше ее напугать – она и без того была страшно напугана. И тут с ней заговорил Эван.

– С тобой все будет хорошо, Попрыгунья. Ты, главное, держись, – тихо сказал он. – Скоро он исчезнет, и ты сможешь пойти домой и позабыть все, что с тобой случилось.

«Что это значит?» – мысленно спросила у меня Попрыгунья.

– Это значит, что здесь наши с тобой пути расходятся, – сквозь стиснутые зубы ответил я. – Там, дальше, простираются Девять Миров страданий, а ты недостаточно крепка, чтобы это пережить.

«Как это «наши пути расходятся»? Ни в коем случае! Не можешь же ты просто уйти, зная, что Мег в опасности? Нет, я тебя не отпускаю! Я не позволю тебе идти туда одному!»

Светящиеся рунические знаки образовали на земле нечто вроде решетки, внутри которой лихорадочно пульсировала энергия. Я мысленно потянулся к этой решетке и толкнул ее, стараясь найти и зажечь в своей душе прежний Огонь, и отовсюду на мой зов стали откликаться те силы, что так долго лежали в бездействии под Холмом. Они пробуждались, и пели, как поют под ветром телефонные провода, и извивались яркими вспышками, подобно молниям небесным.

А лохматый пес Твинкл непрерывно лаял. Интересно, зачем Один его притащил? Просто представить себе невозможно, какой от него мог быть прок – он ведь даже в качестве охранной собаки никуда не годился. Но, видно, и его воспламенили те силы, что доселе скрывались под Холмом. Я вдруг увидел, как Твинкл высоко подпрыгнул, и его тень над поросшей травой вершиной Холма стала чудовищно огромной – казалось, он превратился в того злобного пса, что охраняет ворота Хеля…

Однако размышлять об этом было некогда. Холм содрогнулся. Воздух наполнился оглушительным гулом, а решетка из рун, в которую я вцепился кончиками пальцев, затрепетала от прилива магических сил. Потом вдруг наступила полная тишина. Исчезла боль, раздиравшая мое тело. Небо вновь стало светлым, а воздух словно застыл. И прямо у нас над головой появился Слейпнир, похожий на гигантского цветного паука, ноги которого словно растеклись по небу в восьми различных направлениях…

«И ЭТО я должна считать лошадью?»

Попрыгунья явно не была впечатлена ни эфемерным обличьем Слейпнира, ни тем удивительным фактом, что я сумел самостоятельно родить его заново, выпростав из-под Замкового Холма с помощью всего лишь собственной силы воли и нескольких рун.

– Да, это мой мальчик, – с гордостью сказал я.

«Но с лошадью он явно не имеет ничего общего, – не сдавалась Попрыгунья. – Это… я даже не знаю, на что это похоже».

Я усмехнулся.

– А ты ожидала, что Слейпнир будет похож на разноцветных лошадок из мультфильмов?

«Нет, но…»

Я повернулся к Одину.

– Я выполнил твой приказ. А теперь отпустите Мег.

– Рано еще ее отпускать. – Это сказала Хейди, которая выглядела теперь точно сама Хель, причем одна сторона ее лица была освещена, а вторая погружена в глубокую тень. – Малышка Маргарет останется при мне, пока ты не доставишь голову моего отца. А для того чтобы тебе уж точно не пришло в голову взять и оставить голову Мимира себе, мы пошлем с тобой одного своего друга. Просто для безопасности.

– Чьей безопасности? Моей или вашей? – спросил я, глянув на пса Твинкла, который, разумеется, уже злобно вился вокруг, пытаясь тяпнуть меня за ногу, тварь этакая.

Хейди улыбнулась.

– Нашей, конечно. И, как мы уже поняли, ты будешь счастлив вновь увидеться с Тором в его естественном обличье.

Я вздрогнул, но все же возразил:

– Но ведь он был таким смышленым в собачьей шкуре!

– Ничего, теперь ты его еще больше полюбишь, – пообещала Хейди, – поскольку узнал, какова собачья сторона его натуры.

Я подавил вопль отчаяния. Великие боги! Громовник, да еще и в прежнем своем виде! Самый лучший способ для Одина держать меня под контролем, лучше не придумаешь. Тор, преданный, сильный и не слишком сообразительный, станет ему повиноваться без лишних вопросов. Уже одно это – не говоря о том, что грозит Мег, – сводило к нулю любые шансы на побег.

Попрыгунья прочла мои мысли. «Побег? Да ни за что! Я иду с тобой».

Я попытался протестовать:

– Ты не можешь туда пойти! Разве ты не слышала, о чем я тебе только что рассказывал? Между мирами существует немало разных вещей, способных уничтожить даже могущественного бога. Ты можешь утратить разум или, что еще хуже, никогда не найти обратного пути домой.

– Локи прав. – Это заговорил уже Эван. – Ты должна остаться, Попрыгунья. Все равно ты ничем не сможешь ему помочь.

И я почувствовал, с каким презрением она мысленно от него отшатнулась. А вслух сказала:

– Как ты мог позволить этой… твари похитить Мег? И ради чего? Ради Стеллы?

Эван начал что-то отвечать, но Попрыгунья больше не желала его слушать. В ее душе бушевала целая буря чувств, заполонив все наше с ней мысленное пространство: это были и простое упрямство, и нежелание посмотреть фактам в лицо, и гнев, и чувство вины, и страх за Мег, и совершенно детская надежда стать похожей на героев тех книг, игр, фильмов и шоу, которые так ей нравились, потому что могли любой ценой спасти положение, но при этом успеть вернуться домой к чаю…

«Прекрати, – сурово велел я. – Это совсем не игра. И роль замечательной героини тебе сыграть не удастся; ты просто тихо умрешь в кулисах, тщетно ожидая своего выхода на сцену, а жизнь покатится дальше, но уже без тебя».

Я чувствовал, что она все равно мне не верит. Она же совсем молоденькая, а молодые просто неспособны поверить, что и с ними когда-нибудь может приключиться такая неприятность, как смерть. Уж я-то знаю. Сам таким был.

«Ты же ничего обо мне не знаешь, – сказала она, явно прочитав мои мысли. – И не можешь меня понять – хотя бы просто потому, что тебе, наверное, лет пятьсот или даже больше!»

«Но мне чисто случайно удалось за это время кое-что приобрести – например, некий полезный опыт».

«И это говорит мне тип, который до прошлой недели понятия не имел, что такое пицца!»

«Пицца вряд ли обладает способностью навсегда оставить тебя в царстве Сна, или в один миг высосать твою душу, точно устрицу из раковины, или приковать тебя голую к скале, а над головой у тебя подвесить здоровенную змею, которая будет плеваться ядом прямо тебе в лицо…»

«Да говори что угодно. Я все равно пойду с тобой».

«Ты тоже можешь говорить что угодно, но никуда ты не пойдешь».

И тут я заметил, что Один пристально смотрит на меня единственным здоровым глазом, а Эван куда-то пропал.

– Довольно. У нас нет времени на споры, – сказал наш Генерал. – Конь ждет. Тебе пора в путь.

Он был прав. Восьминогий конь Слейпнир превратился теперь в некое подобие светящейся арки, широко распростершейся в небесах и как бы отметившей конечностями все стороны света. Сейчас он был очень похож на тот расплывчатый след, который тогда сразу привлек мое внимание. Если бы я тогда сумел прочесть этот знак правильно, он бы, возможно, уже привел меня домой.

И я снова вспомнил о Попрыгунье. Если честно, мне почему-то совсем не хотелось с ней расставаться, не сказав, по крайней мере, «до свидания» – и это несмотря на все то, во что она меня втравила. В конце концов, я, возможно, уже никогда больше не вернусь в ее тело… При мысли об этом меня вдруг охватила противная колючая дрожь.

«Послушай, – сказал я ей, – со мной, возможно, и непросто было ужиться, но я все же хочу, чтобы ты знала…»

«Я ведь, кажется, уже сказала, – прервала меня Попрыгунья. – Я иду с тобой».

«По-моему, этот вопрос мы уже обсудили. Нам предстоит путешествие по реке Сновидений. А это отнюдь не однодневная экскурсия в Боньёр».

«Мне все равно. Я иду с тобой».

«Ты просто не понимаешь, – предпринял я новую попытку убедить ее, – одной простой вещи: если ты расстанешься со своим телом, чтобы путешествовать по реке Сновидений, то потом рискуешь никогда больше его не отыскать. А если вздумаешь отправиться в подобное путешествие в привычном тебе обличье, то рискуешь быть разорванной на куски теми силами, которые выше твоего разумения».

«Ну что ж, в жизни всякое дерьмо случается, – философски подытожила Попрыгунья. – Так мы идем или нет?»

Ну как быть, когда сталкиваешься с подобным уровнем глупости и упрямства? Можно подумать, у меня нет более важных забот, чем забота о благополучии девчонки, мечтающей о смерти! Восемь горящих рун на склоне Холма, уже несколько померкнув, превратились в подобие серебристой веревки – волшебной упряжи для Слейпнира. Пес Твинкл по-прежнему яростно лаял. А Один улыбался мне так радостно, словно разом наступили все дни его рождения – все пятнадцать сотен или сколько их там было.

– Ну ладно, – сказал я. – Но учти: это твои похороны.

С этими словами я схватил серебряную упряжь – ту вещь, которую Один называл поводьями, – и последним усилием воли заставил себя покинуть свое физическое тело и погрузиться в бурный поток бескрайней реки Сновидений.