До Эвана мы добрались, когда было уже очень поздно. Чары Хейди почти перестали действовать, и теперь я испытывал лишь небольшое головокружение да несколько беспечное ощущение легкости и свободы. Мы поднялись на лифте, постучались и стали ждать.

Дверь нам открыл сам Эван, но стоять ему было явно очень трудно, и выглядел он совершенно измученным: его явно терзала боль. Инвалидное кресло стояло возле окна. В углу чем-то закусывал пес Твинкл, но больше в комнате никого не было. Мать Эвана, должно быть, на работе, догадался я. Однако в квартиру Эван впустил нас не сразу. Несколько мгновений он мрачно смотрел на меня, потом жестом пригласил войти, сердито буркнув:

– Ты что, совсем идиот?

– Кто, я? – тут же возмутилась Попрыгунья, не сразу поняв, что это говорит Один.

– Я же сразу запах ее магических чар почувствовал, – продолжал наш Генерал. – Что она тебе пообещала? Власть? Золото? Свободу от ответственности?

Я холодно посмотрел на него.

– Значит, ты знал? Знал, что это не Фрейя? Ты с самого начала знал, что это Хейди, но даже не подумал меня предупредить!

– Да, знал, потому и просил тебя держаться от нее подальше. Хотя, конечно, мне следовало бы также знать, что ты моему совету не последуешь.

– Знал и продолжал притворяться, будто Стелла – это Фрейя, а не Хейди?

Один нахмурился.

– Честно говоря, я и сам сперва решил, что это Фрейя. Чертова Хейди так меня запутала, что я ей поверил. И потом, конечно же, у нее была руна! Теперь-то я догадываюсь, что просто видел в этой Стелле именно то, что и хотел увидеть.

«И то, что в ней хотел увидеть Эван! – заметила Попрыгунья с легкой ноткой горечи. – Вечно он из-за нее с ума сходил. А Стелла всегда позволяла ему надеяться, что, возможно, однажды…»

Я не выдержал и рассмеялся. Слабость, которую наш Генерал всегда питал к Фрейе, однажды дорого ему стоила. Вот и теперь он снова словно ослеп, благодаря чему Хейди и сумела не только проскользнуть сквозь ячеи расставленной сети, но и разработать новый план атаки на нас.

Один остро на меня глянул, потом осторожно спросил:

– Не желаешь рассказать мне, что случилось?

– То есть помимо того, что я по твоей милости чуть до смерти кровью не истек?

– Да, помимо этого.

– Мне повезло. Нам удалось удрать. – Мое самообладание стоило мне поистине героических усилий. – Впрочем, и это мне совершенно очевидно, тебя-то тут благодарить не за что. Слушай, неужели тебе даже в голову не пришло хоть как-то меня предупредить? Проявить ко мне самое элементарное доверие? Да просто обойтись со мной по-человечески?

Один только плечами пожал. Было странно видеть столь знакомый жест нашего Старика у этого молодого человека. Но еще более странным было то, что лицо Одина словно проглядывало сквозь черты Эвана, а его громоподобный голос раздавался из этих юных уст.

– На самом деле я ведь тебя предупреждал. – Он мрачно посмотрел на меня. – И вот, пожалуйста, результат. Ты и сам теперь видишь, как «внимательно» ты слушал мои предупреждения. А что касается доверия, то тут, пожалуй, мне потребуется куда больше пятисот лет и не одна смена обличья, чтобы я смог заставить себя снова тебе поверить. Греческий огонь сжигает все дотла, такова уж его природа. Разве я не прав, Капитан?

– Мы оба совершали ошибки, – признал я. – И потом, если я тебе действительно нужен, ты просто вынужден будешь предпринять очередную попытку поверить мне. Но учти: я больше даже близко к Гулльвейг-Хейд не подойду, пока не буду знать, что именно у нее на уме.

– Ну а сам-то ты мне доверяешь? – спросил Старик.

– Ни капли, – тут же ответил я.

Он рассмеялся и сказал:

– Знаешь, я по тебе, пожалуй, даже соскучился. Никогда не думал, что признаюсь тебе в этом, но все же скажу: хорошо, что ты рядом. – Он уселся в инвалидное кресло и жестом пригласил меня тоже присесть. – А сейчас я расскажу тебе кое-что такое, чего еще никогда и никому не рассказывал.

– С чего это ты вдруг решил именно сейчас со мной откровенничать? – спросил я, прекрасно понимая, что знание – сила, а наш Старик отнюдь не из тех, кто с легкостью расстается с обретенными знаниями. А уж если расстается, то для этого должны быть весомые тайные мотивы.

– Видишь ли, я понял одну вещь: если бы я с самого начала был полностью с тобой откровенен – еще в тот день, когда впервые «рекрутировал» тебя в асы, – нам, возможно, удалось бы избежать излишнего кровопролития.

Я удивленно поднял брови. Нечасто наш Генерал признается в том, что совершил ошибку! Он, должно быть, ужасно хочет что-то получить, подумал я. И посмотрел на свои покрытые кровью руки. Теперь кровь уже практически подсохла, поскольку раны снова затянулись, но сам я все еще чувствовал себя неважно. Я не знал, что именно Одину известно о событиях, имевших место на Замковом Холме, но прямо спросить у него не решался, опасаясь утратить эффект неожиданности, хотя вопросы так и роились у меня в мозгу. Зачем Хейди понадобилась моя кровь? Что – или кто – находится под Холмом? И почему из-за этого необходимо принести меня в жертву?

Впрочем, вряд ли Один дал бы мне прямой и честный ответ. Очередь людей, жаждавших моей крови, всегда была весьма впечатляющей. Даже учитывая бойню, вызванную Рагнарёком, список желающих и теперь остался достаточно длинным. Одно имя, впрочем, выделялось из прочих, как бы предлагая себя. Имя, столь же знакомое мне, как и мое собственное. Имя того, кто оказался почти столь же хитер, как я.

– Уж не о нашем ли Оракуле пойдет речь? – предположил я.

И молчание Одина подсказало мне, что я, скорее всего, прав.

– А ты, кстати, знаешь, где он? – спросил я.

– Знаю, но не точно.

– И его местонахождение имеет отношение к этому Холму, да?

Один улыбнулся.

– Все теплее и теплее. Я довольно давно за этим Холмом наблюдаю.

– Почему?

– Потому что там явно что-то спрятано. И спрятанное там нечто могло бы, по всей видимости, иметь для нас огромное значение.

– Неужели очередная кошка в коробке?

– Кошка в коробке – это всего лишь метафора! – усмехнулся Один. – А то, что таится под Холмом, вещь вполне реальная. Хотя, как и пресловутая «кошка», может содержать сразу несколько противоречащих друг другу начал. Вся проблема в том, как до этой вещи добраться.

Я вспомнил руны на травянистой вершине Холма, «написанные» моей кровью, и то, как странно светилась эта кровь, падая на пересохшую землю. А потом я вдруг вспомнил историю с головой Мимира – ведь и тогда наш Генерал с легкостью принес в жертву старого друга, желая заполучить руны, принадлежавшие ванам.

– Но зачем тебе эта вещь? – спросил я. – Что там, под Холмом, такое спрятано?

– Терпение, Капитан, – улыбнулся Один. – Для начала позволь рассказать тебе мою историю. Ты этой истории никогда раньше не слышал, и я надеюсь, что она сможет кое-что для тебя разъяснить.

Он начал рассказывать, и мной все сильней овладевало странное чувство – точнее, почти физическое ощущение холода, который медленно, крадучись, поднимается вверх по моему (или Попрыгуньи) позвоночнику. Короче, я испытывал весьма неприятный дискомфорт – то есть одно из чисто человеческих ощущений, которое, преодолев определенную неуверенность, я все же сумел идентифицировать.

И еще, пожалуй, страх. Да нет, это было холоднее страха.

Тогда, может, Weltschmerz? Мне пришлось поискать значение этого понятия в лексиконе Попрыгуньи, но и оно оказалось не совсем подходящим. И лишь когда Один завершил свое повествование, до меня дошло, что именно не давало мне покоя. Это был не страх, не скорбь и не тревога…

Точное название этого оказалось несколько иным: это был ужас.