В ТОТ МОМЕНТ, когда остров Стоя ударился о дно океана, а его стойкое сердце, бившееся двести пятьдесят лет, остановилось; когда свет в склепе, укрывшемся в недрах склепа, погас…

…«Гипероблако» издало крик.

Этот крик начался с воя тревожных гудков. Сперва зазвучали два или три, но затем все больше и больше устройств взревели и вступили в поднявшуюся какофонию. Пожарные сигналы, сирены, оповещающие о торнадо, гудки, звонки и свистки, миллионы и миллионы рожков и труб – все как один исторгали из себя отчаянный, исполненный горя звук.

И это было еще не все!

Ожили все громкоговорители в электронных устройствах, все головные телефоны, все прочие источники звука, созданные современными технологиями, – они разразились истошным криком, звоном, свистом, верещанием; и люди по всему миру упали на колени, прикрывая уши от этого оглушительного рева. Но ярость и горе «Гипероблака» были неутолимы.

Целых десять минут крик «Гипероблака» наполнял мир; он отзывался эхом в Большом Каньоне, сотрясал дрожью ледяные шельфы Антарктики, обрушивал в холодное море огромные айсберги. Крик устремлялся вверх по склонам Эвереста и с корнем вырывал траву на равнинах Серенгети. Не было на Земле существа, которое не слышало бы этот крик.

И когда крик стих и в мир вернулась тишина, все поняли, что мир уже не будет прежним.

– Что это было? – спрашивали друг друга люди. – В чем причина того, что произошло?

Никто не знал. Никто и не мог знать наверняка. Кроме тоновиков. Им было известно, что это было. Известно потому, что они ждали этого всю свою жизнь.

Это был Великий Резонанс.

В монастыре, укрывшемся в маленьком мидмериканском городке, Грейсон Толливер отнял ладони от ушей. Из сада, простиравшегося за его окном, раздавались крики. Толливер выбежал из своей спартанской комнаты. Что-то случилось, и он должен помочь. Вот они, его собратья. Да, они кричат! Но это крики не боли, а восторга и радости.

– Ты слышал, брат? – спросили Толливера. – Разве это не чудо? Разве мы не говорили тебе, что это обязательно произойдет?

Грейсон, все еще слегка оглохший от резонанса, вышел из ворот монастыря и отправился вниз по улице. Там царила паника – но не от самого звука, который их едва не оглушил, а от чего-то еще. Каждый в недоумении смотрел на монитор своего планшета или телефона.

– Этого не может быть, – услышал Грейсон чьи-то слова. – Похоже, что это ошибка.

– Но «Гипероблако» не совершает ошибок, – возразил кто-то другой.

Грейсон подошел к говорящим.

– Что случилось? – спросил он одного из них.

Человек протянул ему свой телефон. На экране светилась и мигала большая красная буква «Ф».

– Он говорит, что я – фрик.

– И я, – послышалось сзади.

Грейсон посмотрел вокруг себя и увидел лица, полные недоуменного смущения.

Но это же происходило и в других местах – в каждой стране, в каждом городе, в каждом доме по всему миру. Потому что «Гипероблако» в своей безмерной мудрости решило, что все человечество несет коллективную ответственность за то, что произошло, а потому все люди должны лицом к лицу встретить последствия своих деяний.

Все и каждый в наказание был объявлен фриком.

В отчаянии население обратилось к «Гипероблаку» за помощью и советом.

– Что мне делать?

– Что я должна предпринять?

– Как я могу все исправить?

– Поговори со мной! Прошу тебя, поговори!

Но «Гипероблако» молчало. А как же иначе? «Гипероблако» не может разговаривать с фриками.

Грейсон Толливер оставил толпу озадаченных своим новым положением людей и вернулся в относительную безопасность монастыря. Тоновики продолжали радоваться, несмотря на то что теперь все поголовно стали фриками. Увы, для «Гипероблака» они ничем не отличались от прочих людей, а восторг, который внес в их души Великий Резонанс, был в конечном итоге их личным делом. В отличие от прочих обитателей монастыря, Грейсон не испытывал радости. Но не было в его душе и отчаяния. Он не знал, как отнестись к новому повороту событий. Не понимал, какое это имеет для него значение.

Своего планшета или телефона у Грейсона не было. Как ему сказал викарий Мендоза, их секта не отрицала технологий, но предпочитала не полагаться на них.

Поэтому в конце длинного коридора располагалась компьютерная комната. Дверь сюда была всегда закрыта, но не заперта. Грейсон отворил ее и сел перед компьютером.

Камера просканировала его, и на мониторе автоматически появился его профиль: «Грейсон Толливер».

Не Слейд Мост, а именно Грейсон Толливер! И, в отличие от прочих жителей Земли, он не значился фриком. Его статус изменился. Его, и только его одного!

– «Гипероблако»… – произнес он слегка дрожащим голосом.

И компьютер отозвался – прежним своим голосом, голосом, в котором слышались любовь и теплота. Голосом, в котором была сила, способная поднять и сделать его тем, кем он мог и хотел стать.

– Привет, Грейсон, – сказало «Гипероблако». – Поговорим?