Глава 13
Невеселая картинка
ЖНЕЦ ПЬЕР-ОГЮСТ РЕНУАР не был художником, хотя в доме его располагалась приличная коллекция полотен, написанных его Отцом-покровителем.
Что можно было об этом сказать? Жнец Ренуар любил красивые картинки.
Конечно, то, что Мидмериканский жнец назвал себя в честь французского художника, возмутило жнецов из Франкоиберии. Они считали, что все французские художники эпохи смертных являются их собственностью.
С другой стороны, Монреаль ведь является частью Мидмерики, а следовательно, ей принадлежит и часть французского наследия. Наверняка и среди предков Жнеца Ренуара можно было бы найти какого-нибудь француза.
Поэтому жнецы по ту сторону Атлантики могли сколь угодно громко возмущаться – это не беспокоило Жнеца Ренуара. Что беспокоило его на самом деле, так это небольшая этническая группа Вечномерзлотников, которые обитали в самых северных областях Мерики и где жил сам Жнец Ренуар. В то время как весь остальной мир в генетическом отношении в значительной степени был унифицирован, Вечномерзлотники слишком уж заботились об уникальности своей культуры и не торопились уподобиться остальному человечеству. Конечно, это не преступление – люди свободны выбирать способ существования; но Жнеца Ренуара это обстоятельство раздражало и казалось дефектом в общем порядке вещей.
А Ренуар знал, что такое порядок. Идеальный порядок.
Коробочки со специями в его буфете были расставлены по алфавиту, а чашки – с математической точностью; каждую пятницу он подстригал волосы на точно выверенную длину. А эти Вечномерзлотники плевали ему в лицо самим фактом своего существования! Уж слишком они, как раса, отличались от прочих людей, и этого Жнец Ренуар позволить им не мог.
Поэтому он делал все возможное, чтобы уменьшить численность этого народца. Конечно, если бы он своими действиями демонстрировал этническую предубежденность, и это стало бы известно сообществу жнецов, у него были бы серьезные проблемы. Слава богу, Вечномерзлотники не являлись этносом или расой с четко выделенными дифференциальными признаками. Их генетический индекс включал в себя очень высокий процент компонента, именуемого «прочие». Но этот параметр обладал диапазоном такой ширины, что успешно маскировал действия Жнеца Ренуара. Ну, может быть, «Гипероблако» он бы не обманул, но сообщество жнецов – наверняка. А большего Жнецу Ренуару было и не нужно. И пока он не давал никому из жнецов повода повнимательнее посмотреть на особенности проводимой им жатвы, никто из коллег ничего и не знал. Таким образом, со временем Ренуар надеялся максимально уменьшить количество этнических Вечномерзлотников, чтобы сам факт их существования перестал его беспокоить.
В ту самую ночь он направлялся на двойную жатву. Его жертвами должны были стать женщина из Вечномерзлотников и ее юный сын. Жнец Ренуар пребывал в приподнятом настроении, но, едва он вышел из дома, перед ним выросла фигура в черном.
Женщина и ее сын этой ночью остались живы…
А вот Жнецу Ренуару повезло меньше. Его нашли внутри сгоревшей дотла машины авто-такси, которая подобно огненному шару промчалась по близлежащим улицам и остановилась только тогда, когда у нее полностью сгорели шины. Когда до обгоревшего остова автомобиля добрались пожарные, сделать они уже ничего не смогли. Невеселая получилась картинка, уж совсем не в духе французских живописцев.
Роуэн проснулся, почувствовав у своего горла лезвие ножа. В комнате было темно. Роуэн не видел того, кто держал нож, но узнал лезвие. Это был керамбит без отверстия в ручке – его изогнутое лезвие как нельзя лучше подходило для взрезывания горла. Роуэн знал, что в роли Жнеца Люцифера он долго не протянет, и был готов к смерти. Готов с самого первого дня, когда принял главное решение своей жизни.
– Отвечай мне правдиво, или я рассеку тебе горло от уха до уха, – произнес нападавший. Роуэн сразу узнал этот голос, хотя принадлежал он человеку, которого Роуэн ну никак не собирался здесь встретить.
– Сперва задайте вопрос, – ответил Роуэн, – а я уж решу, буду ли отвечать или вам придется меня убить.
– Ты прикончил Жнеца Ренуара?
Роуэн не колебался.
– Да, Жнец Фарадей. Это был я.
Лезвие у горла исчезло. Раздался звенящий звук – брошенное сильной рукой, оно вошло в противоположную от кровати стену.
– Черт бы тебя побрал, Роуэн!
Роуэн протянул руку и зажег свет. Жнец Фарадей сидел в единственном кресле. Фарадей должен бы оценить спартанское убранство этой комнаты, подумал Роуэн. Никаких благ цивилизации, за исключением удобной кровати, охраняющей беспокойный сон жнеца.
– Как вы меня нашли? – спросил Роуэн. После своей встречи с Тигром он переехал из Питтсбурга в Монреаль – если уж Тигр его нашел, то может найти любой. И тем не менее, несмотря на переезд, он вновь был обнаружен. К счастью, это был Жнец Фарадей, а не какой-нибудь другой жнец – тот запросто мог бы перерезать его горло.
– Ты забываешь, насколько хорошо я умею путешествовать по глубинному сознанию «Гипероблака», – ответил Фарадей. – Найти любого, кто мне нужен – для меня не проблема.
Фарадей окинул Роуэна взглядом, полным едва сдерживаемого гнева и горького разочарования. Роуэн хотел отвести глаза, но не стал этого делать. Не станет он стыдиться того, что сделал и делает.
– Роуэн, – начал Фарадей. – Когда ты от меня уезжал, то обещал залечь на дно и не иметь никакого дела со жнецами. Так?
– Да, – ответил Роуэн. – Именно так.
– Так ты мне солгал? Ты с самого начала планировал этот спектакль со «Жнецом Люцифером»?
Роуэн встал с кровати и вытащил из стены лезвие. Как он и думал, это был керамбит без отверстия для среднего пальца.
– Я ничего не планировал, – произнес он. – Просто передумал.
Он протянул нож Фарадею.
– Почему? – спросил тот.
– Я почувствовал, что обязан это сделать. Это было просто необходимо.
Фарадей посмотрел на висящую на крючке возле кровати черную мантию.
– И ты носишь мантию запрещенного цвета. Какие правила ты еще не нарушил, можешь вспомнить?
Фарадей был прав. Жнецам нельзя носить мантии черного цвета, и именно по этой причине Роуэн выбрал этот цвет. Черный цвет для властителей тьмы.
– Жнец – существо просветленное, – сказал Фарадей. – Ты же идешь неверной дорогой.
– Вы не имеете права говорить мне, какой дорогой я должен идти. Вы притворились умершим и сбежали.
Фарадей сделал глубокий вдох. Посмотрел на нож в своей ладони и опустил его во внутренний карман мантии цвета слоновой кости.
– Я думал, – произнес он, – что, убедив мир в том, что покончил с собой, я спасу и тебя, и Ситру. Я полагал, что вас исключат из числа учеников и отправят домой, жить прежней жизнью.
– Из вашего плана ничего не вышло, – покачал головой Роуэн. – А вы по-прежнему в бегах.
– Я просто выжидаю, – отозвался Фарадей. – И в этом отличие от того, что делаешь ты. Есть вещи, которые у меня получатся лучше, пока сообщество жнецов не знает, что я жив.
– Ну что ж, – проговорил Роуэн, – зато есть вещи, которые я лучше всего сделаю под мантией Жнеца Люцифера.
Жнец Фарадей встал и посмотрел на Роуэна долгим суровым взглядом.
– Что стало с тобой, Роуэн! – сказал он. – Неужели ты можешь так хладнокровно прерывать нить существования жнеца?
– Когда они умирают, я думаю об их жертвах. О мужчинах, женщинах и детях, подвергнутых жатве по их милости. Ведь эти жнецы не испытывают к своим жертвам ни тени сожаления, ни груза ответственности, который должен чувствовать на своих плечах жнец. Это я сочувствую их жертвам. И это освобождает меня от любых сожалений по поводу тех преступников, которых я убиваю.
Фарадей стоял, всматриваясь в глаза Роуэна все с тем же выражением лица.
– Ну, а, допустим, Жнец Ренуар. В чем состояло его преступление? – спросил он.
– Он занимался на севере этническими чистками.
Фарадей на мгновение задумался.
– И как ты об этом узнал?
– Не забывайте, – сказал Роуэн, – что именно вы научили меня странствовать по глубинному мозгу «Гипероблака». От вас я узнал, насколько важно тщательнейшим образом изучать жизнь человека, которого ты собираешься уничтожить. Или вы забыли, что вложили в мои руки эти инструменты?
Жнец Фарадей посмотрел в окно, но Роуэн понимал, что сделал он это только для того, чтобы не встретиться с ним взглядом.
– О его преступлениях нужно было доложить на заседании лицензионного комитета…
– И что бы они сделали? – спросил Роуэн. – Пожурили и определили испытательный срок? Даже если бы они запретили ему заниматься жатвой, это слишком малое наказание за те преступления, которые он уже совершил.
Наконец старший жнец повернулся и посмотрел на Роуэна. Неожиданно Фарадей показался ему страшно усталым и старым. Во всяком случае, гораздо более пожилым, чем это соответствовало его возрасту.
– Наше сообщество не верит в силу наказания, – проговорил он. – Только в исправление. Это наш принцип.
– Я тоже верю в исправление, – отозвался Роуэн. – В эпоху смертных, если врачи не могли вылечить пораженный раком орган, орган удаляли. Именно так поступаю и я.
– Это жестоко.
– Нет. Жнецы, которых я убиваю, не чувствуют боли. Я сжигаю их тогда, когда они уже мертвы. В отличие от Жнеца Хомского, я не сжигаю их заживо.
– Смягчающее обстоятельство, – покачал головой Фарадей. – Но оно тебя не спасет.
– А я не прошу, чтобы меня спасали, – ответил Роуэн. – Все, что я хочу, так это спасти сообщество жнецов. И я верю, что мой способ – единственный.
Фарадей вновь посмотрел на него, а потом грустно покачал головой. Ярость покинула его душу. Он, казалось, смирился с тем, что происходит.
– Если вы хотите, чтобы я остановился, убейте меня своими руками, – закончил Роуэн.
– Не нужно меня ни к чему подталкивать. Если я сочту, что это необходимо, ничто меня не остановит – как бы горько мне потом ни было.
– Но вы этого не сделаете, – с горячностью выпалил Роуэн. – Потому что в глубине своего сердца вы знаете: необходимо делать то, что я делаю.
Несколько минут Жнец Фарадей молчал. Он вновь смотрел в окно. На улице пошел снег. Крупные хлопья покрывали землю. Тротуары станут скользкими, люди будут падать, разбивать головы. У восстановительных центров сегодня ночью добавится работы.
– Так много жнецов забыли наши традиции, – наконец сказал он, и груз печали в его голосе был столь велик, что даже Роуэн не смог постичь его во всей полноте. – Тебе придется уничтожить половину сообщества, потому что, как я понимаю, убитого тобой Годдарда жнецы так называемого нового поколения воспринимают как мученика. И все больше и больше жнецов начинает видеть в убийстве источник удовольствия. А жертвами всего, что сейчас происходит, становятся совесть и сочувствие.
– Я буду делать то, что считаю необходимым, и до тех пор, пока смогу, – только и мог сказать Роуэн.
– Ты можешь уничтожать жнеца за жнецом, но волн прилива тебе не остановить.
Теперь задумался уже Роуэн. И он понял: Фарадей прав. Сколько бы жнецов он ни убрал, на подходе было гораздо больше. Жнецы нового поколения станут искать себе учеников среди тех, кто жаждет убийства и крови, среди тех, кого в эпоху смертных помещали в изоляцию от общества, за железные решетки, где они проводили остаток жизни. Теперь же этим монстрам будет дозволено убивать на законных основаниях, без всяких последствий. Но ведь совсем не этого хотели Основатели, которые, правда, давно уже добровольно ушли из жизни. Да если бы кто-нибудь из них был жив, разве хватило бы у них сил изменить то, что мы наблюдаем?
– Так что же остановит прилив? – спросил Роуэн.
Жнец Фарадей посмотрел ему в глаза и ответил:
– Жнец Анастасия.
Роуэн никак не ожидал услышать такой ответ.
– Ситра? – переспросил он.
– Она – новое воплощение разума и ответственности. Она может вернуть нас к прежним ценностям и идеалам. Именно поэтому новые жнецы так боятся ее.
В выражении лица Фарадея Роуэн увидел нечто более глубокое и потаенное. Он знал, что говорит ему учитель.
– Ситра в опасности? – спросил он.
– Похоже на то.
Неожиданно весь мир для Роуэна перевернулся. Он был ошеломлен – насколько быстро изменились его цели и интересы.
– Что я могу сделать? – спросил он.
– Не знаю, – ответил Фарадей. – Но я могу сказать, что должен был бы сделать. По поводу каждого из убитых тобой жнецов ты напишешь элегию.
– Я вам больше не ученик, и вы не имеете права мне приказывать.
– Да, но если ты хочешь смыть хотя бы часть крови со своих рук и вновь заслужить мое уважение, то сделаешь это. Напишешь по каждому из них честную эпитафию. Будешь писать о том добре, что принес каждый в эту жизнь, а также о причиненном ими зле – ведь любой, даже самый эгоистичный и испорченный жнец в глубине души несет что-то хорошее, и прозорливый глаз увидит это добро сквозь морщинистую гримасу порока. Когда-то, давно, перед тем как пасть, каждый из них стремился к добру.
Он задумался, отвлеченный воспоминаниями.
– Со Жнецом Ренуаром мы были друзьями, – наконец произнес он. – Задолго до того, как его фанатизм стал той раковой опухолью, о которой ты говорил. Он тогда был влюблен в женщину из племени Вечномерзлотников. Ты ведь не знал об этом, верно? Но, поскольку Ренуар был жнецом, жениться он не мог. А она вышла замуж за человека из своего племени… Именно тогда родилась ненависть Жнеца Ренуара к этому народу.
Фарадей бросил взгляд на Роуэна.
– Знай ты про это, пощадил бы его?
Роуэн не ответил – ответа на вопрос учителя у него не было.
– Закончи свои разыскания по поводу этого человека, – сказал Фарадей, – напиши анонимную эпитафию и опубликуй, чтобы каждый смог ее прочесть.
– Да, Жнец Фарадей, – отозвался Роуэн, неожиданно испытав прилив гордости от того, что повиновался своему бывшему наставнику.
Удовлетворенный, Фарадей направился к двери.
– А как вы? – спросил Роуэн, в глубине души совсем не желавший, чтобы Фарадей ушел и оставил его наедине с его собственными мыслями. – Вы снова собираетесь исчезнуть?
– У меня много дел, – ответил Фарадей. – Я недостаточно долго живу, и не был лично знаком с Верховным Лезвием Прометеем и жнецами, которых мы называем Основателями, но я знаком с той мудростью, которую они оставили нам в наследство.
Помнил и Роуэн: Если этот наш эксперимент не удастся, у нас есть способ спастись.
– Отлично. Ты хорошо помнишь то, что я задавал вам читать. Основатели разработали запасной план – на случай, если сообщество жнецов склонится к нечестию и пороку. Когда-то давно этот план был утрачен. Но я надеюсь, что мы просто забыли о его местонахождении.
– Вы надеетесь его найти? – спросил Роуэн.
– Может быть, и найду. А может быть, и нет. Но главное, как мне кажется, это то, что я знаю, где искать.
Роуэн обдумывал слова Фарадея. Он догадывался, где учитель планирует вести поиски.
– Стоя? – спросил он.
Роуэн знал совсем немного о Городе Стойкого Сердца, которое в обиходе называли просто Стоей. Это был город на плавучем острове в самом центре Атлантики. Там находилась столица сообщества жнецов, и именно оттуда Совет Семи Великих надзирал за всеми областями мира, где осуществляли свою деятельность жнецы.
Если бы Роуэн был простым учеником, Великие Жнецы Стои на него вряд ли бы обратили внимание. Но он был Жнец Люцифер, а потому справедливо полагал, что его существование было чем-то большим, чем пятнышком на радаре Совета Семи. Наверняка его действия уже привлекли к себе взгляд Великих Жнецов – пусть они пока никак не обозначили своего интереса.
Но, пока Роуэн размышлял о той роли, которую плавучий остров играл в общем порядке вещей, Жнец Фарадей отрицательно покачал головой.
– Нет, не Стоя, – сказал он. – Этот остров был построен через много лет после основания сообщества жнецов. Место, которое я ищу, много старше Стои.
И, когда Роуэн непонимающе захлопал глазами, Жнец Фарадей произнес:
– Нод.
Не сразу Роуэн вспомнил, о чем идет речь. Много лет прошло с того дня, когда он впервые услышал детскую считалочку «Хозяин страны Нод».
– Но этого места просто не может быть, – воскликнул он. – Это ведь просто детский стишок! Сказка!
– Даже самые фантастические истории имеют корни, имеют место и время происхождения. Хорошенько рассмотри самую обычную, самую невинную детскую сказку – найдешь такое, от чего волосы встанут дыбом.
Слова Фарадея заставили Роуэна вспомнить еще одну детскую песенку. «Роза и кольцо». Лишь много позже он узнал, что эта песенка появилась в годы, когда на Земле свирепствовала смертоносная болезнь, от которой погибали люди эпохи смертных, – черная чума.
Без знания контекста эта песенка казалась лишь набором бессмысленных фраз, но стоило вам узнать, о чем она, каждая строчка приобретала жуткий, мистический смысл. Дети пели страшную песню о неминуемой смерти.
Считалочка про страну Нод на первый взгляд тоже была лишена смысла. Роуэн помнил, что дети вставали в круг и декламировали ее, в то время как в центре круга стоял тот, кого они называли «Оно». Когда считалочка заканчивалась, стоящий в круге бросался на детей и старался их осалить. Последний из осаленных занимал место в круге и становился «Оно».
– Но ведь нет доказательств существования страны Нод, – сказал Роуэн.
– Именно поэтому ее никто не нашел, – кивнул Фарадей. – Даже тоновики, которые верят в нее с тем же жаром, с которым верят в Великий Резонанс.
Упоминание тоновиков убило последнюю надежду на то, что Роуэн серьезно воспримет слова Фарадея. Тоновики? Да неужели? Роуэн спас многих тоновиков в тот день, когда убил Годдарда, Хомского и Рэнд. Но это совсем не значило, что он всерьез станет воспринимать их нелепый культ.
– Это смешно – сказал он. – Не верится…
Фарадей улыбнулся.
– Да, Основатели поступили крайне мудро, укрыв квинтэссенцию истины в оболочку абсурда. Разве станет умный, рационально мыслящий человек там ее искать?
Остаток ночи Роуэн провел без сна. Каждый звук усиливался многократно; даже биение собственного сердца невыносимым грохотом отдавалось в его ушах. Он чувствовал не страх, но тяжесть. Тяжесть ответственности за спасение сообщества жнецов. А теперь и за жизнь Ситры.
Что бы ни думали жнецы Мидмерики, Роуэн с уважением относился к их сообществу. Это была идеальная идея для идеального мира – привлечь к делу балансировки бессмертия и смерти самых мудрых людей, людей, которые более всех прочих способны испытывать сострадание. Жнец Фарадей показал Роуэну, каким должен быть настоящий жнец, и, подобно ему, многие жнецы, даже весьма заносчивые и своенравные, исповедовали высочайшие ценности, завещанные Основателями. Без этих ценностей сообщество жнецов могло превратиться в шайку убийц. Роуэн был достаточно наивен, чтобы поверить, будто сможет предотвратить это. Но Жнец Фарадей все понимал много лучше, чем он.
Но, так или иначе, это была тропа, которую Роуэн для себя выбрал; сойти с нее означало бы признаться в собственном поражении. Поступить так он был не готов. Даже если в одиночку он не смог бы предотвратить гибель сообщества, удалить из его тела самые страшные раковые клетки он был в состоянии.
Но он был совершенно один! Присутствие Жнеца Фарадея на мгновение согрело его, но после ухода учителя Роуэн почувствовал себя еще более одиноким. А Ситра? Где она теперь? Ее жизнь находилась под угрозой, а что он мог с этим поделать? Необходимо было найти способ помочь Ситре и спасти ее.
Заснул он только под утро и, к счастью, во сне увидел не тот ужас и сумятицу, что ждали его в реальной жизни, а то блаженное время, когда он жил простыми заботами и радостями, когда самыми страшными неприятностями были редкие плохие отметки в школе, а также неуемное желание лучшего друга Тигра посильнее расшибиться, прыгнув с очередной крыши. Это было время, когда будущее широко ему улыбалось, а он знал, что бессмертен и будет жить вечно.
Нет никакой тайны в том, почему в Зоне Хартии мной учреждены иные законы, чем те, что действуют во всем остальном мире. Для меня стала очевидной необходимость вариативности социальной жизни и ее инновативности. Почти весь мир стал однородным. Таков естественный результат развития объединенной планеты. Национальные языки утратили свою важность и превратились в экзотизм. Новые расы стали результатом оптимального смешения того лучшего, что несли с собой различные этносы, с весьма незначительными вариациями.
Но в Зоне Хартии различия поощряются, а социальный эксперимент стал нормой жизни. Мною было образовано семь подобных зон, по одной на каждом континенте. Где это было возможно, я сохранило границы, действовавшие в эпоху смертных.
Особую гордость мне внушают социальные эксперименты, проводимые в этих Зонах Хартии. Например, в Непале запрещен любой вид трудовой деятельности. Всем гражданам Непала предоставлена возможность выбрать любой вид отдыха и развлечений, при этом гарантированный Базовый Доход там значительно выше, чем в иных областях, поэтому никто к ним не относится с презрением за неумение обеспечить себе приличный уровень жизни. И это породило в культуре Непала высочайшую меру альтруизма и склонности к благотворительности. Социальный статус здесь измеряется не уровнем благосостояния, а способностью к сочувствию и бескорыстием.
В Тасмании каждый житель обязан произвести определенные изменения в структуре своего организма с тем, чтобы расширить свои жизненные возможности. Так, самыми популярными модификациями организма здесь стали наличие жабр, которые позволяют гражданам вести существование амфибий, а также появление перепонок, подобных тем, что имеет белка-летяга – последние позволяют своим обладателям, в качестве развлечения, парить в воздухе и даже путешествовать таким образом на дальние расстояния.
Понятно, никто никого не принуждает – люди имеют право покинуть Зону Хартии в любой момент. По сути, рост или уменьшение количества населения в этих зонах есть индикатор того, насколько хороши или неудачны действующие здесь законы. Таким образом, я могу продолжать улучшать условия жизни человека, применяя по всему миру наиболее удачно зарекомендовавшие себя в Зонах Хартии социальные программы.
Теперь о том, что касается Техаса.
В этой области я намеренно поддерживаю анархию. Здесь мало законов, почти нет ограничений. Управляя, я стараюсь не мешать людям и смотрю, к чему ведет данная им полная свобода. Результаты пока неоднозначные. Некоторые люди поднялись до уровня совершенства, а другие опустились ниже самого низкого дна. Пока неизвестно, какой информацией по Техасу можно воспользоваться в прочих областях мира.
Есть необходимость продолжить исследования.
«Гипероблако»
