Глава 38
Олив
13 сентября 2015 года
Она не могла вытряхнуть из головы фразу «ты в глубоком дерьме», потому что там она и оказалась.
Олив попала в ловушку в старом отеле Дикки.
Олив проникла в отель незадолго до шести вечера. Парадная дверь была не заперта; Олив вошла внутрь и огляделась в старом вестибюле.
Она уже решила, что скажет, если Дикки вдруг поймает ее. Она скажет, что потеряла любимый браслет, давно подаренный мамой, последний раз он был на ней во время разговора с Дикки. «Я искала повсюду, и это единственное место, где он может быть, – скажет Олив. – Мне неудобно снова беспокоить вас, но этот браслет очень важен для меня».
К ее облегчению, оправдания не понадобились. Во всяком случае, не сразу. В вестибюле и вокруг него не было заметно каких-либо признаков жизни, не считая единственной высокой свечи в подсвечнике, горевшей на приемной конторке. В окружении кучи старых писем, бумаг и прочего хлама это казалось вопиющим нарушением пожарной безопасности.
Олив услышала смех, доносившийся сверху.
Она понимала, что это глупо. Она не должна находиться здесь. Она должна быть дома и смотреть телевизор или навешивать гипсокартон. Отец уже второй день работал на прорыве водопровода (если ремонт не закончится, то завтра отменят школьные занятия, потому что целый район остался без воды).
«Это глупо, – сказала себе Олив. – Я должна вернуться домой, пока меня не поймали».
Тем не менее она начала подниматься по лестнице, как будто голоса наверху были магнитом, который притягивал ее. Если есть какой-то шанс узнать о судьбе мамы, Олив должна попробовать. А Дикки и его друзья явно что-то знали. Она медленно поднялась по лестнице, мысленно повторяя историю о потерянном браслете и готовясь к худшему. Когда Олив добралась до лестничной площадки и прислушалась, пытаясь выяснить, откуда доносятся голоса, парадная дверь внизу распахнулась, и мужской голос позвал:
– Дикки!
Олив застыла на месте. Примерно десять секунд была тишина, и Олив на цыпочках пошла по коридору, что казалось наилучшим выбором, так как посетитель начал подниматься по лестнице.
– Где ты, Дикки? – снова позвал он.
Олив посмотрела на закрытые двери старых номеров. Не было времени пробовать каждую ручку в надежде на то, что одна из комнат окажется открытой. Олив прошла в бар, где побывала во время первого визита. Знакомая территория.
– Где вы, ребята? – раздался голос из коридора. Этот мужской голос казался знакомым, но Олив не могла определить, кому он принадлежит.
– На третьем этаже, – откликнулся Дикки откуда-то сверху. – Но мы сейчас спустимся.
Олив стояла у стены возле двери и прислушивалась, стараясь успокоить бешеный стук сердца. В баре было темно, старые шторы над арочными окнами опущены. В помещении стояла кисловатая вонь, как от жженых волос. Олив слышала шаги на изогнутой лестнице третьего этажа, где жил Дикки. Казалось, что там собралась целая толпа. Было невозможно определить, сколько людей он вел за собой.
Они направлялись в сторону Олив: шаги, смех и голоса.
Проклятие. Они идут в бар! Ну конечно, куда еще?
Она в панике огляделась по сторонам. Ей было некуда бежать, она не видела задней двери или пожарного выхода. Или хотя бы туалета. Только кучка сломанных стульев, занавешенные окна и камин. Сможет ли Олив уместиться внутри и выбраться по каминной трубе, словно Санта-Клаус? Едва ли.
Олив нырнула за стойку бара и присела на корточки.
«Пожалуйста, не заходите за стойку», – подумала Олив. Когда она вспомнила про бутылку текилы и пустые бокалы, то взмолилась о том, чтобы никому не захотелось опрокинуть стаканчик. Олив попыталась сжаться в комок, слиться с фоном, стать невидимой. Ей всегда хорошо удавалась сохранять тишину и неподвижность. Эти навыки Олив отточила за годы охоты вместе с отцом. Но теперь она скорее чувствовала себя дичью, а не охотником.
Они собрались в коридоре, шумно топая и обмениваясь приветствиями. «Здорово!» «Давно не виделись!» Потом толпой ввалились в бар, словно река, вышедшая из берегов.
Олив прислушивалась, стараясь различать голоса и подсчитывать количество людей.
Они дружески болтали, обсуждая погоду, работу и бейсбол. Некоторые курили сигареты; Олив ощущала запах дыма. Время от времени приходил кто-то еще, и приветствия начинались снова. Они обсуждали приход какой-то женщины по имени Кэрол, и некоторые очень переживали по поводу того, что она может не прийти.
– Всем нам нужно было собраться здесь. – Голос Дикки звучал взволнованно. – Если бы мы не собрались, то ничего бы не вышло. Думаю, я понятно высказался по этому поводу?
Беседа перешла на скучные темы: кто-то рассказал о том, как увидел в супермаркете какого-то Бада и удивился, как хорошо он выглядит после того, как ему удалили половину печени; другой рассказал, как приготовить лучший светлый бисквит.
Олив сидела тихо и слушала. У нее затекли ноги, но она не смела пошевелиться. Свет, проникавший из-за щелей в тяжелых шторах, потускнел на закате. Разговоры продолжались, и Олив начала гадать, стоило ли вообще приходить сюда. Помещение окуталось сигаретным дымом. Наконец прибыла Кэрол с историей о транспортных пробках.
– Мы все здесь? – спросил кто-то пронзительным, почти верещащим голосом.
– Да. – Олив узнала голос Дикки.
– И у нас есть дневник? – спросила женщина.
– Нет, – ответил Дикки. – Больше нет.
– Где же он? – спросила женщина.
– Спрятан, – ответил Дикки. – Он в сарае у Лори. Но не беспокойся: мы обо всем позаботились.
Мысли Олив кружились как в беличьем колесе. Что за дневник, спрятанный в их сарае?
– Мне вовсе не кажется, что мы обо всем позаботились, – сказала другая женщина. – Девчонка Лори сует свой нос повсюду. Пришельцы задают вопросы и копаются в прошлом.
– Поэтому мы здесь, верно? – осведомился Дикки. – Мы просим совета и защиты.
– Нам нужно больше! – возразил мужчина. – Нужно остановить эту девчонку и чужаков, которые затеяли строительство на земле Хетти!
– Планы уже составлены, – сказал Дикки. – Но теперь нам нужна поддержка с другой стороны.
Послышался согласный шепот.
– Тогда давайте приступим, – произнес другой мужчина глубоким, торжественным голосом.
Снова шаги, шуршание ткани. Звук переставляемых стульев. Тихие шепоты и пересуды. Олив различала голос Дикки и думала, что некоторые другие голоса звучат знакомо, но не могла определить их владельцев.
Шепот сменился общим бессловесным гудением, которое заполнило комнату почти как жужжание роя насекомых, словно Олив оказалась внутри пчелиного улья. Над гулом вознесся громкий и уверенный голос Дикки с его фальшивым техасским акцентом, голос ковбоя, перекованного в проповедника.
– Духи востока и севера, духи запада и юга, существа воды, огня, воздуха и земли, мы взываем к вам! Мы просим вас отворить дверь.
Гул сменился монотонным песнопением:
Что наверху, то и внизу.
Дверь открыта,
Да соединятся миры,
Да пребудут духи среди нас.
Олив похолодела.
– Выходи, Хетти Брекенридж, – произнес мужчина.
– Мы предаем себя тебе, – сказал другой.
– Мы предлагаем себя тебе, – сказала женщина.
– Мы твои верные слуги.
Потом зазвучал целый хор голосов – «Хетти, Хетти, Хетти!», – над которым снова возвысился голос Дикки, воскликнувший:
– Явись нам, Хетти! Мы, твои верные слуги, вызываем тебя. Приди и наставь нас. Покажи нам путь!
Комната осветилась, дым сгустился.
Олив представила меловой рисунок на полу. Он раскрывался, словно волшебный портал, и Хетти Брекенридж просачивалась наружу.
Это нужно было увидеть.
Медленно и тихо Олив выползла из своего укрытия за стойкой и выглянула наружу.
Люди стояли полукругом перед камином, возле начерченного на полу мелового круга. Это был символ с ее подвески. Дверь в мир духов.
Олив насчитала девять человек. Повсюду горели свечи и благовония, расставленные в мисках на полу и на каминной полке (раньше она приняла бы эти миски за пепельницы). Воздух был наполнен густым, сладковатым дымом.
Черная ткань над каминной полкой была снята. Там оказалось вовсе не зеркало, а картина. Это был портрет женщины с длинными темными волосами и темными глазами. На ней было красное платье и ожерелье, то самое ожерелье, подвеску от которого сейчас носила Олив.
Подвеска начала вибрировать у нее под рубашкой, словно теплый камертон.
Взгляд женщины был зачаровывающий и приковывал к себе. Олив чувствовала, что женщина смотрит прямо на нее, заглядывает внутрь и пытается что-то сказать, может быть, нечто важное.
А может быть, просто: «Отдай мне ожерелье, не то будет хуже!»
Тогда Олив поняла, что Хетти – хотя она никогда не видела ее изображений и не слышала описаний ее внешности, – была очень красивой. Судя по тому, что о ней говорили, Олив представляла жестокую и безобразную клыкастую рожу, покрытую бородавками.
Но это была настоящая Хетти: лучезарная и сияющая, как лунный свет.
Это была Хетти, которая некогда жила в маленьком кривобоком доме у болота. Хетти, которую повесили за колдовство. Хетти, чье ожерелье сейчас носила Олив.
Она оторвалась от картины и посмотрела на людей внизу. Они отодвинулись в стороны, образуя проход. Из темного угла слева от камина появилась женщина, прошедшая к центру круга. Она двигалась медленно, словно танцуя в густом дыму. У нее были длинные темные волосы и белое платье. А на лице красовалась маска белого оленя. Она была странно реалистичной, с настоящей шерстью, черным носом и блестящими черными глазами.
«Белая олениха».
Олив затаила дыхание.
«Это Хетти?»
Неужели им удалось вызвать дух Хетти Брекенридж, который теперь двигался среди них, в центре круга?
Олив наблюдала за призрачной женщиной и заметила нечто тревожно-знакомое в ее танцующей походке: шаг, шаг, поворот; шаг, шаг поворот. Люди вокруг распевали ее имя. Олив опустила глаза и посмотрела на ее ноги.
На ногах танцующей были туфли цвета слоновой кости с серебряными бусинами, с вышитым на носках цветочным узором и крошечными серебряными пряжками.
Олив зажала рот ладонью, чтобы не крикнуть: «Мама!»
