Глава 4
Синие чернила, черный дождь

Элис, выпрямившись, сидела за столом на камбузе. Вечер за окном плавно клонился к ночи. На ней было скромное, хоть и необычное длинное платье из мягкой материи. Она так и не смогла определить на ощупь, что это за ткань. Беллин тенью сновала по помещению в своей обычной, тихой и ненавязчивой манере. При виде платья багорщица в удивленном одобрении вскинула брови, заговорщически подмигнула, вогнав Элис в краску, и вернулась к своим делам. Элис опустила голову и улыбнулась.

Беллин стала ей подругой, каких у нее прежде не бывало. Их беседы были редки, но всегда давали пищу для размышлений. Как-то раз она наткнулась на Элис, когда та стояла на палубе, любуясь ночным небом.

– Нам, уроженцам Дождевых чащоб, отпущен не такой уж долгий срок, – заметила Беллин, приостановившись рядом. – Приходится ловить каждую возможность – или признавать, что она нам недоступна, отступаться и искать новую. Человек из Дождевых чащоб не может ждать вечно, если не хочет прозевать так всю жизнь.

Ответа она ждать не стала – как будто понимала, когда Элис необходимо время, чтобы обдумать услышанное. Но этим вечером ее улыбка намекала, что горожанка близка к решению, которое она, Беллин, одобряет. Элис глубоко вздохнула. Так ли это?

Лефтрин принес ей шелковистое облегающее платье, поскольку из-за купания в реке, даже пару дней спустя после злополучной рыбалки, кожа горела так, что прикосновение любой ткани превращалось в пытку. Наряд изготовили Старшие, в этом Элис не сомневалась. Искристо-медная материя больше походила на сеть тончайшего плетения, чем на ткань. Когда Элис двигалась, платье едва слышно шелестело, словно нашептывая секреты принцессы Старших, носившей его в незапамятные времена. Ткань успокаивала зуд там, где касалась кожи. Элис была поражена до глубины души, обнаружив, что простой речной капитан может владеть подобным сокровищем.

– Товары на продажу, – небрежно отмахнулся он и грубовато добавил, словно не зная, как предложить ей подарок. – Я бы хотел, чтобы ты оставила его себе.

В ответ на ее бурные изъявления благодарности капитан покраснел так, что чешуйки на скулах и лбу стали казаться серебряными накладками. Некогда подобное зрелище могло бы оттолкнуть Элис. Теперь же она с жарким трепетом представила, как проводит по этим чешуйкам кончиком пальца. Она отвернулась от капитана, а сердце в груди оглушительно грохотало.

Элис расправила на бедрах гладкую медную ткань. Она носила это платье уже второй день. Оно и согревало, и охлаждало кожу, унимая зуд от бесчисленных мелких волдырей, которые оставила на коже речная вода. Элис подозревала, что платье облегает тело несколько плотнее, чем подобало бы. Даже степенный Сварг одарил ее восхищенным взглядом, когда Элис проходила мимо него по палубе. Она даже ощутила себя по-девчоночьи легкомысленной. И почти обрадовалась тому, что Седрик все еще остается в постели. Уж он-то, вне всякого сомнения, не одобрил бы такой наряд.

Хлопнула дверь, и с палубы вошел Лефтрин:

– Все пишешь? Ты меня просто поражаешь! В моей лапе перо не продержится и полудюжины строк, чтоб кисть не свело. Что же ты записываешь?

– Да что ты говоришь! Я видела твои заметки и наброски реки. Ты не менее дотошен, чем я. А сейчас я дополняю подробностями запись беседы, состоявшейся вчера вечером между мной и Ранкулосом. Теперь, когда Седрик мне не помогает, приходится набрасывать короткие заметки по ходу, а после уже заполнять пробелы. Наконец-то драконы начали делиться со мной некоторыми воспоминаниями! Немногими и порой бессвязными, но каждый обрывок сведений бесценен. И складываются они в восхитительное целое.

Она похлопала по журналу в кожаной обложке. И он, и папка для бумаг были новенькими и блестящими, когда она покидала Удачный. Теперь они истрепались и поцарапались, и потертая кожа потемнела. Элис улыбнулась. Сейчас они выглядели настоящими спутниками отважного исследователя, а не дневниками чокнутой матроны.

– Ну тогда почитай мне, что ты записала, – попросил Лефтрин.

Он ловко двигался по тесному камбузу. Сняв с небольшой печки тяжелый кофейник, он налил себе чашку крепкого кофе, а затем расположился напротив Элис.

Та вдруг застеснялась. Ей не хотелось читать вслух свои труды, расцвеченные учеными словечками. Элис побоялась, что они прозвучат напыщенно и тяжеловесно.

– Лучше я перескажу вкратце, – поспешно предложила она. – Ранкулос заговорил о волдырях у меня на руках и лице. По его словам, будь они чешуйками, я стала бы по-настоящему красива. Я уточнила, не потому ли, что тогда моя кожа походила бы на драконью, и он согласился, поскольку «ничто не может быть прекраснее драконьей шкуры». А затем рассказал, точнее, намекнул, что чем больше времени люди проводят с драконами, тем вероятнее они начнут изменяться, превращаясь в Старших. Он дал понять, что в древности дракон мог намеренно ускорить эти перемены для достойного человека. Как именно, он не уточнял. Но из его слов я заключила, что в древних городах наряду со Старшими жили и обычные люди. Ранкулос это подтвердил, но добавил, что люди селились в отдельных кварталах на окраинах города. Некоторые фермеры и торговцы жили за рекой, подальше от драконов и Старших.

– А это важные сведения? – спросил капитан.

Элис улыбнулась:

– Важна каждая мелочь, которую мне удается узнать, капитан.

Он постучал по обложке тяжелой папки:

– Что же в таком случае хранится здесь? Я постоянно вижу, как ты что-то записываешь в журнал, но ее вроде бы просто таскаешь с собой.

– О, это мои сокровища, сударь! Все знания, накопленные за годы трудов. Мне крайне повезло: я получила доступ к ряду редких свитков, гобеленов и даже карт эпохи Старших.

Объявив это, Элис засмеялась, опасаясь, что Лефтрин сочтет ее хвастуньей. Капитан приподнял кустистые брови – жест, который она нашла необъяснимо милым.

– И ты захватила все это с собой, сюда?

– О, конечно же нет! Многие документы очень ветхие, и все они слишком ценны, чтобы брать их с собой в дорогу. Нет, это всего лишь сделанные мною копии и переводы. И разумеется, мои заметки. Догадки о том, что могло содержаться в утерянных фрагментах, предположительные толкования неизвестных символов. Все в таком духе.

Она любовно погладила обложку пухлой папки.

– Можно взглянуть?

Элис удивилась вопросу:

– Конечно. Правда, не уверена, удастся ли тебе разобрать мои каракули.

Она расстегнула прочные латунные пряжки на широких кожаных ремнях и раскрыла папку. Как обычно, при виде толстой стопки пожелтевших страниц Элис охватил восторженный трепет. Лефтрин склонился над ее плечом, с любопытством разглядывая переводы, которые листала Элис. Его теплое дыхание над ухом отвлекало и волновало ее – к ее несказанному удовольствию.

Вот скрупулезно скопированный ею свиток с седьмого яруса Трехога. Она дотошно срисовала оттуда каждый символ и, как сумела, воспроизвела загадочный тонкий узор, обрамлявший текст. На следующем листе превосходной бумаги лучшими черными чернилами был переписан перевод шести свитков Старших, выполненный Клаймером; в нем красным цветом Элис пометила свои дополнения и исправления, а темно-синим добавила примечания и отсылки к другим свиткам.

– Какой обстоятельный труд! – с благоговением заключил капитан, и сердце Элис окончательно растаяло.

– На эту работу ушли годы, – скромно отозвалась она и перевернула несколько страниц, чтобы показать срисованную картину Старших: орнамент из листьев, раковин и рыб в обрамлении абстрактного узора, выполненного в синих и зеленых оттенках. – А вот этого не понимает никто. Вероятно, рисунок пострадал от времени или по какой-то причине не был закончен.

Брови капитана снова взлетели.

– Ну, по мне, тут все ясно как день. Это подробная карта речного устья с отметками глубин, – сообщил он и осторожно провел по бумаге чешуйчатым пальцем. – Видишь, вот лучший проход. Разными оттенками синего отмечены глубины в прилив и отлив. Черным может быть обозначен глубокий фарватер для кораблей с низкой осадкой. Или сильное течение, или быстрина.

Элис всмотрелась в рисунок, затем подняла на капитана изумленный взгляд:

– Да, теперь я вижу. Ты узнал место?

Ее охватило волнение.

– Нет. Я никогда не был в этих краях. Но это точно речная карта, из тех, где главное внимание уделено воде, а суша почти не прорисована. Готов биться об заклад.

– Ты не мог бы посидеть со мной и растолковать эту карту? – попросила Элис. – Что могут означать вот эти волнистые линии?

Лефтрин с сожалением отказался:

– Боюсь, не сейчас. Я зашел только по-быстрому глотнуть кофе, и мне пора обратно под дождь. Уже темнеет, а драконы так и не собрались остановиться на ночлег. Мне лучше побыть на палубе. Если приходится идти по реке ночью, лишняя пара глаз никогда не помешает.

– Так ты все еще опасаешься белой воды?

Лефтрин поскреб в бороде и снова покачал головой:

– Думаю, угроза миновала. Трудно сказать. Дождь грязный и пахнет копотью. На палубе от него черные лужи. Значит, где-то что-то происходит. Настоящую белую воду я видел всего дважды в жизни, и оба раза она пришла на следующий же день после землетрясения. Вода в реке постоянно становится то более, то менее едкой. Но, как мне кажется, если бы она должна была побелеть, это уже произошло бы.

– Что ж… Это уже радует.

Элис задумалась, что бы еще сказать, как бы еще немного задержать Лефтрина на камбузе, за разговором с ней? Но она понимала, что капитан занят делом, так что удержалась от подобных глупостей.

– Пора бы мне вернуться к работе, – с явной неохотой заключил тот.

С почти детским восторгом Элис вдруг поняла: сам он тоже жалеет, что не может остаться. С этим знанием отпустить его оказалось легче.

– Да. Ты нужен Смоляному.

– Ну, порой я сомневаюсь, что Смоляному вообще хоть кто-то нужен. Но лучше будет, если я выйду и послежу за рекой. – Лефтрин помолчал, и все же решился добавить: – Хотя я бы предпочел не сводить глаз с тебя.

Она склонила голову, взволнованная комплиментом, а капитан засмеялся и вышел. Порыв ветра с шумом захлопнул за ним дверь. Элис вздохнула, затем улыбнулась тому, как нелепо себя ведет.

Она собралась было обмакнуть перо, но решила, что для примечания на листе, истолкованном Лефтрином, ей нужны синие чернила. Да, уверилась она, нужен синий цвет, и она обязательно укажет, кто высказал предположение. Ей было приятно представлять, как много лет спустя ученые прочтут его имя и удивятся, что простой речной капитан разрешил загадку, ставившую в тупик других. Элис отыскала маленький пузырек с чернилами, откупорила и макнула перо. Но кончик его остался сухим.

Она поднесла бутылочку к свету. Неужели она так много писала в пути? Видимо, да. Столько наблюдений, наведших ее на мысли или заставивших пересмотреть былые убеждения. Элис подумала, не разбавить ли остатки водой, и скривилась. Нет. Это последнее средство. У Седрика в ящике с письменными принадлежностями, припомнила она, полно чернил. И она не навещала его с самого утра. Не худший предлог, чтобы заглянуть к больному.

Седрик проснулся, не резко, но как будто всплыв после нырка в черную глубину. Сон стекал с его разума, словно вода – с волос и кожи. Он открыл глаза в привычном сумраке каюты. Но что-то изменилось. Воздух оказался слегка холоднее и свежее обычного. Кто-то недавно открыл дверь. И вошел.

Он заметил силуэт, скрючившийся на полу у его постели. Услышал, как воровские руки ворошат ящики его гардероба. Медленно и незаметно Седрик сдвинулся так, чтобы выглянуть за край койки. В каюте было сумрачно. День снаружи уже мерк, а лампу он не зажигал. Единственным источником света служили маленькие окна-отдушины.

Но существо на полу у постели сверкало медью и как будто отражало свет, который на него не падал. На глазах у Седрика оно шевельнулось, и блик прокатился вдоль чешуйчатой спины. Она роется в его вещах, выискивая потайной ящик, где спрятаны пузырьки с украденной у нее кровью!

Седрика охватил ужас, и он едва не обмочился.

– Прости! – выкрикнул он. – Мне ужасно жаль, правда! Я не знал, что ты такое. Прошу тебя, пожалуйста, отпусти меня! Оставь в покое мой разум! Пожалуйста…

– Седрик? – Медная драконица встала на дыбы и вдруг превратилась в Элис. – Седрик, как ты себя чувствуешь? Тебя лихорадит или просто дурной сон?

Она коснулась его влажного лба теплой ладонью. Юноша судорожно отшатнулся от ее руки. Это Элис. Всего-навсего Элис.

– Почему на тебе драконья шкура? И зачем ты роешься в моих вещах? – От потрясения Седрик негодовал и обвинял разом.

– Я… драконья шкура? Да нет же, это платье! Его одолжил мне капитан Лефтрин. Это работа Старших, просто чудесная. И совсем не раздражает кожу. Вот, пощупай рукав.

Элис подала ему руку. Он даже не попытался дотронуться до мерцающей материи. Работа Старших. Драконьи штучки.

– Но это не объясняет, зачем ты прокралась ко мне в каюту и роешься в моих вещах, – упрямо огрызнулся Седрик.

– Ничего подобного! Никуда я не «прокралась»! Я постучала, а когда ты не ответил, просто вошла. Дверь была открыта. А ты спал. Ты в последнее время выглядел таким усталым, что мне не хотелось тебя будить. Вот и все. Мне от тебя нужны только чернила, немножко синих чернил. Разве ты хранишь их не в том ящике? А, вот и он! Я только возьму чуть-чуть и оставлю тебя в покое.

– Нет! Не открывай! Дай мне!

Элис так и застыла, не отперев защелку. В гробовом молчании она протянула ящик ему. Седрик постарался не вырывать его из ее рук, но не сумел скрыть облегчения. Он поставил ящик на кровать рядом с собой так, чтобы заслонять его своим телом. Элис не проронила ни слова, пока Седрик возился с защелкой и на ощупь, просунув руку под крышку, перебирал склянки с чернилами. Удача была на его стороне – ему с первого раза попались синие.

– Я спал, когда ты вошла, – неискренне извинился он, протянув ей пузырек. – И я несколько не в себе.

– В самом деле, – холодно отозвалась она. – Больше мне ничего от тебя не нужно. Спасибо. – Элис взяла пузырек. – «Прокралась», ну надо же! – пробормотала она напоследок с порога, но так, чтобы он расслышал.

– Извини! – крикнул Седрик ей вслед, но она уже хлопнула дверью.

Как только Элис ушла, он скатился с постели, чтобы запереть дверь на задвижку, а затем упал на колени перед потайным ящиком.

– Это была всего лишь Элис, – напомнил он себе.

Да, но кто знает, что наговорила ей медная драконица? Он неловко выдернул ящик, так что он едва не застрял, а затем заставил себя успокоиться и осторожно вынул флакон с драконьей кровью. Все в порядке. Добыча по-прежнему у него.

А он по-прежнему в ее власти.

Седрик потерял счет дням, прошедшим с тех пор, как он попробовал на вкус драконью кровь. Его сознание раздвоилось, как двоится все перед глазами после удара по голове. Он еще оставался почти прежним, подавленным и угрюмым, но все же Седриком. Но вдруг приходили чужие ощущения и спутанные воспоминания, и ее невнятные впечатления смешивались с его мыслями. Иногда он пытался объяснять ей, что происходит вокруг.

Ты бредешь по воде, а не летишь, – твердил он. – Порой вода почти отрывает тебя от дна, но это не полет. Твои крылья слишком слабы, чтобы летать.

Иногда он ее подбадривал:

Порой он даже смутно гордился тем, что добр к ней. Но по большей части с горечью осознавал, что его жизнь навеки посвящена заботам о довольно тупом ребенке. Ценой немалых усилий Седрику иногда удавалось отгородиться от нее. Но если драконицу терзала боль, донимал голод или охватывал страх, невнятные мысли врывались в его разум. Даже если он избегал ее вялых размышлений, он не мог отделаться от неизменных усталости и голода. Ее тоскливое «за что?» неотступно преследовало его. И оттого, что он задавал тот же самый вопрос применительно к собственной участи, легче не становилось. Хуже всего было, когда она пыталась понять его мысли. Драконица не сознавала, что иногда он просто спит и видит сны. Она врывалась в них, предлагая убить Геста или пытаясь утешить Седрика. Все это казалось слишком странным. Он был измучен вдвойне из-за прерывистого сна и разделенных с ней бесконечных трудностей пути.

Жизнь на борту баркаса сделалась чужда ему. Он старался не покидать лишний раз каюту. Но и там не находил уединения. Даже когда драконица не вторгалась в его мысли, кто-нибудь все равно оказывался рядом. Элис, терзаясь совестью, никак не могла оставить его в покое. Ежедневно утром, днем и вечером перед сном она заходила его проведать. Ее краткие визиты выбивали его из колеи. Седрик не хотел выслушивать ее жизнерадостную болтовню о минувшем дне и не смел ничем поделиться сам, но не мог придумать, как вежливо заткнуть Элис и выставить за дверь.

Немногим лучше был мальчишка. Седрик не мог понять, что в нем так привлекает Дэвви. Почему он не может просто поставить поднос с едой и уйти? Нет же, малец жадно поедал его глазами, мечтал хоть чем-нибудь услужить, даже предлагал постирать ему носки и рубашки – Седрика аж оторопь взяла. Дважды он нагрубил мальчишке, не потому, что ему это нравилось, просто это был единственный способ того прогнать. И каждый раз Дэвви так расстраивался, что Седрик чувствовал себя последней скотиной.

Он чуть повернул флакон с драконьей кровью, наблюдая, как она переливается и мерцает в сумрачной каюте. Даже когда он просто неподвижно держал склянку в руке, красная жидкость внутри кружилась в медленном танце. Она светилась собственным рубиновым светом, багровые нити внутри пузырька извивались и сплетались между собой. Искушение или одержимость? Седрик задавал себе этот вопрос, но ответить не мог. Кровь притягивала его. Он сжимал в руке настоящее сокровище, и ему оставалось всего-то добраться до Калсиды. И все же обладание им казалось ему сейчас более важным. Неужели он хочет глотнуть еще крови? Вряд ли. Ему не хотелось снова переживать те же ощущения. Он опасался, что если вдруг поддастся смутному принуждению, то окажется еще теснее связанным с драконицей. Или с драконами.

Под вечер, отважившись выйти на палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха, он услышал, как Меркор окликает других драконов.

– Сестикан, Ранкулос! – позвал он их по имени. – Довольно ссориться. Берегите силы для борьбы с рекой. Завтра нас ждет еще день пути.

Седрик стоял на палубе, и речь дракона мерцала у него в голове. Он разобрал слова так отчетливо, как только возможно. Юноша попытался вспомнить, слышал ли он драконий рев или ворчание, выражающее мысли, но не смог. Драконы разговаривали, урезонивали друг друга, совсем как люди. На Седрика нахлынуло головокружение, смешанное с чувством вины. Удрученный, едва держась на ногах, он доковылял до своей тесной каюты и захлопнул дверь.

– Я больше так не могу, – проговорил он вслух.

И почти сразу же его настигло беспокойство медной драконицы. Она ощутила его смятение. И встревожилась за него.

Он вытолкнул ее из сознания, и она отстранилась, огорченная его резкостью.

– Я больше так не могу, – повторил Седрик, с тоской вспоминая те времена, когда знал наверняка, что его мысли принадлежат только ему одному.

Он снова взболтал флакон с кровью. Если выпить его до дна, это его убьет?

А если убить дракона, освободится ли его разум от чуждых вторжений?

Раздался звучный стук в дверь.

– Минуту! – крикнул Седрик, из-за страха и гнева несколько громче, чем намеревался.

Надежно спрятать склянку он не успевал, так что завернул ее в пропотевшую рубашку и сунул под одеяло.

– Кто там? – запоздало спросил он.

– Карсон. Мне бы перекинуться с тобой парой слов, если ты не против.

Карсон. Еще один человек, не желающий оставлять Седрика в покое. Днем охотники отправлялись на берег отрабатывать свою плату. Но если юноша вдруг вставал пораньше или заглядывал на камбуз вечером, Карсон неизменно объявлялся рядом. Дважды он приходил в каюту к Седрику, когда там был Дэвви, и напоминал, что не следует донимать больного. И каждый раз мальчишка уходил, пусть и нехотя. Зато задерживался Карсон. Он пытался вовлечь Седрика в разговор, расспрашивал, каково жить в таком большом городе, как Удачный, и случалось ли ему бывать в других. Седрик на все вопросы отвечал односложно, но Карсон как будто и не замечал грубости. Охотник продолжал обращаться к нему с мягкой обходительностью, которая совершенно не вязалась с грубой одеждой и родом занятий.

В прошлый раз, шуганув ученика, Карсон занял его место на сундуке и принялся рассказывать Седрику о себе. Он человек одинокий. Ни жены, ни детей, живет сам по себе и в свое удовольствие. Он взял в обучение Дэвви, своего племянника, поскольку предположил, что мальчик тоже склонен к подобному образу жизни, если Седрик улавливает его намек. Седрик не уловил. Он покончил с едой, а затем напоказ зевнул.

– Должно быть, ты еще слаб после болезни. А я-то надеялся, что тебе стало получше, – заметил Карсон. – Что ж, отдыхай.

Затем со сноровкой человека, привыкшего заботиться о себе, Карсон сгрузил посуду на поднос. Складывая квадратный лоскут материи из тех, что на баркасе сходили за салфетки, он глянул на Седрика и как-то странно усмехнулся.

– Сиди смирно, – велел охотник и краем тряпицы промокнул что-то в уголке его рта. – Ты явно не привык носить бороду. За ней надо ухаживать. Мне кажется, тебе лучше снова начать бриться. – Охотник помолчал и, многозначительным взглядом окинув неприбранную каюту, добавил: – И мыться. И стирать одежду. Я помню, ты совершенно не рад тому, что попал сюда. Я тебя не упрекаю. Но это не означает, что ты должен перестать быть собой.

И охотник ушел, оставив Седрика разом возмущенным и униженным. Седрик отыскал зеркальце и придвинулся к свече, изучая свое лицо. Точно. В уголках рта обнаружились остатки супа, прилипшие к отросшей щетине. Он уже несколько дней не брился и толком не мылся. Седрик рассмотрел отражение, отметив, что выглядит осунувшимся. Под глазами залегли черные круги, на щеках пробилась щетина. Нечесаные волосы висели паклей. Но от одной мысли о том, чтобы пойти на камбуз, нагреть воды, побриться и вымыться, его охватила усталость. Как удивился бы Гест, застав его в таком виде!

Однако и эта мысль почему-то не вызвала у Седрика желания привести себя в порядок. Он сел на кровать и уставился в темноту. Какая разница, что подумал бы Гест, увидев его таким, потным и небритым, в каюте, заваленной грязным бельем. Все идет к тому, что они вообще никогда больше не увидятся. И причиной тому сам Гест с его дурацкой местью, отправивший его нянчиться с Элис. Вспоминает ли Гест о нем? Гадает ли, что задержало их возвращение? Едва ли.

Седрик уже много в чем сомневался насчет Геста.

Он забрался в койку, на подстилку, больше подходящую собаке, чем человеку, и проспал остаток дня.

Новый стук в дверь выдернул его разум обратно в настоящее.

– Седрик? Ты там жив? Отвечай, или я вынесу дверь!

– Со мной все хорошо.

Седрик сделал один-единственный шаг, необходимый, чтобы пересечь каюту, и отпер задвижку на двери:

– Можешь войти, если так уж надо.

Охотник либо не заметил, что в голосе Седрика недостает радушия, либо не обратил на это внимания. Карсон открыл дверь и окинул взглядом полутемную каморку.

– Сдается мне, на свежем воздухе и на свету тебе станет куда лучше, чем в душной каюте, – заметил охотник.

– Ни воздух, ни свет меня не вылечат, – пробормотал Седрик.

Он покосился на высокого бородатого охотника, а затем отвел взгляд. Карсон, казалось, заполнил собой всю крошечную каюту. У него был широкий лоб и большие темные глаза, прячущиеся в тени тяжелых бровей. Коротко подстриженная борода была того же рыжего оттенка, что и жесткие волосы. Обветренные щеки, четко очерченные красные губы. Должно быть, он почувствовал оценивающий взгляд Седрика, поскольку смущенно пригладил волосы.

– Тебе что-то нужно? – поинтересовался Седрик.

Слова прозвучали резче, чем он хотел. Дружелюбие в глазах Карсона вдруг сделалось несколько настороженным.

– На самом деле да, нужно.

Он закрыл за собой дверь, снова погрузив каюту в полумрак, поискал взглядом, куда бы ему сесть, после чего без приглашения взгромоздился на сундук.

– Слушай, я выскажусь прямо, после чего отстану от тебя. Мне кажется, ты поймешь, – ну, так или иначе, я тебе объясню. Дэвви – еще мальчишка. Я не хочу, чтобы он пострадал, и не хочу, чтобы его использовали. Мы с его отцом были как братья, и я понял, куда тянет Дэвви, задолго до того, как это заметила его мать. Если она хоть сейчас это осознала, в чем я лично сомневаюсь.

Охотник коротко засмеялся и посмотрел на Седрика, словно ожидая отклика. Но Седрик промолчал, и Карсон снова перевел взгляд на свои крупные ладони. Он потер руки, как будто у него ныли костяшки пальцев.

– Ну, ты понимаешь, к чему я клоню? – спросил он.

– Что ты Дэвви как отец? – рискнул предположить Седрик.

На это Карсон снова коротко хохотнул.

– Настолько, насколько я вообще могу стать кому-либо отцом! – заявил он и снова уставился на Седрика, как будто в ожидании.

Тот в ответ молча встретил его взгляд.

– Ясно, – проговорил охотник, куда тише и серьезнее. – Я понял. Обещаю тебе, дальше дело не зайдет. Я объясню, что хотел сказать, а потом уйду. Дэвви еще очень юн. Ты, вероятно, оказался самым красивым мужчиной, какого он встречал, и мальчик влюбился. Я пытался объяснить ему, что он еще слишком мал и что ты гораздо выше его по положению в обществе. Но щенячья любовь застилает ему глаза. Я сделаю все возможное, чтобы удержать его подальше от тебя, и буду признателен, если ты не станешь ему потворствовать. Когда парень поймет, что ему ничего не светит, он довольно быстро придет в себя. Может, слегка тебя возненавидит – сам знаешь, как это бывает. Но если ты высмеешь его или унизишь перед остальными, я из тебя душу вытряхну.

Седрик, закаменев лицом, уставился на Карсона. Мысли лихорадочно метались, заполняя умолчания смыслом.

Карсон спокойно выдержал его взгляд.

– А если я ошибся в тебе, если ты из тех, кто способен воспользоваться наивностью мальчика, мало тебе не покажется. Ты меня понял?

– Прекрасно понял, – ответил Седрик.

Наконец-то мысль Карсона пробилась в его разум, и теперь его раздирало между изумлением и смущением. Щеки его пламенели; он был рад тому, что в каюте так темно. Охотник по-прежнему пронизывал его взглядом. Седрик потупился.

– То, что ты сказал насчет унижения… Я никогда бы так не поступил. И просил бы того же от тебя. Что же касается… ну, его влюбленности… – сглотнув, выговорил он. – Я ее даже не заметил. Но если бы и заметил, то не воспользовался бы. Он же так молод. Еще совсем ребенок.

Карсон кивнул. Печальная улыбка тронула уголки его рта.

– Я рад, что не ошибся в тебе. Ты не похож на человека, готового воспользоваться ребяческой глупостью, но никогда нельзя утверждать наверняка. Тем более если речь идет о таком мальчишке, как Дэвви, который будто нарочно подставляется под удар. Пару месяцев назад, в Трехоге, он неверно оценил одного молодого человека и ляпнул кое-что лишнее. И всего лишь за предложение тот парень дважды вмазал ему по лицу, мальчик даже защититься не успел. Мне не осталось выбора, пришлось вмешаться, а нрав у меня горячий. Боюсь, нас еще не скоро снова пустят в ту таверну. Я еще и из-за этого в поход пустился. Хотелось на несколько месяцев увезти парня подальше от города с его соблазнами. Чтоб он подучился осторожности и сдержанности. Я думал, тут он ни во что не сумеет влипнуть, но он пропал с концами, стоило ему тебя увидеть. И кто может его винить? Н-да…

Охотник вдруг резко поднялся:

– Мне, пожалуй, пора. Мальчик больше не будет приносить тебе еду. Мне с самого начала казалось, что это скверная идея, но все не удавалось найти повод ему запретить. Теперь я скажу Дэвви, что ему нужно вставать и уходить вместе со мной, если мы хотим накормить драконов. Буду забирать его с баркаса пораньше. За едой тебе придется ходить самому. Или пусть Элис тебе приносит. – Он отвернулся и взялся за ручку двери. – Ты ведь работаешь на ее мужа? Так она сказала за ужином в первый вечер. Сказала, что обычно ты всюду ездишь с ним и она понятия не имеет, почему он отправил тебя с ней и как он там без тебя обходится. Ее всерьез терзает совесть, ты заметил? Из-за того, что ты здесь и так несчастен.

– Знаю.

– Но я подозреваю, что о многом она все же не догадывается – скажем, об одной из причин твоих страданий. Я прав?

Седрику словно что-то сдавило горло, мешая дышать.

– Не думаю, что это имеет к тебе какое-то отношение.

Карсон оглянулся через плечо:

– Может быть. Но я давным-давно знаком с Лефтрином. И еще ни разу не видел, чтобы он настолько потерял голову из-за женщины. Да и Элис, как мне кажется, не на шутку им увлечена. По мне, так если ее муж нашел в жизни толику радости, то и она заслуживает того же. И может быть, Лефтрин тоже. И они оба могли бы обрести эту радость, если бы Элис считала себя вправе ее искать.

Охотник взялся за щеколду, собираясь открыть дверь. Седрик совладал с голосом:

– Теперь ты расскажешь ей?

Карсон ответил не сразу. Он постоял у приоткрытой двери, глядя в щель. Вечер постепенно перетекал в ночь. В конце концов охотник тряхнул косматой головой.

– Нет, – ответил он, вздохнув. – Не мое это дело. Но по-моему, тебе стоит рассказать самому.

Он выскользнул за дверь плавно, словно крупный кот, и плотно закрыл ее за собой, оставив Седрика наедине с его мыслями.

В этот день они шли дольше обычного под мутным, грязным дождем, от которого кожа шелушилась и зудела. К вечеру берега реки сделались неприветливыми, их сплошь затянули колючие ползучие растения. Наверху эти лианы, поднятые к солнцу раскидистыми ветвями деревьев, были усыпаны алыми ягодами. Непрекращающийся дождь отмывал до блеска листья и плоды и взбивал рябью поверхность воды. Харрикин вытащил свою лодку на берег, чтобы собрать немного ягод, но только исцарапался и перепачкался. Тимара даже не пыталась. Она знала по опыту, что добраться до них можно лишь сверху, спустившись по стволу дерева. Но и тогда это оставалось опасным делом, чреватым множеством царапин. Девушка прикинула, что они с Рапскалем слишком сильно отстанут от товарищей, пока она будет искать дорогу к верхушкам деревьев.

– Может, вечером, когда будет привал, – предложила она, увидев, с какой тоской ее напарник провожает взглядом свисающие гроздья.

Но когда стало смеркаться, а берега по-прежнему остались неприступными, Тимара смирилась с тем, что им предстоит ночевка на палубе «Смоляного», с сухарями и соленой рыбой на ужин. Драконы с их чешуйчатыми шкурами, если придется, могут подобраться поближе к древесным стволам и там переночевать без удобства, зато в относительной сухости. У хранителей такой возможности нет. Последнее ее столкновение с рекой явно это доказало. Да, чешуя на ней разрослась, но все равно не идет в сравнение с драконьей броней. От зубов Меркора остались отметины, хоть он и очень старался держать ее бережно. Тимару изрядно смутило то, что Сильве увидела, насколько она теперь чешуйчатая, когда помогала перевязывать эти царапины и ободранную левую руку. Почти все раны оказались неглубокими, только одна борозда на спине до сих пор ныла и была горячей на ощупь. Рана болела, и Тимаре очень хотелось вытащить лодку на берег и поспать. Но драконы явно надеялись отыскать более подходящее место для привала, поскольку упорно брели вперед, и хранителям не оставалось иного выбора, кроме как следовать за ними.

Драконы уже казались темными контурами на фоне мерцающей воды, когда Тимара с Рапскалем к ночи их нагнали. Они рассыпались по длинной и широкой илистой косе, которая, изгибаясь, уходила в реку. Отмель была сравнительно новой, и деревьев на ней пока не росло. Вдоль ее хребта пробивались только редкие кусты и пучки травы. Но дров для костра хватало с избытком – к берегу прибило огромное бревно, за которое зацепился целый ворох мелкого плавника. Сойдет.

Девушка сильно толкнулась, и нос их лодки вылетел на топкий берег. Рапскаль бросил весло, прыгнул за борт, схватил фалинь и вытащил суденышко еще дальше на отмель. Тимара со стоном отложила собственное весло и с трудом разогнулась. От постоянной гребли она стала сильнее и выносливее, однако к концу каждого дня все равно сильно уставала, и мышцы ее ныли.

А Рапскалю непривычно длинный переход, похоже, был нипочем.

– Пора разводить костер, – бодро объявил он. – И обсыхать. Хорошо бы охотники принесли мяса. Рыба мне осточертела.

– Да, мясо пришлось бы кстати, – согласилась Тимара. – И костер тоже.

Остальные хранители тоже вытаскивали лодки и устало выбирались на берег.

– Будем надеяться, – отозвался Рапскаль и, не обернувшись, исчез в темноте.

Тимара вздохнула, глядя ему вслед. Его неизменная жизнерадостность и бодрость духа утомляли ее почти так же сильно, как и поддерживали. С досадой вздохнув, она принялась раскладывать по местам снаряжение, раскиданное Рапскалем по дну лодки. Перепаковав свои вещи так, чтобы одеяло и посуда оказались сверху, она отправилась вслед за товарищем. Костер сложили с подветренной стороны бревна, так что оно и горело само, и защищало огонь, и отражало жар. Язычки пламени уже начали расцветать. Рапскаль изрядно наловчился разводить костры и никогда не уставал от этой работы. Кисет со всем необходимым неизменно висел у него на шее. Бесконечная мелкая морось шипела, соприкасаясь с огнем.

– Устала? – донесся из темноты слева негромкий голос Татса.

– Еще как, – отозвалась она. – Это путешествие вообще когда-нибудь закончится? Я уже забыла, как это – ночевать в одном месте больше пары ночей подряд.

– Это еще не самое худшее. А вот как только мы доберемся туда, куда стремятся драконы, нам придется поворачивать и возвращаться обратно, вниз по реке.

Тимара на миг застыла.

– Ты бросишь свою драконицу? – тихонько прошептала она.

Девушка так до сих пор и не помирилась с Синтарой и вспоминала о ней с горечью. Тимара заботилась о драконице, как и прежде, чистила шкуру и добывала для нее еду, но разговаривали они мало. И тем разительнее воспринимались эти перемены, когда Тимара видела, с какой нежностью относятся друг к другу некоторые драконы и хранители. Татс с Фенте были очень близки. Во всяком случае, так казалось Тимаре.

Татс накрыл ладонями ее плечи и легонько сжал:

– Не знаю. Думаю, это много от чего зависит. Иногда мне кажется, что я ей нужен, что она даже привязана ко мне. А иногда… ну…

Хоть Тимара и вывернулась из его рук, ее тело отметило, насколько приятным оказалось это теплое прикосновение для ноющих мышц. Татс отступил на шаг, уловив ее недовольство. А сознание девушки жарким приливом затопили образы Грефта и Джерд, прильнувших друг к другу. На мгновение она задумалась, не стоит ли повернуться к Татсу, и даже отважилась вообразить, как гладит руками его теплую обнаженную спину. Но тут же вздрогнула, представив, как его ладони скользят по ее чешуйчатой коже. Все равно что ласкать теплую ящерицу, высмеяла она себя и крепко сжала губы, чтобы не закричать от такой несправедливости. Может, Грефт с Джерд и не отказывают себе в запретном, но, должно быть, это стало возможным лишь потому, что отверженными были они оба. Их не смущали чужие отметины Дождевых чащоб. С Татсом этот номер не пройдет. Он из татуированных и родился не здесь. У него кожа гладкая, как у дамочки из Удачного, он не изуродован ни наростами, ни чешуей. В отличие от Тимары.

– Долгий выдался день, – нарушил молчание Татс.

Его осторожный тон как бы прощупывал, не рассердилась ли она на его вольность. Тимара проглотила свой гнев на судьбу.

– Да, долгий, – ровным голосом подтвердила она. – А у меня до сих пор ноют раны, оставленные Меркором. Хорошо бы погреться у огня и съесть что-нибудь теплое.

И словно в ответ на ее слова, пламя вдруг охватило ворох плавника. Отсветы озарили ее друзей, собравшихся вокруг костра. Тоненькая Сильве стояла рядом с узкоплечим Харрикином. Они смеялись, поскольку долговязый Варкен скакал как безумный, пытаясь стряхнуть дождь искр с буйной шевелюры и поношенной рубахи.

По обыкновению неразлучные Бокстер и Кейз маячили в темноте двумя приземистыми силуэтами. Лектер пробрался мимо них, и отблеск костра ясно выхватил из мрака шипы, пробивающиеся вдоль его хребта. Ему стоило бы прорезать дырки в рубахе, чтобы та не стесняла гребень. Это зрелище почему-то придало Тимаре уверенности.

«Вот мои друзья», – подумала девушка с улыбкой.

Они носили на себе те же отметины, что и она. Затем она заметила среди них сидящую боком Джерд. Та расположилась на куске плавника, а Грефт стоял у нее за спиной, могучий и заботливый. На глазах у Тимары Джерд откинулась назад, прислонившись затылком к бедру Грефта, и что-то ему сказала. Юноша, склонившись ниже, ответил, и на какой-то миг они слились воедино, в общий силуэт, отгородившийся от прочего мира.

Тимару кольнула ревность. И не потому, что ей нравился Грефт, ей просто хотелось того же, что они взяли сами. Джерд громко засмеялась, и плечи Грефта задрожали, вторя ее веселью. Остальные либо не обратили внимания, либо признали их близость. Неужели лишь она одна еще негодует и смущается при виде их демонстративных выходок?

Не задумываясь она направилась к костру вслед за Татсом.

– Что ты думаешь о Джерд и Грефте? – спросила Тимара и сама поразилась тому, что произнесла это вслух.

Она тотчас же пожалела о сказанном, когда Татс оглянулся в явном изумлении.

– О Джерд и Грефте? – переспросил он.

– Они спят вместе. Занимаются любовью. – За откровенностью ее слов звенел гнев. – Она уединяется с Грефтом при каждой возможности.

– Пока что, – небрежно отмахнулся Татс, как будто отвечая на совершенно другой вопрос. – Джерд пойдет с кем угодно. Грефт довольно скоро это поймет. Или, может, знает и так, но его это не волнует. Вполне допускаю, он просто берет, что дают, а тем временем прикидывает, как бы заполучить кое-что получше.

Последнюю фразу он сопроводил многозначительным взглядом, который смутил и встревожил Тимару. Ее мысли скакали, словно блохи, с одного его слова на другое. На что он намекает? Девушка попыталась развеять неожиданное напряжение.

– Джерд пойдет с кем угодно? Даже с тобой? – засмеялась она, поддразнивая старого друга, но улыбка застыла у нее на губах, когда тот ссутулился и отвел взгляд.

– Со мной? Вполне возможно, – произнес он грубовато. – А что здесь такого немыслимого?

Тимаре вдруг вспомнилась ночь, когда Татс ушел от костра, возмущенный словами Грефта, и вскоре после того Джерд тоже поднялась с места и исчезла. А на следующий день эти двое гребли в одной лодке и еще несколько дней после того… Неожиданное осознание оглушило Тимару. Татс расстилал свое одеяло рядом с Джерд, сидел с ней бок о бок за ужином. Как она сразу не догадалась, что это означает? Ревность вспыхнула в ней, но прежде, чем это пламя успело опалить ей сердце, его сковал и раздробил лед. Какая же она дура! Конечно, так все и было; должно быть, с первой же ночи после того, как они покинули Трехог. Джерд, Грефт, Татс – все они отбросили правила. И только глупая, упрямая Тимара притворялась, будто бы они все еще действуют.

– И со мной! – объявил Рапскаль, вынырнув из темноты, чтобы дополнить их разговор непрошеным замечанием.

– Что – с тобой? – невольно переспросил Татс.

Рапскаль посмотрел на него так, словно тот сморозил глупость:

– Джерд со мной тоже ходила. Еще до тебя. Только ей не понравилось, как я это делаю. Она сказала, тут нет ничего забавного, а когда я засмеялся из-за того, как грязно все вышло, она заявила: это, мол, доказывает, что я еще мальчишка, а не мужчина. «С тобой – больше никогда!» – пообещала она мне после того раза. А я ответил, что мне плевать. Правду, между прочим. К чему иметь дело с человеком, который все так серьезно воспринимает? Мне кажется, с кем-нибудь вроде тебя, Тимара, вышло бы куда веселее. Ты понимаешь шутки. То есть сама посуди… Мы ладим. Ты никогда не обижаешься просто из-за того, что у парня есть чувство юмора.

– Заткнись, Рапскаль! – рявкнула Тимара, опровергнув его слова.

Она рванулась в темноту, оставив обоих парней глазеть ей вслед. За ее спиной Татс обругал Рапскаля, а тот возразил, что ни в чем не виноват. Рапскаль? Даже Рапскаль? Горячие слезы брызнули из глаз, оставляя соленые дорожки на слегка чешуйчатых щеках. Лицо горело. Румянец? Она до сих пор краснеет от смущения – или уже от гнева?

Она была просто слепа. Слепа, глупа и доверчива, словно ребенок. Как же это унизительно! Она еще воображала, что раз уж она втайне мечтает о Татсе, то и он отвечает ей тем же. Тимара знала, что самой природой обречена на жизнь, лишенную человеческих страстей. Неужели она надеялась, будто он станет себя ограничивать только из-за того, что никогда не сможет заполучить ее? Тупица.

А Рапскаль? Тимару вдруг взяла такая злость, что она едва не задохнулась. Как Джерд могла обойтись так с простодушным, непритязательным Рапскалем? Каким-то образом то, на что она его подбила, замарало паренька в глазах Тимары. Его неукротимая жизнерадостность и безграничное дружелюбие вдруг предстали в новом свете. Тимара вспомнила, как он спал рядом с ней все эти ночи, порой греясь об ее спину. Она-то считала это просто ребяческой привязанностью. У нее вырвался возглас негодования. Что ему снилось в такие ночи? Что думали остальные об их близости? Неужели воображали, будто они с Рапскалем по ночам сплетались телами, как Джерд с Грефтом?

Неужели и Татс так о ней думал?

Тимару захлестнула новая волна гнева. Она оглянулась на костер и поняла, что, несмотря на промокшую одежду и пустой желудок, этим вечером ни за что не сядет там вместе с товарищами. И не позволит Рапскалю спать рядом с ней. Она развернулась и направилась к лодке за одеялом, чтобы переночевать сегодня рядом с Синтарой. И вовсе не потому, что ее все еще заботила глупая драконица, – просто даже ее равнодушие куда лучше лицемерия этих так называемых друзей. Драконица, по крайней мере, не скрывает, что не испытывает к Тимаре никаких чувств.

За время ее отсутствия Смоляной успел подойти к берегу и встать рядом с лодками. Глаза баркаса с сочувствием наблюдали, как девушка сердито выдернула из заплечного мешка одеяло и достала запас вяленого мяса. Этим вечером ей не хотелось ни с кем разделять трапезу. Впрочем, искушение горячей пищей едва не подточило ее решимость. Она покосилась на баркас и задумалась, не позволит ли ей Лефтрин подняться на борт, чтобы погреться на камбузе и выпить кружку горячего чая? Она подошла чуть ближе, разглядывая корабль. Капитан поддерживал на судне строгую дисциплину. Никто из хранителей не поднимался на борт без отдельного приглашения. Может, Элис согласится ее позвать? С последнего происшествия им не выпадало случая поговорить.

Обдумывая эту мысль, Тимара заметила, как какой-то человек перелез через фальшборт и принялся неуклюже спускаться по трапу на берег. Он был тощим и двигался не так, как знакомые ей матросы. Человек споткнулся, сходя с трапа, и негромко выругался. И тут девушка узнала его.

– Седрик? – удивленно воскликнула она. – Я слышала, ты очень болен. Не ожидала тебя увидеть. Тебе уже лучше?

Глупый вопрос, тут же спохватилась она про себя. Седрик выглядел ужасно, исхудавшим и потрепанным. Нарядная одежда висела на нем мешком, и, судя по запаху, он давно не мылся.

Он приблизился к Тимаре, шаркая ногами, от изящной походки, какую она запомнила, не осталось и следа. Похоже, случайная встреча вызвала у него раздражение.

– Лучше? – тем не менее ответил он. – Нет, Тимара, мне пока не лучше. Но вероятно, скоро станет.

Голос его звучал сипло, словно в горле пересохло. Она задумалась, уж не пьян ли он, но тут же упрекнула себя за подобную мысль. Он просто очень болен, вот и все.

Когда Седрик отвернулся, даже не попрощавшись, Тимара заметила, что он тащит тяжелый деревянный ящик. Вот из-за чего он так неловко спускался по трапу. Он шел, кренясь на один бок, словно ноша была для него слишком тяжелой. Тимара едва не кинулась за ним вдогонку, чтобы предложить свою помощь, но вовремя остановилась. Конечно же, любой мужчина почувствует себя униженным, если она заметит, насколько он ослабел. Лучше оставить его в покое, и пусть справляется сам.

Тимара отправилась искать среди драконов Синтару. Скатанное одеяло било ее по спине. Сделав три шага, она скинула его и взяла в охапку. Ссадина на руке затянулась коркой и быстро подживала, но длинная царапина вдоль спины, казалось, не зарастала вовсе. По большей части чешуя неплохо защитила ее от зубов Меркора, но здесь не выдержала. Первой заметила рану Сильве, когда заставила Тимару снять рубашку, чтобы перевязать ей руку.

– Что это? – спросила девочка.

– Ты о чем? – уточнила Тимара, все еще дрожа.

– Об этом, – пояснила Сильве и тронула ее кожу между лопатками. Прикосновение отдалось болью, как будто она ткнула пальцем в гнойник. – Выглядит так, будто ты порезалась и рана закрылась. Когда это произошло?

– Понятия не имею.

– Надо промыть, – решила Сильве.

Не дожидаясь возражений, девочка содрала с раны корку. Теплая жидкость потекла по спине Тимары, и она оглянулась через плечо, ожидая увидеть на лице Сильве омерзение. Но та без малейшего недовольства вычистила гной, промыла рану чистой водой и перевязала. Порез должен был начать заживать. Однако вместо этого он гноился, распухал, ныл и иногда по утрам сочился влагой. Тимаре нечем было обработать рану, и она не испытывала желания вверять свое ящеричье тело чьим-либо заботам. Все заживет, упрямо повторяла она себе. На ней всегда все заживало. Просто на этот раз дольше. И болит сильнее обычного.

Охотникам сегодня не повезло. Тимара не учуяла мяса, только жарящуюся на костре речную рыбу. Когда-то девушка очень ее любила, почитая редким лакомством. Но сейчас, даже отчаянно проголодавшись, решила обойтись вяленым мясом.

Драконы тоже были разочарованы. Несколько крупных самцов, сердито плюясь, бродили по топкой отмели. Ранкулос топтался по мелководью, словно надеялся найти там еще какую-то пищу. В сытые вечера драконы часто собирались вокруг костра вместе с хранителями. Они тоже наслаждались теплом. Но этим вечером звери остались голодны и держались поодаль.

Тимаре было бы трудно найти Синтару в темноте, если бы она полагалась только на зрение. Но ей требовалось всего лишь нащупать нежеланную связь, протянувшуюся от нее к королеве. Драконица расположилась на выдающемся в реку выступе косы и глядела туда, откуда они пришли.

И она была не одна. Приблизившись, Тимара различила голос Элис.

– И ты послала ее прямо туда, – мягко выговаривала та Синтаре, – намеренно, без предупреждения. Конечно, она расстроилась. Я тоже не хотела бы внезапно наткнуться на подобную сцену. А у нее ранимая душа, Синтара. Мне кажется, тебе стоило бы больше считаться с ее чувствами.

– Едва ли она может позволить себе оставаться «ранимой», – язвительно ответила драконица.

Тимара остановилась, прислушиваясь, не скажут ли о ней еще чего-нибудь, и угрюмо подумала, что скоро из нее выйдет вполне умелый соглядатай.

– Она и без того сильна и вынослива, – решительно возразила Элис. – Но если ее душа ожесточится, лучше она от этого не станет. Только черствее. И на мой взгляд, будет жаль, если с ней случится такое.

– Будет жаль еще больше, если она навсегда останется такой, как сейчас: безропотной, связанной правилами, которые придумала не она, вечно обрывающей себя на полуслове. Среди драконов и Старших все знали, что каждая самка – королева, вольная выбирать сама и следовать собственным желаниям. Вот чему должна научиться Тимара, если намерена и дальше мне служить.

– Служить тебе? Вот как ты себе это представляешь? Ты считаешь ее своей прислугой?

Многое изменилось, поняла Тимара, с тех пор, когда каждое слово Элис, обращенное к Синтаре, имело форму цветистого комплимента. Теперь же она, похоже, разговаривала с драконицей просто как женщина с женщиной. Интересно, это она сама так изменилась? Или же Синтара, вполне уверенная в их преданности, перестала растрачивать на хранительниц свои чары? Тимара улыбнулась, услышав, как Элис ее защищает, однако мгновением позже та поплатилась за нахальство.

– Разумеется, она служит мне. Или, по крайней мере, у нее есть для этого задатки, если ее дух обретет королевское величие. Какой мне прок от служанки, раболепствующей перед другими людьми? Как она сможет потребовать лучшего для меня, если вечно им уступает? Прежде, Элис, мне казалось, что ты тоже сможешь мне служить. Но в последнее время ты разочаровываешь меня еще сильнее, чем Тимара. И я не вижу, чтобы ты пыталась измениться. Возможно, ты уже слишком стара и не способна на это.

Обиду можно выразить и молчанием. Тимара вдруг поняла это, поскольку расслышала боль Элис, и та выдернула ее из темноты. Она не стала притворяться, будто не слышала их разговора, а сразу бросилась на защиту старшей женщины.

– Да с чего бы нам вдруг захотелось служить такому надменному, неблагодарному созданию, как ты! – выпалила Тимара, встав между ними.

– А, добрый вечер, мелкая проныра. Как тебе понравилось прятаться в темноте, подслушивая нас?

Враждебность так и рвалась из груди драконицы. Синтара буквально светилась от гнева. Ее окружило серебристо-голубое мерцание, исходящее из разросшейся бахромы у нее на шее. От света драконицы по платью Элис побежала металлическая рябь. Зрелище было захватывающе прекрасным: рыжеволосая женщина в искристо-медном наряде напротив серебристо-голубой драконицы. Они напоминали сцену из старинной сказки или с гобелена, и не будь Тимара так рассержена на Синтару, эта красота совершенно сразила бы девушку. Драконица ощутила ее восторг и принялась красоваться, расправляя крылья и встряхивая ими так, чтобы стало заметно их свечение. Переливчатые крылья сделались крупнее, чем помнилось Тимаре.

– Я с каждым днем становлюсь все сильнее и прекраснее, – подтвердила драконица, без усилий читая ее мысли. – И пусть те, кто твердил, будто мне никогда не взлететь, подавятся собственными словами. Только Тинталья может соперничать со мной по красоте и силе, но настанет день, когда равных мне не будет. И я не стыжусь говорить об этом вслух. Я знаю, кто я. Так зачем мне терпеть общество робкой жертвы, которая ноет и хнычет от жалости к себе, но не смеет бросить вызов проявившему интерес самцу?

– Бросить вызов самцу… – Ледяной голос Элис оттаял от замешательства.

– Разумеется, – высмеяла драконица ее непонимание. – Он красуется перед тобой. Он достаточно силен и здоров. Он ходит за тобой по пятам. Он льстит тебе и признает твой ум. И ты не скроешь от меня, что заметила его влечение к тебе и находишь его привлекательным. Но прежде чем ты получишь его, ты должна бросить ему вызов. Вам, конечно, недоступен брачный полет, битва в воздухе, когда он пытается тобой овладеть, а ты ускользаешь, испытывая силу его крыльев. Но издавна известны и другие способы, какими самцы Старших некогда могли проявить себя. Брось ему вызов.

– Я не из Старших, – возразила Элис.

Тимара отметила про себя, что женщина не стала оспаривать прочие утверждения Синтары. Кто же этот поклонник, которого Синтара полагает достойным Элис? Седрик, вдруг поняла девушка. Красивый мужчина из Удачного, который, похоже, состоит в ее распоряжении. Не из-за Элис ли он сегодня спустился на берег? Может, надеялся на встречу с ней? Тимару пробрала сладостная дрожь, неприятно ее поразившая. Да что с ней творится? Она сурово запретила себе представлять, как они будут прижиматься друг к другу, подобно Джерд с Грефтом.

– К тому же я замужняя женщина, – добавила Элис таким тоном, как будто объявляя собственный приговор.

– Зачем ты привязываешь себя к самцу, которого не желаешь? – спросила драконица с искренним недоумением. – Зачем подчиняешься правилам, которые лишь приводят тебя в отчаяние? Что ты с этого получаешь?

– Я держу слово, – веско проговорила Элис. – И храню честь. Мы с Гестом заключили сделку. Мы честь по чести обещали хранить верность друг другу. Теперь я жалею об этом. Честно говоря, я даже не представляла, от чего отказываюсь. Ради свитков, уютного дома и вкусной еды я отреклась от себя. Это была скверная сделка, но мы оба обязаны ее соблюдать. Поэтому, когда наш поход завершится, я оставлю Лефтрина, драконов и дни, когда ощущала себя живой, в прошлом. Я вернусь домой и сделаю все от меня зависящее, чтобы родить мужу наследника, как и обещала. И если ты считаешь меня жертвой, хнычущей в лапах хищника, – что ж, возможно, так оно и есть. Но может быть, чтобы держать свое слово, когда все до единой косточки в теле вопиют о желании его нарушить, тоже нужна сила, просто совсем иная.

Синтара презрительно фыркнула:

– Ты же не веришь, что он сам держит слово.

– У меня нет доказательств, что он его преступил.

– Неправда. Ты сама доказательство, что он что-то преступил. Ты же раздавлена, – безжалостно заключила драконица.

– Возможно. Но я до сих пор держала свое слово и не роняла чести.

Голос Элис дрожал все сильнее. Договорив последние слова, она спрятала лицо в ладонях и на миг, задохнувшись, умолкла. А затем горестные, страдающие рыдания вырвались из-за ее рук. Тимара шагнула к ней и нерешительно погладила женщину по плечу. Она никогда еще не пыталась никого утешать.

– Я понимаю, – проговорила она тихо. – Ты избрала единственный достойный путь. Но он трудно тебе дается. И еще труднее, когда другие считают тебя последней дурой, потому что ты держишь слово.

Элис подняла залитое слезами лицо. Поддавшись порыву, Тимара обняла ее.

– Спасибо, – с трудом выговорила Элис. – Спасибо, что не считаешь меня глупой.

Снова пошел дождь, уже сильнее. Лефтрин натянул на уши вязаную шапку, вглядываясь в мокрую темень. День выдался долгим, и единственное, чего ему действительно хотелось, – сесть за стол на камбузе с кружкой горячего чая и миской густой похлебки и чтобы рыжая женщина улыбалась его шуткам и говорила «пожалуйста» и «большое спасибо» в ответ на любезности его команды. Не так уж многого, как ему казалось, он просил от жизни. Пока он спускался на берег и шлепал по грязи, нарисованные глаза Смоляного с сочувствием следили за ним. Корабль знал, что за дело предстоит капитану и насколько оно ему не нравится.

Как раз в духе этого подонка Джесса было назначить Лефтрину встречу в темноте под дождем. Вот уже несколько дней они в молчании обменивались угрюмыми взглядами. Лефтрин благополучно избегал разговоров с охотником, не оставаясь с ним наедине. Однако этим вечером, когда капитан уже собирался устроиться близ теплой печки на камбузе, он обнаружил записку на дне своей кофейной кружки.

Он постарался ненавязчиво ускользнуть от собравшейся команды. Никто вроде бы не обратил внимания на его уход. Лефтрин тихо шагал сквозь темноту, обогнув костер хранителей. Порыв ветра донес до него смех и запах жареной рыбы, и пламя взметнулось выше. Капитан вовсе не желал, чтобы этим вечером кто-то увидел его на берегу.

Ветер, проливной дождь и темнота скрывали его по дороге к серебряному дракону. Именно там, как он понял, назначил ему встречу Джесс. «Жди меня у Серебряного, или тайне конец». Вот и все, что говорилось в записке, но капитан не мог пропустить мимо ушей подобную угрозу. Дракон придерживал что-то передними лапами и отрывал от добычи куски мяса. На миг Лефтрина охватила безумная надежда, что зверь поедает Джесса. Еще пара шагов, и он разглядел у жертвы четыре копыта. Охотник принес Серебряному мяса, чтобы занять его, пока они беседуют. И это сработало. Капитан увидел, как дракон отрывает от туши ногу. Здоровье бедолаги изрядно поправилось с тех пор, как Лефтрин увидел его в первый раз, но он все равно оставался меньше и слабее товарищей. Хвост у Серебряного зажил, но паразиты, похоже, цеплялись к нему куда чаще, чем к остальным. Дракон почуял подошедшего человека и оглянулся на него, дожевывая копытастую ногу.

– Добрый вечер, капитан, – приветствовал Лефтрина Джесс, выйдя из-за драконьего плеча. – Отличный вечерок для прогулки.

– Я здесь. Чего ты хочешь?

– Не так уж многого. Просто немного содействия, вот и все. Я увидел сегодня отличную возможность и решил, что нам стоит ею воспользоваться.

– Возможность?

– Именно.

Джесс потрепал дракона по плечу. Серебряный заворчал на охотника, но все его внимание по-прежнему оставалось поглощено мясом.

– Он ворчит, но уже привык ко мне. Я подкармливал его лишним мясцом, как только выпадала возможность. Теперь он ничуть меня не опасается, – сообщил охотник и распахнул куртку, предъявив топор, два длинных ножа и один короткий, аккуратно убранные в специальные карманы на жилете, а затем чуть кивнул в сторону дракона. – Приступим?

– Ты спятил, – тихо проговорил Лефтрин.

– Вовсе нет, – улыбнулся охотник. – Как только он покончит с оленем, его начнет клонить ко сну. Я с самого начала рассчитывал на подобную возможность и как следует подготовился. Я распорол оленю брюхо и туго набил валерианой и маком, прежде чем угощать Серебряного. Думаю, дозы хватит, чтобы свалить с ног дракона. Скоро мы узнаем наверняка.

Охотник плотнее запахнул куртку от ветра и дождя и ухмыльнулся Лефтрину.

– Я этого делать не буду. Нам такое с рук не сойдет, да и вообще – я этого делать не буду.

– Еще как сойдет. Я уже все продумал. Дракон уснет, а мы позаботимся о том, чтобы сон оказался вечным. Затем за час-другой мы тихонько отрежем самые ценные части. Перетащим на борт «Смоляного» и отчалим вниз по реке. Сегодня же ночью.

– А хранители и остальные драконы?

– В такой ветер и дождь? Они ничего не заметят, пока мы не уйдем, а затем окажется, что все их лодки пробиты. Сомневаюсь, что они еще когда-нибудь объявятся.

– Но что мы скажем людям в Трехоге?

– Мы там даже не остановимся. Быстро, как ветер, пройдем вниз по течению, а затем вдоль побережья до Калсиды. И там ты заживешь со своей дамочкой как король. Я же видел, как ты на нее смотришь. В этом раскладе ты, по крайней мере, ее получишь.

– О чем это ты?

– О том, что в случае отказа ты потеряешь все. Я расскажу драконам и хранителям, как ты уничтожил кокон, чтобы добавить своему драгоценному баркасу диводрева. Твоя команда явно с тобой в сговоре. Они-то ведь знают, как мало на самом деле трудятся, чтобы судно двигалось вперед. Сомневаюсь, что драконы скажут тебе спасибо, узнав, как ты прикончил одного из них ради собственной выгоды. Мне казалось, они подобного не одобряют. И твоя рыжая красотка, вероятно, заподозрит, что ты вовсе не так благороден, как ей казалось. Даже лжив. Коварен, если я правильно поверну дело. Так что, как видишь, ты можешь вместе со мной забить одного безмозглого, никому не нужного, чахлого дракончика, чтобы вместе со своей дамочкой и командой отправиться навстречу сытой и беззаботной жизни в Калсиде. Или можешь заупрямиться, и я разоблачу тебя и отниму все, что ты имел или надеялся заполучить. – Охотник улыбнулся, вглядываясь в пелену дождя, и добавил: – Когда все на тебя ополчатся, не удивлюсь, если и твой корабль, и дама достанутся мне. Я потратил немало вечеров, чтобы снискать доверие и дружбу хранителей, пока ты впустую тратил время, ухаживая за своей ветреницей. И я подозреваю, что найду союзника в лице того щеголя из Удачного. Или ты и дальше будешь притворяться, будто все вы чисты и невинны?

Дракон наклонил голову и сомкнул пасть на грудной клетке оленя. Кости треснули, как прутики. Он принялся жевать, перемалывая остатки туши. Лефтрин шагнул к Серебряному, собираясь вмешаться. Тот зарычал на него, не выпуская мяса из пасти. Лефтрин побледнел и отшатнулся назад – больше от вони, чем от испуга.

– Увы, он тебе не доверяет, – ехидно посочувствовал Джесс. – Не думаю, что он позволит себя спасти. Проклятая тупая ящерица. Похоже, мы договорились, кэп. Как только он заснет, приступаем к разделке. А я пока что позабочусь о лодках.

Чтобы вывести Лефтрина из себя, хватило бы одной самонадеянности этого негодяя, даже если бы тот не угрожал всем его мечтам. Когда охотник проходил мимо капитана, тот развернулся и бросился на врага. Он выбьет из него дух и скормит дракону.

«Бедный Джесс. Должно быть, он чем-то раздразнил туповатую зверюгу. Элис, нельзя же винить дракона за то, что он дракон».

Но Джесс развернулся ему навстречу, сверкнув белыми зубами в радостном оскале, с блестящим клинком в руке.

Синтара оторопело взирала на двух человечьих самок. И что же это значит – то, как они цепляются друг за друга и вместе льют слезы? Это не было ни охотой, ни дракой, ни брачными играми – вообще ни одним из видов осмысленного общения, известных ей. Драконице захотелось, чтобы они немедленно прекратили.

– Кто-нибудь из вас принес мне еду? – требовательно спросила она.

Тимара отстранилась от Элис и утерла мокрое лицо рукавом:

– Сегодня я не смогла пойти в лес. Но охотники, кажется, наловили рыбы.

– Я уже съела то, что Карсон назвал «моей долей». Ничтожно мало.

– Наверное, я могла бы пойти и…

– Тише! – прикрикнула на нее Синтара.

Она что-то услышала, далекий шум, похожий на рев ураганного ветра. Еще она почуяла страдание и гнев серебряного дракона. Как обычно, его мысли были нечетки, но что-то его встревожило.

– В чем дело? – рявкнула она ему и заодно всем остальным.

Теперь звук сделался громче, и даже люди расслышали его.

Тимара повернула голову и вскрикнула. Элис вцепилась в нее, озираясь в поисках источника шума. Рев приближался, однако драконица не замечала, чтобы усилился ветер или дождь. Звук делался все громче, в нем слышался какой-то скрежет, смешанный с треском и щелчками.

Это река! Она разлилась! – проревел у нее в мыслях Меркор, и вместе с предостережением в сознание Синтары хлынули древние воспоминания.

– Летим! Надо подняться над водой! – протрубила она, забыв на миг, что является драконом лишь наполовину и прикована к земле.

Темнота не могла полностью скрыть опасность. Синтара посмотрела вверх по течению и увидела белое кружево на сером гребне и опрокидывающиеся с него стволы вырванных с корнем деревьев.

– Бежим к лесу! – прокричала Тимара, но только драконица сумела расслышать в грохоте воды ее тонкий голосок.

Обе ее хранительницы, держась за руки, бросились бежать.

– Слишком поздно! – рявкнула на них Синтара.

Она вытянула шею, схватила Элис за плечо и сбила с ног. Та завопила. Драконица не обратила на крик ни малейшего внимания, изогнула шею и забросила женщину себе на спину, между крыльев.

– Держись крепче! – велела она.

Тимара еще бежала. Синтара кинулась за ней.

И тут ударила волна.

Это была не просто вода. Ее сила выворачивала со дна валуны и обдирала с берега песок. Старые топляки мешались с только что вырванными из земли деревьями. Синтару сбило с ног и протащило вперед. Бревно ударило по ребрам, опрокинув ее на бок. Пенящаяся вода неуклонно волокла ее вниз по течению и на какой-то миг захлестнула драконицу с головой. Она решительно поплыла туда, где, как она надеялась, должны были остаться суша и берег. Кругом царил хаос, вода и тьма. Драконы, люди, лодки, бревна и камни смешались в потоке. Синтаре удалось высунуть голову из воды, но мир вокруг осмысленнее не стал. Она кружилась в течении, отчаянно била лапами… Берега видно не было. Река вокруг текла белизной под ночным небом. Драконица мельком заметила огни Смоляного, увидела пустую лодку, застрявшую в густых ветвях упавшего дерева. Громадное бревно, послужившее сегодня основой для костра, проплыло мимо, все еще дымясь и мерцая угольями.

– Тимара! – услышала драконица крик Элис и только тогда поняла, что та все еще держится за ее крылья. – Спаси ее! Смотри, Синтара, вон она! Вон там! Там!

Синтара сперва не заметила девчонку, но все же разглядела. Та пыталась высвободиться из путаницы вырванных с корнем кустов, за которые зацепилась одеждой. Еще немного, и они начнут тонуть и утянут ее за собой на глубину.

– Глупые люди! – взревела Синтара.

Она рванулась к Тимаре, но тут в нее врезался Ранкулос, которого проносило мимо течением. Когда драконица опомнилась и поглядела на спутанные кусты, девчонки там уже не было. Слишком поздно.

– Тимара! Тимара! – надрывалась Элис, но в ее голосе не слышалось надежды.

– В какой стороне берег? – зарычала на нее Синтара.

– Не знаю! – выкрикнула в ответ женщина, но тут же исправилась: – Вон там! Туда. Плыви в ту сторону!

Трясущейся рукой Элис указала направление, в котором они и так уже двигались. Приободрившись, драконица принялась грести сильнее. Конечно, ей не удастся залезть на дерево, чтобы отсидеться там, зато она сможет вклиниться между парой стволов и переждать, пока не схлынет вода.

– Вон там! Туда! – снова закричала Элис.

Но указывала она не на берег, а на маленькое, белеющее в воде запрокинутое лицо. Тимара тянула к ним руки.

– Пожалуйста! – закричала она.

Синтара опустила голову и вырвала свою хранительницу из речной хватки.

– Моя! – с вызовом протрубила она, не выпуская из пасти Тимару. – Моя!