Глава 20
Кельсингра

– Так зачем же ты все это записываешь?

В чем-то, решила Элис, Рапскаль совершенно не изменился. Он, как и раньше, ерзал на месте, словно неугомонный мальчишка, явно желая поскорее вскочить и чем-нибудь заняться. С другой стороны, было трудно, глядя на высокое и стройное алое существо, которым он стал, видеть в нем прежнего парнишку-хранителя. И добиться от него внятных сведений оказалось так же непросто, как говорить с драконом. Или же с маленьким нетерпеливым ребенком.

Элис сидела на пороге домика, который, скорее всего, некогда был пастушьей хижиной. Ниже, до самого берега стремительной реки, расстилались зеленые холмы. Элис все еще свыкалась с мыслью о том, что они наконец добрались. Сидеть на склоне, обозревая покатый зеленый луг, сбегающий к быстрому потоку, казалось странным само по себе. Но глядеть за широкую реку и видеть вдали древние постройки Кельсингры – это попросту не укладывалось в голове.

«Полдня лёту» для дракона оказалось шестью днями медленного продвижения для баркаса. И каждый из них давался с трудом. В первый день Хеби время от времени появлялась, описывала петлю над кораблем и улетала в ту сторону, куда им следовало направляться. К несчастью, река по пути чем дальше, тем сильнее мелела. Драконы тащились впереди, усердно шлепая по стоячей воде и вязкой грязи. Смоляной тяжело переваливался следом.

На второй день пути пошел проливной дождь. Капли настойчиво лупили по гладкой поверхности воды, образуя расходящиеся круги. Когда ливень прекратился, поднялся туман, окутавший весь мир серой пеленой. Дымка висела, пока ее не смыл вернувшийся дождь. Драконы и баркас на ощупь двигались вперед сквозь нескончаемую морось. Жизнь на борту сделалась невыносимой. Хранители набивались в камбуз и кубрик, пытаясь хоть немного обсохнуть, но сырость заползала во все щели. Скудную пищу приходилось есть холодной – сухого топлива не хватало даже на слабый огонь в печи. Хотя в открытую никто не ссорился, раздражение нарастало. Единственной темой разговоров стала Кельсингра и рассуждения о том, где все это время были Рапскаль с Хеби, почему они так и не спустились к баркасу и почему не вернулись раньше. Споры разносили в клочья каждую догадку, никому не принося удовлетворения.

– Сколько еще будет так лить? – спросила Элис Лефтрина, когда они проснулись утром третьего дождливого дня.

Он посмотрел на нее с недоумением:

– Элис, ты никогда не задумывалась, почему эта местность называется Дождевыми чащобами? Зимой здесь всегда так. Дожди в этом году начались слегка рановато, так что, возможно, нас еще ждут солнечные деньки. Но может, и нет. Несколько обнадеживает то, что вода поднимается и приподнимает баркас. Но у этого есть и другая сторона.

Элис догадалась сразу же:

– Смоляному легче двигаться по высокой воде. А вот драконам – труднее.

Лефтрин мрачно кивнул.

– Драконам нужно хотя бы иногда выходить на сушу, но пока что нам не попалось даже грязевой отмели, – подтвердил он, поднялся с койки, подошел к маленькому окошку и взглянул на небо. – Должно быть, из-за ливня мы вчера не видели Хеби с Рапскалем. Даже если они и могут летать в такую бурю, они, скорее всего, нас попросту не нашли.

Дождь шел всю ночь и половину следующего дня. Один раз Элис показалось, что она слышит в вышине зов Хеби, похожий на крик далекого ястреба. Но когда она выскочила на палубу, ей не удалось ничего разглядеть в клубящемся тумане. Только силуэты драконов маячили рядом с баркасом. Смоляной пробирался вперед, придерживаясь общего направления, показанного Хеби. В дожде и тумане было трудно не сбиться с курса. Уровень воды медленно поднимался, но почему – только из-за ливней или они все-таки нашли скрытый фарватер? И еще Элис не могла понять, это Смоляной следует за драконами или драконы тащатся рядом, прислушиваясь к его указаниям. Ей казалось, она вот-вот сойдет с ума от бесконечного шелеста дождя и неуверенности.

На четвертую ночь она проснулась и обнаружила, что Лефтрина рядом нет. Элис поспешно встала, на ощупь нашла в темноте платье работы Старших. Ее охватили волнение и смутное, вселяющее трепет предчувствие, хотя причин их она определить не могла. Элис вышла из каюты и заметила свет на камбузе от камышового светильника в блюдце. Беллин только что зажгла его и стояла рядом, протирая заспанные глаза.

– Ты не знаешь, что происходит? – спросила ее Элис.

Беллин покачала головой.

– Меня разбудил Смоляной, – шепнула она. – Но я не знаю почему.

Элис распахнула дверь камбуза, преодолевая сопротивление ветра снаружи. На нее тут же обрушился ливень, и захотелось спрятаться обратно, но рядом была Беллин, и Элис не хотела терять перед ней лицо. Она прижала руки к груди, наклонила голову, защищаясь от дождя, и на ощупь, вдоль палубной надстройки пробралась на нос. Лефтрин был уже там. На палубе у его ног стоял фонарь, в котором догорали остатки бесценного масла. Сварг опирался на планширь рядом с капитаном, вглядываясь в кромешную темноту и дождь. Дрожащая, обхватившая себя за плечи худенькая тень на поверку оказалась Скелли. Как только Элис подошла, Лефтрин обнял ее, укрывая от непогоды. От дождя прикосновение не спасало, но тепло его тела приятно согревало.

– Что происходит? – спросила Элис. – Зачем Смоляной нас разбудил?

Лефтрин от радости прижал ее к себе еще крепче:

– Нашлось течение. Вполне явственное, и мы снова поднимаемся против него. Поток очень быстро набирает силу и глубину, и дело тут точно не только в дожде. Так мы наверняка выйдем в новую реку.

– А драконы?

– Они держатся рядом с нами.

– В темноте?

– Выбора у нас нет. Вода прибывает так быстро, что нам необходимо срочно найти берег и пристать к нему. Если стоять на месте, нас попросту смоет.

Элис поняла, о чем промолчал капитан. Если вода поднимется слишком быстро, их все равно может смыть. Волнение и напряжение гудели во всех, кто собрался на палубе. Еще до зари к ним присоединились хранители. Они мокли под дождем и толпились на носу баркаса, пытаясь рассмотреть в сумраке свою судьбу.

Где-то взошло солнце. Драконы превратились в силуэты, а затем, когда дождь утих, а туман вернулся, – в размытые тени. Когда ливень унялся, Элис расслышала шум текущей воды. Он доносился отовсюду, и это ее ужаснуло. Что, если они не смогут найти берег? Что, если они движутся сейчас не к краю потока, а к середине?

Когда Лефтрин угрюмо приказал команде взяться за багры, а хранителям – не путаться под ногами, сердце Элис упало. Солнце поднялось выше, туман слегка рассеялся. Драконы казались посеребренными цветными глыбами, величественно выступающими рядом с баркасом и позади него. Теперь Смоляной возглавлял отряд. Элис поднялась на крышу надстройки, понимая, что, как бы ей ни хотелось остаться рядом с Лефтрином, сейчас корабль требует от него полной отдачи. Кое-кто из хранителей сбежал на камбуз и в кубрик отогреваться, но Тимара осталась сидеть скрестив ноги на палубе, а дрожащая Сильве с тревогой следила за Меркором. Драконы переговаривались между собой, низко ворча и изредка фыркая.

Туман постепенно поднимался над водой. Да, они вновь оказались в реке, сомнений не осталось. Течение несло мимо палые листья и сломанные ветки. На глазах у Элис вода поднималась все выше и выше, постепенно скрывая камышовые заросли по обеим сторонам, пока наконец самые метелки растений не исчезли в глубине. Тимара взволнованно дышала рядом, с тревожной дрожью в каждом вдохе. Облака где-то в вышине, по-видимому, расступились, поскольку сквозь туман вдруг пробился солнечный луч. На несколько мгновений они очутились в мире сверкающих серебряных капель. Отраженный свет слепил глаза, и Элис едва удавалось разглядеть драконов.

– Деревья! – вдруг торжествующе затрубил Меркор. – Держите левее! Я снова вижу деревья!

Тимара пристально всматривалась в туман, пытаясь пронзить его взглядом. Она замерзла. Девушка накинула на плечи одеяло, но с тех пор, как прорезались крылья, она все время зябла. Тимара закуталась плотнее, но от этого заледеневшие отростки только теснее прижались к спине. Привыкнет ли она когда-нибудь к крыльям, начнет ли считать частью себя, а не чем-то, навязанным ей Синтарой? Вряд ли…

Когда Меркор сообщил о деревьях, Тимара вскочила на ноги. С замирающим сердцем, молча она вглядывалась в дымку вместе с остальными. Баркас сменил курс и как-то странно вздрогнул всем корпусом, на миг страшно ее перепугав. Запнувшееся сердце подпрыгнуло, подсказав ей причину: когти Смоляного ненароком оторвались от дна. Баркас развернуло.

– Делаю что могу, кэп! – прокричал Сварг, прежде чем Лефтрин его окликнул.

Раздался громкий плеск, и корабль внезапно накренился, когда мимо них к мелководью устремилась Верас. Смоляной снова нашел лапами дно и резко рванулся вперед, так поспешно, что Элис рухнула рядом с Тимарой, осевшей обратно на крышу надстройки. Женщина из Удачного не издала ни звука, только больно схватила девушку за руку, не дав ей скатиться на палубу. Спустя миг баркас уже снова двигался ровно.

Туман рассеялся, как будто его и не было вовсе. Вокруг них проявился пейзаж, настолько не похожий ни на что, виденное Тимарой прежде, что она задумалась, не перенеслись ли они чудесным образом в другой мир. Справа от них бурлила река, подбрасывая и унося прочь остатки мусора от того, что еще час назад было болотом. Журчала она громко и жизнерадостно. Слева полоса воды была у´же и быстро сокращалась, по мере того как Смоляной выгребал к берегу. Драконы торопливо преодолевали течение, вытянувшись сверкающей цепочкой.

Но вытаращилась Тимара на сам берег. Почва поднималась. Не только деревья возвышались над ними. Вздымалась сама земля, чего Тимара никогда еще не видела. Она слышала о холмах и даже горах и, ей казалось, представляла, на что они похожи. Но идея вздыбленной земли, уходящей все выше и выше, попросту не укладывалась в голове.

– Сухая земля! – выдохнула рядом с ней Элис. – Сегодня мы встанем лагерем на берегу. И разведем костер! И прогуляемся, не увязая в грязи! Ох, Тимара, видела ли ты когда-нибудь такую красоту?

– Я никогда не видела ничего более странного, – с трепетом прошептала та.

Дикий пронзительный крик заставил вздрогнуть всех, кто был на борту. Тимара посмотрела вверх. Широко раскинутые крылья Хеби вырисовывались на фоне голубого просвета между тучами. Она продолжала снижаться к баркасу.

– Сюда! Сюда! – донесся до них далекий голос Рапскаля.

– Никогда не видела ничего прекраснее, – прошептала Тимара.

– Мы почти на месте. Почти дома, – откликнулась Элис, обняв девушку.

И в ее словах никому не померещилось ничего странного.

В тот день Рапскаль с Хеби пролетали над ними не меньше шести раз, подбадривая их и донимая криками «Уже недалеко! Как жаль, что вы не можете летать!» и прочими, столь же «полезными» сведениями.

Чем дальше, тем суше становилась почва по обоим берегам. Камыши постепенно сменились папоротниками и травой, затем топкими лугами, а там и низкими, поросшими травой холмами, которые тянулись до самых отдаленных лесистых предгорий. Река сделалась шире и сильнее, питаясь притоками и ручьями, сбегавшими с окрестных возвышенностей. Молодые уроженцы Дождевых чащоб с изумлением рассматривали бескрайние просторы и холмы вдалеке, о которых они лишь слышали из старинных сказок, но никогда не видели своими глазами. Они восторженно ахали при виде скалистых утесов на горизонте и песчаных берегов, усеянных валунами. Совсем иной лес подступал теперь к воде, состоящий из невысоких лиственных деревьев с редкими вкраплениями хвойных. Следующим солнечным утром на горизонте встала гряда зубчатых гор. А к середине того же дня путники достигли окраин Кельсингры.

Лефтрин направил Смоляного к песчаному берегу. Измученный путешествием баркас наполовину выбрался из воды и лег. Драконы тоже выходили из реки, карабкались на берег и озирались так, словно не могли поверить своему счастью. Почти все отыскали себе нагретые солнцем места и улеглись отдыхать. Меркор же не стал задерживаться, а сразу полез на поросший травой склон. Сильве побежала следом, едва поспевая за своим драконом. Остальные хранители сходили с баркаса почти неохотно, неуверенно оглядывая совершенно чуждый им пейзаж. На вершине холма Меркор внезапно встал на дыбы и торжествующе протрубил. Драконы, оставшиеся на пляже внизу, подняли голову и устало ответили на его призыв. И Элис тоже смотрела, разрываясь между восторгом и страданием, на возвышающиеся развалины Кельсингры…

На другом берегу бурной реки.

– Я записываю для потомков. Как мы узнали из старых дневников и писем об основании Трехога, так и следующие поколения однажды узнают из моих записей, как была заново обретена Кельсингра. Как вы с Хеби нашли ее. Ты ведь хочешь, чтобы твои потомки об этом узнали?

У Элис была ночь и часть следующего дня, чтобы оправиться от первого разочарования. Город был совсем близко. Лефтрин, как только сможет, найдет способ отвезти ее туда. Но пока что у него хватало забот с кораблем, командой и хранителями. И у нее тоже были обязанности. Элис пришлось едва ли не силой оттаскивать Рапскаля от товарищей, но она все-таки настояла на своем.

– Все надо записать, пока твои воспоминания еще свежи. Ведь часто нам только кажется, будто бы мы все прекрасно помним – или что нечто известное нам не забудется уже никогда. Рапскаль, обещаю, я не задержу тебя надолго. Но те, кто придет за нами, будут вечно помнить о том, что ты совершил.

И теперь Элис ждала, а Рапскаль беспокойно ерзал и пытался привести в порядок мысли. Он переменился так сильно и в то же время так мало. Кожа его сделалась алой, с чешуей тонкой, словно у речной форели, а сам он, кажется, подрос. Он стал стройнее, мускулистее, и его совершенно не заботило то, что лохмотья, оставшиеся от одежды, едва прикрывают его наготу.

Рапскаль поднял голову, наблюдая за полетом Хеби. Драконица охотилась над холмами и скалами за рекой. Элис с тоской проследила за его взглядом. Все было на месте, в точности как на гобеленах, украшавших стены Зала Торговцев. Солнечные лучи золотили камни План-башни и играли на куполах величественных зданий. Как же Элис хотелось попасть туда: пройтись по широким улицам, подняться по ступеням и увидеть те удивительные вещи, которые Старшие оставили им. Лефтрин уже дюжину раз объяснял ей, что течение у другого берега слишком сильное и быстрое. Здесь Смоляной пристал без затруднений. Но там стремительная река слишком глубока, и баркас не к чему даже привязать. Они видели остатки причала, некогда выходившего в реку, но время изъело камни, а вода разметала. Смоляной не доверял надежности постройки, и Лефтрин не мог отмахнуться от тревог корабля. Он пообещал Элис, что, как только будут восстановлены древние пристани Кельсингры, корабль сможет там надежно причалить. Но пока что она была обречена с тоской взирать на Кельсингру Старших с другого берега.

– Ну, по-моему, я уже все тебе рассказал.

Рапскаль снова вскочил с места. Теперь он смотрел на подножие холма, где прогуливались остальные хранители и исследовали каменные руины города. Сотни фундаментов были рассеяны по этому берегу. Несколько строений осталось стоять, предоставляя им укрытие на ночь. Лефтрин поднялся на холм, нашел уцелевшую пастушью хижину и объявил, что она полностью им подходит. Элис охотно согласилась с капитаном. Первый раз за все время пути они смогли по-настоящему уединиться. Вечером Лефтрин развел огонь в древнем очаге и обнаружил, что тяга в трубе, когда он убрал из нее старое птичье гнездо, сделалась просто отличной. Золотистый свет залил единственную комнату домика. Они постелили себе на полу, перед огнем, и завесили одеялом проем отсутствующей двери. И Элис впервые в жизни по-настоящему ощутила себя хозяйкой крохотного дома. На следующее утро она перенесла сюда с баркаса журнал и заметки. И теперь сидела на каменном крыльце домика, озирая свои владения. Отсюда открывался прекрасный вид на излучину реки и корабль Лефтрина. И вся панорама древней Кельсингры, дразнящая и искушающая.

Элис усилием воли заставила себя сосредоточиться на текущем занятии. На исцарапанной переносной конторке лежали последние четыре листа хорошей бумаги.

– На самом деле ты ничего толком не рассказал мне, Рапскаль.

Он вздохнул, пожав узкими плечами, улыбнулся ей, и белые зубы странно сверкнули на лице, покрытом красной чешуей.

– Ладно. Вот как все было. Я разговаривал с Татсом, а он страшно на меня злился, потому что я сказал Тимаре, что не прочь проделать с ней то, чему меня научила Джерд… А почему ты не пишешь?

– Потому что… хм… это не самое важное, – ответила Элис, и в ее голосе прозвучала прежняя удачнинская чопорность, а лицо зарделось.

– А, значит, что было после. После того, как ударила волна. И меня смыло.

– Да.

– Ну, я попытался плыть, почувствовал, что Хеби где-то рядом, и позвал ее, и она меня нашла. Какое-то время мы плыли вместе. Потом мимо пронесло большую кучу дерева, просто огромную. Может, это были остатки нашего костра, не знаю. Но она врезалась в нас, и мы вроде как в ней запутались. То есть нет – я-то залез наверх, а вот Хеби запуталась. Она не тонула, но и высвободиться не могла. Поэтому я сказал ей: «Не дергайся, давай просто прокатимся на ней». И мы поплыли дальше и плыли так всю ночь, а на следующее утро поняли, что нас вынесло на середину реки и даже берегов не видно. Я подумал, что до суши нам не доплыть, поэтому решил так и сидеть на нашем плавнике, пока не покажется берег. И нам обоим пришлось несладко, потому что Хеби застряла, а течение увлекало нас все дальше и дальше. И не было ни еды, ни воды.

– И сколько это продолжалось?

– Не помню. Но явно больше двух дней.

Когти у Рапскаля были черными. Он поскреб ими подбородок, зажмурился от наслаждения и снова утихомирился.

– Но в конце концов река вынесла нас к большому заливному лугу. Должно быть, это был не тот берег, вдоль которого мы шли за Смоляным, потому что местность оказалась совершенно незнакомой. И река была не с той стороны от нас, если ты понимаешь, о чем я. Так вот, там я помог Хеби выпутаться, и мы выбрались на сушу. И у нас не осталось почти ничего, кроме трута с огнивом, потому что я всегда носил их в этом кармашке. Видишь?

– Ясно, – отозвалась Элис.

Ее перо летало по бумаге, но она все равно подняла голову, чтобы взглянуть на мешочек, который он носил на шее.

– Так что я развел костер, чтобы согреть мою драконицу, и стал ждать, вдруг его кто-нибудь заметит и найдет нас. Но никто не пришел. Зато на лугу было полным-полно еды. Там паслись такие животные, то ли козы, то ли овцы – мне о них еще отец рассказывал. Во всяком случае, не речные свиньи и не олени. Бегали они не очень быстро и поначалу вообще нас не боялись. Но на второй-третий день испугались, поскольку поняли, что Хеби нравится убивать их и есть. Вот мы и питались ими, а потом, под деревьями, нашли занятное место. Там была такая площадка, которая нагревалась, а Хеби знала, как заставить ее работать. И еще каменное здание, почти разрушенное, но в двух комнатах остались потолки, а места хватило даже для дракона. Хеби много охотилась, много ела, и я вместе с ней. Иногда мы спали на теплой площадке, иногда – в старом доме. Хеби начала расти и делаться ярче, и у нее подросли крылья, и хвост, и даже зубы! И мы продолжали заниматься с ней полетами – ну, ты знаешь, о чем я. Ты ведь часто видела, как мы упражняемся, так?

– Верно. Я часто смотрела, как ты учишь ее летать.

– Да. Так вот, крылья у нее становились больше и сильнее, и однажды она взлетела, совсем невысоко. Но на следующий день она пролетела чуть больше, потом еще больше. Правда, тогда она еще не могла летать подолгу, не целый день. Но уже достаточно долго, чтобы совсем хорошо охотиться. И моя девочка хотела тогда только охотиться, есть и спать на теплой площадке, а потом снова охотиться и спать еще, и она становилась все больше и сильнее.

Рапскаль покачал головой, снисходительно улыбаясь. Затем снова вскочил с места, с тоской оглядывая берег. Несколько хранителей и драконов с криками и смехом плескались в воде. Татс привел Фенте на берег и, похоже, оттирал песком ее чешую. Драконица так и млела от удовольствия. Элис посмотрела на непросохшие буквы. Она посыпала бумагу песком, чтобы высушить чернила, выждала миг и стряхнула его. Приготовила следующий лист.

– А потом?

Рапскаль пробежался взад-вперед, нетерпеливый, словно рвущийся с поводка пес.

– Ну, понимаешь, она ела, спала и росла. Но нам обоим стало одиноко, и однажды Хеби сказала: «Давай полетим в Кельсингру». А я спросил: «Ты сможешь ее найти?» – и она ответила, что, наверное, сможет. Тогда я спросил: «А ты сможешь лететь так далеко?» – и она ответила, что, наверное, сможет, если только приземляться на ночь и отдыхать. И не садиться на реку, потому что она точно не сумеет взлететь с воды, а после того как она в тот раз застряла, она ненавидит воду. Так что я сказал: «Ладно, тогда полетели», и мы полетели. И мы нашли Кельсингру, но тут никого не было. Я страшно расстроился, подумав, что, должно быть, все вы погибли, но Хеби сказала: «Нет, я чувствую других драконов, только они меня не слышат». Так что мы начали каждый день летать по округе, смотреть и звать. И затем однажды мы услышали, как трубят драконы, как будто начинается большая драка. И мы спустились и выяснили, что это всего лишь Синтара расшумелась. Зато мы нашли там вас и сказали идти сюда, и вот мы все здесь.

Рапскаль молчал, пока перо Элис не замерло.

– Ну что? – нетерпеливо спросил он. – Уже всё? Теперь потомки все узнают.

– Узнают, Рапскаль. И ваши с Хеби имена будут помнить многие поколения.

Похоже, ей наконец удалось поразить его. Он взглянул на Элис и заулыбался.

– Это хорошо. Просто чýдно. Хеби это понравится. Поначалу она сомневалась насчет своего имени. Может, мне стоило придумать что-нибудь длиннее, величественнее, но я никогда прежде не называл драконов, – пояснил он и дернул плечом. – Она уже привыкла. И теперь ей нравится ее имя.

– Что ж, многие отныне будут помнить Хеби как драконицу, вернувшую нам Кельсингру и ее историю, – заверила его Элис и снова поглядела на сверкающий город по ту сторону стремительно несущегося потока. – Какое же мучение – видеть ее и не иметь возможности добраться туда. Не могу дождаться того дня, когда пройдусь по этим улицам, войду в дома, увижу, что ждет нас там. Я отваживаюсь надеяться на городские хроники, свитки, может, даже библиотеку…

– На самом деле там почти ничего нет, – пожав плечами, отмел ее мечтания Рапскаль. – Почти все дерево сгнило. Там, где я спал, не было ни свитков, ни книг. Мы с Хеби пару дней там бродили. Просто пустой город.

– Ты уже был там!

Почему до сих пор ей не приходило это в голову? Ведь Рапскалю с его драконицей опасное течение нипочем. Конечно, они первым делом побывали в основной части древнего города Старших!

– Рапскаль, погоди, вернись! Присядь. Мне необходимо узнать, что вы видели.

Он обернулся, едва не извиваясь от нетерпения, отчего снова стал похож на мальчишку:

– Пожалуйста, госпожа Элис, не сейчас! Хеби поохотится, поест и поспит, а потом, когда она проснется, я попрошу ее отнести тебя туда. Тогда ты все увидишь сама, запишешь, зарисуешь и все такое. Но я так давно не виделся с друзьями и соскучился.

– Что?..

– Я слишком долго пробыл один! Мне было не с кем поговорить и…

– Нет, я не об этом! Хеби отнесет меня в Кельсингру? Она полетит туда со мной?

Рапскаль поглядел на нее, склонив голову набок:

– Ну да. Плавает она не очень хорошо, знаешь ли, поэтому придется лететь. Плавать Хеби вообще больше не любит. Даже бродить по мелководью не любит с тех пор, как мы с ней застряли на реке.

– Ну конечно же не любит! И кто может ее винить? Но… но она позволит мне полететь на ней? Я смогу полететь на драконьей спине?

– Да, она отнесет тебя в Кельсингру. И тогда ты сама все увидишь и запишешь столько, сколько захочешь. А я пока пойду вниз, к друзьям. Если ты, конечно, не возражаешь, госпожа. Ну пожалуйста!

– О, конечно, я не возражаю. Спасибо тебе, Рапскаль. Большое тебе спасибо.

– Да не за что, госпожа. Уверен, она не будет против.

Затем, будто опасаясь, что она снова задержит его, Рапскаль развернулся и побежал. Элис смотрела ему вслед, смотрела, как сверкают на солнце длинные, покрытые красной чешуей ноги. Одежда теперь смотрелась на нем нелепо: рваные штаны стали слишком коротки для ног Старшего, а потрепанная рубаха, давно лишившаяся пуговиц, хлопала на бегу. Рапскаль стремительно удалялся, что-то крича друзьям. Они обернулись, окликнули его в ответ, жестами приглашая поторопиться и подзывая к себе.

– Что ж, он изменился, – заметил Лефтрин, наблюдая, как Рапскаль несется вниз по зеленому склону холма к реке.

– Не так сильно, как кажется, – отозвалась Элис, обернувшись к нему.

Она улыбалась, не замечая, что нос у нее испачкан чернилами. Лефтрин подошел к ней, развернул к себе лицом и поцеловал, а затем попытался стереть пятнышко, но только размазал по щеке. Засмеялся и показал ей испачканные чернилами пальцы.

– Ой нет! – воскликнула Элис, достала из кармана потрепанный носовой платок и принялась вытирать лицо. – Теперь чисто?

– Почти, – ответил он, взяв ее за руку.

Какая же Элис все-таки утонченная дама – переживать из-за такой ерунды, как пятнышко чернил на лице! Лефтрину это нравилось.

– Вижу, ты прибавила к своим записям еще несколько страниц. Выудила из него полный рассказ?

– Лишь краткое изложение того, что с ним случилось и как он снова нас нашел, – улыбнулась Элис и изумленно покачала головой. – Эта молодежь так спокойно ко всему относится! Он не видит ничего из ряда вон выходящего в том, что нашел место, где пасутся одичавшие овцы или козы, близ руин, наверняка оставшихся от древнего строения Старших. Он даже не задумался, насколько важно то, что он открыл землю, сухую землю, где может пастись скот, прямо на реке Дождевых чащоб. Ты понимаешь, что это значит для Трехога или Кассарика? Можно будет выращивать мясо! Возможно, даже овец на шерсть. А он отзывается об этом как о занятном месте с «теплой площадкой» для его драконицы.

– Что ж… Согласен, это значительное открытие, но, скорее всего, мы не сможем отыскать это место снова.

– Еще как удастся, стоит только драконам начать летать, – возразила Элис и вдруг, к изумлению Лефтрина, бросилась ему на шею. – Лефтрин, ты ни за что не угадаешь, что пообещал мне Рапскаль! Он сказал, что попросит Хеби отнести меня за реку в основную часть Кельсингры и я смогу гулять по улицам сколько пожелаю!

Капитан почувствовал себя несколько уязвленным при виде такого восторга.

– Но я же сам обещал отвезти тебя туда! Просто пока у того берега нет безопасной стоянки для Смоляного. Но может, завтра он перевезет нас за середину реки, а остаток пути мы проделаем на лодке. А вечером вернется за нами. Сейчас ему негде там встать. Для багров слишком глубоко. Смоляной, конечно, умеет двигаться по мелководью против медленного течения, но в такой глубокой и быстрой реке ему придется тяжело.

– Завтра! Мы сможем уже завтра побывать там? Вместе?

Она вообще расслышала хоть слово из того, что он сказал?

– Да, милая. Конечно сможем. Только баркас не сможет причалить к тому берегу. Но в будущем, когда восстановят пристани, и это станет возможным.

Элис взглянула на последние листы бумаги, затем поднесла к свету оставшийся пузырек с чернилами:

– Ох, Лефтрин, как же глупо вышло! Всю дорогу я записывала каждую мелочь, и вот теперь, когда мы здесь, на окраине главного и почти невредимого города Старших, у меня осталась лишь пара листов бумаги и капля чернил!

Капитан с нежностью покачал головой.

– Что ж, когда вернемся в Трехог, придется купить тебе целый ящик бумаги и бочонок чернил, – посулил он и игриво выхватил из ее рук истрепанный носовой платок. – И еще, пожалуй, запас платков.

– Что? – переспросила она, и вся живость и веселье внезапно схлынули с ее лица. – Трехог? Вернемся в Трехог?

Капитан склонил голову набок:

– Ну, полагаю, нам надо будет вернуться еще до зимы, или хранителям придется разгуливать по холоду почти нагишом. И хотя мясо, рыба и свежая зелень – это прекрасно, но лично я уже начинаю тосковать даже по такому хлебу, как корабельные галеты. И по дюжине других вещей, без которых нам пришлось обходиться. – Капитан улыбнулся в предвкушении.

Элис только растерянно смотрела на него:

– Вернемся в Трехог?

– Конечно. Ты не могла не знать, что рано или поздно нам придется вернуться.

– Я, ну… нет. Я об этом не задумывалась. Мне совершенно не хотелось возвращаться ни в Трехог, ни в Удачный.

Лефтрин поглядел на ее огорченное лицо и осторожно заключил Элис в объятия:

– Элис, Элис… Ты же не думаешь, что я отпущу тебя? Да, мы вернемся в Трехог. Вернемся вместе, как и пришли сюда. Смоляной покажет тебе, на что способен, когда идет по течению, когда знает, куда идет, когда толпа бредущих драконов не задает ему темп. Мы спустимся до Кассарика, закажем там провизию. Ты отчитаешься перед тамошним Советом, а я получу заработанные деньги. Да, и еще ты расскажешь обо всем Старшей Малте.

Элис смотрела на капитана, и жизнь постепенно возвращалась к ее лицу. Глаза ее снова заблестели.

– Ну а потом мы пойдем в Трехог, возьмем груз и вернемся сюда еще до начала зимы, – продолжал свой рассказ Лефтрин. – Вернемся с одеялами, ножами, чаем и кофе, хлебом и всем-всем-всем. До сих пор я никогда не видел ни стада овец, ни яблони, но, судя по тому, что я слышал, тут им самое место. Поэтому мы закажем и это тоже, а по весне снова съездим в Трехог и заберем свой заказ. Семена, скот и всякое такое из Удачного и других мест. Погляди вокруг, Элис. Ты видишь древний город, и он, конечно, прекрасен. Но я вижу еще и то, чего никогда не было в Дождевых чащобах, – пахотную землю. Может, спустя столько поколений жители Дождевых чащоб наконец-то смогут себя прокормить, не выкапывая реликвии Старших? Мы все изменим, Элис. Все.

Они сверкали медью и серебром, лежа бок о бок на песчаном берегу. Оба отдыхали, вытянувшись и полностью расслабившись. У Седрика ныла спина и саднили руки от усилий, зато Релпда сияла, словно новенькая медная монета. Она снова начала расти, он был уверен. И шея, и хвост вытянулись и сделались изящнее, а крылья становились все сильнее. Рядом с нею крепко спал Плевок, только ребра мерно вздымались и опадали. Седрик взглянул на Хеби, выписывавшую круги в поднебесье, и тут же драконица сложила крылья, плотно прижав к телу, и нырнула вниз. На миг Седрика охватила острая зависть. Затем он посмотрел на Релпду, и зависть отступила. Всему свое время. Уже скоро солнечный свет заиграет и на раскинутых в полете медных крыльях. Ну а пока что с него довольно и того, что она крепко спит.

– Никогда не видел ничего столь прекрасного, как чистая Релпда. Ее блеск ни с чем не сравнится.

Седрик сидел на берегу. В паре шагов от него, у кромки воды, Карсон медленно выпрямился, стряхивая воду с рук. Они оба бóльшую часть дня ухаживали за драконами. На заре Карсон сходил на охоту и вернулся с оленем. Драконы были не в восторге оттого, что добычей придется делиться, но он настоял. Пока Релпда и Плевок ели, оба умудрились перепачкаться кровью с головы до пят, и тогда уже Седрик настоял на хорошем купании для обоих. Закончив работу, Карсон сбросил рубаху и пошел отмывать в реке руки.

Он подошел к Седрику, на ходу вытираясь снятой одеждой. Теперь чешуйки на его руках поблескивали серебром, а на темных волосах на груди и предплечьях сверкали капли воды. Охотник улыбался:

– Ну, вообще-то, я видал кое-что не менее прекрасное, мой медный друг.

Он швырнул рубашку наземь и присел на песок рядом с Седриком. Провел пальцем вдоль полоски чешуи на обнаженной спине юноши. Седрик вздрогнул от восторга, а Карсон обнял его и привлек к себе.

– Давай поспим, пока они тоже спят, – предложил Карсон, положив подбородок на макушку любовника. – А когда проснемся, я возьму тебя на охоту.

– Но я не умею охотиться, – признался Седрик.

– Потому я и буду тебя учить, – пояснил охотник.

Он говорил, а Седрик ощущал, как слова гулкой дрожью отдаются у него в груди.

– Звучит похоже на работу, – пожаловался он. – Грязную, кровавую работу. А что, если я не хочу этому учиться?

– Ох уж эти ленивые удачнинские мальчишки! – посетовал Карсон.

Он откинулся на нагретый песок, увлекая за собой Седрика. Одной рукой он прикрыл от солнца глаза, а свободную ладонь подложил под затылок Седрика, нежно запустив пальцы ему в волосы. Охотник вздохнул:

– Наверное, тогда придется придумать, чему еще я могу тебя научить.

Седрик вздохнул в ответ. Он перехватил руку Карсона, поднес к губам и поцеловал ладонь.

– Вот это может и сработать, – согласился он.

Тимара сидела на краю лужайки, где уже начинался береговой обрыв. Место было удивительное. У нее за спиной раскинулся слегка покатый, просторный и сухой луг, поросший высокой зеленой травой. А тут он вдруг резко обрывался, земля круто уходила вниз, и уже там начинался песчаный, каменистый берег. Прежде Тимара подобного не могла даже вообразить. Было так приятно сидеть на краю луга, болтая ногами над обрывом. Солнце согревало кожу, облегчая ноющую боль в спине. Девушка закрыла глаза и подставила лицо лучам. Тепло… Свет и тепло теперь особенно ее радовали. Она знала, что они ускоряют ее перемены. Теперь она чувствовала их так же отчетливо, как некогда ощущала режущиеся зубы. Не лишенная приятности боль. Тимара повела плечами, и ее сложенные крылья задели накинутую поверх рубаху. Сильве помогла сделать и обметать прорези в ткани, но Тимаре было неловко выставлять крылья на всеобщее обозрение. Чаще всего она прятала их под одеждой. Все вокруг, твердила она себе, знают о том, что у нее есть крылья. Порой ей казалось глупым их скрывать.

С другой стороны, думала она, все знают и о том, что у нее есть грудь, но это не значит, что можно выставлять ее напоказ. Тимара чуть улыбнулась такому сравнению. Мальчишек, похоже, крайне занимало и то и другое.

Тимара услышала шорох шагов по траве за миг до того, как он присел рядом с нею.

– Чему это ты улыбаешься?

– Да так, ничему, – отмахнулась Тимара, открыла глаза и повернулась к Татсу лицом. – Чем занимался?

– Учил Дэвви ухаживать за Кало. Ну и здоровенный у него дракон!

– А Фенте не возражает, что ты чистишь Кало?

Татс печально усмехнулся:

– Куда меньше, чем Лектер. В итоге мне пришлось отвести его в сторонку и прямо объяснить, что у него нет поводов для ревности. Я просто помогаю Дэвви с драконом. Сам Дэвви в этом смысле меня ничуть не интересует.

Тимара невольно заулыбалась в ответ. В последнее время общаться с Татсом стало чуточку проще. Ей даже казалось, что они снова стали друзьями, какими были в Трехоге. И сейчас она беззастенчиво рассматривала его, оценивая, сколько прибавилось чешуи.

– Фенте быстро тебя преображает, – заметила она.

Драконица не стала воспроизводить в хранителе собственный зеленый цвет, выбрав бронзовый с черным. Чешуйки на Татсе были мелкие, едва заметные. Фенте подвела глаза Татса черным и придала коже бронзовый оттенок. Волосы и брови она сохранила. Тимара поймала себя на том, что одобрительно кивает решению Фенте. Большинство драконов, похоже, меняли хранителей по собственному образу и подобию. Фенте же предпочла оставить Татса почти таким же, каким он был, вплоть до того, что вернула цвет бледнеющим рабским татуировкам на лице.

– Она говорит, это все тепло здешнего солнца и свет. А как насчет тебя? Синтара продолжает тебя переделывать?

– Я продолжаю меняться, – просто ответила Тимара.

Несмотря на ту стычку на реке, между ними так ничего и не решилось. Иногда это казалось ей самым удивительным из всего происходящего. Другие хранители никогда не ссорились со своими драконами. Драконы редко повышали на них голос – у них просто не было повода. Хранители понимали, что находятся под воздействием чар, но это их не беспокоило. У них с Синтарой все было иначе. Они прямо высказывали друг другу все, что думают, и Тимару это вовсе не огорчало. С той последней бурной ссоры их отношения никак не переменились. Тимара ухаживала за драконицей, приносила ей добычу, если охота оказывалась удачной. Она восхищалась красотой Синтары точно так же, как наслаждалась бы жизнью в прекрасном доме или как некогда радовалась картинам и музыке соседей по Сверчковым Домикам. Но она не путала прекрасный облик с самой драконицей.

– Ты что-то притихла, – осторожно заметил Татс.

– Просто задумалась.

– Ты в последнее время много думаешь.

– Верно. Но мне не кажется, в этом нет ничего плохого.

– Я вовсе не имел этого в виду.

– Знаю.

Он расстроенно поерзал на месте, затем вздохнул:

– Тимара, я что, разрушил все, что между нами было?

Она обернулась к нему и искренне улыбнулась:

– Нет, что ты! Конечно нет. Ты просто… ну, точнее, мы с тобой просто дошли до той точки, когда нам пришлось обсудить, что будет дальше. Вовсе не плохо, что мы до нее дошли.

– Но ведь дальше-то ничего и не было, – негромко пробурчал Татс, отвернувшись от Тимары.

Она невольно улыбнулась:

– Нет, кое-что было. Просто не то, чего ожидал ты. Я сказала «нет», и я имела в виду «нет». И до сих пор остаюсь при своем мнении, Татс. Но дело не в тебе. Дело в том, что мне самой нужно свыкнуться с тем, во что я превращаюсь, причем по одному изменению зараз.

Татс поглядел на нее. Ресницы у него были длинные и густые, как и прежде.

– Значит, это… не навсегда. Это всего лишь временное решение.

– Татс… – начала она, но осеклась, потому что рядом с ней шлепнулся на траву Рапскаль.

Тимара вздрогнула: она до сих пор еще не привыкла к тому, что он вернулся. Улыбка сама собой заиграла у нее на губах. Как же невероятно здорово, что он снова с ними! Татс тихонько вздохнул, но совершенно искренне улыбнулся другу.

– Ну давай же скорее посмотрим! – приветствовал ее Рапскаль.

– На что посмотрим?

– На твои крылья, конечно! Все уже их видели, кроме меня. Достань их, я хочу взглянуть.

– Рапскаль, они еще не… ну… они еще не выросли.

Тимара не могла придумать, что еще ему сказать. Не знала, как поточнее выразить то, что она имела в виду.

– Я пока не готова показывать их другим, – нашлась она.

Он склонил голову набок. Солнце заиграло на чешуйчатых скулах, и Тимара едва совладала с желанием потрогать его лицо пальцем. Рапскаль недоуменно пожал плечами:

– Но другие их все равно уже видели – тогда, на реке. Даже я видел, хотя и мельком, когда мы пролетали над вами. Так что будет только честно, если ты покажешь мне их сейчас, ведь все остальные уже могли посмотреть.

– Чепуха!

– Ну пожалуйста!

Тимара попыталась вспомнить, просил ли он ее о чем-нибудь прежде. Если и просил, то не так. Она не ответила, но потянулась рукой за спину, к прорезям в рубашке, и попробовала нашарить кончики крыльев.

– О, я помогу! – вызвался Рапскаль.

Не успела Тимара отказаться, как его пальцы взялись за кончики крыльев, и они одно за другим осторожно вынули их из-под рубашки. От его нежного прикосновения по спине девушки прошла внезапная дрожь, и крылья в ответ тоже затрепетали.

– О-о! – изумился Рапскаль. – Расправь их. Покажи мне узор.

Тимара покосилась на него. Лицо юноши сияло восторгом. Она застенчиво поглядела на Татса. Он смотрел на ее крылья так, словно до сих пор пытался осознать, что теперь они – часть ее.

– Я еще только учусь ими управлять, – негромко призналась Тимара.

И вдруг ей захотелось, чтобы они оба их увидели. Она закрыла глаза и сосредоточилась на том, как солнечное тепло ласкает крылья. Сильве была права, вдруг поняла Тимара. Они похожи на пальцы, растущие из спины. Пальцы, длинные пальцы на руках… она открыла глаза и посмотрела на свои руки. Плотно свела пальцы вместе, а затем, очень медленно, прислушиваясь к каждой мышце, к малейшему движению, растопырила их.

И поняла, что это сработало, когда услышала, как ахнул Рапскаль:

– Ого, какие красивые! Можно потрогать?

– Рапскаль, не надо… – начала она, но он ее не слушал.

– У Хеби поначалу были такие же. Кожица тонкая, словно пергамент, и просвечивает так, что цветов не заметно. Я хочу расправить их до конца, чтобы как следует рассмотреть.

Он сдвинулся ей за спину и взял в каждую руку по кончику крыла. Затем осторожно, как если бы она была бабочкой, полностью расправил крылья, подставив их солнечным лучам. Тимара ощутила разницу, почувствовала, как сначала их свет, а затем и жар касаются крыльев. Тепло разливалось по ним, словно вода.

– Краски прямо на глазах стали ярче, – негромко заметил Татс.

– Надо каждый день так делать, – решительно заявил Рапскаль. – И тебе следует учиться ими шевелить, чтобы укрепить и помочь им вырасти. А иначе ты никогда не взлетишь.

– Но она не сможет на них летать, – поспешно вставил Татс, словно опасаясь, что Рапскаль заденет чувства Тимары. – Я слышала, как ей об этом говорила Синтара. Драконица сказала, что Тимара должна быть благодарна за крылья как за украшение. Но они не для полетов.

Рапскаль весело рассмеялся:

– О, то же самое мне все говорили о Хеби. Не валяй дурака. Конечно она сможет летать. Просто надо пробовать каждый день. – Он подался вперед и зашептал ей на ухо: – Не волнуйся, Тимара! Я помогу тебе тренироваться каждый день, совсем как помогал Хеби. И ты полетишь.

Синтара поднялась на самую вершину холма. Отсюда можно было окинуть взглядом весь обширный покатый луг. Кельсингра. Они вернулись. Высокий шпиль План-башни и сверкающие каменные крыши города манили ее с другого берега глубокой, быстрой реки.

Чуть раньше днем Синтара наблюдала, как охотится Хеби. Красная драконица расправила крылья и почти без усилий взмыла в небо. На миг ее крылья усердно захлопали, а затем она поймала воздушный поток над рекой и поднялась. За считаные мгновения она уменьшилась до размеров вороны, а затем и охотящегося в вышине ястреба. Хеби кружила высоко над городом, а Синтара смотрела и мучительно вспоминала, на что это похоже: как ты расправляешь крылья, чтобы поймать восходящий поток теплого воздуха, и как выпускаешь из-под них ветер, чтобы заскользить вниз.

Она помнила. Она знала. Она была драконом, владычицей трех стихий, королевой земли, небес и воды. Кельсингру с колодцами сладкого серебра отделяет от нее только река. Настоящий дракон просто расправил бы крылья и полетел туда.

Синтара раскинула крылья, ощутила на них солнечное тепло, почувствовала, как поцелуи света согревают их. Она слегка пошевелила крыльями, и ее коснулся поднятый ими ветер. Драконица вспомнила, как Тимара высмеивала ее, обзывая ленивой и даже глупой. Вспомнила ранние, нелепые попытки Хеби взлететь. Какой неуклюжей казалась тогда красная, какой нескладной, когда раз за разом пробовала оторваться от земли – и терпела неудачу. В ней тогда вовсе не было гордости, ни капли достоинства.

Она услышала далекий крик, пронзительный посвист охотящегося дракона. Зоркие глаза сейчас же нашли в поднебесье Хеби, сложившую крылья и ринувшуюся на добычу. Что-то крупное, внезапно уверилась Синтара. Что-то крупное, мясистое, горячее от крови…

Она встряхнула крылья в лучах летнего солнца. Под ней расстилался широкий и зеленый склон холма. А за рекой была Кельсингра, город Старших и драконов.

Синтара пробежала с полдюжины шагов, прежде чем отважилась взмахнуть крыльями. Лапы на краткий миг оторвались от земли, а затем она обрушилась обратно. Но не упала. Широко раскинутые крылья поддержали ее, смягчив приземление.

– Синтара! – услышала она чей-то изумленный крик. – Взгляните на Синтару!

Еще одна короткая пробежка, и на этот раз она замахала крыльями размеренней и сильнее.

И, подпрыгнув, оторвалась от земли.