В 1994 году молодой уроженец города Дейтон в штате Огайо оказался в центре крупного международного скандала. Восемнадцатилетнего Майкла Фэя, который жил с матерью и отчимом в Сингапуре и учился в школе для иностранцев, обвинили в воровстве и порче имущества граждан. Вместе с другими учениками-иностранцами Фэй признал себя виновным в том, что на протяжении десяти дней отчаянно веселился, разрисовывая автомобили аэрозольными красками и закидывая их яйцами. За свои преступления Фэй получил стандартный по сингапурским меркам приговор – четыре месяца тюрьмы, штраф в 3500 сингапурских долларов и шесть ударов ротанговой палкой.

В Соединенных Штатах это известие вызвало праведный гнев и возмущение. New York Times, Washington Post и Los Angeles Times разразились статьями, осуждающими варварское, с их точки зрения, наказание: осужденного связывают в позиции на четвереньках и со всей силы бьют по ягодицам палкой, скорость движения которой может достигать больше полутора сотен километров в час. Это может привести к огромной кровопотере, разрывам тканей, обмороку и чревато длительными физическими и психологическими страданиями. В дело включились президент Клинтон и многочисленные сенаторы, пытавшиеся заставить сингапурские власти проявить милосердие к Фэю. Однако Сингапур, который гордится своей низкой преступностью и общественным порядком, стоял на своем. Официальные лица указывали, что палочные наказания помогают сохранять в стране низкий уровень преступности – в отличие от Нью-Йорка, где царит такой бардак и хаос, что «объектами актов вандализма становятся даже полицейские машины». В конце концов сингапурское правительство смягчило приговор Фэю с шести ударов до четырех. Но этот инцидент стал причиной резкого разлада и длительного охлаждения между странами, долгое время находившимися в союзнических отношениях.

Случай с Майклом Фэем наглядно продемонстрировал фундаментальный культурный конфликт: по одну сторону оказалась нация со строгими нормами и наказаниями, а по другую – более мягкая и терпимая к девиантному поведению. Этот резкий контраст в отношении к установлению правил и их соблюдению является одной из важнейших особенностей развития человеческих сообществ с доисторических времен до наших дней.

Сингапур – крохотная страна с населением около 6 миллионов человек – может похвастаться исключительной дисциплиной и общественным порядком. На самом деле он заслужил прозвище «штраф-сити» из-за огромных штрафов, которые налагаются за, казалось бы, самые мелкие правонарушения. Плевок на улице может обойтись в тысячу долларов штрафа. Человеку, пойманному на ввозе в страну жевательной резинки, грозит штраф до ста тысяч долларов и (или) тюремное заключение сроком до двух лет. С 22:30 до 7:00 нельзя употреблять алкогольные напитки в общественных местах, а в выходные это вообще полностью запрещено в многочисленных «зонах контроля над спиртным». Любого пойманного на контрабанде наркотиков может ожидать смертная казнь. За шум в общественных местах, пение неприличных песен и продажу непристойных фото полагается или тюремный срок, или штраф, или и то и другое. Даже акт мочеиспускания является объектом тщательного контроля. Забыв спустить воду в общественном туалете, вы заплатите штраф до тысячи долларов. А если в хорошем подпитии вам приспичит справить малую нужду в лифте, то знайте: некоторые сингапурские лифты оборудованы системами мочеобнаружения, которые блокируют двери и оставляют бессовестного нарушителя порядка дожидаться приезда представителей власти.

Государственное регулирование распространяется и на частную жизнь. Если вас заметят разгуливающим нагишом по собственному дому с незадернутыми занавесками, ждите штрафа. За гомосексуальные действия можно получить до двух лет тюрьмы. Сесть можно и за инакомыслие в интернете – это, в частности, произошло с шестнадцатилетним экс-актером Амосом Йи, которого приговорили к четырем неделям ареста за видео, в котором он отозвался о премьере как о «властолюбивом злоумышленнике». Государство пробует себя даже в роли свахи. В 1984 году в составе сингапурского правительства был создан Отдел социального воспитания, задачей которого является организация свиданий и разъяснительная работа среди населения относительно того, что представляет собой удачный брак.

Жесткая культура Сингапура не мешает его гражданам любить свою страну. Не всегда соглашаясь с решениями правительства, более 80 % жителей выражают ему свою поддержку.

Теперь давайте совершим перелет в Новую Зеландию – страну, в высшей степени нестрогая культура которой являет собой разительный контраст с сингапурской. В Новой Зеландии можно ездить за рулем с открытой бутылкой спиртного при условии, что уровень алкоголя в крови не превышает официально разрешенного. Новозеландское общество – одно из наиболее сексуально раскрепощенных в мире. Однополые браки легализованы, а дискриминация геев и лесбиянок с 1994 года незаконна. У новозеландских женщин самое большое число сексуальных партнеров – в среднем 20,4 на протяжении жизни против 7,3 в целом по миру. Проституция декриминализована уже давно: по уникальной «новозеландской модели» ею может заниматься любой человек старше восемнадцати, пользуясь при этом всеми трудовыми льготами и государственным медицинским страхованием. Порнография разрешена и процветает. Жители Новой Зеландии регулярно посещают портал Pornhub, на котором в 2015 году страна уступала по числу просмотров на душу населения только Соединенным Штатам, Великобритании, Канаде и Ирландии.

«Киви», как шутливо называют себя новозеландцы (по имени бескрылой нелетающей птицы), обычно моментально знакомятся друг с другом и предпочитают обходиться без формальных обращений. На улицах, в магазинах и банках можно встретить людей, разгуливающих босиком. Общественные разногласия и протесты частое явление. В новозеландских университетах получил широкое распространение обычай жечь диваны по случаю победы своей футбольной команды. А в 1970-х годах некий мужчина в костюме мага начал путешествовать по городам страны, занимаясь разного рода выкрутасами – от шаманского камлания на регбийных матчах и строительства огромного гнезда на крыше библиотеки до вылупления из скорлупы размером в человеческий рост на вернисаже в художественной галерее. От него не бегали как от ненормального. Наоборот, в 1990 году новозеландский премьер Майк Мур провозгласил его официальным чародеем страны с обязанностью «оберегать правительство, благословлять новые предприятия… радовать население и привлекать в страну туристов».

В любой культуре социальные нормы являются своего рода клеем, скрепляющим разные группы населения. Однако примеры Сингапура и Новой Зеландии со всей очевидностью свидетельствуют о том, что сила этого клея может быть очень разной. Сингапур с его многочисленными правилами и строгими наказаниями – жесткая культура. Новая Зеландия со своими либеральными законами и высокой степенью вседозволенности – свободная культура.

Путешествуя по миру, я наблюдала такие различия своими глазами – в поездах токийского метро царят тишина и практически стерильная чистота, а в громыхающих неопрятных вагонах манхэттенской подземки люди орут такое, что волосы встают дыбом.

Но это не более чем личные впечатления. Чтобы получить более объективную картину, я с помощью коллег из большого числа стран (Австралии, Гонконга, Голландии, Южной Кореи, Мексики, Норвегии, Украины, Венесуэлы и многих других) разработала и провела одно из самых масштабных исследований культурных норм. Я хотела разработать показатели, позволяющие прямо сопоставить силу социальных норм различных культур, исследовать их эволюционные корни и идентифицировать преимущества и недостатки относительно жестких и слабых норм. Изначально мы фокусировались на национальных особенностях, но постепенно перешли к всестороннему изучению различий между жесткостью и свободой – в разрезе государств, социальных классов, организаций и локальных сообществ.

Наша выборка из примерно 7 тысяч человек из 30 стран на пяти континентах охватывала широкий диапазон занятий, полов, возрастов, религий, сект и социальных классов. Опросник был переведен на двадцать с лишним языков – от арабского, испанского и китайского до эстонского, норвежского и урду. Наряду с вопросами об отношении к жизни и мировоззрении у людей интересовались, насколько они свободны или ограничены в самых разнообразных ситуациях социального взаимодействия. И главное – им предлагали дать непосредственную оценку степени жесткости норм и наказаний, существующих в их стране. Вот некоторые из вопросов, которые мы задавали:

● Насколько много в данной стране социальных норм, обязательных к соблюдению?

● Существуют ли в ней абсолютно ясные ожидания относительно поведения человека в большинстве ситуаций?

● Если поведение человека не соответствует ожиданиям окружающих, насколько сильное неодобрение это вызовет?

● Свободны ли жители данной страны в выборе своего поведения в большинстве ситуаций?

● Действительно ли поведение жителей данной страны почти всегда соответствует социальным нормам?

Результаты, опубликованные в журнале Science в 2011 году и вызвавшие интерес мировых СМИ, показали, что в основе ответов людей на наши вопросы лежит некая базовая закономерность. В некоторых случаях люди были согласны с тем, что в их стране существуют четкие всеобъемлющие социальные нормы, а их несоблюдение часто влечет наказание. Иначе говоря, их страны были жесткими. В других случаях люди соглашались, что норм в их странах не так много, они не слишком четкие, а случаи отклонения от них нередки и не обязательно наказуемы. Это были «свободные» страны.

Результаты опроса дали нам возможность сгруппировать страны по степени жесткости существующих в них норм. На основе полученных ответов мы присвоили каждой из 33 стран оценку по шкале «жесткость – свобода» (рис. 2.1). В соответствии с нашими данными, в число наиболее жестких стран попали, в частности, Пакистан, Малайзия, Индия, Сингапур, Южная Корея, Норвегия, Турция, Япония, Китай, Португалия и Германия (бывшая Восточная). Самыми свободными оказались Испания, Соединенные Штаты, Австралия, Новая Зеландия, Греция, Венесуэла, Бразилия, Нидерланды, Израиль, Венгрия, Эстония и Украина. «Жесткость – свобода» – диапазон, по краям которого располагаются экстремальные случаи, а внутри множество разных степеней.

Мы также исследовали полученные данные в разрезе региональных культур. Наибольшая жесткость характерна для народов Южной и Восточной Азии, за которыми следуют ближневосточные, североевропейские и германские. В отличие от них латиноевропейские, англоязычные и латиноамериканские культуры значительно менее жестки, а наиболее свободными культурами отличаются народы восточноевропейских и бывших коммунистических стран.

Данные также позволили судить о том, насколько свободно или скованно ощущают себя люди в более чем десятке типичных ситуаций социального взаимодействия, например в парках, ресторанах, библиотеках, банках, лифтах, автобусах, кинотеатрах, школьных классах и на вечеринках. По каждой ситуации респонденты рассказывали нам, насколько свободны в выборе поступков, существуют ли четкие правила поведения и обязаны ли они «следить за своим поведением». Кроме того, они рассказывали нам, насколько уместны или неуместны в данных ситуациях различные варианты поведения, например споры, ругань, пение, смех, плач, слушание музыки или прием пищи.

Данные четко указывали, что в жестких культурах значительно меньше приемлемых вариантов поведения. Любопытно, что даже в ситуациях, где диапазон приемлемых вариантов поведения существенно ограничен во всех культурах – например, на собеседовании при приеме на работу, занятиях в библиотеке или в учебном классе, – в более свободных он все равно шире. (Как преподаватель могу подтвердить, что в американских учебных аудиториях может царить полный дурдом – студенты приходят на занятия в пижамах, строчат сообщения в телефонах, слушают музыку в наушниках или едят. Я не замечала почти ничего подобного, читая курс лекций в Пекине.)

При этом в жестких культурах имеется больше ограничений для ситуаций, в которых их обычно меньше, – например, на прогулках в парке, на вечеринках или на городских улицах. Образно говоря, в наиболее жестких культурах люди по большей части чувствуют себя так, будто находятся в библиотеке, а в наиболее свободных они чувствуют себя как в парке, где гораздо больше возможностей вести себя как заблагорассудится.

Разумеется, большая часть наций находится где-то между этими крайностями. И это местонахождение не обязательно неизменно. Культурная ментальность глубоко укоренена, но, тем не менее, культуры могут менять свое положение в рамках диапазона «жесткость – свобода». Сложившееся соотношение может резко измениться под воздействием ряда факторов, в том числе и макиавеллианского толка. Кроме того, точно так же, как индивид может быть большую часть времени экстравертом с отдельными моментами интровертного поведения, у наций есть возможности ослаблять жесткость или зажимать свободу.

Например, в странах жесткой культуры существуют островки вседозволенности, где граждане могут сбрасывать напряжение социальных норм. Обычно свободная обстановка таких мест выглядит тщательно сконструированной. Вот, например, токийская улица Такэсита. В пределах этой узкой пешеходной торговой улочки японские требования порядка и единообразия не действуют вообще. Народ разгуливает по Такэсита в самых безумных нарядах – здесь можно встретить и персонажей аниме, и сексапильных служанок, и клонов панк-музыкантов. Толпы японской молодежи и знаменитости со всего мира (в том числе Леди Гага, Рианна, Ники Минаж и звезда кей-попа Джи-Дрэгон) стягиваются сюда, чтобы посумасбродствовать и прикупить что-нибудь нетривиальное из продающихся здесь нарядов, аксессуаров и сувениров. Кроме того, японская культура поощряет своих застегнутых на все пуговицы бизнесменов снимать стресс предписанным в этих случаях образом – выпивкой, иногда до полного беспамятства. Подпольные пространства свободы существуют даже в наиболее жестко регулируемых обществах. В условиях суровой цензуры в столице Ирана Тегеране активно развивается яркая культурная жизнь. Актом творчества является уже само по себе умение обойти строгие государственные предписания относительно политического, религиозного и сексуального содержания спектаклей, песен, литературных произведений и кинофильмов. Театральные коллективы и музыканты выступают перед огромными аудиториями, которые собираются и на заброшенных полях, и в туннелях, и в горных пещерах. Более миллиона лайков собрала страничка в Facebook «Моя тайная свобода», на которой иранские женщины публикуют свои фото без хиджаба или в иные моменты запретной для них свободы.

Аналогичным образом и в более свободных обществах есть жестко регулируемые области. Хотя на первый взгляд их выбор может показаться случайным, они тем не менее отражают важнейшие ценности граждан и регулируются во избежание их утраты. Взять, к примеру, высоко ценимое американцами право на неприкосновенность частной жизни. В этой сфере присутствуют жесткие правила: нарушителей соответствующих норм наказывают, а сами мы презираем людей, которые вторгаются в наше личное пространство, отнимают слишком много времени и являются в дом без приглашения. В Израиле, где люди терпеть не могут ограничений в поведении и прославляют нонконформистов, существуют жесткие законы относительно многодетных семей, а служба в армии остается строго обязательна для всех, кто к ней способен. Даже в Австралии, известной своим попустительским отношением к правилам поведения, люди строго придерживаются своих эгалитарных убеждений – вплоть до того, что для людей, выставляющих напоказ свое богатство или статус, имеется специальная уничижительная кличка – tall poppies.

Невзирая на то, что в любых странах существуют относительно жесткие и свободные области, они различаются между собой степенью значимости, которая придается жесткости или свободе в целом.

Подход «жесткость – свобода» дает возможность по-новому увидеть ту или иную культуру в глобальном масштабе. Например, не существует прямой зависимости между оценкой страны по шкале «жесткость – свобода» и состоянием ее экономики. Такие жесткие страны, как Сингапур и Германия, экономически успешны, но этого же нельзя сказать о жестких Пакистане и Индии. К «свободным» нациям относятся и богатые Соединенные Штаты с Австралией, и Украина с Бразилией с их относительно низкими показателями ВВП. Этот новый подход отличается и от всех предыдущих, которые использовались учеными для сравнения культур – например, характеризуя их как культуры индивидуализма или коллективизма (в культуре коллективизма первоочередное значение имеют родственные связи; культура индивидуализма делает акцент на самодостаточности индивида). В каждый из четырех квадрантов попадает множество стран: коллективистские и жесткие (Япония и Сингапур), коллективистские и свободные (Бразилия и Испания), индивидуалистские и свободные (Соединенные Штаты и Новая Зеландия) и индивидуалистские и жесткие (Австрия и Германия).

Наше кросс-культурное исследование наглядно показало, что параметр «жесткость – свобода» – один из главных в видоизменениях современных наций. Но относительная сила групповых социальных норм претерпевала изменения на протяжении тысячелетий. Хотя само содержание этих норм менялось в процессе развития человеческой цивилизации, базовый культурный шаблон «жесткое – свободное» оставался неизменным. Некоторые ранние культуры напоминают нам о строгих порядках и чинности современного Сингапура, а другие перекликаются с либерализмом Новой Зеландии.

Представьте, что вы оказались в Спарте – суровой военизированной древнегреческой культуре, существовавшей в конце V века до нашей эры, более чем за два тысячелетия до основания Сингапурского государства. Что бы вы увидели?

Вся жизнь граждан Спарты, от колыбели до могилы, была подчинена твердым и не подлежащим обсуждению правилам. Возьмем, к примеру, жизнь спартанского мальчика. В семь лет его отправляли в государственный учебный лагерь, где за пятнадцать лет из него делали отважного воина. За проявление признаков трусости его в знак позора заставляли сбрить половину бороды. Если он проявлял малодушие в настоящем бою, то вообще терял гражданство Спарты. В небоевой обстановке его стойкость к боли проверялась публичными порками.

Повседневная жизнь спартанцев также напоминала военный лагерь. Помимо соблюдения детальных диетических предписаний мужчины и женщины должны были поддерживать физическую форму регулярными упражнениями. Дородность считалась в Спарте нелепой, так что склонных к полноте изгоняли из города-государства. Мужчин и женщин, не сдавших экзамены по физподготовке (а равно холостых, незамужних и тех, кто попадался на занятиях незаконным промыслом), бойкотировали, лишали гражданства или заставляли носить специальные одежды, символизирующие общественную опалу. Строгие физические стандарты применялись в Спарте и к новорожденным: если младенец выглядел слабым или ущербным, его оставляли умирать у подножия скалы.

Спартанцы соблюдали жестко определенные правила поведения, усвоенные с детских лет. Их учили всегда выглядеть серьезными и говорить кратко. Детей наказывали за плач, разговоры в присутствии посторонних и проявления страха. Спартанцы любили смех и шутки, однако и здесь нужно было следовать строгим правилам дозволенного и недозволенного: юмор должен был быть умным, утонченным и ни в коем случае не вульгарным. Для спартанцев, считавших себя высшей расой воинов, было также важно не допустить проникновения в свою культуру чужеродных влияний. Требовалось соблюдать полное единообразие в одежде, прическах и поведении. Иностранцы не имели доступа в государство, а самим спартанцам запрещалось выезжать за его пределы.

Такой образ жизни может показаться излишне суровым, но Спарта гордилась своей культурой и ее плодами: жесткая гражданская дисциплина обеспечила ей полное военное превосходство над остальной Грецией. Легендарные спартанские воины и их преданность своему государству были объектом восторгов знаменитых древних греков и римлян – от Платона до Октавиана Августа.

Теперь переместимся на пару сотен километров – в Древние Афины, которые были военным соперником и культурным антагонистом Спарты. В отличие от спартанских строгостей нравы в Афинах были вполне либеральные и допускали регулярное обжорство с возлияниями. На афинских улицах можно было встретить самые разнообразные стили одежды, украшенной ювелирными изделиями. Обычно их покупали на оживленном местном рынке – агоре, служившей местом ничем не сдерживаемого самовыражения художников, пекарей, актеров, писателей и публичных интеллектуалов самого разнообразного толка. Здесь можно было натолкнуться на знаменитостей вроде Сократа, призывавшего афинское юношество пересмотреть устоявшийся порядок вещей и представления об окружающем мире. Или встретить Диогена Синопского – философа, жившего на агоре в брошенном глиняном сосуде в знак протеста против бессмысленного этикета, который, по его мнению, мешал людям быть самими собой. Диоген был также известен тем, что подходил к случайным прохожим с зажженной свечой и разглядывал их лица в поисках неиспорченных душ.

Возможно, из-за близости к Эгейскому морю с его оживленным торговым судоходством Афины, в отличие от более географически обособленной Спарты, испытывали влияние множества различных культур. Осваивая приходящие извне новые идеи и художественные приемы, афиняне радикально изменяли театральное искусство, гончарное ремесло и скульптуру. Каждые десять дней тысячи афинян из самых разных слоев общества собирались на оживленные политические диспуты, где высказывали часто диаметрально противоположные точки зрения на текущие события (что очень похоже на современную Новую Зеландию). Образцовый гражданин был обязан уметь живо и увлекательно излагать свои мысли в публичном выступлении. Поэтому в афинских школах развивали интеллектуальные и творческие умения учеников с упором на литературу, музыку и риторику, а не только боевые навыки. Новые идеи радикальным образом трансформировали политику и в конечном счете проложили путь к созданию первой демократии в истории западной цивилизации.

Афины были местом свободы, где постоянно появлялись, взаимопроникали и изменялись новые идеи, а инакомыслие приветствовалось. Ценившие превыше всего порядок и дисциплину спартанцы сочли бы Афины опасным сборищем жалких чудаков.

Различие «жесткость – свобода» пронизывает всю историю общественной жизни человечества. Посмотрим, как жесткость проявлялась в народности науа с начала и до середины прошлого века. В этой древней культуре, ведущей свою историю от времен великой империи ацтеков, ценятся сдержанность и дисциплина. Этнографы, жившие среди науа, писали о большом количестве законов и строгих наказаний, иногда заметно похожих на спартанские и сингапурские. Осмотрительные и сдержанные в общении науа считали, что манера поведения должна выражать самоконтроль – важное личное качество, помогавшее им справляться с трудными сельскохозяйственными задачами.

С самого раннего возраста детей науа приучали быть послушными и соблюдать порядки. В шесть лет дети уже выполняли многие семейные обязанности: заботились о младших, помогали родителям в поле и по дому и ходили на рынок. К пятнадцати годам девочки умели делать всю домашнюю работу взрослых женщин, а мальчики – ходить за плугом, сеять, жать и ухаживать за скотиной. Науа придавали огромное значение «правильному» поведению детей. Сексуальность и любопытство по отношению к функциям организма были под запретом. Родители были твердо убеждены, что распущенные дети вырастут плохими работниками и навлекут на семью позор. Чтобы избежать такой участи, детей, не оправдывающих ожидания родителей, строго наказывали – пороли, били, издевались или не давали есть и спать за провинности вроде потери вещей или выражения недовольства.

Позднее готовность человека соблюдать правила определяла его привлекательность в качестве брачного партнера. Если мать молодого человека узнавала, что его избранница считается ленивой или непослушной, то препятствовала заключению брака. На публике женщины и девушки должны были всегда быть тихими и скромными, иначе их поведение могло быть сочтено беззастенчиво игривым. Поскольку женщины обязаны были хранить девственность до вступления в брак, любое подобие сексуального влечения могло повредить их репутации и строго наказывалось родителями. От замужней женщины ждали покорности и верности. Для того чтобы ничто не могло повредить созданной семье, молодой жене настоятельно рекомендовалось отказаться от общения со своими подругами. Мужчины также прерывали общение с друзьями, чтобы исключить возможность возникновения близких отношений с их женами. К разводу относились крайне неодобрительно. Поскольку члены общины не стеснялись рассказывать о проступках других, дисциплина держалась на бесконечных сплетнях, боязни обвинения в колдовстве и, в качестве крайней меры, изгнания из общины.

Теперь сравним науа с медными эскимосами – охотниками-собирателями, в течение трех тысячелетий населявшими арктическое побережье Канады. Как и науа, они были объектом исследований этнографов в середине ХХ века. Степени их свободы позавидовали бы современные новозеландцы.

Детство медных эскимосов проходило в неорганизованной и неформальной обстановке. Методы воспитания были, мягко говоря, либеральными. Один из первопроходцев канадской антропологии Даймонд Дженнесс писал, что до достижения половой зрелости дети росли «как цветы», самостоятельно разгуливая по окрестностям, шалопайствуя с друзьями и без всякого стеснения перебивая родителей и споря с ними. Они имели полную свободу распоряжаться своим временем, в том числе и в вопросах посещения школы. Родители редко прибегали к каким-либо физическим наказаниям – шалости и проступки детей в основном игнорировались или ненадолго становились объектом насмешек.

В отличие от науа медные эскимосы отличались полной непринужденностью в вопросах секса. Связи между подростками были обычным делом, причем сексом занимались даже в родительских домах. Когда и если дело доходило до брака, он тоже был скорее неформальным: пара устраивала себе отдельное жилище, но, если совместная жизнь не складывалась, расходилась обратно по родительским домам. Допускались открытые браки, а в определенных случаях – и обмен женами, который рассматривался как способ укрепления отношений с членами других семейных кланов. У женщин и мужчин были свои домашние обязанности, но закрепленные раз и навсегда: иногда женщины отправлялись охотиться, а мужчины умели готовить и шить. По выражению антрополога-правоведа Э. Адамсона Хубела, внутри общины существовали лишь «зачатки закона»; какая-либо центральная власть, призванная разрешать конфликты между членами общины, отсутствовала. То, что людям приходилось решать спорные вопросы самостоятельно, несомненно способствовало высокому уровню насильственной смертности и кровопролития среди медных эскимосов.

Несмотря на различия во времени, месте и специфике, различия между спартанцами и афинянами и науа и эскимосами находятся в том же диапазоне, что и различия между современными обществами: одна часть этих сообществ относится к более свободным, другая – к более жестким.

В XX веке антропологи стали обращать внимание на такие особенности многих других сообществ. В 1930-х годах американский антрополог Рут Бенедикт провела различие между двумя типами культуры, которые она назвала «аполлонийской» и «дионисийской» по именам сыновей Зевса. Поскольку Аполлон олицетворял рассудок и благоразумие, в жестких «аполлонийских» культурах, например североамериканских индейцев зуни, ценятся сдержанность и порядок. А поскольку бог вина Дионис олицетворял раскрепощенность, невоздержанность и неумеренность, то и в свободных «дионисийских» культурах, например среди североамериканских равнинных индейцев, существует тенденция к буйству и расторможенности. Уже позднее, в 1960-х годах, американский антрополог финского происхождения Пертти Пелто формально применил термины «жесткое» и «свободное» в качестве категорий традиционных обществ.

Наш собственный анализ данных из архивов антропологии позволяет исторически обосновать эту древнюю модель. «Стандартная кросс-культурная модель» (The Standard Cross-Cultural Sample, SCCS) содержит информацию о 186 доиндустриальных обществах со всего мира. Это набор очень разнообразных данных, в котором в том числе присутствует информация в диапазоне от современных племен охотников-собирателей (например, къхонг-бушменов) до древних государств (например, ацтекского). В своих полевых исследованиях антропологи годами тщательно исследуют различные характеристики обществ – например, насколько строги требования к послушности и скромности детей, старается ли контролировать их поведение община и насколько сурово их наказывают за несоблюдение установленных правил. Мы установили, что сотни этих обществ рассеяны по всей шкале «жесткость – свобода». Так, высокая степень жесткости характерна для южноамериканских инка и гуахиро и центральноафриканских занде. А южноамериканские теуэльче, африканские къхонг-бушмены и канадские медные эскимосы относятся к более свободным культурам.

Наше исследование современных наций показало различия между жесткими и свободными культурами, но совершенно очевидно, что эта модель существует с древних времен. Нормы могут меняться, но их фундамент – жесткость или свобода – остается неизменным.