Глава 2
ДОРОГА К РЕВОЛЮЦИИ
Второй раунд
В июле 1766 года Георг III отправил в отставку Рокингэма, под чьим руководством был отменен Закон о гербовом сборе. Это было никак не связано с колониями. С этого момента Рокингэм и его сторонники сохраняли интерес к проблеме Америки, но они оставались не у власти.
Георга III вынудили отступить, но он попытался создать кабинет министров, в котором был бы представлен широкий диапазон взглядов, а во главе его пожелал видеть только Уильяма Питта. Будь Питт моложе и крепче здоровьем, некий шанс на примирение существовал бы, однако судьба решила иначе.
Никогда не отличавшийся крепким здоровьем, Питт стал совершенной развалиной, хоть ему еще не исполнилось и шестидесяти. Он согласился принять графский титул и стал первым графом Чатемским. Это вывело его из палаты общин, так что он оказался в гораздо более спокойной атмосфере палаты лордов. Он все больше отходил от активного руководства, а в течение нескольких лет вообще даже не появлялся в парламенте.
Герцог Графтон, сменивший его на посту премьер-министра, не обладал должными способностями, так что возглавляемый им кабинет на самом деле управлялся самым волевым из его членов. Им оказался Чарльз Тауншенд, остроумный человек с немалым ораторским даром, который проявлялся особенно ярко под влиянием спиртного. Единственное, чего ему не хватало, — это рассудительности.
Тауншенд был канцлером казначейства (это — министр финансов Великобритании), и в его обязанности входил сбор денег, которые обеспечивали бы деятельность правительства. Эта задача оставалась крайне неблагодарной, особенно в тот период, когда колонии были так горды тем, что добились отмены Закона о гербовом сборе.
Ни Тауншенду, ни остальным членам кабинета министров не пришло в голову подумать о том варианте, когда колониальные ассамблеи сами обложили бы американцев налогами. Им это показалось бы недопустимым признанием своего поражения и прецедентом, который неизбежно привел бы к полной потере британского контроля в колониях. Нет! Парламентским лидерам казалось, что Великобритания обязана сама облагать колонии налогами.
Но как это сделать?
8 мая 1767 года Тауншенд хорошенько угостился шампанским и, несколько разгоряченный, произнес речь, которая позже получила название «шампанской». В ней он сверкал и пузырился не хуже этого вина и осмеивал тех, кто находился к нему в оппозиции, а в особенности Гренвиля, который все еще не оправился от позора, связанного с принятием злополучного Закона о гербовом сборе.
Возмущенный Гренвиль заявил, что Тауншенд на словах храбрится, а сам не решается облагать американцев налогом.
Тауншенд гневно отверг это обвинение и поклялся, что начнет взимать с американцев налог, а затем приступил к осуществлению своего обещания.
Он не пошел на прямое налогообложение, а снова вернулся к косвенному налогу на американский импорт. Американцы никогда открыто не ставили под вопрос право Великобритании на контроль над торговлей и регулярно платили пошлины всякий раз, как их удавалось поймать, что случалось нечасто. В связи с этим Тауншенд решил, что достаточно просто обложить пошлиной новые товары, повысить пошлины на старые и улучшить собираемость.
К 29 июня он провел через парламент акт, по которому под пошлины попали чай, стекло, бумага и красители и который должен был вступить в силу 20 ноября 1767 года. Предстояло выпустить общие ордера на обыск, а таможенным чиновникам увеличить полномочия, чтобы прекратить контрабанду. Предполагалось, что таким образом удастся получать 40 000 фунтов в год. Часть этих денег будет направлена на то, чтобы платить колониальным губернаторам и судьям. В результате этого колониальные власти и суд стали бы подконтрольны парламенту, поскольку их доходы зависели бы не от колониальных законодательных органов, а от парламента.
Так называемые Законы Тауншенда были поистине вершиной непредусмотрительности. Их принятие без консультаций с колониями, предполагаемый способ сбора пошлины и объявленные цели — все вызывало у американцев раздражение. Если принять во внимание настроение в колониях, то эти законы стали провокацией к новым волнениям: осиное гнездо снова разворошили.
На самом деле осы еще не перестали летать, так что для того, чтобы они стали помехой, даже не требовалось дальнейшего раздражителя в виде пошлин. Хотя Закон о гербовом сборе и был отменен, Закон о постое остался в силе, и любого американца в любое время можно было обременить нежеланным гостем или гостями из числа британских военных в том случае, если генерал, командующий британскими войсками в Америке, считал нужным их к нему направить на постой.
Командующим генералом был Томас Гейдж, не отличавшийся ни тактом, ни способностями. Он приехал в Америку в 1755 году с Брэддоком, командовал авангардом при поражении у форта Дюкен (см. «Становление Северной Америки») — и сумел выжить. В дальнейшем в ходе войны он ничем не отличился и в 1763 году в ранге генерал-майора стал главнокомандующим британскими силами в Северной Америке. Именно он попросил парламент принять Закон о постое, что никак не способствовало его популярности у американцев.
Штаб-квартира Гейджа находилась в штате Нью-Йорк, и его раздражало то, что колониальные власти постоянно мешают его усилиям по размещению офицеров и рядовых в комфортабельных условиях. В ярости он потребовал, чтобы ассамблея Нью-Йорка приказала принудительно проводить в жизнь Закон о постое. Ассамблея решительно отказалась это делать — и Гейдж начал давить на губернатора, требуя распустить этот орган.
Это было сделано 10 декабря 1766 года, и позже парламент утвердил соответствующий указ. Затем была избрана новая, более консервативная ассамблея, которая разрешила постой. Единственным результатом этого стало то, что как в Нью-Йорке, так и в других местах всеобщая ненависть к военным усилилась. Слово «красномундирник» стало для американцев оскорбительным и презрительным.
Известия о Законах Тауншенда и о проблемах с ассамблеей Нью-Йорка распространились по всем колониям. Стало очевидным, что британское правительство не только не намерено сотрудничать с колониальными законодательными органами, но и намерено добиться того, чтобы эти органы существовали только с согласия парламента. Если так пойдет и дальше, то американцы скоро останутся вообще без самоуправления и станут объектом полного парламентарного деспотизма.
Ситуация как будто специально была создана для Сэмюэла Адамса, который моментально принялся бить в барабаны, требуя возобновить программу бойкота, оказавшуюся столь действенной при отмене Закона о гербовом сборе. В сентябре 1767 года, еще до того, как Законы Тауншенда вступили в силу, в Бостоне устраивались открытые митинги, на которых принимались не имеющие особой важности решения. Адамс также писал радикальным лидерам других штатов, а «Сыны свободы» начали повсюду осложнять жизнь таможенникам.
Адамс был талантливым смутьяном и умело использовал представляющиеся возможности, однако он ничего не смог бы добиться, если бы ему на руку не играли британские ошибки. Взгляды Адамса были настолько экстремистскими, что большинство американских лидеров непременно ополчились бы на него, если бы им представилась такая возможность. Ведущие американцы того времени, точно так же как и британские, симпатизировали аристократии — и были столь же тверды в своей убежденности, что правление должно оставаться в руках людей хорошего происхождения, которые также являлись бы людьми состоятельными. И они точно так же опасались того, что мы называем демократией, которая представлялась бы им «властью черни».
Если бы британцы приняли американских лидеров в качестве партнеров, то очень велика вероятность того, что между Соединенными Штатами и Великобританией и сегодня сохранилась бы политическая связь (как между Канадой и Великобританией). Именно из-за того, что Великобритания не желала уступать и упорствовала в своем жестком подходе, многие американские консерваторы оказались вынуждены объединиться с такими радикалами, как Адамс, Отис и Генри.
Примером этого был Джон Дикинсон, который был так заметен во время Конгресса гербового сбора. Он происходил из зажиточной семьи, был крупным землевладельцем, изучал юриспруденцию в Филадельфии и в Англии и был консервативным человеком с пробританским настроем. И тем не менее он не мог согласиться с тем, что Великобритания имеет право навязывать американцам законы, совершенно не сообразуясь с какими бы то ни было мнениями американцев по этому вопросу.
После принятия Законов Тауншенда Дикинсон взялся за перо и начиная со 2 декабря стал писать «Письма фермера». Всего этих писем было четырнадцать, и зимой 1767/68 года они широко публиковались в американских газетах, а затем были изданы в виде брошюры.
В «Письмах» Дикинсон заявлял о своей верности Великобритании, признавал право британцев регулировать американскую торговлю, призывал американцев не принимать участия в бурных демонстрациях и отказывался апеллировать к «естественному праву».
Тем не менее Дикинсон решительно высказался против Законов Тауншенда и прекращения работы нью-йоркской ассамблеи как лишающих американцев их прав в качестве подданных Великобритании. (То есть их лишали не их «естественных прав», а конкретных прав, оговоренных британским законодательством.) Видимо, Дикинсон желал для Америки ограниченного самоуправления — такого, какое любой американский штат сегодня имеет по отношению к центральному правительству.
Система, которую Дикинсон смутно себе представлял и которая в конце концов (но только после немалых проблем) сложилась в Соединенных Штатах, в то время была совершенно беспрецедентной. Британский парламент не в состоянии был ее себе представить. Георг III не желал никаких компромиссов, и парламентское большинство было за политику «законности и порядка». Американцам необходимо было показать, кто здесь хозяева.
Первая кровь
Самым центром антибританских настроений был Бостон. Здесь Сэмюэл Адамс разжигал истерию все сильнее и сильнее. 11 февраля 1768 года они с Джеймсом Отисом убедили ассамблею Массачусетса одобрить «Циркуляр», подготовленный этими двумя деятелями.
Язык этого обращения был достаточно умеренным, но в нем содержался призыв к коллективным действиям всех колоний в защиту своих свобод — и британцы сочли его подстрекательством к мятежу. Когда ассамблея Массачусетса отказалась его отозвать, 1 июля она оказалась распущена Хатчинсоном, чей дом сожгли во время беспорядков, вызванных Законом о гербовом сборе. В тот момент Хатчинсон исполнял обязанности губернатора колонии.
Примерно в это же время в новостях стал фигурировать Джон Хэнкок (род. в Брейнтри, Массачусетс, 12 января 1737 года). Он унаследовал крупное состояние и процветающий бизнес от дяди, умершего в 1764 году, и оказался одним из самых богатых людей Америки. Немалая часть унаследованного им богатства образовалась в результате контрабанды, так что, естественно, он был решительно против британского контроля над торговлей и от него поступала немалая часть тех денег, на которые существовала организация «Сыны свободы».
Это привлекло к Хэнкоку внимание таможенников, и 19 июня 1768 года они арестовали один из его кораблей на том основании, что на нем находились контрабандные товары. Вероятно, так оно и было, однако это все равно было неразумным шагом, ибо Хэнкок воззвал к «Сынам свободы» — и Бостон стал свидетелем настоящего мятежа. Корабль был возвращен, а таможенникам едва удалось спастись.
В ответ на это Великобритания отправила в Бостон из Галифакса два полка. Они прибыли в город 1 октября 1768 года — и между жителями Бостона и красномундирниками немедленно началась холодная война.
Хотя в Бостоне антибританские настроения и были наиболее сильны, он никоим образом не был единственным их средоточием. Бунтарские настроения присутствовали повсюду, и как бы бостонские подстрекатели ни трудились, чтобы их усилить, само чувство не было их порождением.
В Виргинии Палата свободных граждан приняла антибританские резолюции, составленные Джорджем Мейсоном (род. в графстве Фэрфакс, Виргиния, в 1725 году), плантатором, который был одним из выдающихся мыслителей-либералов того времени. Эти резолюции представил друг и сосед Мейсона, Джордж Вашингтон, самый выдающийся военный деятель Америки. Тем самым он показал, что разделяет антибританские настроения. Губернатор тут же распустил Палату свободных граждан, но она встретилась неофициально — и организовала торговый бойкот Великобритании.
А в городе Нью-Йорк страсти кипели почти так же бурно, как в Бостоне.
Наиболее радикально настроенная группа населения имела обычай воздвигать в каком-либо заметном месте города столб свободы. Там «Сыны свободы» могли собираться, высказываться, выпивать — и привлекать к себе внимание. Обычно представители британских властей делали вид, что ничего не замечают, и это действительно было мудрой политикой, поскольку, позволяя радикалам выпускать пар, они снижали революционное давление.
Тем не менее время от времени кто-нибудь из британских военных решал, что черни следует преподать урок. Например, в 1766 году британские солдаты снесли в Нью-Йорке столб свободы во время бунта, вызванного Законом о постое, и похоже было, что это принесло некоторую пользу.
19 января 1770 года кто-то из раздраженных местных командиров решил провести еще одну такую демонстрацию. Команда солдат срубила нью-йоркский столб свободы. Его распилили на части, а затем в явной провокации свалили эти куски перед штаб-квартирой «Сынов свободы».
Естественно, начался бунт — и несколько ньюйоркцев получили удары штыков. Раненых моментально превратили в мучеников, а история о том, как красномундирники пролили американскую кровь, приводила к тому, что колебавшиеся превращались в новых радикалов.
Но самый серьезный инцидент в этот период произошел в Бостоне, где конфликт между горожанами и военными был наиболее острым. «Сыны свободы» делали все, чтобы досаждать британским военным, и угрожали и не давали покоя любому бостонцу, который был замечен в дружелюбии по отношению к красномундирникам.
В результате британские военные, которые, в конце концов, находились там не по своей воле и определенно не хотели никаких неприятностей, оказались в невозможном положении. Им было строго приказано не стрелять в жителей, однако эти жители считали вполне возможным бросать в солдат камни.
5 марта 1770 года несколько праздношатающихся решили, что было бы забавно бросать снежки в одного британского солдата, стоящего на часах. Солдат пытался увертываться от снежков и позвал на помощь. К нему на выручку явился отряд из двадцати солдат с примкнутыми штыками, но к этому моменту толпа бостонцев выросла до нескольких сотен человек.
Поскольку солдатам явно было приказано не реагировать на выпады, толпа, среди которой особо отличался негр по имени Криси Аттакс, осмелела. Оскорбления и снежки сменились камнями и дубинками. Один солдат, потеряв терпение, наконец сделал выстрел. Его примеру последовали остальные. Толпа разбежалась, оставив на месте трех убитых и двух раненых. Одним из убитых был Аттакс, которого в связи с этим иногда называют первой жертвой Войны за независимость.
Сэмюэл Адамс был готов к такому повороту событий. Случившееся назвали Бостонской резней, и не соответствующие действительности рассказы о ней получили широкое распространение. Говорилось, что солдаты без причины начали стрельбу по толпам респектабельных мирных горожан, убивая их без жалости и сомнений. Гнев бостонцев из-за этой сильно приукрашенной истории был настолько сильным, что губернатор Хатчинсон, желая предотвратить гораздо более серьезное кровопролитие, вынужден был приказать британским полкам уйти из города и разместиться на островах, пока страсти не остынут.
На самом деле произошедшее не было избиением невинных, и это видно из того, что солдаты предстали перед судом и что сам Джон Адамс (в лояльности которого никто в Америке не мог усомниться) счел возможным их защищать. Он защищал их настолько успешно, а реальные факты были настолько печально известны, что с солдат сняли обвинение в умышленном убийстве. Двое были признаны виновными в неумышленном убийстве и понесли легкое наказание, но это была скорее уступка толпе, а не реальное признание истинности обвинения.
Однако не крики и не факты насилия наиболее убедительно показали парламенту, что он сам себе вредит. Это сделал бойкот. Опять, как во время Закона о гербовом сборе, британские промышленники и судовладельцы понесли серьезные убытки, когда между 1767 и 1769 годами торговля с Америкой сократилась на 40 процентов. Недовольство снова начало нарастать, и в парламент поступили петиции об отказе от новой системы пошлин.
Тауншенд уже не увидел провала своей политики. Он внезапно умер 4 сентября 1767 года, еще до того, как его законы начали действовать. Канцлером казначейства стал Фредерик, лорд Норт, который был на тот момент — и остался потом — фаворитом Георга III.
31 января 1770 года герцог Графтон подал в отставку, а Георг III выбрал в качестве премьер-министра лорда Норта. Наконец-то у короля появился премьер-министр, которому он доверял и который, несомненно, верно отражал монаршую точку зрения. Лорду Норту предстояло оставаться на этом посту в течение двенадцати лет — и по причине его некомпетентности и упрямства короля Великобритании предстояло потерять Америку.
Однако первые действия Норта были направлены на примирение. Не прошло и месяца после Бостонской резни (и без всякой связи с этим событием), как новый кабинет министров решил позволить Закону о постое истечь без продления его срока действия и отменить пошлины, назначенные Тауншендом — с одним только исключением.
Лорд Норт из осторожности сохранил пошлину на чай. Это было сделано не ради самого налогового сбора, а как способ утверждения, что в принципе британский парламент может облагать налогом колонии без их согласия. Надеялись, что с отменой почти всех пошлин колонии сочтут это победой и не станут настаивать на принципе. И тогда в будущем, видимо, в какой-то не столь сложный период, Великобритания смогла бы увеличить сборы.
В какой-то мере этот план сработал. Зажиточные американские консерваторы, которые неуютно себя чувствовали на одной стороне с «Сынами свободы», были рады расценить жест лорда Норта как приглашение к миру и согласию.
Не было такого ликования, как после отмены Закона о гербовом сборе. Он оказался всего лишь прелюдией ко второму акту, так что это могло оказаться прелюдией к третьему. Тем не менее Сэм Адамс неожиданно оказался бессильным: страсти его сограждан угасли. Бойкот закончился, колонии успокоились — и казалось, что кризис миновал.
Сэм Адамс и чай
Сэму Адамсу пришлось ждать новых инцидентов — и какое-то время казалось, что это ожидание окажется напрасным. Два года прошли совершенно спокойно: казалось, что американцы добились своих целей и теперь готовы спокойно соглашаться с британской политикой.
В начале 1772 года, например, было объявлено, что губернатору Массачусетса и судьям этой колонии будут платить из королевских фондов, что сделало их не зависимыми от местных законодательных органов, однако вне самого Массачусетса это не вызвало практически никаких откликов.
А потом произошло нечто впечатляющее.
Различные гавани Америки патрулировали небольшие военные корабли Великобритании, которые боролись с контрабандой. Естественно, они были очень непопулярны среди тех, кто занимался контрабандой, — и среди тех, кто по какой-либо причине был настроен против Британии. Один из таких кораблей, «Гаспи», справлялся со своими задачами особенно успешно, а поскольку он патрулировал залив Наррагансет в колонии Род-Айленд, то население прибрежных городков в этом районе особенно сильно его невзлюбило.
И вот ночью 9 июня 1772 года преследовавший контрабандистов «Гаспи» сел на мель на песчаной банке и оказался беспомощным.
Известие об этом быстро распространилось — и многие род-айлендцы, потрясенные такой удачей, не стали терять время. Не успела ночь закончиться, как собравшаяся толпа ворвалась на борт и, выгнав жестоко избитых моряков на берег, сожгла корабль.
Когда известие о случившемся достигло Великобритании, правительство пришло в ярость. Британский военный флот защищал саму страну и ее интересы за границей, и нельзя было допускать никакого применения силы против любого корабля военно-морского флота, пусть даже это был всего лишь небольшой таможенный кораблик.
Награда в 500 фунтов (по тем временам — огромная сумма) была назначена любому, кто назовет виновных в этом возмутительном акте, и было объявлено, что всех арестованных отправят судить в Великобританию.
Конечно, британцы были правы, подозревая, что те, кто был виновен в проступке, направленном на защиту права на контрабанду, в колониальном суде не получат сурового приговора, однако было большой ошибкой объявлять о том, что таких нарушителей будет судить британский суд.
Во-первых, это не принесло никакого результата, потому что, несмотря на объявленную награду, ни одного человека не выдали. Вместо этого угроза судом в Великобритании повсюду вызвала шум. Жители колонии легко верили в то, что ни один американец, обвиненный в государственной измене, не может рассчитывать на справедливый суд в метрополии. Обвиняемый будет далеко от дома, и вокруг него будут чужие ему люди, полные предубеждений относительно американцев.
Кто бы при этом чувствовал себя в безопасности? Многие американцы, лояльные Великобритании, тем не менее позволяли себе в худшем случае необдуманные высказывания, гневно реагируя на Закон о гербовом сборе или Законы Тауншенда. Если бы их призвали за это к ответу и отправили бы в Британию — что бы случилось тогда? И в свете этого королевские выплаты массачусетским судьям стали выглядеть попыткой превратить колониальных судей в марионетки британского правительства.
Крики о британской «тирании» стали приобретать весьма личные нотки.
Конечно же, Сэм Адамс не дремал. Он нашел человека себе по душе в лице талантливого и красноречивого врача Джозефа Уоррена, который родился в Роксберри, штат Массачусетс, 30 мая 1741 года. Уоррен привлек к себе внимание радикалов зажигательной и очень действенной речью, которую он произнес по поводу второй годовщины Бостонской резни.
2 ноября 1772 года Адамс и Уоррен включили свой пропагандистский аппарат на полную мощность. Адамс уже давно рассылал письма по всем колониям, призывая к совместным действиям, а теперь они с Уорреном образовали корреспондентские комитеты. Эти комитеты по связи занимались составлением писем и образовали пропагандистскую систему, которой предстояло помочь в объединении колоний вокруг радикалов.
В течение трех месяцев в различных городах Массачусетса было создано восемьдесят таких комитетов, и в остальных колониях начали следовать этому примеру. Например, в Виргинии Палата свободных граждан официально учредила корреспондентский комитет 12 марта 1773 года. Среди членов этого объединения, конечно же, оказался Патрик Генри. В нем также состоял Томас Джефферсон (род. в Шэдвелле, Виргиния, 20 января 1732 года) и Ричард Генри Ли (род. в Стратфорде, Виргиния, 20 января 1732 года). Джорджа Вашингтона, который был настроен против Британии, но не был радикалом, в их рядах не было.
Сэм Адамс, в распоряжении которого оказалась организация, имевшая межколониальное распространение, стал ждать следующего удобного случая. Он возник неожиданно и был связан с небольшим налогом на импортируемый чай, который был остатком Законов Тауншенда.
Налог на чай был сохранен, и Сэм Адамс, несмотря на все свои усилия, в целом не преуспел в организации сопротивления этому единственному небольшому налогу. Он не смог убедить людей в том, что им следует сражаться за принципы, когда в целом все тихо и благополучно. Если бы Великобритания на этом остановилась, все еще могло обойтись.
Однако, к несчастью, у Ост-Индской компании начались неприятности.
Ост-Индская компания была частной фирмой, созданной в 1600 году для того, чтобы конкурировать с Голландской Ост-Индской компанией в торговле с Востоком. В ходе своей изменчивой истории Ост-Индская компания достигла пика славы в тот момент, когда в середине XVIII века создала в Индии практически собственную империю.
Однако в 1773 году у Ост-Индской компании возникли финансовые проблемы в связи с чаем. Индия была крупнейшим производителем чая, и в распоряжении Ост-Индской компании находились тонны продукции, рынка сбыта для которой у них не было.
В обычных обстоятельствах Ост-Индская компания должна была бы выставить свой чай на аукцион в Великобритании, продав его за гроши британским торговцам, которые, вероятно, смогли бы где-то его продавать с прибылью.
Британское правительство, стремясь спасти компанию, предоставило ей право продавать чай непосредственно колониям и освободило от обязанности платить за чай налог. Это означало, что Ост-Индская компания могла продавать чай американцам по значительно более высокой цене, чем та, которая сложилась бы в результате аукциона, и в то же время, благодаря отмене налога, эта цена была ниже той, по которой американцы могли бы приобрести чай где-то еще. Чай в колониях был популярным напитком, так что Ост-Индская компания могла рассчитывать на то, что продаст его в достаточных количествах, чтобы получить прибыль.
Однако теперь речь пошла уже не просто о налоге на чай. Различные торговцы чаем в колониях окажутся не у дел, поскольку Ост-Индская компания будет пользоваться собственными агентами в попытке еще больше снизить потери от использования посредников. Многие контрабандисты, привозящие чай, также лишатся большей части доходов, так как даже при контрабандном ввозе им не удастся сохранить конкурентоспособность.
Помимо этого, даже те, кого это не затронуло непосредственно, сочли унизительной саму мысль о том, что американцев можно заставить отдавать деньги, которые помогут вывести из кризиса британскую компанию. Даже если сейчас это и прошло бы безболезненно, однако стало бы опасным прецедентом.
Корреспондентские комитеты Сэма Адамса тут же принялись за дело и без труда сумели поднять бурю возмущения новым положением вещей. Строились планы бойкотирования чая — и даже принятия мер против его выгрузки.
Ост-Индская компания, не подозревая об этой проблеме, отправила полмиллиона фунтов (230 тонн) чая в Филадельфию, Нью-Йорк, Чарлстон и Бостон. Как оказалось, продать не удалось ни фунта. В Чарлстоне чай выгрузили, положили в сырые подвалы, а потом не покупали и не использовали. В Филадельфии и Нью-Йорке дело не дошло даже до этого. Кораблям не разрешили разгрузиться, так что им пришлось вернуться в Великобританию с грузом чая в трюмах.
И, как и следовало ожидать, в Бостоне положение оказалось наихудшим. Там корабли с чаем не смогли разгрузиться, но отказались уплыть. Они остались в гавани — отчасти потому, что два сына и племянник губернатора Хатчинсона были назначены агентами Ост-Индской компании и могли получить немалые деньги, если бы чай удалось разгрузить.
Три недели корабли оставались в бостонской гавани, а губернатор Хатчинсон пытался добиться, чтобы колония заплатила налог и приняла груз. А потом Сэм Адамс перешел к решительным действиям.
16 декабря 1773 года группа «Сынов свободы», переодевшись в костюмы индейцев-могавков, забралась на корабли и сбросила в воду 342 ящика с чаем. Больше ничего на борту кораблей повреждено не было. Это событие получило название «Бостонское чаепитие».
Бостон в осаде
Наконец-то Сэм Адамс попал в яблочко. Уже десять лет он тратил все свое время на попытки спровоцировать британское правительство на какие-либо действия, которые оттолкнули бы американцев настолько сильно, что конфликт стал бы неизбежным. До этих пор британцы ни разу не переходили за критическую черту — но в данном случае они это сделали.
Уничтожение ящиков с чаем привело короля и его сторонников в бешеную ярость. Для них это стало последней каплей. Они решили, что колония Массачусетс и в особенности город Бостон являются центром всех проблем последнего десятилетия (и в большой степени они в этом были правы).
Им показалось, что пришла пора прибегнуть к жестким мерам в отношении этого непокорного города, раздавить его и преподать ему хороший урок. Как только Бостон покорится и поймет, кто тут хозяин, с остальными колониями проблем не будет. По крайней мере, так рассуждали сторонники короля.
И вот 7 марта 1774 года парламент собрался для того, чтобы рассмотреть положение дел в колониях. Под давлением разгневанного короля Георга был принят целый ряд постановлений, направленных на то, чтобы усмирить Бостон и принудить его к повиновению. Уильям Питт и Эдмунд Берк были против этих репрессивных законов, но парламентский каток безжалостно смял всю оппозицию.
Первым из так называемых репрессивных законов стал Закон о Бостонском порте, принятый 31 марта и вступивший в силу 1 июня 1774 года. Он сводился к полному закрытию порта Бостона до того момента, пока Ост-Индской компании не будет выплачена компенсация за уничтоженный чай. Разрешалось приходить или уходить только тем кораблям, которые везли припасы для британской армии или жизненно необходимые продукты и топливо, каковые грузы должны были получать разрешение от таможенников. Всем остальным надо было пользоваться портом Салема. Это было явно направлено на то, чтобы разрушить экономику Бостона, которая почти целиком основывалась на морской торговле, и с помощью голода привести город к повиновению.
Закон о правительстве Массачусетса, который должен был вступить в силу 1 августа 1774 года, практически уничтожал все самоуправление колонии. Все те лица, которые ранее избирались, теперь должны были назначаться губернатором, а самого губернатора назначал король. Даже городские собрания нельзя было устраивать без разрешения губернатора. Более того, губернатором больше не остался бы Томас Хатчинсон, который, несмотря на весь свой консерватизм, был хотя бы американцем и гражданским лицом.
Вместо него управлять Массачусетсом должен был генерал Гейдж, британский военный, — и 13 мая 1774 года он перенес свою штаб-квартиру из Нью-Йорка в Бостон. Вместо двух британских полков в Массачусетсе стало пять, а в Бостонскую гавань вошла эскадра британских кораблей. 20 мая была аннулирована конституционная хартия Массачусетса, так что стало ясно: репрессивные законы превратили колонию в территорию, оккупированную военными.
А для того чтобы умерить сопротивление, был принят Закон о беспристрастном отправлении правосудия, который гласил, что судебные слушания по обвинению в измене будут проводиться в Великобритании всякий раз, когда будет сочтено небезопасным устраивать их в Массачусетсе.
Сэм Адамс сам ничего удачнее придумать не смог бы. Репрессивные законы мгновенно сделали то, чего ему не удалось добиться за десять лет. Благодаря им Массачусетс для всех колоний стал коллективным героем и мучеником.
Массачусетс, а также Бостон и тем паче Сэм Адамс никогда не пользовались особой популярностью в колониях. В религии Массачусетса ощущались самодовольство и склонность к нетерпимости, массачусетские торговцы и купцы отличались жадностью и недобросовестностью, массачусетские политики были склонны к насильственным мерам — и все это не нравилось респектабельным лицам, определяющим общественное мнение других колоний.
Немало влиятельных американцев считали, что в конфликтах последнего десятилетия бостонцы виноваты больше, чем британцы, и что если бы бостонцы прекратили свои провокации и успокоились, с британцами можно было бы нормально ладить.
Репрессивные законы радикально изменили это положение дел. Меры, принятые в ответ на Бостонское чаепитие, оказались настолько чрезмерными, что Бостон из хамоватого надоеды моментально превратился в поверженного мученика. Законы, которые британцы назвали репрессивными, по всей Америке назывались «Гнусными законами».
А британское правительство, словно из злонамеренной глупости, продолжало принимать новые законы, которые должны были вызвать гнев уже и в других колониях. 2 июня 1774 года был возобновлен Закон о постое, который распространялся не только на Массачусетс (что уже было бы достаточно плохо), а на все колонии.
Кроме того, решением, которое не имело никакого отношения к репрессивным законам, 22 июня Великобритания постановила, что пришло время реорганизовать управление Квебеком — канадской провинцией, захваченной британцами пятнадцатью годами ранее и по-прежнему населенной преимущественно французами-католиками.
Британский парламент ввел в Квебеке централизованное управление. Квебекские французы были привычны к такому удаленному и деспотичному правлению, но британские колонисты в других местах сочли это опасным прецедентом для них самих. В отношении католицизма была объявлена полная терпимость — и ему даже предоставили привычные католикам преимущества над другими вероисповеданиями, что американские протестанты сочли отвратительным.
И наконец, что было хуже всего, границы провинции Квебек были передвинуты в южном направлении до реки Огайо. Таким положение дел было в дни правления французов, а кровавая война с французами и индейцами велась с 1754 по 1763 год именно для того, чтобы вытеснить французов из этих мест. А теперь британцы снова отдавали эти территории французам!
Положение дел усугублялось тем, что некоторые колонии в рамках своих прежних хартий заявили свои права на эти земли. Именно так часть территорий взяли себе Массачусетс и Коннектикут.
Британское правительство, раздавив Массачусетс, могло теперь отмахнуться от притязаний Новой Англии, но права на эти территории предъявляла также и Виргиния. Именно ее интерес к этим землям привел к началу войны с французами и индейцами (читайте «Становление Северной Америки), и теперь она не желала от них отказываться. Квебекский акт во влиятельной колонии Виргиния вызвал даже более сильное возмущение, чем все те меры, которые британское правительство приняло в отношении Массачусетса.
Тем временем Сэм Адамс трудился не менее усердно, чем британский парламент. Он настолько эффективно овладел общественным мнением в Массачусетсе, что генерал Гейдж мог контролировать только ту землю, на которой находились его войска. За пределами Бостона Массачусетс был практически мятежной колонией, которая управлялась самостоятельно, вопреки всем парламентским постановлениям.
Корреспондентский комитет Адамса рассылал письма во все уголки других колоний, призывая к объединенным действиям и открытой демонстрации поддержки Массачусетса.
Эти демонстрации начались. Дары в виде денег и продовольствия начали стекаться в Бостон отовсюду, и, оказавшись во главе колониальной коалиции, Бостон стал еще непримиримее.
Объединение колоний против репрессивных законов было столь явным, что показалось естественным созвать собрание делегатов ого всех колоний, как это было сделано в дни Закона о гербовом сборе. Первый шаг в этом направлении был сделан Виргинией.
24 мая 1774 года, когда пришло известие о том, что билль о Бостонском порте стал законом, виргинская палата свободных граждан по инициативе Патрика Генри тут же денонсировала этот закон, объявив, что в результате него произведен «враждебный захват» Массачусетса. День 1 июня, в который Закон о Бостонском порту вступал в силу, был объявлен днем молитвы.
Губернатор Виргинии — им был Джон Марри, четвертый граф Данмор, — тут же распустил палату, запретил ее собрания и отправил ее членов по домам. Однако перед отъездом радикальные члены палаты дали своим комитетам указание проконсультироваться с другими колониями относительно возможности межколониального собрания.
Конечно же, Сэм Адамс тут же за это ухватился — и такое собрание было созвано. Чтобы обозначить тот факт, что на нем были представлены колонии со всей Северной Америки, его назвали громко — Континентальный конгресс. В исторических трудах его обычно именуют Первым континентальным конгрессом.
Двенадцать из тринадцати колоний (исключением стала Джорджия) прислали своих делегатов, и 5 сентября 1774 года в Филадельфии собралось пятьдесят шесть человек. Пейтон Рэндолф из Виргинии (род. предположительно в 1721 году) был избран президентом конгресса — и с той самой поры термины «президент» и «конгресс» присутствуют в американской политике.
На Первом континентальном конгрессе присутствовало множество выдающихся людей. Некоторые из них были радикалами — такие, как Джон Адамс и Сэм Адамс из Массачусетса и Патрик Генри, Томас Джефферсон и Ричард Генри Ли из Виргинии. Однако на нем были представлены и консерваторы, такие, как Джозеф Галлоуэй из Пенсильвании (род. в Уэст-Ривер, Мэриленд, предположительно в 1731 году) и Джеймс Дуэйн из Нью-Йорка (род. в 1733 году).
Радикалы и консерваторы сразу же размежевались. Патрик Генри хотел, чтобы все колонии голосовали пропорционально своему населению. Это отдавало бы преимущество Массачусетсу и Виргинии: обе колонии были хорошо населенными и радикально настроенными. Однако меньшие колонии настаивали на одном голосе на колонию, вне зависимости от численности ее населения. Чтобы конгресс не прекратил работу, радикалы пошли на уступку.
Затем встал вопрос о том, что следует предпринять в отношении репрессивных законов. Галлоуэй из Пенсильвании ратовал за умеренный курс и добивался примирения с Великобританией. Он предложил создать нечто вроде американского парламента, чтобы законы в отношении колоний одобрялись и американским, и британским парламентами.
Тем временем в Массачусетсе, в округе Саффолк (в который входил и город Бостон), работал Джозеф Уоррен. Он подготовил документ, который затем получил название Саффолкских резолюций. В них репрессивные законы объявлялись неконституционными, вследствие чего жители Массачусетса не обязаны были им подчиняться. Население Массачусетса призывали создать собственную администрацию, собирать собственные налоги и к тому же вооружиться, создав гражданскую армию — милицию. И, наконец, колонии снова должны были объявить бойкот всей торговле с Великобританией.
Саффолкские резолюции были приняты на собрании массачусетских радикалов, после чего их вручили Полю Ревиру (род. в Бостоне 1 января 1735 года), умелому ювелиру, который принимал участие в Бостонском чаепитии и был всецело за радикальные действия.
Со всей возможной скоростью Ревир с копией резолюции преодолел расстояние около 500 километров, разделявшее Бостон и Филадельфию. Делегаты от Массачусетса тут же начали навязывать Саффолкские резолюции конгрессу.
Первый континентальный конгресс одобрил Саффолкские резолюции 17 сентября 1774 года, а затем, 28 сентября, отверг предложения Галлоуэя с результатом голосования всего 6 к 5. Галлоуэй сердито указал на то, что, по его мнению, такое сочетание решений равнозначно объявлению войны Великобритании.
Наконец, конгресс завершился составлением петиции, которая 26 октября была отправлена королю Георгу. Еще одна петиция была адресована народу Великобритании. Парламенту не отправили ничего, демонстрируя, что в колониях по-прежнему считают, будто короля каким-то образом вводят в заблуждения плохие советчики и что он отреагирует положительно, если с ним удастся связаться в обход парламента.
В петиции обличались все несправедливые действия в отношении колоний, начиная с 1763 года, и предлагалось считать, что все колонисты обладают всеми теми разнообразными естественными правами, которые имеют англичане. С другой стороны, конгресс не пытался отрицать нрава парламента регулировать американскую торговлю.
Конгресс также начал организацию американского бойкота в отношении британских товаров, чтобы сделать свою петицию более весомой. После этого он прекратил свою работу 26 октября, но не окончательно. Второй континентальный конгресс должен был собраться 10 мая 1775 года, если к этому сроку американские претензии не будут удовлетворены.
В целом мнение Галлоуэя относительно того, что акты Первого континентального конгресса равнозначны объявлению войны Великобритании, было правильным — по крайней мере в Массачусетсе.
Генерал Гейдж именно так их истолковал — но он уже некоторое время ожидал наихудшего. 1 сентября 1774 года, еще до начала работы Первого континентального конгресса, он предпринимал все меры к тому, чтобы конфисковать запасы пороха, которые американцы могли приготовить для того, чтобы пустить в ход позднее. Он отправил солдат в Кембридж и Чарльзтаун, два города, отделенные от Бостона рекой, и захватил там порох и пушки. Множество вооруженных колонистов собрались в Кембридже, но никто не осмелился стрелять в британских солдат.
В те дни Бостон располагался на полуострове, который соединялся с сушей узким перешейком. (С той поры реки по обеим сторонам были частично засыпаны, так что сейчас «центр Бостона» соединен с окраинами города широкой полосой земли.) Генерал Гейдж начал укреплять этот узкий перешеек, и стало ясно, что он готовится к осаде.
Что до колонистов, то они создали собственное правительство, которое возглавил Джон Хэнкок, и, в соответствии и Саффолкскими резолюциями, начали формировать милицию. Особые отряды милиции должны были быть готовы начинать действия в ту же минуту, как будет получен сигнал, и их члены назывались минитменами.
К концу 1774 года обе стороны были явно готовы к открытым военным действиям. Достаточно было одной искры — нескольких выстрелов, — чтобы эти военные действия начались.
