…Мелина. Он слышал, как она спорит с Майком, и знал, что речь идет о нем. Позднее его вырвал из сна звук запускаемого двигателя мотороллера. Симон быстро оделся и вышел из дому. Он должен поговорить с Мелиной.

Возможно, есть другое решение? Может, им не обязательно переезжать, они могли остаться здесь? Здесь, с ним. Жили бы маленькой дружной семьей. Дружной и счастливой. Наверняка Мелина могла получить образование и здесь, в Фаленберге. Майк тоже нашел бы для себя занятие по душе. Ей не обязательно изучать в институте психологию. Психологи говорят много глупостей, а им кажется, будто они вещают истину в последней инстанции. Это Симон знал точно.

В последнее время он имел дело со многими психологами и психиатрами. Все они, включая доктора Форстнера, изображают из себя всезнаек, которым кажется, будто они способны объяснить в жизни все. Такие, как доктор Грюнберг, живут в своем иллюзорном мире, подгоняя под него реальность. Сумасшедшие!

Выбежав из дома, он понял, что нагнать Мелину ему будет трудно. Красный огонек ее мотороллера быстро удалялся в направлении Фаленберга. В страшной спешке он схватил маунтинбайк и погнался за ней. Скорее всего, ему ее не догнать, но нужно хотя бы попытаться! Он должен спасти свое будущее! Как безумный, Симон мчался сквозь ночь. Его не остановил даже разразившийся ураган с дождем и обламывающим ветки деревьев ветром.

Мальчик уже было подумал, что Мелина ускользнула от него, как вдруг заметил красные сигнальные огни. Симон понял, почему Мелина вынуждена была остановиться, – огромная ветка перегородила дорогу. А Мелине силенок бы не хватило, чтобы, перетащив мотороллер через канаву, снова выкатить его на дорогу. Она попыталась оттащить ветку, но и ту девушке не удалось сдвинуть с места.

Когда Симон подошел и предложил ей помощь, Мелина изумилась. Она сняла шлем и посмотрела на него так, будто желала воочию убедиться, что это на самом деле он, Симон.

– Ты как здесь оказался? Почему ты не дома? Разве ты не знаешь, как опасно ездить в грозу?

Тогда он объяснил ей, почему бросился вслед за ней в эту грозовую ночь. Он хотел объяснить, что Мелина не должна уезжать и что они с Майком должны остаться здесь. Здесь, с ним. Потому что Майк нужен ему. А если ей так уж важно перебраться в Гейдельберг, пусть едет одна.

– Послушай, – сказала Мелина, – а ты часом не сбрендил? Тебе не приходило в голову, что другие люди тоже имеют право на свою собственную жизнь? Майк не в ответе за тебя только потому, что он твой брат. То, что у тебя свои особые проблемы, еще не означает, что и ты сам – нечто особое. Ты обязан уважать других, а не предъявлять им претензии и выдвигать требования.

Она бросила ему в лицо еще пару резких фраз, и Симон понял, что уговорить ее не удастся. Она спит и видит этот Гейдельберг. Она хочет получить высшее образование и начать новую жизнь. Она. Она. Она. Везде и всюду только она! А Майк ее послушается. Брат в нее втюрился и сделает все, что она захочет. Пока есть на свете Мелина, Майк – единственный, кто остался у Симона, – потерян.

– А теперь проваливай! – крикнула Мелина сквозь шум ветра. – Быстро домой!

Домой. В этот момент у него больше не было дома. Внезапно внутри Симона что-то взорвалось. Будто в голове выключили свет. Полная темень и пустота. Ни мыслей, ни чувств – ничего.

Когда он снова пришел в себя, он лежал в канаве, весь перемазанный в грязи. Симон сбросил мерзкую жабу, что ползла по его футболке. Футболка была вся в крови. Но это была не его кровь. Когда он выкарабкивался из канавы, то вдруг заметил, что держит что-то в руках. Это была цепочка с красным сердечком. Символ неувядающей любви Майка. Мелине она больше не нужна. Девушка лежала неподалеку, в нескольких метрах от канавы. А рядом с ней толстый сук грушевого дерева, которым Симон избил ее.

Вверху по дороге проехала машина. Из-за грозы водитель снизил темп. Симон затаился и подождал, пока автомобиль минует его. Это был черный автомобиль. Рихард Хеннинг ездил на черной машине. Большой внедорожник, как нельзя лучше подходивший личности своего хозяина. Заместителя директора школы Симон не выносил. Как бы дружески и по-отечески внимательно ни старался Хеннинг с ним обходиться, он оставался для Симона лишь тюремным надзирателем, – а в этой тюрьме Симону суждено было стать изгоем.

Симон был уверен, что этот Хеннинг способен на все. И сознание Симона Штроде быстро переформатировало реальность, выставив события в совершенно ином свете.