«В ад! Туда, где тебе место!» Казалось, эти полные ненависти слова отскакивают от кафельных плиток в ванной комнате Майка, где Симон приходил в себя. Он старался не прислушиваться к голосам в голове. Держась рукой за стояк, он отвернул кран и сунул голову под струю воды.

Пришлось потерпеть некоторое время, но холодная вода сняла шок. Симон держал голову под водой, пока не свело холодом затылок. Только тогда Симон оперся о край ванны и взглянул на себя в зеркало. На него смотрело пепельно-бледное лицо с мешками под глазами и покрасневшими веками. Он снова столкнулся с ужасом – и печалью, необъяснимой, глубокой печалью. Что пошло не так? Почему его фантазии приобретают такие отвратительные черты? Когда это наконец закончится? Хватит и того, что он лишился родителей столь ужасным образом. Почему его до сих пор мучают эти жуткие видения? «Это твое чувство вины, – как в свое время сказал доктор Форстнер, и сейчас эти слова всплыли в памяти. – Потому что ты выжил, а твои родители – нет».

– Неужели это никогда не кончится? – шепнул Симон отражению в зеркале.

Но бледный худой подросток с глубоко запавшими грустными глазами не знал ответа. Взгляд Симона наткнулся на туалетную полочку рядом с зеркалом, где лежали бритвенные принадлежности Майка. Яркий безжалостный свет верхней лампы высветил бритву, и Симон почувствовал, как шрамы на запястьях снова зачесались. «Нельзя об этом думать», – снова услышал он в своем мозгу голос Каро. Ему казалось, будто она смотрит ему через плечо. Хотелось бы, чтобы так и было сейчас.

– Может, мне позвонить доктору Форстнеру? – прошептал он самому себе. – Попроситься к нему на прием?

Мысль эта сама по себе была не такая уж и плохая, но в данный момент неосуществимая. Симон вспомнил, что психиатр все еще в отпуске. Когда они прощались, доктор Форстнер предупредил его об этом. Симон мог обратиться к кому-то из его коллег. Доктору Грюнбергу Симон не хотел звонить под дулом пистолета. Тот снова упрячет его в клинику и начнет пичкать медикаментами. Это единственное, что доктор Грюнберг мог рекомендовать членам «Почетного клуба чокнутых».

Симон живо представил себе, как шепелявый психиатр в толстенных очках говорит: «Возьми свои таблетки и успокойся. Все будет хорошо!» При этом «все» звучало как «вшо». В какой-то момент Симон даже поверил, что «вшо будет хорошо», и послушно глотал пилюли, которые ему трижды в день приносили на подносе в маленьких белых пакетиках. Но разве это помогло? Нет. Иначе бы он сейчас спокойно сел в машину и не видел бы этих адских тварей, жаждущих утащить его с собой.

Снова закружилась голова, и он вынужден был присесть на крышку унитаза. Уперев локти в колени, мальчик бессильно уронил голову в ладони. Ему хотелось плакать. Хоть чуть-чуть, хоть несколько слезинок, чтобы избавиться от раздиравшего душу напряжения.

Кто-то постучал в дверь ванной комнаты.

– Как ты там? – Это был Майк. – Тебе что-нибудь нужно?

– Все о, кей, – ответил Симон. Его голос звучал ломко и глухо. – Сейчас выйду.

– Хорошо. Мелина заварила тебе чай. Мы в гостиной. Затем шаги брата удалились, и в ванной снова воцарилась тишина. Слышалось только воркование голубей, сидевших у распахнутого окошка на крыше. Симону казалось, что птицы над ним смеются: «Трусишка! Трусишка! Неудачник!» Это заставило его вспомнить о Ронни.

«Поглядите только на этого трусливого зайца! – В голосе его врага слышалась насмешка. – Он даже не может сесть в машину, притворщик! Иди сюда, и я выбью эти сумасшедшие мысли у тебя из башки!» Симон растер щеки и даже дал себе пару легких оплеух. Было больно, но все же Симону стало чуточку легче. И очень кстати, потому что Майк наверняка ругал себя за происшедшее. Ведь это он уговорил Симона сесть в машину. Увидев брата в таком состоянии, Майк себе этого не простит. А вот этого Симону очень не хотелось.

Майк здорово придумал – на него столь радикальный метод лечения в свое время вон как подействовал. Избавил его от водобоязни. Но у Симона все было по-другому. Атака на донимавшие его страхи ни к чему не привела, напротив, ему стало еще хуже. Чокнутый он, вот кто!

Когда Симон убедился, что щеки раскраснелись от пощечин, он решил встать. Пришлось ухватиться за край ванны, чтобы не свалиться, и он едва не опрокинул сушилку для белья, но вовремя подхватил ее и поставил на место. Потом поднял с пола носки Майка и трусики Мелины и снова повесил их на сушилку. Но что-то вдруг заставило его приглядеться к предмету женского туалета. «Странно, – подумал он, – такие трусики я уже где-то видел».

Какое-то время он не мог ничего сообразить, но потом вспомнил, что точно такие же трусики нашла Каро в заброшенной гостинице. Такие же, самые простые черные трусики. Симон разглядел ярлычок, на котором стояли буквы «H&M». Ничего удивительного – это была недорогая одежда массового производства. У многих в шифоньерах полным-полно этой дешевой дребедени, не у одной же Мелины. И у самого Симона трусы тоже были из этого же магазина. Да и мама часто делала там покупки. «На белье можно всегда сэкономить, особенно для мальчиков, – повторяла она. – Важно, что носишь поверх».

То, что Мелина носит такие же трусики, какие нашла Каро в отеле, ровно ничего не значило. А даже если и носит, Симону сейчас было не до этого. Его терзали совсем другие заботы.