Книга: Толстой, Беккет, Флобер и другие. 23 очерка о мировой литературе
Назад: Пять
Дальше: Семь

Шесть

В неопубликованном письме, процитированном его биографом Питером Александром, Мёрри описывает свой поэтический труд как «квазижреческую работу», выполняемую в подражание Христу («Это Его жизнь, какую я могу прожить собственными усилиями»). В этом отношении Мёрри возвращается к Джерарду Мэнли Хопкинзу, которому многим обязан.
Пол Кейн, написавший лучшее исследование австралийской поэзии, отслеживает точку зрения Мёрри на поэзию и религию вплоть до Рудольфа Отто (1869–1937), чью книгу «Das Heilige» (1917), чье название переводится как «Священное», Мёрри читал в студенческие годы, а за Отто – к философу Якобу Фридриху Фризу (1773–1843), сформулировавшему представление о способности человека к Ahndung (догадке, предчувствию), которая позволяет ему направлять познание божественного. Именно в ключе этой неортодоксальной ветви кантианской философии следует, по Кейну, подходить к тому, как Мёрри видит поэтическое призвание.
Во множестве важных стихотворений с начала 1980-х Мёрри исследует состояние ума (или духа), в котором поэт соприкасается с божественным. Ключевые понятия – благодать и невозмутимость, абстракции, которым его стихи пробуют придать плоть. Стихотворение «Беспристрастность» – которое по самому своему тону есть образец уравновешенности – завершается предложением нам, читателям: если мы находим состояние беспристрастности таким же трудным для постижения через рациональный ум, как трудно достичь его усилием воли, мы, возможно, сочтем, что
…естественнее смотреть на птиц среди
          улицы, на их жизнь,
что жадна, стеснена, отважна
          и благоразумна,
как любая на этих кирпичных деревьями
          испещренных миль поселения,
наблюдать непрестанную есть-нет
благодать, что внимает почти любому
          движенью их,
та самая благодать, недвижимая
          в силуэтах деревьев
и сложная в нас самих и других
пешеходах: мы видим, она неделима
и едва ль по желанию. Что она осеняет нас
          из несоразмерного,
что мы иногда уловляем, из схваченного
          в одной точке
(умы птичьи и наши так нарочито
          зрительны):
поле все целиком есть передний план
          и в равной же мере задний,
как полотно равенства. Беспредельно
          подробное,
как Божье внимание. Где ничто
          не уменьшено перспективой.

 

Не следует нам теряться, говорит Мёрри, из-за неуловимого, мерцающего свойства «есть-нет» у нашего соприкосновения с нуминозным. Скорее, нужно учиться ждать беспристрастности – как поэтам или как верующим – для следующей вспышки благодати. Поэтическое прозрение и откровение по своей природе «переменны, / словно действия этих птиц – хохлатого голубя, попугая-розеллы, – / что летают, смыкая крылья, бия ими и вновь смыкая».
Назад: Пять
Дальше: Семь