Как давным-давно объяснял нам Хью Кеннер в своем очерке «Картезианский кентавр», Сэмюэл Беккет – философский дуалист. Точнее, Беккет пишет так, словно считает, что мы состоим из тела и ума, что мы суть тело и ум. Еще точнее, он пишет так, словно считает, что связь между умом и телом таинственна или во всяком случае не объяснена. В то же время Беккет – то есть ум Беккета – находит это дуалистическое описание самости нелепым. Такое расщепленное отношение – в значительной мере источник Беккетова комизма.

Исходя из этого типового описания, Беккет считает, что мы устроены дуально, что наше двойственное устройство есть fons et origo нашей бесприютности в мире. Он также считает, что ничего поделать, чтобы изменить это устройство, мы не можем, – тем более философским погружением в себя. Сама эта попытка придает нам нелепости.

Но в чем же эта нелепость на деле состоит: в том, что мы суть два разных вида сущности, тело и ум, связанные воедино, или же вера, что мы два разных вида сущности, связанные воедино? Что именно порождает Беккетов смех и Беккетовы слезы, которые по временам и не различишь: удел человеческий или же философский дуализм в отношении этого удела?

Беккет – философ-сатирик вновь и вновь разносит дуалистический подход в пух и прах. Дуалистическое изложение возникает, и Беккет сопротивляется ему снова и снова. Отчего же ему так трудно уйти от этой борьбы? Зачем он держится за это расщепленное отношение к расщепленной дуальной самости? Почему не находит он пристанища в са́мой привлекательной альтернативе – в философском монизме?