Глава 18
Олимпиада. Снова город, февраль и снова день рождения. Примерно об этом я подумала, когда наша орава высыпалась из вагона. Дашка, Люба, Грин и еще куча ребят из района под руководством моей мамы.
Костик ждал меня на перроне. Подошел, улыбнулся, взял за руку и… не понравился. Вроде в нем всё было то же самое: одежда, лицо, кожа, волосы, но вдруг бросились в глаза большой утиный нос и некрасивая линия рта. Я расстроилась, опустила взгляд, чтобы не подать вида, Дашка с Любой завидовали, меня встречали, но почему-то это уже не радовало.
Общежитие. Костик следовал за мной, мы долго стояли в коридоре, ожидая заселения, молчали, как появился Громов. Я удивилась, здесь не было никого, с кем бы он близко общался. Громов проследовал мимо, подошел к Грину. В лагере я не замечала такой уж сильной между ними дружбы. Какое-то время болтал, потом повернулся и увидел Костика.
— Что ты здесь делаешь? — Громов реально удивился.
Костик вместо ответа изобразил на лице что-то наподобие «отстань», Громов посмотрел на меня и понял, что с Костиком мы вместе. Реакции не последовало.
Странно, ещё несколько дней назад, да и почти каждую ночь в течение месяца, я видела Громова во сне, как он ухаживал, как рьяно искал контакт со мной. Сны были настолько навязчивы! Теперь же видела их полное несоответствие реальности! Громову нет до меня дела! Я поняла, что устала. От запутанности, от навязчивых мыслей, странных видений, какой-то внутренней неразберихи и полной невозможности избавиться от всего этого.
Заселились. Нам с девчонками на троих досталась одна комната. Люба, Дашка тут же забежали, Костик направился за ними, а мама задержала меня в коридоре:
— Ты поедешь сейчас со мной к Саше?
Я подумала.
— Нет.
Даже если бы не было Костика, что мне там делать?
— Ему что-нибудь передать?
Еще раз подумала.
— Ничего.
Мама ушла, девчонки вскоре вышли, мы с Костиком остались наедине.
— Ты меня любишь? — сел он на корточки передо мной и попытался заглянуть в глаза, гладил мои колени.
— Люблю, — ответила и… наврала.
— Я тебя тоже… — Костик сказал это печально, задумался и посмотрел в окно.
Я посмотрела тоже. Фонарь, снег и слегка розовый свет. Стало как-то невыносимо тоскливо.
— Сними шубу? — попросил Костик.
— Зачем? — ответила ему. — Холодно.
Костик молчал.
— Ладно, — сказала. — Расстегну.
Стянула с себя шарф, слегка распахнула шубу, в комнате было холодно, никак не могла нагреться. Костик взял меня за руки и слегка потянул.
— Иди ко мне!
— Нет, лучше ты ко мне! — я решила откинуть мысли и просто наслаждаться моментом, отчего увлекла его на кровать. Волосы Костика свесились надо мной, я улыбнулась, глядя на них, а он, глядя на меня, радостно тоже.
Мы целовались, перекатывались на кровати, и я удивлялась своей изобретательности в ласках, но так же понимала, они лишь от того, что мне скучно. Жутко скучно и хочется сбежать, а некуда.
— Я люблю тебя, — произнес Костик восторженно, когда, прислонив к стене, я как-то особенно страстно его поцеловала. Захотелось рассмеяться. Я ни на секунду не поверила Костику, но сдержалась, улыбнулась…
На следующее утро я была жутко злая. В столовой, где завтракали участники олимпиад, мама раздавала задания нашей группе, что-то выясняла, командовала и тем самым еще больше раздражала. Когда же обратилась ко мне, я не выдержала, вскипела, ответила что-то грубо и рванула что есть духу из столовой и тут же врезалась в Геру, чуть не сбив его с ног.
От неожиданности я посмотрела ему в глаза, и реакция удивила меня саму: я сощурилась и почти вслух произнесла: «Ненавижу!», — а затем взглядом словно оттолкнула его: «Не стой у меня на пути!» Гера отшатнулся в сторону, я пронеслась дальше.
Я совсем не ожидала его увидеть, скорее всего, он приехал на олимпиаду по физике, как и Грин.
Всех участников собрали в актовом зале. Я села у прохода и, когда Гера появился, вжалась в кресло, чтобы он не заметил. Он же, как специально, видимо, заметив, прошел и занял место в моем же ряду, только с другой стороны прохода.
Что ты меня преследуешь? Рассердилась на него.
Я была уверена, что Гера сделал это назло, желая помозолить глаза и продемонстрировать, как хорошо без меня обходится. Когда объявили русский и участников вызвали на сцену, Гера начал подпрыгивать, сидя в кресле, пытаясь кого-то на сцене разглядеть.
Что ты выделываешься? И что ты демонстрируешь? Мысленно спрашивала его, наблюдая, как тот вытягивает шею, приподнимается на локтях, соскальзывает и снова пытается кого-то высмотреть. Что? Кто-то тебя интересует больше меня? Это песня уже достала!
И тут дошло, что он МНОЙ интересуется и МЕНЯ выглядывает. Гера не знал, что я приехала на информатику, и искал среди участников по русскому, а я сидела рядом и наблюдала за ним… Та упертость, с которой он пытался меня найти, вдруг поразила, я еще сильнее вжалась в кресло, не понимая, ЗАЧЕМ?
Ведь все давно кончено.
На областной по информатике я оказалась единственной девушкой. Наконец-то попав туда, куда стремилась, я увидела, что происходящее здесь абсолютно неинтересно. Чуть порешала, понабирала код и выдала заранее неверное решение, чтобы остальные три с половиной часа спокойно думать, о чем хочется. Я думала о Гере.
Это странно, процеловавшись весь вечер с Костиком, наутро его совсем не помнить, даже об этом не думать, а вспоминать один день в лагере, где-то в конце смены.
Мы сидели с Герой за столиком в летнем кафе с кучей винограда, который купили на рынке, и ждали отряд, чтобы вернуться в лагерь. Через три дня смена заканчивалась, и очень хотелось сказать ему, что я уеду. После окончания школы уеду очень далеко и скорее навсегда.
Я уеду, Гера… Крутилось на языке, но вслух произнести не получалось. Мы все уедем. Слишком хорошо представляла его ответ и дальнейший диалог. Нет, не сейчас. Потом, после школы. Уезжай. Гера бы только пожал плечами.
Ветки плюща спускались откуда-то с потолка и нависали прямо над столиком, теплый ветер покачивал их, солнце проникало сквозь и освещало все пятнами. Было настолько хорошо и уютно, что никакого «потом», казалось, не будет. Только здесь, только сейчас, только этот плющ и это солнце.
— Кто твои родители? — почему-то решила спросить у Геры.
— Мать врач, — ответил он. — Отец военный.
Я нахмурилась:
— В смысле, военный?
— Полковник.
Напряглась. Затем посмотрела на Геру, будто видела впервые. Перед глазами возник дядя Саша с его респектабельностью, и казалось, вот-вот найду в Гере те черты, которых раньше не замечала.
— Он на пенсии? — показалось мне важным уточнить.
— Нет, работает.
— А если бы не работал, должен быть на пенсии? — я упорствовала, стараясь найти точки соприкосновения.
— Он работает по контракту, — Гера отвечал радостно, не видя подвоха, ему льстило, что я интересуюсь. — А так, да, должен быть на пенсии.
Я сделала вид, что все понятно, но едва поборола в себе резкое желание вскочить и убежать как можно дальше. Я смотрела на дорогу, и она манила каким-то выходом, а так же невозможностью по ней пойти. Всю меня трясло, и откуда-то изнутри поднималась злость и ненависть.
Нихрена я не тебе не скажу! В итоге решила насчет Геры. Я пропаду, а ты не будешь знать, куда. И не будешь знать, где. И ты будешь! Будешь! Всю жизнь будешь искать меня! Понимаешь? Всю жизнь меня будешь помнить!
Потом мы шли вдвоем до лагеря, смеялись, оказались на заливе, Гера обнял меня, и мы стояли, глядя на горизонт. Мне хотелось сделать ему больно, потому что, казалось, что в его объятиях уже нет той страсти, как раньше.
— Везет же мне на сыновей полковников, — сказала я вслух и рассмеялась, Гера рассмеялся тоже, немного неестественно, но спокойно.
В тот момент я считала, что мы из одного теста. Мы — воины. В шлемах и латах. Очень сильные и умные. Слишком умные, чтобы верить, что счастье существует.
— Время вышло! — объявил кто-то из молодых преподавателей. — Заканчиваем.
Проверяя мою работу на компьютере (я сидела рядом), они сначала с интересом вникали в код, потом засомневались, сказали «так-так» и в итоге рассмеялись:
— Это же наоборот!
Ой! Да ладно! Съехидничала про себя. Будто я не знала!
Они принялись объяснять мне мою ошибку, да еще тоном, чтобы мотала на ус. Но это говорил один, а второй молодой преподаватель молчал, а потом вдруг предложил первому:
— А давай за это больше баллов поставим! — видимо, я когда-то уже успела ему понравиться.
— Это неправильно! — ответил первый.
— Давай! Это же самое оригинальное решение! — настаивал второй, но лишних баллов мне все же не дали.
Был день моего рождения, исполнялось семнадцать лет. Вечером в общежитие пришел Костик:
— Отвернись и закрой глаза, — сказала он и затем что-то надел мне на шею. — Нравится?
Я посмотрела. Это был кулон.
— Твой камень, — объяснил Костик.
Я справилась с разочарованием и нарисовала на лице что-то наподобие радости.
— Нравится, — поцеловала Костика, пока тот не заметил.
Потом прибежала Галя, вытащила меня в коридор.
— Я только на секундочку, спешу-спешу-спешу! С днем рождения! Прикольная у тебя штучка!
— Это Костик подарил.
Галя усмехнулась:
— Ты их коллекционируешь?
Я взглянула на нее и задумалась, в лагере кулон дарил Гера.
Затем, еще через какое-то время, ворвались в комнату Грин и Громов, прибежали Дашка, Люба. Все они собирались праздновать мой день рождения.
— Сейчас твоя мама принесет торт! — сказала Дашка, а Громов переспросил:
— Мама?
— Мама, — подтвердил Грин, и, пока рассказывал, что мама руководитель группы по олимпиаде в нашем районе, я смотрела в окно и ничего не чувствовала.
Мама появилась с тортом на пороге, и Громов уставился на нее, а когда она ушла, то нарочито халявно, нагло и отвратительно начал жрать торт. Он прикладывал все усилия, чтобы проявить больше грубости, сказать больше гадости и поменьше того, что могло мне понравиться. Он защищался.
— Вы там постарайтесь! — говорил Громов тосты об олимпиаде. — Займите первые! Кто из наших может? Грин, точно!
— Еще Галя, — добавила Люба. — Она по химии хороша.
— А ты по какому? — Громов спросил у Любы
— Тоже по химии.
— А еще кто? Ну, она по-русскому… — он махнул в мою сторону.
— Я по информатике.
— ПО ЧЕМУ? — Громову пришлось снова удивиться и снова на меня уставиться, но на этот раз он быстрее собрался с силами и сказал. — А, ты ничего не займешь…
Я почувствовала укол, но так же заметила, что прежнего желания побеждать во что бы то ни стало слова Громова не вызвали.
Костик на минуту вышел, Громов спросил у Грина:
— А на физике Джо был?
— Был, — нехотя ответил Грин и глазами показал в мою сторону.
— Да ей пофиг до Джо! — ответил Громов с такой уверенностью, что и сама готова была поверить.
Но тогда, к чему эти воспоминания?
Все ушли, мы остались с Костиком наедине. Слушали музыку по радио, целовались, валялись на кровати. В один момент после того, как долго смотрел мне в глаза, Костик сказал:
— Я в тебя влюбляюсь все больше и больше… — он выглядел как пьяный. — В твоих глазах можно утонуть…
Я мягко улыбнулась, но подумала, как это банально и совершенно мне неинтересно:
В моих глазах нельзя утонуть, это твердое тело, причем гораздо меньшее по объему утопляемого объекта.
Костик лежал на спине, открытый и зачарованный, и мне показалось, что вот он идеальный момент, когда можно легко проникнуть куда-то вглубь, в душу, и привязать к себе, как делала это с Сашей, а потом с Герой. Но… пожалела.
Еще мы танцевали, и я клала голову Костику на плечо, чтобы тот не замечал моего выражения лица и того, что все мне безразлично.
На второй день олимпиады преподаватели проверяли мое задание, и на их лицах играла ухмылка «что она выдаст на этот раз?». Но ухмылка в скором времени сменилась недоумением, потом серьезностью и, наконец, вопросом, обращенным то ли ко мне, то ли друг к другу:
— Но это же правильно? А задача сложнее…
Так что, может, первого места я не заняла, но на вручении удостоилась книги с благодарственным письмом: «За самое оригинальное решение задачи номер один!» Книга была странная и вовсе не по информатике: «Жизнь и творчество. Густав Климт». Я подумала, что однозначно постарался один из преподавателей. Книги в качестве приза мне не полагалось.
На вокзале, когда мы собирались ехать обратно, мама была очень зла. Грина привели железнодорожники, собираясь сдать его в милицию за то, что тот пописал на пути. Железнодорожники были очень разъярены.
Грин сам сделать это не мог, его подначивал Громов.
— Что вы пили? — допытывалась у Грина мама.
— Пиво! — отвечал Грин, но еле стоял на ногах.
— Какое пиво!!!
Громов и здесь постарался. Грин занял первое место по физике, разве не повод отметить?
Мы сидели с Костиком, он смотрел на меня, не отрываясь, взгляд грустный, а я смотрела в зал.
— Ты любишь меня? — спрашивал Костик.
— Люблю.
— Я напишу тебе.
— Напиши.
— Все, собираемся! На поезд! — скомандовала мама.
— Так еще не объявили посадку! — и тут влез Громов.
Мама отмахнулась от него и снова всем скомандовала:
— Так, все встали и пошли!
Да, Громов! Это тебе не Владимир Николаевич! Тут разговор короткий. Усмехнулась про себя.
Грина почти затаскивали.
— Он хороший мальчик! — убеждала мама милицию. — Первое место в области занял!
Вроде как-то уговорила.
— Ляг и спи! — указала ему на полку. — И чтоб ни звука!
Костик целовал меня на прощание, еще долго не отпускал руку, стоял у окна.
Господи, ну, когда же мы тронемся! Я еле выдерживала. Потом махал мне след, немножко пробежался. Со вздохом облегчения я забралась на верхнюю полку, напротив уже спящего Грина, и уставилась в окно, хотя там из-за темноты ничего не было видно.
Люба пришла и остановилась в проходе. С прошлого года она была в Грина влюблена, но он не особо, как она ни старалась, обращал на нее внимание. Теперь она стояла, разглядывала его, жалкого и пьяного, морально избитого моей мамой и свернувшегося калачиком, с видом, что в эту самую секунду происходит развенчание ее мечты и падение надежды.
Переигрываешь. Я посмотрела на Любу и снова отвернулась к окну, Люба с таким видом могла стоять еще минут десять.
По дороге Грина вырвало, рвота с запахом крепкого алкоголя полилась прямо на стол. Мама растолкала его, притащила ему тряпку, заставила убирать. Я не смотрела. Грин и без того не простит себе подобного позора, а, следовательно, больше не будет ни с кем разговаривать. Я смотрела в окно… и где-то там в белом снеге и синей темноте находились на все ответы.
Ночью приснился Саша. Мама говорила, он расстроился, когда не увидел меня. Тетя Тоня объясняла это тем, что Саша поругался с девушкой, но мама однозначно была убеждена, что не только из-за этого.
— Он вышел на кухню, — рассказывала она. — Такой крутой, вальяжный, респектабельный. Копия отца. А потом сидел как обычный пацан, только печальный. «Что ей передать?» — я похвасталась, что ты приехала на информатику, хотя русский выиграла тоже. Саша ответил: «Удачи». И потом весь вечер ходил каким-то серым.
Во сне я была у него. И не только у него! Вместе с ним! Мы ночевали в одной кровати. Не знаю, как мы оба поместились, но одной рукой он обнимал меня за талию, и мы лежали так долго-долго. Конечно, Саша изображал, что по чистой случайности положил на меня руку. Я желала, чтобы он меня поцеловал, но он не решался, а я не осмеливалась.
Странно, но проснувшись, я еще чувствовала тепло, как будто была с ним на самом деле.
