Глава 9

– Сходим в бар? Выпьем вина, поедим панини? – предлагает Том, заглядывая ко мне в кабинет.

Том почти всю неделю провел в суде, и мы толком не виделись.

– Ой, не знаю… – Я смотрю на длинный перечень электронных писем, которые ждут ответа.

Неделя была длинная. Понедельничная разборка затянулась – Леонард замучил расспросами о деле Макмиллана. Иногда я по-прежнему чувствую себя подчиненной, а не равноправным партнером. Впрочем, бунтовать я не стала. С Леонардом лучше не спорить. Однажды я совершила такую ошибку, причем еще до того, как начала на него работать. Произошло это в университете, я тогда забросила учебу ради поисков Элис. Леонард сперва помог, но потом стал категоричен – успеваемость страдать не должна.

– Да ладно, перерыв тебе не помешает, – уговаривает Том. – Наоборот, поможет. Сбежишь из конторы на часик, проветришь голову. Можем просто купить по бутерброду и посидеть в парке. Я похвастаюсь, как размазал по стенке адвоката защиты. – Он натирает воображаемую медаль на лацкане пиджака.

Моя оборона слабеет. Погода сегодня хорошая. Неизвестно, когда в следующий раз удастся посидеть в парке, ведь скоро зима.

– Ладно, уговорил. – Я беру сумочку. – Пойдем в парк.

Том выводит меня из кабинета, чуть подталкивая в спину, между лопатками.

– Если включим режим невидимки, то сумеем прошмыгнуть мимо Леонарда, – шепчет Том.

Я сдерживаю смех. Мы словно школьники, прогуливающие уроки.

Покупаем кофе и панини с бри и беконом. В парке сегодня спокойнее, чем в выходные, и мы с Томом садимся на скамейку у фонтана. Белый каменный резервуар недавно начистили, синий плиточный пол вымыли.

С деревьев уже облетают листья – коричневые, желтые, красные; корабликами плавают в воде. В центре фонтана – некое подобие русалки с рыбой, из рыбьего рта бежит вода. Когда мы приехали сюда семьей, Люк назвал статую уродством. По мне, не так уж она и плоха, но я ведь не художник.

– Поздравляю с победой в суде, – говорю Тому.

– Спасибо. Были у меня опасения, что свидетельница не расколется, но я прознал о ее неблагонадежности и красиво разыграл карту. Стоило присяжным услышать о том, что раньше дамочка лжесвидетельствовала в суде, и дело выиграно.

– Хорошо, что мне не придется выступать в суде против тебя. Леонард, конечно, доволен?

– Еще бы. Хотя он, ясное дело, приписал все заслуги себе – мол, всему я научился у него.

– Очень похоже на Леонарда, – киваю я. – Ну а как ты провел выходные? Лотти была у тебя?

– Нет, Лотти приедет в эти выходные. А прошлые я провел тихо-спокойно. – Том откидывается на спинку скамьи и вытягивает вдоль нее руку. – А ты? Как ваши дела с Элис?

Я знала, что Том спросит; отчасти для этого он и пригласил меня на обед.

– Хорошо. Все хорошо.

– И только? «Все хорошо», и точка?

– Это правда, – пожимаю плечами. – Она очень милая. Мама на седьмом небе. Люк и девочки тоже ладят с новой родственницей. Не знаю, что еще рассказывать.

– Ты, похоже, не в восторге. Я-то думал, ты будешь светиться от счастья. – Том легонько дергает меня за волосы, собранные в высокий хвост. – Выкладывай, Клэр. Я тебя хорошо знаю. Что не так с Элис?

Я откидываю голову назад, Тому на руку, зажмуриваюсь. Мне до сих пор трудно объяснить свои чувства к сестре. Открываю глаза, вижу участливую улыбку Тома.

– Ладно, – вздыхаю я. – Честно говоря, я сама не понимаю, что чувствую. Нет, неправда. – Я сажусь ровно. – Все очень запутанно. У меня много разных чувств, но главное… Только не смей никому рассказывать.

Я выжидательно смотрю на Тома: мол, обещай. Он покорно салютует двумя пальцами – знак бойскаутов.

– Главное – разочарование. Я ждала восторга, а его нет. Я какая-то выдохшаяся. Даже хуже, всем недовольная. Но почему? Ведь должно быть по-другому!

– Ты много лет шла к нынешнему дню. Испытывала то воодушевление и восторг, то огорчение и печаль, раз за разом мирилась с тем, что ты никогда не найдешь Элис. – Том прав. Я чувствовала все это, и не только это. – И вдруг свершилось, ты ее отыскала. Точнее, она тебя. Прежние чувства исчезли, и что же у тебя осталось? Любовь? Едва ли. Ты любишь ту малышку Элис, которая живет у тебя в памяти, а сейчас перед тобой настоящая, взрослая Элис. Два совершенно разных человека. Ты сама толком не понимаешь, что чувствуешь. Эйфория от первого письма Элис давно прошла. У сказки получился счастливый конец. И теперь тебя ждет долгая, изнурительная работа – ты должна построить отношения с нуля. Полюбить человека, которого ты не знаешь.

– Поразительно, – говорю я. – Ты рассуждаешь, как большой знаток людских душ.

– Я и есть знаток. – Том вновь шутливо дергает меня за волосы.

– Я думала, ждала даже, что сразу почувствую родственную связь с Элис. Такую сильную, что ей не помешают даже двадцать лет разлуки. А в реальности все совсем не так романтично, как в кино или книгах. В реальности все трудно и натужно.

Я смотрю в землю. Не хочу признаваться в своих переживаниях и в то же время хочу поведать о них Тому. Кажется, он понимает мои терзания. Ладно, расскажу. Тому можно.

– Ты сочтешь меня чокнутой, но в прошлые выходные… – Я нерешительно умолкаю.

– В прошлые выходные?.. – подсказывает Том.

– В прошлые выходные меня даже посещали гадкие мысли насчет Элис, а ведь она только к нам приехала! Нет, не так. Не мысли – чувства.

– Какие именно?

Я уже жалею, что затронула эту тему, но Том не отстанет.

– Ревность. Совсем крошечная, но все же ревность. Я приревновала маму – она сдувает с Элис пылинки. К примеру, та захотела на завтрак арахисовую пасту с конфитюром. Я предложила варенье, но оно, видите ли, не подошло, и мама тут же послала Люка в Интернет на поиски того, чего желает Элис. Еще я приревновала к ней Люка. В воскресенье она пошла с ним на i360 и на выходе вцепилась в Люка, как в свою собственность. А когда Ханна отказалась взять Элис за руку, знаешь, что я ощутила? Легкий триумф. Сказать по правде, я тогда едва удержалась, чтобы не хлопнуть Ханну по пятерне и не завопить в духе американских болельщиц: «Давай, Ханна, давай!»

– Небывалый случай, – смеется Том. – И зовется это действительно ревностью.

– Знаю! Что со мной такое?

– Ты ведь доверяешь Люку? – переходит Том на серьезный тон.

– Конечно, доверяю, – без колебаний говорю я. – Люк меня любит. Я это знаю. Он ни разу не давал мне повода усомниться в его честности.

– Да, вот только бывает, что мужчинам постарше льстит интерес молоденьких девиц. – Том допивает кофе. – И мужчины начинают посматривать по сторонам. Я вел немало подобных бракоразводных дел.

– Люк со мной так не поступит, тут и обсуждать нечего.

– Насколько я помню, тему затронула ты. Ладно, тебе лучше знать своего мужа. Кто я такой, чтобы высказывать о нем предположения? Мы с тобой, наверное, домысливаем то, чего нет. У адвокатов подобное не редкость. – Том забирает у меня обертку от панини, сминает вместе со своей и бросает в урну. – Все будет хорошо. С тобой все будет хорошо, Клэр. Прояви к себе снисхождение. И к Элис тоже. – Он встает. – Пойдем, не то Леонард сейчас полицию на уши поднимет, отправит на наши поиски.

Я догоняю Тома и бреду с ним рядом через парк.

– Я просто устала, наверное. Морально. Ничего, восстановлюсь. Это у меня такая бурная реакция, через край. – Я выбрасываю пустой стаканчик в урну по дороге. – Ладно, ну а когда ты приедешь знакомиться с Элис?

Том кривится.

– Не знаю. А надо?

– Конечно. Приезжай в субботу, с Лотти. Ханна ей обрадуется; девочки поиграют в саду. Ты просто обязан познакомиться с Элис. Я тебе о ней все уши прожужжала, втянула в ее поиски. Леонард приедет.

– Я подумаю.

– Никаких «подумаю», – возражаю я. – Ты не помешаешь, ничего подобного. Я хочу, чтобы ты приехал. Правда, хочу. Пожалуйста.

Мне почему-то вдруг очень важно познакомить Тома с Элис.

– Хорошо, – без особого энтузиазма соглашается Том. – Приеду.

– Отлично. Не подведи меня.

– Разве я тебя когда-нибудь подводил?

В тот вечер по дороге домой я принимаю решение: хватит тревожиться. Мне нужно вновь ощутить восторг, который я испытала после первого письма Элис. Наверняка мое беспокойство вызвано не только ее возвращением, но и напряжением из-за дела Макмиллана.

Телефон пищит, на экране выскакивает напоминание. Черт! Сегодня собрание школьного правления. Я о нем напрочь забыла. Не пойти нельзя. Я вхожу в комитет, который добивается расширения дороги и новых ограничений автомобильной стоянки, – чтобы дети безопасно добирались в школу.

Я смотрю на часы. Ехать домой смысла нет. Лучше прямиком в школу. Она расположена в соседней деревне, но сейчас села расстраиваются так быстро, что наша деревушка Литтл-Дрей и соседний Бадлингтон уже почти слились. Два населенных пункта разделяет лишь стометровая полоса «ничейной» дороги. Два года назад начальную школу в Литтл-Дрей закрыли, и дети стали посещать школу Бадлингтона, что сказалось на его инфраструктуре. Значительно возрос поток транспорта через деревню утром и в обед, когда начинаются и заканчиваются уроки. Дважды в день в Бадлингтон врываются десятки джипов и минивэнов, напоминающих стаи скворцов. Машины прибывают скопом и совершают одни и те же негласные синхронные маневры: выстраиваются в очередь перед крошечным разворотным кольцом возле школы, высаживают детей или забирают их – и отъезжают. Жители, обитающие рядом со школой, мягко говоря, не очень рады такому соседству.

Я со вздохом заворачиваю на школьную стоянку и мысленно готовлюсь к заседанию правления. Но сначала пишу короткое сообщение Люку.

Прости, встреча шк. правления. Приеду, как только освобожусь. Целую.

Ответ приходит сразу, как только я выбираюсь из машины.

Хорошо, малыш. До встречи. И грустный смайлик.

Если бы я имела склонность к молитвам, я бы сейчас быстро вознесла благодарность за столь понимающего мужа и за то, что он не усугубляет мое и без того сильное чувство вины. Еще один учебный год, и я смогу выйти из правления. Я попала в него случайно – решила оказать школе услугу в виде бесплатной юридической консультации, но сама не заметила, как увязла в школьных делах.

На стоянке встречаю свою подругу, Пиппу Стент.

– Привет! Как жизнь? – окликаю я, и дальше мы идем вместе.

– Неплохо. Куча дел, как всегда. Почему эти заседания вечно выпадают на самый загруженный день недели, когда Баз в отъезде, а маму отвлекает от бабушкиных обязанностей очередной ухажер?

– Да уж. Как там любовные похождения твоей мамы?

– Не спрашивай, – кривится Пиппа. – На сайтах знакомств пора устанавливать возрастное ограничение, честное слово. Старички – самые озабоченные, точно тебе говорю. Сама я, конечно, на таких сайтах не бывала, но ты понимаешь. Мама превратилась в подростка! – Мы обе смеемся. – Я чуть не забыла о сегодняшнем заседании, представь.

– Я тоже, – каюсь я. – У нас дома сейчас все с ног на голову.

– О, точно. Как ваша гостья? То есть твоя сестра, прости.

Я отмахиваюсь от извинений.

– Хорошо. Да, хорошо.

Пиппа застывает перед входом.

– Ну, прозвучало убедительно, – с подозрением оглядывает она меня.

Я колеблюсь, но решаю быть с подругой честной.

– Это тяжелый труд. Все странно и неловко. В твоем доме живет совершенно чужой человек, а ты должен вести себя так, будто вы знакомы всю жизнь.

Я поднимаю голову и замечаю идущего к нам Майкла, еще одного члена правления.

Пиппа прослеживает за моим взглядом.

– Слушай, давай как-нибудь выкроим время для кофе. Тогда и поболтаем. – Она ободряюще похлопывает меня по руке и оборачивается к Майклу: – Привет, Майкл. Как жизнь?

Мы втроем заходим в школу.

Встреча затягивается дольше ожидаемого, и, если бы не мое членство в комитете по парковкам и скоростным ограничениям, я бы рванула со стоянки не хуже гонщика «Формулы-1». Я заставляю себя спокойно отъехать, но едва сворачиваю за угол, вдавливаю педаль газа в пол. Короткая дорога, разделяющая Бадлингтон и Литтл-Дрей, узкая и извилистая. Тротуара здесь нет, и водителю дьявольски трудно объехать хоть машину, хоть пешехода. В темноте дорога еще хуже, и я облегченно вздыхаю, когда за последним поворотом вижу огни Литтл-Дрей. Перед самой деревней вспыхивает знак, активируемый радаром: поочередно мигает число «30» и слова «Сбросьте скорость». Я послушно выполняю указание; штраф за превышение скорости мне ни к чему – это было бы довольно иронично.

Наконец-то я дома. Перетаскиваю себя и портфель через порог и слышу из кухни смех. Ханна! Я улыбаюсь – спасибо Люку, что он разрешил ей меня дождаться.

Люк здоровается со мной в дверях.

– Привет. – Он спускается со второго этажа и целует. – Жаль, но Хлоя уже спит. Она совершенно выдохлась, и я ее уложил.

Чувство вины обнимает меня крепче Люка.

– Ну что ж… Заседание затянулось дольше обычного. Я о нем вообще забыла. Скорей бы уже выйти из правления.

– Не грызи себя, малыш. Хлое главное, чтобы ее укладывал хоть кто-то из нас. – Я ставлю портфель у вешалки, Люк помогает мне снять пиджак, вешает его на крючок. – Поверь, это не грозит ей психологическими травмами и походами к психотерапевту.

Я улыбаюсь над его попыткой унять мое чувство вины.

– Как Ханна?

– В порядке. Она в кухне с мамой и Элис. Слушай, я хотел еще поработать. Ты не против?

– Нет. Работай на здоровье, только доползи ночью до постели. Кровать ужасно большая для меня одной.

Люк обнимает мое лицо ладонями, целует:

– Доползу. Меня ничто не остановит.

Он оставляет меня с улыбкой на губах, заглядывает в кухню, желает Ханне спокойной ночи и уходит в студию. Я скидываю туфли, напоследок еще раз проверяю телефон, нет ли сообщений или писем, и отключаю. С работой на сегодня покончено. Ханна вновь хохочет, у нее такой заразительный смех. Я невольно улыбаюсь и спешу присоединиться к веселью.

В кухне уголки моих губ сами собой ползут вниз: улыбка, предназначенная Ханне, меркнет. За барной стойкой спиной ко мне сидят Ханна и Элис, склонив головы друг к другу, и над чем-то хихикают.

– Всем привет! – бодро говорю я от дверей.

Меня не слышат, они по-прежнему что-то увлеченно разглядывают на коленях у Ханны. Я замечаю на столешнице батарею бутылочек с лаком для ногтей, в горле першит от запаха ацетона. Я вхожу в кухню, и Элис поднимает голову.

– Привет, Клэр. Как дела? Как прошел день?

Ханна смотрит на меня через плечо.

– Элис красит мне ногти! – На лице дочери вспыхивает восторг, который быстро уступает место беспокойству. – Мне захотелось красивые ноготки, как у нее…

– Ты же знаешь мое отношение к макияжу и лаку для ногтей. – Слова вылетают сами, хотя мне хочется пнуть себя за занудство. – Тебе завтра в школу. С накрашенными ногтями туда нельзя.

– Ну, Клэр, это же просто лак, – с легкой насмешкой произносит Элис.

Таким тоном малыша уверяют в том, что у него под кроватью нет никаких чудовищ.

– В школе такие правила, – отрезаю я. Господи, и когда я успела стать вредной директрисой? – Ханна, тебе об этом известно.

Я срываю раздражение на дочери, хотя понимаю, что по-настоящему злюсь на Элис. И знаю, что моя злость несправедлива. Откуда сестре знать школьные правила?

Ханна удрученно отнимает у Элис свою ладошку. Я спрашиваю:

– У тебя есть средство для снятия лака? У меня нет, я лаком не пользуюсь.

– Да, конечно. Вот. – Элис показывает пластиковую бутылочку, которую я не заметила раньше. – Давай я встану завтра пораньше и сниму лак? Ужасно обидно, это я виновата. Виновата на все сто процентов. Я не знала, честно. Прости, Клэр. – Элис прикусывает губу.

Ханна смотрит снизу из-под ресниц, не в силах встретиться со мной взглядом. Меня вдруг охватывают чувства вины и стыда. Что страшного в одной ночи? Ханне следовало подумать, но желание заполучить красивые ногти явно победило. Господи, ей всего семь лет! Это мне следовало подумать.

Я с улыбкой обнимаю Ханну.

– Прости, что я вспылила. Пусть лак останется на ночь. Утром перед школой его сотрем – либо я, либо Элис.

Я целую дочь и немедленно получаю вознаграждение в виде широкой улыбки.

– Прости еще раз, – говорит Элис.

Только тут я замечаю, во что она одета. В розовую футболку с белой надписью «Нью-Йорк» на груди. Я присматриваюсь еще раз.

– У меня есть такая же футболка, – говорю. – Ну и совпадение.

За спиной звучит смех – это мама вошла в кухню и услышала мою последнюю фразу. Элис тоже смеется, потом с заговорщической улыбкой переглядывается с мамой:

– Мне самой сказать, или это сделаешь ты?

– Что сказать? – я смотрю на маму.

– Ох, Клэр, ну ты и смешная. Эта футболка и есть твоя.

Мама, Элис и Ханна дружно хохочут.

– А, – вот и все, что я в состоянии выдать.

Элис, наверное, считает меня ужасно нудной. Сперва я устраиваю скандал из-за лака для ногтей, потом не вижу ничего смешного в шутке с футболкой.

– Я облила свою, – поясняет Элис. – Другой розовой у меня нет, а мы как раз собирались в деревню. Мне не хотелось менять весь наряд. Нужно было подобрать что-нибудь к белым джинсам, и мама разрешила взять твою футболку.

От меня не ускользнуло, как легко прозвучало слово «мама»: словно для Элис оно естественно, словно она употребляла его всю жизнь.

– Знаешь, я лучше переоденусь, – добавляет сестра. – Зря я взяла твою одежду. Прости.

Она встает, но тут вперед выходит мама.

– Не глупи, Элис. Переодеваться не нужно. Клэр не возражает. Правда, дорогая?

– Конечно, не возражаю, – выдавливаю из себя и прибавляю фальшивую улыбку.

Мама с Элис день ото дня становятся ближе, а меня отодвигают в сторону. У них уже организовался свой маленький клуб, где мне нет места.

– Да и вообще, – заявляю, – сестрам ведь так положено. Ну, делиться одеждой?

– Точно. – Элис, просияв, вновь садится. – Сестры всем делятся.

Она берет ладошку Ханны и продолжает наводить красоту.