Глава 7

Следующие две недели пролетают быстро, и я только успеваю удивляться стремительному развитию событий. Я-то думала – мама с Элис обменяются еще письмами, пару раз позвонят друг другу и лишь потом организуют встречу. В моем представлении этот процесс должен был занять месяца два-три, ан нет: еще два письма по электронной почте – и решение о встрече принято. Окончательно и бесповоротно. Никаких телефонных разговоров, никакого общения по скайпу.

– Ты точно готова? – спрашиваю я маму вечером накануне приезда Элис.

Мама проверяет комнату сестры – чисто ли там, все ли в порядке. Я предложила сделать в комнате ремонт, но мама настояла на своем: нужно оставить младенчески-розовые стены и занавески в горошек. Мол, Элис их обязательно вспомнит. Я хочу, чтобы она их вспомнила, хотя бы ради мамы. Может, подучить Элис заранее? Нет, не стоит. Я не участвовала в переписке. Я пока не ощущаю столь близкой связи с сестрой.

– Тут очень красиво, мама, – говорю я. – Элис наверняка понравится. Ты только не расстраивайся, если она не сразу вспомнит. Ее увезли давным-давно, она же была совсем маленькой.

Я ласково сжимаю мамино плечо.

– Конечно, милая, – кивает она. – Я понимаю, что это может быть трудно, но я готова. Не так уж я наивна.

Мы переходим в гостевую комнату напротив, бегло ее осматриваем. Здесь тоже все готово к приему второй гостьи. Чистые полотенца в ногах кровати, халат, туалетные принадлежности.

– Как в роскошном отеле, – подытоживаю я.

– Думаешь, все будет нормально?

– Конечно. Меня бы такая комната безумно порадовала. – Я смотрю на часы. – Уже поздно. Пойдем спать. В Хитроу нужно успеть к половине восьмого.

Я желаю маме хорошенько выспаться, но сама сплю плохо и даже испытываю облегчение от звонка будильника в четыре тридцать. Мама ждет в кухне – явно нервничает не меньше меня. Мы тихонько выскальзываем из дома, чтобы не разбудить Люка и девочек. Я уже две недели толком не видела мужа. После Америки он почти все время проводил у себя в студии – и днем, и ночью. Люк вернулся, полный энтузиазма поскорее закончить лондонский заказ и приступить к майамскому.

– Как продвигается работа у Люка? – спрашивает мама.

– Замечательно. – Я не отрываю взгляд от дороги. – Для него это большой прорыв. Несколько тысяч фунтов. Этот американский клиент просто без ума от Люка. От его картин.

Говорю я сбивчиво. Я всегда защищаю Люка перед мамой, если речь заходит о его творчестве или деньгах. В глубине души я знаю: она не одобряет наш семейный уклад. Мама рада тому, что я делаю карьеру – она обеспечивает независимость, – но совсем не рада тому, что я обеспечиваю Люка. По ее словам, поддерживать Люка финансово – все равно что платить выкуп похитителю. Это привязывает меня к нему и к девочкам, лишает возможности зажить отдельной жизнью в случае необходимости.

Я понимаю – мама думает о себе и об отце. В денежных вопросах она всегда поступала мудро. Имела собственный доход – учительскую зарплату и дивиденды от наследства. Доход этот мама с отцом не делила, тот был человеком богатым и вполне себя обеспечивал. В финансовом плане они друг от друга не зависели. И хорошо, что не зависели, как оказалось. Пусть мамины чувства разбились о скалы, но ее финансовый корабль поплыл дальше – и поплыл с комфортом.

– Это обнадеживает, – прерывает мама мои размышления. – Может, тебе станет полегче.

– Мне не тяжело.

– Не тяжело, но ты меня прекрасно понимаешь. Замечательно, если Люк станет зарабатывать поприличнее.

– Мам, ну пожалуйста. Не начинай.

– Я просто говорю, что тогда ты не будешь нести финансовую ответственность за всех. Хорошо бы вам обоим быть независимыми.

– Как тебе в свое время. А то вдруг все рухнет. Ты ведь об этом, да?

Разговор вывел меня из себя, и я не удержалась, уколола. От мамы исходит звенящее напряжение. Я украдкой смотрю на нее – взгляд вперед, тело натянуто, словно струна.

– Да, именно об этом, – чеканит мама.

– Мам, у нас с Люком все хорошо. Мы счастливо женаты уже много лет. Мы знакомы со школы. Если бы что-то должно было произойти, оно бы уже произошло.

– Кто знает. Нет ничего хуже самоуспокоения. Оно ослепляет, ты не видишь надвигающейся беды, и она обрушивается неожиданно.

Мы едем в молчании, последние мамины слова эхом отдаются в ушах. Я понимаю, что она обо мне заботится. Мама не перестает быть мамой только потому, что ее дети выросли и завели собственные семьи. Она любит Люка, но он не ее плоть и кровь, поэтому мамина предвзятость закономерна. Я, наверное, буду такой же, когда у девочек появятся женихи. Я тщательно обдумываю следующий вопрос и задаю его с большой осторожностью:

– Из-за чего ушел папа?

Мама никогда не называла мне причины, по которой отец решил поехать в отпуск вдвоем с Элис. Впрочем, со временем мы поняли, что никакой это был не отпуск – возвращаться отец не планировал.

– Папа расхотел со мной жить, – отвечает мама. – Тебе это известно.

– Но ты не рассказывала почему, – не отстаю я.

Мне вдруг захотелось узнать правду именно сейчас. Может, из-за возвращения Элис. Ей ведь тоже будет интересно.

– Это было давно. Я не собираюсь бередить старые раны. Не хочу жить прошлым. Нас ждет будущее, с Элис.

– А если она спросит? Что ты ей ответишь?

– То же самое. Послушай, Клэр, я не желаю продолжать. Очень уж тема ядовитая, вмиг разъест тебе душу. – Мама вздыхает. – Со мной так и произошло. А тебя и Элис я уберегу. Скоро мы будем вместе и наконец-то заживем счастливо.

Я прекращаю расспросы – как всегда, когда разговор доходит до этого места.

Рейс из Орландо прилетает вовремя, мы с мамой терпеливо ждем в зоне прибытия и внимательно разглядываем пассажиров, которые толпой валят через стеклянные двери.

Семья из четырех человек – пара лет тридцати с небольшим и двое маленьких детей. Мама несет на руках малыша, папа толкает тележку с чемоданами, ребенок лет пяти топает самостоятельно, держась за тележку. Мужчина в деловом костюме, в одной руке небольшой дорожный чемодан, в другой – портфель, на подбородке – щетина. Мужчина шагает целеустремленно, глазами никого не выискивает, смотрит вперед. Для него это явно не первая поездка сюда, ничего нового, никаких восторгов по поводу Великобритании. Я от нечего делать гадаю, американец он или британец.

Замечаю в отдалении темноволосую девушку и принимаю ее за Элис, но вот она подходит ближе, и я вижу, что девушку сопровождает парень. У обоих за спиной рюкзаки, оба в шортах и худи. Лицо девушки радостно вспыхивает, она толкает парня локтем в бок и указывает вперед. Я тоже смотрю в том направлении – женщина средних лет приветливо машет парочке. Пассажиры все плывут и плывут мимо, но ни Элис, ни Марты пока нет.

– Они бы нам написали, если бы опоздали на самолет, правда? – волнуется мама.

– Спокойно, потерпи еще немного. Ты же знаешь, какие очереди на паспортном контроле.

– Интересно, какой у Элис паспорт – американский или британский?

– Не знаю. Зависит от того, приняла ли она американское гражданство.

Мама кивает, на лицо набегает печальная тень.

– Подобные мелочи болезненно напоминают о том, что я не знаю собственную дочь.

– Ну-ну, мама. Не грусти. Теперь у нас есть возможность все выяснить.

Мама улыбается и усилием воли отгоняет печаль.

Я вновь рассматриваю поток прибывших. Появляется девушка с темными волнистыми волосами, мой взгляд скользит по ней и переходит дальше, на других пассажиров, но что-то возвращает меня к девушке. В ту же секунду мама хватает меня за руку.

– Вон! – восклицает мама и машет. – Элис!

Девушка поднимает голову, смотрит в нашу сторону. Заметно нервничает. Я широко улыбаюсь и тоже машу. Подруги не видно; похоже, Элис все-таки прилетела одна. Она направляется к нам, ускоряя шаг. Потом переходит на легкий бег. Мама отпускает мою руку и бежит навстречу Элис. У меня к глазам подступают слезы. Мама уже плачет вовсю. Миг – и они с Элис кидаются в объятия друг к другу и замирают, не замечая никого и ничего вокруг. Мама отстраняется, обхватывает лицо Элис ладонями, с любовью разглядывет каждую черточку. Целует щеки, много-много раз. Мама с Элис смотрят друг на друга и смеются.

Потом мама указывает в мою сторону и, обняв Элис за плечи, ведет ко мне. Я вижу голубые-голубые глаза; они даже голубее, чем я помню. Я мысленно возвращаюсь в тот день, когда Элис ушла, когда эти самые глаза смотрели на меня с мольбой. Грудь сжимает, горло перехватывает. Я с трудом вдыхаю. Делаю шаг вперед – и моя любимая сестренка приникает ко мне.

– О, Элис… Ты вернулась… – слышу я собственный шепот.

Слезы, бегущие по моим щекам, смывают все сомнения последних недель.

Элис крепко сжимает меня в ответ.

– Привет, Клэр. Не верится, что я и правда здесь. Я столько лет о вас думала. Вы с мамой были будто не настоящие. И вот… мечта ожила.

У Элис сильный южный акцент – выговор гнусавый и довольно резкий. Меня это почему-то удивляет. Я, видимо, ждала, что она разговаривает, как мы.

– Пойдем в машину, – вздыхаю я.

И вытираю лицо платочком, который сует мне в руку мама. То же самое она проделывает и с Элис. Мы втроем дружно промокаем слезы. Я беру чемодан сестры и неожиданно вспоминаю.

– А где твоя подруга? Марта. – Я вглядываюсь в стеклянные двери.

Элис машет рукой.

– О, точно, простите. Внезапная смена планов. У Марты не получилось. Так что, увы, прилетела только я. – Элис с широкой улыбкой пожимает плечами. – Это ведь ничего? – Она стирает с лица улыбку и озабоченно добавляет: – Простите, нужно было сообщить, но я так разволновалась, что забыла напрочь.

Мама берет Элис за руку.

– Ничего страшного, дорогая. Не надо извиняться. Это не имеет значения. Главное, ты сама приехала.

– О, меня бы ничто не остановило! Я так хотела повидаться, мама. – Элис подчеркивает последнее слово, которое с американским акцентом звучит непривычно, и кладет голову маме на плечо. – Я ведь могу обращаться к тебе «мама»?

– Конечно, милая. – Мама целует Элис в макушку. – Для меня это лучшая в мире музыка.

Они проходят мимо меня, вновь ничего не замечая вокруг. Я с минуту смотрю им вслед и прислушиваюсь к странному, неуютному чувству, шевелящемуся внутри. Наверное, я просто не привыкла, чтобы кто-то другой звал мою маму «мамой».

Дорога домой пролетает быстро. Я сажусь за руль, мама – впереди на пассажирское сиденье, Элис – за мной. Мама вежливо расспрашивает: как перелет, кормили ли в дороге, без проблем ли дали отпуск на работе? Безопасные темы. Элис отвечает и тоже задает вопросы: водит ли мама машину, работает ли, чем увлекается? Не менее безопасные темы.

Мама достает распечатанное фото, которое прислала Элис. Оно слегка помято.

– Спасибо за фотографию, – говорит мама, разглаживая фото на колене. – Ты привезла еще снимки? Детские, юношеские?

Мама просила об этом в последнем электронном письме. Я смотрю на Элис в зеркало заднего вида. Она ловит мой взгляд и корчит рожицу. Ясно – не привезла.

– Ой, прости. Знаешь, у меня жуткое подозрение, что я забыла альбом на столе. – Элис хлопает себя по лбу. – Прости, я такая глупая.

– Ничего страшного, не переживай.

Мама разочарована, это слышно, и ее бодрый ответ – лишь притворство.

– Мы можем нащелкать море фотографий, пока ты здесь, – предлагаю я. – Сделаем собственный фотоальбом.

– Да, отлично! – загорается Элис. – Честно говоря, у меня почти нет детских фотографий. – Я вновь бросаю взгляд в зеркало. Элис смотрит в окно. – Папа мало фотографировал, – грустно добавляет она.

– Девочки тебя ждут не дождутся, – меняю я печальную тему.

До самого дома трещу без умолку, рассказываю о дочерях: о том, какие они; об их проделках; о том, что Хлоя спокойная и чувствительная, по натуре она осторожнее и мягче Ханны, а Ханна общительная, веселая, неугомонная и временами чересчур прямолинейная.

– Скорее бы их увидеть. Просто не верится, что я тетя, что у меня две прекрасные племянницы, – говорит Элис. – Хочу с ними познакомиться. И с твоим мужем, конечно, тоже. Ты настоящая счастливица, у тебя есть семья.

Мы едем по узкой извилистой улочке к дому. Границу нашего участка обозначает невысокий каменный забор, в который врезаны черные ворота.

– Ну как, знакомо? – спрашивает мама.

Ей отчаянно хочется, чтобы Элис вспомнила о своем раннем детстве хоть что-нибудь.

– Немножко, – отвечает та. – Черные ворота. Они почему-то засели у меня в памяти.

Я завожу машину в ворота, на гравийную подъездную дорожку. Люк с девочками, видимо, услышали шум мотора, – они выходят нас встречать. Люк нацепил улыбку, выглядит он вполне приветливо. Хотя я-то вижу, что улыбка официальная. Наверное, не так уж он невозмутим на самом-то деле. Впрочем, мы все как на иголках. Обходим на цыпочках определенные темы, взвешиваем каждое слово, следим за выражением лица и языком тела. Ничего, скоро узнаем друг друга получше, и напряжение исчезнет.

Элис выскакивает из машины и сразу идет к девочкам. Приседает перед Ханной, обнимает. Ханна теряется, и я ловлю ее взгляд поверх плеча Элис. Приподнимаю брови, широко улыбаюсь. Дочь сумеет расшифровать этот безмолвный сигнал – веди себя хорошо и разговаривай вежливо. Ханна послушно улыбается Элис, и та переключает внимание на Хлою. Малышка прячется за Люком.

– Скажи Элис «привет», – просит Люк, но Хлоя только крепче цепляется за папу.

– Ничего страшного, она просто стесняется. Мы еще успеем подружиться, – заверяет Элис.

Встает перед Люком, тот протягивает руку.

– Я Люк, муж Клэр. Рад знакомству.

Элис пожимает руку со словами:

– Элис Кендрик. Взаимно. – Потом смеется. – Ну а теперь, когда с формальными английскими приветствиями покончено, пора знакомиться по-американски. – Она вдруг обнимает Люка. – Как у вас хорошо!

Наступает очередь Люка смотреть на меня поверх плеча Элис. На лице мужа написано «спасите». Я подавляю смешок, мама укоризненно шлепает меня по руке. Люк подмигивает мне и высвобождается.

– Так, пойдем в дом, – командует мама. – Ты, наверное, очень устала, дорогая. Люк, принеси, пожалуйста, чемодан Элис.

Мама и Элис идут внутрь. Люк дергает себя за челку и склоняет голову им вслед.

– Сию минуту, миледи.

Мама, слава богу, не слышит.

– Прекрати, – смеюсь я и целую Люка. – Ну, похоже, лед сломан. Перейдем к старому доброму приветствию по-американски? – Я обвиваю руками его шею и вновь целую.

– О, а вдруг твоя мама увидит, как ты заигрываешь с прислугой? – говорит Люк и целует меня в ответ. – Что же до американского приветствия, то чуть позже я поприветствую тебя по-теннисоновски. – Он шлепает меня пониже спины и идет за чемоданом.

Я с улыбкой поворачиваюсь к дому. В дверях стоит Элис и наблюдает за нами. Одной рукой я прикрываю глаза от утреннего солнца, а другой машу сестре. Она широко улыбается, тоже машет и исчезает в доме. Эта картина куда приятнее, чем та, когда я видела Элис в дверном проеме в последний раз. Я качаю головой и гоню грустные воспоминания прочь. Холодные дни позади. Теперь светит солнце, и внутри меня пробуждается тепло, которое долгие годы сковывал лед. Наконец-то он сломан.

Вечером мы разрешаем Ханне посидеть с нами подольше – из-за гостьи. Когда же обе девочки засыпают, Люк тактично извиняется – мол, его ждет работа в студии – и покидает нас, женщин.

– Принесу перекусить, – говорит мама. – Есть сыр и крекеры. Хочешь чаю, Клэр? Кофе, Элис?

Мы благодарим маму и впервые со времени приезда Элис – прошло больше двенадцати часов – остаемся вдвоем.

– И давно вы женаты? – спрашивает сестра.

– Ну, э… уже восемь лет, да.

Элис вскидывает голову, уточняет:

– Восемь? А сколько лет Ханне?

– Семь. Я была на пятом месяце беременности, когда мы поженились.

Я ничуть не стыжусь. В наше время подобное никого не шокирует. Сестре интересно узнать все про новых родственников, это естественно, но у меня почему-то возникает неуютное ощущение, будто она осуждает меня, высчитывая сроки.

– А, ясно, – понимающе улыбается Элис.

– Мы поженились бы в любом случае, беременность тут ни при чем, – поспешно добавляю я, мечтая стереть насмешку с лица сестры. – Уже на третьем свидании нам стало ясно, что мы хотим быть вместе. Что так суждено.

– Любовь с первого взгляда. Или страсть?

– Трудно сказать, – смеюсь я.

– Вы венчались в церкви?

Элис смотрит на комод, на нашу персональную фотовыставку. В основном там снимки девочек, есть несколько маминых и пара-тройка наших с Люком. Фотографировал Люк – дни рождения, прогулки, пляж. Обычные мгновенья повседневной жизни; естественность, которой не добьешься на студийных фото. У Люка явно художественный дар, муж умеет поймать нужный момент – каждая фотография рассказывает целую историю.

– Нет, мы не венчались, – говорю я. – Забавно, но о пышной церемонии мечтал именно Люк, я же не хотела ничего помпезного. Мы просто расписались, очень скромно. Только семья и близкие друзья. Правда, потом устроили вечеринку.

Я подхожу к комоду и выбираю фотографию в серебристой рамочке – мы с Люком в день свадьбы. О том, что это наше бракосочетание, догадаться трудно. Мы словно собрались на бал. На Люке темно-синий костюм, бледно-голубая рубашка с белым воротником, концы которого пристегнуты к рубашке пуговками, и тонкий синий галстук. Я в кремовом вечернем платье в пол: тоненькие бретельки, изящные складки ткани на лифе. На запястье синяя бутоньерка в тон галстука Люка.

Я протягиваю снимок Элис, она внимательно его изучает.

– Люк ни капельки не изменился. Да и ты тоже. Беременность совсем не заметна. Никакого живота.

– Он был очень маленьким. Первая беременность плюс крепкие мышцы брюшного пресса. Повезло.

Элис возвращает снимок и оглядывает меня с ног до головы:

– Ты и сейчас худенькая.

– Ты тоже, – улыбаюсь я, относя фотографию на комод. – Это, наверное, наследственное.

– Не иначе. А кто-нибудь знал про то, что ты выходишь замуж беременной?

Мне не очень приятен такой дотошный допрос, но я считаю себя обязанной ответить.

– Нет. Мы никому не говорили. Даже маме. Сообщили ей уже после свадьбы.

– И как она отреагировала?

– Особого выбора у нее не было. – Я понижаю голос. – Мама больше сердилась на то, что я не рассказала ей сразу. Она не понимала, почему мы так спешим со свадьбой. Ну а когда страсти поутихли, мама очень обрадовалась. Девочек она обожает.

– Девочки у тебя чудесные, и мама тоже. В смысле, наша мама. И Люк классный. У тебя прекрасная семья.

В голосе Элис сквозит печаль, и мне сразу становится стыдно за ту гордость, которую пробудили во мне слова сестры.

– Мы теперь одна семья, – говорю я. – Одна большая семья.

– Семья. Большая. Это здорово. – Уголки губ Элис приподнимаются в улыбке. – Семья.