В один из летних дней 1925 года Том Уайт, ведущий специальный агент регионального управления Бюро расследований в Хьюстоне, получил срочный приказ из штаб-квартиры в Вашингтоне. Новый начальник, Джон Эдгар Гувер, вызывал его для беседы — личной. Уайт собрался мгновенно. Гувер требовал, чтобы его сотрудники носили темные костюмы, неяркие галстуки и черные, до блеска начищенные туфли. Агенты должны были также соответствовать определенному американскому типу: белые, юристы, профессионалы. Казалось, новое предписание — новый запрет — он издавал ежедневно, и Уайт с вызовом нахлобучил большую ковбойскую шляпу.

Он попрощался с женой и двумя сыновьями и сел в поезд, совсем как в пору службы железнодорожным детективом, когда в погоне за преступниками носился от станции к станции. Теперь Уайт преследовал лишь собственную судьбу. Приехав в столицу, сквозь шум и огни он добрался до штаб-квартиры. Как ему сказали, у Гувера есть для него «важная информация», но какая, он понятия не имел.

Уайт был прославленным стражем закона старой закалки. На рубеже веков он служил техасским рейнджером и немалую часть жизни провел в седле, рыская вдоль юго-западной границы с винчестером или перламутровой рукояткой шестизарядного револьвера в руке в поисках беглых преступников, убийц и грабителей. Шести футов четырех дюймов (193 см. — Прим. перев.) ростом, Уайт был жилист и обладал пугающим хладнокровием отличного стрелка. Даже втиснутый в узкий, застегнутый на все пуговицы костюм, словно ходящий от двери к двери коммивояжер, он казался персонажем из эры героев. Годы спустя работавший с Уайтом агент бюро писал, что он был «образцом благочестия, подобным отважным защитникам миссии Аламо». И добавлял: «Весь его облик в замшевой ковбойской шляпе и выправкой от макушки до пят как по отвесу производил сильнейшее впечатление. Ступал он как кошка — величаво, мягко и бесшумно. Говорил так же, как смотрел и стрелял — точно в цель. Он пользовался беспрекословным уважением и внушал благоговейный ужас юнцам с Восточного побережья вроде меня, взиравшим на него со смешанным чувством почтения и страха. Однако, посмотрев в его серо-голубые глаза внимательнее, ты встречал в них блеск благожелательности и понимания».

На работу в Бюро расследований Уайт поступил в 1917 году — из-за перенесенной не так давно операции ему пришлось уйти из рейнджеров. Он говорил, что работа специальным агентом была для него возможностью послужить стране, но это была лишь часть правды. На самом деле он понимал, что племя старых хранителей Фронтира, к которому он принадлежал, исчезает. Хотя ему еще не исполнилось и сорока, он опасался превратиться в ходячий реликт из бродячего цирка «Легенды Дикого Запада».

Президент Теодор Рузвельт создал Бюро в 1908 году, надеясь заполнить вакуум федеральных правоохранительных органов (вследствие затянувшегося противодействия генеральный прокурор администрации Рузвельта действовал без одобрения законодателей, из-за чего один конгрессмен назвал новую организацию «бюрократическим ублюдком»). Когда Уайт пришел в Бюро, оно включало в себя лишь несколько сотен агентов и ничтожное число местных отделений. Юрисдикция была весьма ограниченной, и сотрудники занимались самыми разными делами: нарушения антимонопольного и банковского законодательства, нелегальный оборот между штатами угнанных машин, противозачаточных средств, фильмов с поединками профессиональных боксеров и порнографической литературы, а также побеги заключенных из федеральных тюрем и преступления, совершенные в индейских резервациях.

Как и другие агенты, Уайт должен был быть только следователем. «В те дни у нас не имелось полномочий производить арест», — вспоминал он позже. Агенты также не могли носить оружие. На Западе Уайт повидал множество убийств стражей порядка и хотя не слишком любил распространяться на эту тему, из-за них он едва не ушел из профессии. Ему не хотелось покидать этот мир ради некой посмертной славы. Мертвые мертвы. Поэтому, когда в Бюро ему доводилось быть на опасном задании, он нередко совал за пояс револьвер — и к черту запреты.

Его младший брат Дж. К. «Док» Уайт тоже был техасским рейнджером, перешедшим на работу в Бюро. Грубый и крепко пьющий, он почти всегда носил с собой шестизарядный «кольт» с костяной рукояткой, а для верности еще и нож за голенищем, и вообще был безрассуднее Тома — «жесткий и энергичный», как говорили о нем родственники. Братья Уайт были частью небольшой группы стражей порядка с Запада, которых в Бюро величали «ковбоями».

У Тома Уайта не было специального образования, и он изо всех сил пытался овладеть новыми научными криминалистическими методами, такими как расшифровка таинственных завитушек и петель отпечатков пальцев. При всем этом на страже закона он стоял с молодых лет и отточил важнейший навык следователя — способность разглядеть главный лейтмотив и превратить разрозненные факты в стройное изложение. Несмотря на развитое чувство опасности, ему случалось бывать в диких перестрелках, однако, в отличие от брата, чья карьера, по выражению одного агента, была «усеяна пулями», Тому было свойственно почти извращенное нежелание прибегать к оружию. Он гордился тем, что никого не убил, словно боясь собственных темных инстинктов и опасаясь перешагнуть тонкую грань между добром и злом.

Том Уайт был свидетелем того, как многие из его коллег в Бюро эту грань переступали. В начале 1920-х годов в пору президентства Гардинга министерство юстиции было до отказа забито политическими ставленниками и нечистыми на руку чиновниками, вплоть до самого шефа Бюро — Уильяма Бёрнса, печально известного частного детектива. После назначения в 1921 году директором он обходил законы и нанимал продажных агентов, в том числе мошенника, наладившего бойкий сбыт поблажек и помилований членам криминального мира. Министерство юстиции прозвали тогда «министерством легкого поведения».

В 1924 году комитет Конгресса обнаружил, что нефтяной барон Гарри Синклер дал взятку министру внутренних дел Элберту Фоллу за разработку месторождения из федерального нефтяного резерва «Типот-доум» — название, которое отныне всегда будет ассоциироваться со скандалом. Последующее расследование показало, насколько прогнила в Соединенных Штатах система правосудия. Когда Конгресс начал проверку действий министерства юстиции, Бёрнс и генеральный прокурор использовали всю свою власть, все имеющиеся в руках правоохранительных органов инструменты, чтобы воспрепятствовать правосудию. За конгрессменами установили слежку. В их кабинеты вломились и установили в телефонах подслушивающие устройства. Один сенатор гневно заявлял о различного рода «интригах, шпионаже, провокациях, прослушке», применявшихся не для «раскрытия преступлений и преследования преступников, а… для защиты спекулянтов, взяточников и фаворитов».

К весне 1924 года преемник Гардинга Калвин Кулидж избавился от Бёрнса и назначил нового генерального прокурора, Харлана Ф. Стоуна. С учетом роста территории страны и увеличения числа федеральных законов Стоун пришел к выводу, что без национальных полицейских сил обойтись невозможно. Однако для того, чтобы они могли удовлетворять предъявляемым требованиям, Бюро пришлось реформировать сверху донизу.

К удивлению многих критиков министерства, временно исполняющим обязанности главы Бюро Стоун назначил 29-летнего заместителя директора Джона Эдгара Гувера. Хотя позорного пятна «Типот-доум» тот избежал, он возглавлял прежде отдел общей разведки, шпионивший за людьми только из-за их политических убеждений. Также Гувер никогда не работал детективом, не участвовал ни в одной перестрелке и никого ни разу не арестовывал. Его покойные дед и отец служили в федеральных органах власти, а сам он, все еще живший с матерью, был до мозга костей порождением бюрократии — с ее сплетнями, особым языком, тайными сделками, бескровными, но жестокими схватками за территорию.

Стремясь воспользоваться директорством для построения собственной бюрократической империи, он утаил от Стоуна свою ключевую роль в ведении слежки на территории страны и пообещал отдел общей разведки распустить. Задуманные генеральным прокурором реформы, отвечавшие собственному стремлению Гувера превратить Бюро в современную организацию, ревностно реализовывались. В докладной записке он информировал Стоуна, что начал изучение личных дел сотрудников в поисках некомпетентных или нечистых на руку агентов, подлежащих увольнению. Он также докладывал, что в соответствии с пожеланиями прокурора повысил запросы к квалификации новых сотрудников, требуя от них юридической подготовки или знания бухгалтерского учета. «Сотрудники Бюро будут прилагать все усилия для укрепления морального духа, — писал Гувер, — а также реализации всех установок вашей политики».

В декабре 1924 года Стоун утвердил Гувера в должности, которую тот так жаждал получить. Он быстро превратил бюро в монолитную организацию, которая на протяжении почти 50 лет его директорства служила не только для борьбы с преступностью, но и для вопиющих злоупотреблений властью.

Прежде Гувер уже поручал Уайту расследование одного из первых после «Типот-доум» дел о коррупции в правоохранительных органах. Уайт занял пост директора федеральной тюрьмы в Атланте, где вел тайную операцию по поимке чиновников, за взятки предоставлявших заключенным более благоприятные условия содержания и досрочное освобождение. Однажды в ходе расследования он столкнулся с надзирателями, избивавшими двоих заключенных. Уайт в гневе пригрозил надзирателям увольнением, если те еще раз тронут хоть одного арестанта. Позже один из спасенных попросил директора о личной встрече. Желая отблагодарить Уайта, он показал ему Библию, а затем смочил белый форзац раствором йода и воды. Как по волшебству проступили буквы. Симпатическими чернилами был написан адрес, по которому скрывался грабитель банка, сбежавший до того, как Уайта назначили директором. Тайное послание помогло поймать преступника. Тем временем информацией начали делиться и другие заключенные, и вскоре удалось раскрыть то, что назвали системой «позолоченного протекционизма и неприкосновенности миллионеров». Уайт собрал достаточно улик для выдвижения обвинений против бывшего директора, ставшего узником № 24207 той же тюрьмы. Посетивший тюрьму сотрудник Бюро написал в отчете: «Меня крайне поразило господствующее среди заключенных отношение к действиям и поведению Тома Уайта. Кажется, все испытывают чувство удовлетворения и уверенности, чувство, что теперь с ними будут обращаться справедливо». После расследования Уайт получил от Гувера благодарственное письмо со словами: «Вы снискали доверие и уважение не только себе, но и службе, которой мы все преданы».

Сейчас Уайт прибыл в штаб-квартиру, размещавшуюся на двух арендованных этажах в здании на углу Кей-стрит и Вермонт-авеню. Гувер вычистил из Бюро множество стражей Фронтира, и по дороге в кабинет директора Уайт увидел новую породу агентов — мальчиков из колледжа, быстрее печатавших, чем стрелявших. Старожилы насмешливо звали их «бойскаутами» с «плоскостопием высшего образования», что было не так уж и неверно, поскольку впоследствии один агент признавал: «Мы были кучкой зеленых юнцов, понятия не имевших, чем занимаемся».

Уайта провели в блиставший безукоризненной чистотой кабинет Гувера с исполинским деревянным столом и висевшей на стене картой, на которой были обозначены все региональные отделения Бюро. Перед Уайтом предстал босс собственной персоной. В ту пору Гувер был замечательно строен и мальчишески моложав. На снятой за пару месяцев до того фотографии он в стильном темном костюме. Волосы густые и волнистые, челюсти и губы крепко сжаты. Пристальный взгляд карих глаз пронзителен, как будто смотрит сквозь объектив фотоаппарата.

Уайт и его ковбойская шляпа угрожающе нависли над невысоким директором Бюро, который воспринимал свой скромный рост настолько болезненно, что редко продвигал на работу в штаб-квартиру рослых агентов, а позже установил за своим столом помост, на который вставал. Однако, если огромный техасец и испугал Гувера, тот не подал вида и сказал Уайту, что хочет обсудить с ним крайне важный вопрос, связанный с убийствами осейджей. Уайт слышал о сенсационном деле, ставшем одним из первых крупных расследований такого рода в Бюро, но не знал подробностей и обратился в слух. Гувер заговорил, выпаливая слова отрывистыми очередями — манера, выработанная им еще в юности для преодоления сильного заикания.

Весной 1923 года, когда совет племени осейджей принял резолюцию с обращением за помощью к министерству юстиции, тогдашний директор Бюро, Бёрнс, направил агента для расследования убийств уже как минимум 24 человек. Проведя в округе Осейдж несколько недель, тот пришел к выводу, что «всякое продолжение расследования бесполезно». Всем прочим направленным туда агентам также не удалось ничего добиться. Часть расходов федерального расследования осейджам пришлось оплачивать из собственных средств — в итоге эта сумма достигла 20 тысяч долларов, или почти 300 тысяч в пересчете на нынешние деньги. Несмотря на уже потраченные деньги, Гувер после назначения директором, стремясь спихнуть с себя ответственность за провал, решил вернуть дело штату. Агент, возглавлявший подразделение в Оклахоме, заверил, что это можно устроить, не вызвав «негативных комментариев» в прессе. Однако так было только до того, как Бюро, уже под началом Гувера, оказалось замаранным кровью. Парой месяцев ранее его сотрудники убедили нового губернатора Оклахомы освободить арестованного и осужденного за ограбление банка Блэки Томпсона, чтобы тот, действуя под прикрытием, собирал доказательства по делу об убийствах осейджей. В отчетах агенты взахлеб расписывали, как их «тайный осведомитель» начал работать среди «мошенников на нефтяных месторождениях, добывая обещанные улики», с энтузиазмом добавляя: «Мы ждем великолепных результатов».

Однако якобы находившийся под пристальным наблюдением Блэки ускользнул от них в Осейдж-Хиллз. И снова ограбил банк, убив полицейского. Властям потребовались месяцы, чтобы арестовать Блэки, и, как отметил Гувер, «многим офицерам пришлось рисковать жизнью ради исправления этой ошибки». До сих пор ему удавалось скрывать от прессы роль Бюро в этом деле. Однако за кулисами назревал политический скандал. Генеральный прокурор штата направил Гуверу телеграмму, в которой указывал, что считает его ведомство «ответственным за провал» расследования. Известный адвокат племени Джон Палмер написал разгневанное письмо сенатору США от штата Канзас Чарльзу Кёртису с намеками на коррумпированность расследования Бюро: «Полностью разделяю распространенное воззрение, что убийцы оказались достаточно проницательны и политически и финансово состоятельны для отстранения или замены честных правоохранителей, призванных вести расследование и привлечь совершивших эти ужасные преступления злодеев к суду, на нечестных». Адвокат из Оклахомы и опекун нескольких осейджей Комсток лично рассказал сенатору Кёртису о катастрофическом провале Бюро.

На момент разговора с Уайтом Гувер держался на волоске, внезапно столкнувшись с тем, чего всеми силами старался избежать — со скандалом. Ситуацию, сложившуюся в Оклахоме, директор Бюро назвал «непростой и щекотливой». Сразу после «Типот-доум» конец его карьере мог положить даже намек на нарушение закона. Всего пару недель назад он направил Уайту и другим специальным агентам «секретный» меморандум, в котором подчеркивал, что «наша организация не может позволить себе публичного скандала».

Слушая Гувера, Уайт отчетливо уяснил, зачем вызван. Он — один из немногих опытных агентов, один из «ковбоев» — был необходим главе ведомства для раскрытия убийств осейджей и сохранения своего поста.

— Я хочу, чтобы вы, — сказал Гувер, — руководили расследованием.

Он приказал Уайту ехать в Оклахома-Сити и принять управление местным отделением. Позже Гувер отмечал, что «из-за творящегося в регионе беззакония ему предстоит работы больше, чем, возможно, любому другому в стране, поэтому руководить им должен безукоризненно компетентный и опытный следователь, умеющий к тому же обращаться с людьми». Уайт знал, что семье переезд в Оклахому дастся непросто. Однако он понимал, насколько высоки ставки, и ответил:

— Я достаточно человечен и честолюбив, чтобы взяться за это дело.

В случае неудачи Уайт в своей участи не сомневался: агентов, ведших дело до него, либо перевели в захолустье, либо вообще уволили из Бюро. «Неудаче не может быть … оправдания», — говаривал Гувер.

Уайт также знал, что некоторые из пытавшихся поймать убийц были убиты сами. Из кабинета Гувера он вышел, чувствуя себя под прицелом.