6

Итак, расклад среди победителей уже вырисовывается. Самостоятельными силами имперского послевоенного политикума следует признать армию, разведку, придворную камарилью и крупных фабрикантов. И каждая из этих группировок желает напрямую замыкаться на императора.

Есть еще воздухоплаватели и морской флот как непосредственно стоящие на службе монарха, не входящие в сферу подчинения имперского генштаба. Но эти в политику не лезут и тем представляют собой темных лошадок в этих честолюбивых бегах.

Морской флот, как всегда, был вне политики. Традиция такая. Вероятно, оттого что служили они всегда далеко от столицы с ее вечными интригами. Как только моряки получили манифест о том, что император после покушения остался жив, так срочно командующие флотами прислали телеграммы с выражением полного верноподданничества.

А воздухоплаватели без императорской поддержки никто и зовут их никак. Ибо дирижабли слишком дорогое удовольствие даже для империи.

Каждая такая страта лелеет свои чаяния и интересы с завидным аппетитом на имперскую казну.

Старая аристократия после подавления мятежа Тортфортов больше отдельной самостоятельной силы собой не представляет, так что действовать они будут через придворных, усиливая их.

Интересно вот только, к кому отнести ГАУ – к фабрикантам или к армейцам?

Чую, пора мне обзаводиться собственной полноценной службой безопасности, а не только охраной заводов и себя любимого.

Забыл в раскладе политикума учесть гражданских чиновников. Но там еще года два будет утрясаться их замена на имперских граждан, пока они дойдут до понимания классового единства и общих классовых интересов. Так что как политическую силу их пока можно не учитывать.

Сам я сижу враскоряку на трех стульях. И фабрикант, и армеец, и воздухоплаватель. Каждая из этих группировок может записывать меня в свой актив. И чем дольше я буду находиться в столице, тем меньше у меня пространства для маневра. Тем активнее меня будут втягивать в местные разборки.

Пора домой…

Кроме аэропланов и бронетехники мне там есть чем заняться. В том числе и реформированием рецкой армии в пользу ее большей мобильности, огневой мощи и управляемости. С Ремидием мы уже неоднократно оговаривали такую реформу, когда я его посещал в госпитальной палате.

Планы наши были весьма реальны еще тем, что не нужно было выходить на генштаб, и имели поддержку рецкого генералитета.

Дивизионной структуры у горных войск не было и до войны. Корпуса сразу делились на отдельные бригады. Да и был-то до войны всего один горный корпус в Реции.

Война наглядно показала, что одновременно больше батальона в боях войск в горах не участвует. Только мешают друг другу.

Полковое звено из боевого расписания нами убиралось, батальоны, эскадроны и артиллерийские батареи усиления становились отдельными частями. Батальоны к тому же получали свою артиллерию – минометы и малокалиберные 37-миллиметровые пушки-игрушки на собачьей тяге. Что-что, а крупных волкодавов в горах хватало – баранов охраняли от горных волков и снежных барсов.

Сами полки оставались на бумаге как административное и территориально-тыловое обеспечение входящих в них батальонов. Это чтобы не дразнить гусей в столице нашим самоуправством с ликвидацией боевых полков как таковых, мы всю территорию герцогства разделили на полковые округа, являющиеся хозяйственным тылом формально входивших в полк батальонов. Должность полковых командиров также объединяли с должностью военного комиссара территории, отвечающего за военный учет населения, пополнение батальонов, учебу резервистов, мобилизацию и демобилизацию. Эта реформа также позволяла безболезненно слить из боевых частей полковников с устаревшими воззрениями на войну, не выпихивая их в отставку.

В самой рецкой армии вводился отдельный корпус военных инженеров, чего раньше не было. В нем аккумулировались все отдельные саперные, мостовые и военно-строительные батальоны. В случае необходимости в нем можно было спрятать от лишних глаз подготовку саперов-штурмовиков.

Специфические войска типа крупнокалиберной, горной и самоходной артиллерии, бронепоездов, саперов-штурмовиков и горных егерей, ведущих оперативную полевую разведку, аккумулировали в герцогской гвардии. Они являлись также резервом главного командования на случай войны.

От горной бригады оставался один штаб, а насыщение ее боевыми батальонами могло быть самым разным, исходя из поставленных задач на конкретном театре военных действий. От двух до десяти. То же касалось и средств усиления. Тут плясали от боевой задачи, поставленной перед бригадой.

Самым низшим подразделением в горно-стрелковых войсках стало звено из пяти человек, формируемое вокруг ручного пулемета. Командовал звеном ефрейтор.

Два звена составляли отделение под командой старшего или штаб-ефрейтора. И при нем снайпер с напарником-наблюдателем. Ну как снайпер? Скорее марксмен, задачей которого были цели, удаленные от 500 до 800 метров. Всего в отделении тринадцать человек.

Три отделения – взвод численностью сорок человек под командой унтер-офицера.

Ефрейтора и унтера вооружены пистолетами-пулеметами, так как их дело в наступлении не самим стрелять, а подразделением командовать. А в обороне четыре ППГ дадут взводу дополнительную плотность огня при отражении противника на ближних дистанциях. В помощь шести ручным пулеметам взвода. Все остальные стрелки взвода вооружены 6,5-миллиметровыми роторными винтовками Шпрока рецкого производства. (Кстати, у нас в горах впервые стали винтовочные стволы хромировать.)

В роте четыре взвода. Три линейных и взвод тяжелого оружия – два 6,5-миллиметровых станковых «гочкиза», два 70-миллиметровых миномета и две 37-миллиметровые траншейные пушечки. (Кстати, к этой игрушке Гоча у меня в чертежах уже новый боезапас разработан, который эту траншейную фитюльку превращал практически в полноценный АГС-17, разве что без автоматической стрельбы. Но нужны были точные станки. В них-то пока и весь затык.)

Плюс отделение разведки и хозяйственное отделение ротного фельдфебеля с двумя малыми полевыми кухнями и тремя повозками для ротного имущества. Десять гужевых стирхов или двадцать пять вьючных.

Офицеров в горно-стрелковой роте один ротный капитан и при нем два-три субалтерна. У каждого денщик с вьючным стирхом. Всего 168 человек против 270 по старым штатам. Четыре лошади, четырнадцать стирхов и четыре собаки.

Батальон стал основной тактической и хозяйственной единицей в горах. Отдельная часть со знаменем. (Этот вопрос решался легко потому, как знамя рецкой части вручал герцог.) Командует отдельным батальоном полковник. Начальник штаба – майор. Несколько офицеров при штабе.

В батальоне три линейные роты вместо принятых в империи четырех.

Взвод тяжелого оружия – два 11-миллиметровых станковых пулемета «гочкиз» с оптическими прицелами, два 6,5-миллиметровых станковых «гочкиза».

Взвод пешей и отделение конной разведки.

Взвод управления и связи. Телефонисты, вестовые, охрана штаба.

Горно-саперный взвод.

Батарея из четырех коротких вьючных горных трехдюймовых орудий и двух 107-миллиметровых горных минометов (они у меня пока только в разработке). В батарее три огневых взвода.

Перевязочный пункт с фельдшером, санитарами и четырьмя санитарными эвакуационными фурами.

Обоз.

Всего в батальоне стало около 700 человек. Таким образом, трехчленная структура части хоть сделала горно-стрелковые батальоны мельче по численности личного состава, чем по старой четырехчленной, но одновременно резко усилила их управляемость и огневую мощь. А что касается штатной численности, то из одного старого батальона можно сформировать два новых.

Мне эта реформа давала послабление не сокращать резко производство пулеметов в первый послевоенный год. Самый трудный для перестройки промышленности на мирные рельсы.

И еще попутно меня посетила одна идея, для которой пришлось провести сложную интригу в генштабе, подключив к ней не только Ремидия, но и Штура с Аршфортом. Последнего как лицо заинтересованное, а начальника генштаба, потому как я его за язык не тянул насчет помощи мне в НИОКР. Вместе мы должны были в восемь рук обыграть хитрованов из ГАУ и стоящих за ними фабрикантов, которых они давно доят.

Задача стояла нетривиальная. Под видом создания новой малокалиберной горной артиллерии выдать на-гора нормальные ТТХ противотанковых пушек. Как задел на будущее. Ибо пятая точка чует, что своя бронетехника у вероятных противников появится уже через год-два. Через пять лет максимум. Опять-таки такие испытания дают всласть поэкспериментировать с танковыми пушками противотанковых калибров во вращающихся башнях.

Из того, что есть на складах и от чего по опыту войны отказываются моряки, – это стволы калибров 37, 47, 50 и 57 миллиметров. Противоминная артиллерия показала себя в морских сражениях паршиво, а рогатые якорные мины намного лучше расстреливались из 11-миллиметрового пулемета. С миноносцами же лучше всего боролись длинные скорострелки калибром 75 и 88 миллиметров с унитарным патроном, снаряженным тротилом или экразитом.

Морской флот требовал от промышленности крупнокалиберных пулеметов от 11 до 20 миллиметров калибром. Причем у адмиралов губа не дура – они требовали от имперских инженеров универсальное оружие, способное стрелять как в горизонт, так и в зенит.

Да легко…

«Пом-пом» в земной истории, как мне помнится, просто перекормленный пулемет «максим» калибра 37 миллиметров. Возьмем и перекормим «Гоч-Лозе».

В универсальном тумбовом станке также не вижу ничего особенного. А калибр 88 миллиметров – это же знаменитый «ахт-ахт» времен нашей Второй мировой войны. Так что не будем изобретать велосипеда. Одновременно в этом же калибре сваяем и легкую горную пушку-гаубицу, и зенитку.

Но сами снятые с кораблей стволы – это мало. Мне нужны еще деньги, материалы и точные станки. Станки первым делом. Ибо их распределяют только на надобности производства артиллерии и артиллерийских приборов. А выбить все это можно только из ГАУ, которое давно в имперском генштабе из отдела превратилось в государство в государстве.

Впрочем, и управление второго квартирмейстера в генштабе ведет себя так же, прикрываясь секретностью своей работы.

Я поправил толстый клетчатый плед на культях Ремидия и покатил его коляску вглубь парка по хорошо расчищенным от снега боковым дорожкам. Наша охрана плелась в отдалении, за пределами той дистанции, когда бы они могли подслушать разговор. Так что говорить мы могли совершенно свободно. Нет в этом мире пока шпионской электроники и долго еще не будет.

– Ну и зачем нам такой геморрой? Скажи на милость. – Ремидий был очень серьезен. – Война кончилась, Савва. Все, что надо, нам поставят и так, только плати золотом. А золото к нам и так течет рекой за керосин. В мирное время много патронов на учебу егеря не особо-то и тратят. Наши горцы приходят в армию уже с хорошим умением стрелять. Охотники же…

Это я уговаривал герцога поставить в Калуге полноценный патронный завод. А то во Втуце на «Гочкизе» только 11-миллиметровые пистолетные патроны делаем, и то полукустарно.

Приехали мы сегодня в охотничий замок императора забирать вещи герцога – он окончательно переезжал жить ко мне в город, в дом баронессы, взявшей на себя труд по выхаживанию герцогских культей, которые очень трудно заживали. Возраст сказывался. Возможно, и диабет. Только вот как ему тут сахар в крови померить?

Ну и под это дело удалось мне кое-какие казенные деньги официально выдать баронессе за постой. Лишними они ей не будут.

– Во-первых, отец, военная независимость нашей армии. Мало ли что случится? – представлял я свои аргументы. – Представь себе еще один переворот в империи. На этот раз удачный. Нас отрезают от Ольмюца. Легко! Прекращают поставки из коренной империи. Патроны и снаряды на складах небесконечны. После чего нам можно диктовать любые условия. Это Отоний ратовал за равномерное экономическое развитие всей империи в противовес развитой Огемии, а вот как поведет себя завтра Бисер с новой своей кочки – трудно предугадать. С промышленностью Будвица он сросся давно и надежно. А с нами?.. Что нам тогда остается? Заказывать патроны в Винетии и Швице и таскать их контрабандными тропами через горы? Железные дороги туда еще только в зародыше. Только-только Вахрумка рельсы подтянул к нашим нефтяным вышкам.

– Вот именно, Савва, за керосин они нам что хочешь поставят, – буркнул герцог. – Учитывай это.

– Керосин могут поставить и из колоний Соленых островов. Их купцы с большим удовольствием вломятся на имперский рынок. И не только нефтяной, но и продовольственный. А также паровозный.

– Это обойдется империи дороже, – констатировал герцог.

– Возможно. Но не сразу. На первое время, пока нас не задушили, они будут продавать керосин даже себе в убыток, пока нас не разорят. Прошли те времена, когда реции были непобедимы только с одной алебардой в руках и куском овечьего сыра в котомке. В наше время рулят пулеметы и минометы, бронеходы и самолеты. А паче того деньги и логистика ресурсов. И мы недолго будем впереди планеты всей, если станем почивать на лаврах.

– Где брать рабочих? – спросил недовольным голосом Ремидий. – Опять тащить со всех концов мира по внешнему набору? Так мы скоро превратимся в собственной стране в национальное меньшинство. Не думал об этом? Мне и так уже постоянно шлют челобитные с просьбой оставить пленных в имениях. Больно специалисты хорошие. Этих ладно, переварим. А вот в городах?

– Есть два пути для преодоления такого тупика. Готовить своих специалистов или максимально механизировать производство, – настаивал я. – Тем более что нам либо придется резко сокращать производство пулеметов и прочей военной техники – война-то кончилась, либо гнать их на экспорт. А кто будет их покупать без патронов? Можно, конечно, делать пулеметы и в калибрах заказчика, это не так сложно, как невыгодно, потому как более затратно. Выгоднее переводить всех на свои калибры.

– Порох все равно придется закупать, – хитро взглянул на меня герцог, повернув голову, как сыч. Проверяет мое знание предмета.

– Не придется. У нас для этого есть великий химик Помахас. Я ему дом в Калуге подарил, который для себя строил. К свадьбе. Он на рецкой баронессе теперь женат. Вдовушке. А откроем Политехнический институт – и он полностью наш, с потрохами. Я ему уже пост декана химического факультета пообещал. И в каждом производстве, которое поставили в Реции с его участием, у него есть пай. Куда он теперь денется от семьи, а тем более от таких денег. Но главное, от свободы творчества и почета, которого ему так не хватало в Будвице. А здесь он советник по науке самого герцогского наместника. Считайте, ваша светлость, что пороховой завод у нас уже есть. Но… не мешало бы нам отметить Помахаса каким-нибудь орденом за заслуги перед отечеством. Нашим отечеством. Тем более что по-рецки он говорит уже лучше, чем на имперском, – усмехнулся я.

– Нет у нас таких орденов, – буркнул Ремидий. – Все наши ордена только для дворян.

– И? – удивился я. – Кто у нас тут герцог? Старые ордена были учреждены маркграфами, а от герцога Реции никаких почетных наград пока нет.

– Ты так думаешь?

– Уверен.

– Обязательно орден? – Не нравилась Ремидию эта идея.

– Можно герцогскую премию. С особой медалью. Но это обойдется дороже по деньгам. Премия должна быть солидной, чтобы к ней стремились. И давать ее, к примеру, только раз в год. Но обязательно за научные или производственные достижения, совершенные на территории Реции.

– Ты, Кобчик, никак, сам такую премию захотел? Поиздержался, что ли? – захохотал Ремидий. – За что ее тебе дать? За «рецкий бальзам» или за таблицу элементов?

– По мне так лучше получить патронный завод.

– И как мы будем объясняться в ГАУ?

– Никак. Официально мы будем производить охотничьи боеприпасы. Есть же во Втуце производство охотничьих карабинов на базе винтовки Шпрока? Для нее, скажем так, не нужны военные патроны. – Я задорно подмигнул, склонившись к названному отцу. – А то, что мы будем гнать на экспорт, ГАУ не волнует. До войны, по крайней мере, не волновало.

– Кати меня дальше, я подумаю. – Ремидий откинулся на спинку кресла. – Скажи мне прямо, что ты задумал?

– А не отнимешь? Как йод, – спросил я с подозрением.

– Какой ты злопамятный, Савва.

– Я не злопамятный, отец. Просто злой, и память у меня хорошая, – ответил я старой земной шуткой.

– Выкладывай, кого раздевать будем?

– Винетию.

– Винетию? – удивился герцог. – Почему не республику?

– Именно Винетию. В республике сейчас действительно много чем можно поживиться, но слишком дорого обойдется вывоз и охрана добычи. Я не говорю уже про наши репутационные потери. Не стоит такая овчинка даже выделки. Понимаешь, отец, в Винетском герцогстве масса одаренных инженеров. И к войне они готовились серьезно. Поставили два патронных завода с роторными станками, работающими на совершенно новых принципах. Рабочих требуется намного меньше, а производительность на порядок выше. На пике производительности патроны можно выдавать миллионами штук. А учитывая то, что мы одни в мире, кто может выделывать патроны со стальной гильзой… Кстати, и тут Помахас постарался и создал-таки нужный мне лак от коррозии.

– Так вот нам эти заводы они и отдали. – Скепсис герцога был непробиваемый. – Я бы точно не отдал. Пусть зарастают паутиной до следующей войны. Мобилизационный ресурс склада не протирает. Я даже винтовки Кадоша все складировал. И гатлинги. Даже старые бронзовые пушки. В случае большой заварухи можно будет поставить их на любой перевал.

– Именно так я поступлю с линией по производству ручных гранат. Законсервирую. А на его месте керогазы буду выпускать. Но вернемся к Винетии, отец. Государственный завод нам никто там не отдаст, я на него и не заглядываюсь. А вот частный, который строили в надежде на прибыли от войны и который уже второй год терпит одни убытки… – Я остановил коляску, обошел ее, наклонился к Ремидию, нарочито похлопал ресницами, как заправская кокетка, и усмехнулся, подмигнув.

Герцог также понимающе осклабился.

– Подготовились винетцы к войне хорошо, – продолжил я, присаживаясь на парковую скамейку так, чтобы видеть лицо сюзерена, – только вот подвела их собственная армия. Не умеет еще воевать… Мало каши ели. Но то не вина их инженеров и конструкторов. Они-то у них чудо как хороши.

– Что тебе надо от меня? – спросил герцог, устав играть в намеки. – Конкретно. Ты же не просто так завел этот разговор?

– Начать переговоры с винетским послом графом Моска. Он тут, видимо, уже опух в столице от безделья, пока мы мятежников давили. Тебя, конечно, он будет склонять просто к покупкам готовых патронов. Но ты не соглашайся. Пообещай ему поставки пулеметов… – Глядя в непонимающие глаза герцога, пояснил: – Конечно, после подписания всеобщего мира. Мы им втюхаем старые модели «гочкизов» с кассетами. А сами перейдем на прогрессивное ленточное питание.

– Они попросят ручники, – пожевал губами Ремидий. – Бисер будет этим недоволен.

– Дадим и ручники старой модели – те, что по пятнадцать килограмм весят. Только стволы новые поставим и заново все железки воронением покроем. Новую модель на втуцком «Гочкизе» мои технологи довели до веса в десять килограмм без изменения конструкции и без потерь боевых качеств. Так что в наши горные части пойдут новые, облегченные на треть машинки, а списанные из войск мы им и продадим. Недорого. Торгуйся, отец, активнее – им деваться некуда, а у Моска, как я выяснил, в том заводе есть пай. – Я озорно подмигнул правым глазом. – Большой пай.

– Что еще мы можем вымутить из Винетии? – заинтересовался герцог.

– Медь. Цинк. Кристаллическую серу. Полировочные пасты. Пробку. Перкаль. Если есть у них двигатели внутреннего сгорания, то и они нам интересны. Обещай им поставки керосина, а то пролив в океан из Мидетеррании империя перекрыла для вражеских кораблей из колоний. После того как построим железную дорогу в Риест, начнем поставки. Кстати, так меньше у них будет возражений против такого строительства.

– Хочешь окончательно свести в моей стране светлый дуб?

– Нет, отец, дуб на керосиновые бочки сводить не будем. Так у нас не останется его на винные бочки. Мало того, будем сажать его в степи, как и пробковый дуб в предгорьях. Просто я ставлю новый прокатный стан в Калуге. Плоский. Броню катать. Ту броню, что мне потребна на бронеходы, а не ту, которую мне флот с барского плеча скидывает. Но можно на нем выделать и тонкий стальной лист. Вот из этого листа и будем делать керосиновые бочки. В отличие от дубовых бочек эта тара оборотная. А по железной дороге можно будет гонять и цистерны на колесах. Десять, двадцать, тридцать тонн зараз в одном вагоне. По морю пустить керосиновый танкер. Вот железнодорожные цистерны и будут ходить по кругу от керосиновых заводов до порта и обратно. Гоняешь же ты в Будвиц керосиновые цистерны по железке. А можно и сырую нефть так гнать, нам отходов будет меньше… Все равно они только нашими поставками не ограничатся в мирное время и сами будут нефть перерабатывать. Я бы на их месте так и сделал. Но привязать соседей к себе экономически стоит нам попробовать. Так они воевать с нами лишний раз подумают на будущее.

– Когда еще Вахрумка эту дорогу построит? Там тоннелей, как я посмотрел по проекту, не меньше десятка, – снова включил герцог скептическое брюзжание.

– Когда бы он ее ни построил, но готовиться, чем ее заполнять, нам нужно уже сейчас. Кстати, а почему его на коронации молочного брата не было?

– Не знаю, – ответил герцог. – А лезть с такими вопросами к императору я посчитал нетактичным. Все, Савва. Вези меня обратно. Озяб я.

Когда мы приехали, баронессы не оказалось дома. Испуганные слуги, сбиваясь и путаясь в показаниях, рассказали, как пришли какие-то военные с десятком кирасир, показали бумаги из контрразведки, арестовали баронессу «за участие в заговоре против императора» и куда-то увезли на черной карете с зашторенными окнами. Куда увезли, не знают. Кирасиры сказали – «куда надо».

Караульный пост особняка в тот день состоял из Вальдовых самоходчиков нового набора, и те против представленных суровых бумаг дисциплинированно не возразили.

– Где мальчик? – только и спросил я, стараясь, чтобы на слуг не вылилось мое раздражение. Они-то ни в чем не виноваты.

– Дома. У себя в детской, – успокоила меня нянька юного барона. – Но он очень расстроен. Плачет и мамку зовет.

– Приведите его сюда. Герцог хочет с ним познакомиться, – отдал я распоряжение.

Ремидий поднял на меня вопрошающий взгляд.

Я просто хлопнул ресницами с намеком.

Герцог пожал плечами, но ничего не сказал.

Привели зареванного пацаненка. Представили герцогу.

Пока старый и малый говорили друг другу ритуальные фразы, чем малой меня очень удивил – это в два года-то, я провел блиц-дознание и выяснил, что его просто грубо оторвали от баронессы, когда он, вцепившись в ее ногу, не хотел отпускать мать из дома с «контриками».

– Это и есть твой сын? Совсем на тебя не похож, – констатировал герцог, которому мальчишка понравился.

– Можете сравнить наши родинки за левым ухом, – пожал я плечами.

– Иди ко мне, дитя, – протянул герцог руки к мальчику.

И когда тот подошел, взъерошил ему волосы на голове. Потом Ремидий и мне попортил прическу, заставив наклониться. Таки не поленился герцог. Сравнил.

– Странно, Савва… твой рецкий сын белобрысый, а твой имперский сын черняв как ворон, – пожевал Ремидий усы.

– В матерей пошли, – ответил я. – Ваша светлость, я могу передать юного барона Тортфорта официально под вашу опеку?

– Такой маленький, а уже Тортфорт, – усмехнулся герцог. – Номинальный его отец, как ты говорил, в плену?

– Так точно.

– Тогда мне ничего не остается, как действительно взять под опеку этого сиротку, который, как я помню, к тому же еще и мой прямой вассал. Это моя обязанность как сюзерена.

Не ломай дрова…

Не ломай дрова…

Легко тебе, герцог, так меня напутствовать. Не помню уже, кто сказал, вроде Маркс, что история повторяется дважды, первый раз как трагедия, второй раз как фарс. Но тут вполне может быть наоборот. При чем тут баронесса и мятеж? Тут под меня любимого копают из-под баронессы.

– …а сопротивление законной власти знаешь, как нынче карается? – закончил я короткую требовательную речь у ворот столичной контрразведки.

– Знаю, ваша милость, но не велено мне кого-либо сюда пускать. Я подчинюсь приказам, – виновато бухтел кирасир-привратник в маленькое окошечко в воротной калитке. – Сами устав знаете.

– Тогда отойди-ка, братец, в сторонку и ложись на землю, чтобы тебя не зацепило ненароком. Понимаю, что служба, но командую сейчас здесь я, а не твои офицеры-изменники.

По взмаху моей руки V-образный отвал «артштурма» играючи распахнул внутрь двора деревянные створки ворот с первого же тычка. Что хотите? Дюжина тонн на острие треугольника!

В распахнутые ворота ворвались штурмовики с автоматами наперевес.

Что-то у меня входит уже в дурную традицию штурмовать с рецкими горцами имперскую контрразведку. Ежегодно. Как празднование Хэллоуина. Только на этот раз нет у меня тайной отмашки с самого верху, а только императорский рескрипт в планшетке, дающий мне чрезвычайные полномочия «на время подавления мятежа». Ну а коли в городе народ еще арестовывают за «участие в мятеже», то, знать, мятеж еще не кончился. Слабая такая отмазка, но другой у меня нет.

Что на этот раз? Зрада или перемога?

Течет у баронессы в дому, ох как течет. Пятой точкой чую. Найду крота среди прислуги, порву, как Тузик грелку. А может, меня специально на такую реакцию и вызывали? Если это так, то держись, кто бы ты ни был. Это моя женщина!

В этот наскок я специально отобрал только тех егерей, с которыми штурмовал когда-то контрразведку в Будвице. Просто потому, что они уже сами знают, что им делать на этом задании. Долго инструктировать не нужно. Знакомую работу всегда делать легче и быстрей, чем в первый раз.

Охрану из кирасир штурмовики споро разоружили и заперли. Даже стрелять не пришлось.

«Контриков» тоже рассадили по камерам, только по отдельности, чтобы сговориться не смогли. Мне их еще допрашивать.

Сам расселся в начальственном кабинете и приказал принести дела, заведенные на заключенных.

Мать моя женщина… В большинстве своем бабы тут по камерам сидят. Сплошняком аристократки с фамилиями на «-форт». Однако моей баронессы в этих бумагах не было. Хотя фамилия Тортфорт встречалась, но то… графиня, вице-графиня… Даже какая-то родственница расстрелянного нами в Будвице за дезертирство бургграфа Леппе-Тортфорта была, но баронессы ни одной.

Привели ко мне младшего «контрика». Младшего я вызвал, потому что разобрался уже в имперских порядках, где все бумаги сваливают на самого молодого офицера. Начальство само пальцы в чернилах пачкать не любит, вот и занимается дедовщиной.

– Где баронесса Илгэ Тортфорт? – спросил я.

– Разве всех тут упомнишь, господин полковник? – пожал плечами лейтенант.

– Командор, – поправил я его. – Командор воздушного флота барон Бадонверт. Чрезвычайный императорский комиссар.

Пришлось показать ему миниатюрный портрет, взятый мной из ее дома для опознания.

– Вроде видел такую женщину, но точно не скажу, – положил лейтенант портрет обратно на столешницу. – Из этих лиц за последние дни у меня в глазах просто калейдоскоп.

В зубы дать ему, что ли, для просветления памяти? Но пришла идея продуктивнее.

– Кто ездил сегодня на аресты в черной карете?

– Старший фельдфебель административной службы Ленжерфорт, – отрапортовал лейтенант.

Фельдфебель портрет опознал. И даже показал укладку, где подшит на Илгэ исполненный арестный лист со всеми этими «сдал-принял». И журнал дневального принес, где отмечено было время привода баронессы в контрразведку и время ее отбытия из нее. Надо же, какие аккуратные бюрократы эти фельдфебели. Все у них тут под роспись и подпись. Но нам же легче разбираться.

– Куда она отбыла? Ее отпустили? – вцепился я глазами в него.

– Никак нет, господин командор, отметки об отпуске в журнале нет, – развел руками фельдфебель из аристократов.

– Так куда она делась?

– Ее переместили. Перевели в другое место, – пояснил он.

– Куда?! – рявкнул я. – Мне из тебя слова клещами тянуть? Могу и клещами…

– Не могу знать, господин командор. Это выше пределов моей компетенции. – По его вискам резко потекли струйки пота.

– Кто знает? Кто отправлял? – Я повернулся к младшему «контрику» и обличительно ткнул в него указательным пальцем. – Лейтенант, если не выложите сейчас же все как на духу, то через пять минут я вас лично расстреляю у ближайшей стенки без суда и следствия. Вам понятно? Мне не впервой стрелять Тортфортов и прочих изменников из вашего сословия. У меня слова никогда не расходятся с делом. Пять минут. Время пошло.

– Ее, скорее всего, увезли в замок Ройн. По крайней мере, раньше именно туда их отсюда увозили, – торопливо ответил контрразведчик практически без паузы. – Ройн в Цебсе.

– Где это?

– Цебс, – ответил он, поражаясь моему незнанию местной географии, – это столичный округ. Недалеко. Сорок километров по шоссе на север, – доложил лейтенант. – Можно и по железной дороге добраться. Станция также называется Ройн.

Ройн? Где-то я уже слышал это название, а вот где, не припомню. Ладно… Проснемся – разберемся. Сейчас надо ковать, пока горячо.

– Зачем вы арестовываете женщин?

– Что-то связанное с собственностью мятежных фамилий. Точнее я не знаю.

– От кого получаете такие приказы? Проскрипционные списки вам спускают сверху или вы уже сами на месте определяете, кого тащить в кутузку, а кому еще посидеть дома?

– Я получаю приказы от своего непосредственного начальника ротмистра Гаукфорта. От кого он их получает, я не в курсе. Он со мной подобной информацией не делился.

– Откуда вы прибыли в столицу? Вас же здесь не было во время мятежа? Столичные офицеры контрразведки были арестованы при мне.

– Так точно, господин командор, не было. Меня вызвали из Гоблинца, а ротмистра из Тортуса заменить замаранных в мятеже офицеров имперской контрразведки.

– Кто отдал вам такой приказ?

– Приказ, точнее, копия приказа поступила к нам в управление из дворца с фельдкурьером. Из собственной его императорского величества канцелярии, без подписи. Штамп «с подлинным верно». Печать подлинная, красной мастики. И приписка к ней от дворцового делопроизводителя. Все как всегда. Вот меня и командировали сюда на усиление.

Тут дверь распахнулась, и на пороге возник Молас. Как писали в старых пьесах, «те же и он». Впрочем, второй квартирмейстер генштаба прибыл не один. За его широкой спиной толклись несколько офицеров из «птенцов гнезда Моласа».

– Савва… Я так и понял, что без тебя тут не обошлось, – констатировал генерал-адъютант императора деловым тоном. – Кто еще может броневиками ворота вышибать? Что случилось на этот раз?

– Да вот эти чудики похитили личную сестру милосердия моего герцога только на том основании, что у нее фамилия Тортфорт. Герцог недоволен, и я пришел вернуть ее обратно.

– Это хозяйка дома, где вы квартируете? – уточнил генерал.

– Именно так, ваше превосходительство.

Молас взял стул от стены, подтащил его к столу, за которым я восседал. Сел, закинул ногу на ногу и попытался «прочитать в сердце» у лейтенанта.

М-да…

Умеет.

Даже со стороны стало заметно, как у контрразведчика душа ушла в пятки. Куда там моей реальной угрозе расстрелом. По сравнению с Саемом я еще мало каши ел. Первый раз я видел сына «волкодава СМЕРШа» в этом качестве. Ну прямо Железный Феликс из кино. Даже спрашивать не пришлось. Все, что знал, лейтенант четко по-военному доложил без запинки.

– Теперь многое стало понятно, – задумчиво проговорил Молас. И резко изменив тон, приказал: – Теперь все брысь отсюда.

Но когда я встал из-за стола, генерал задержал меня рукой.

– А ты, Савва, останься.