11

Калуга гудела и бурлила, как Вртава в верхнем течении. Еще бы. Город еле отбился от нападения очень крупных банд, что пришли к нам по ветке железной дороги, которую построил Вахрумка.

Момент для нападения был выбран идеально. Генерал Вальд со всей «железной» бригадой и батальоном саперов-штурмовиков с какого-то бодуна снова куковал в столице империи. Императора радовал и бывших мятежников видом бронеходов пугал.

Город отстаивал только единственный танк с тракторного завода. И тот склепанный из котельного железа муляж «ромбика», с муляжными же пушками, вооруженный только пулеметами «Гоч-Лозе». Но «на испуг» он сработал хорошо.

Горные стрелки и большая часть герцогской гвардии в основном квартировали на южных склонах гор за перевалами со стороны Риеста, осваивали новые территории.

Оставшиеся рецкие воинские части, в основном стройбаты, ожидая демобилизации, еще бытовали на линии фронтов.

Так что в Калуге и в столице войск был самый минимум.

Еще удачно сложилось, что начальник калужского ВОСО подполковник Мойса умудрился немного раньше объявленных сроков тех пленных с Восточного фронта, что отказывались работать, отправить в Отогузию. Там их будут менять на границе, пока голова на голову. С республикой об обмене пленными до сих пор было непонятно, как договариваться: центрального правительства там не стало. Ну, такого, повеления которого бы исполнялись в провинциях.

Аэродромные роты – и свою, и воздухоплавателей – возглавил мой генерал-майор авиации граф Гримфорт. Тот первым делом загнал обратно за колючую проволоку расконвоированных пленных, что на моих заводах и стройках вкалывали. Те, конечно, для виду помитинговали, но особо не буянили. И поддержки нападавшим не оказали. Поверили графу, что в случае мятежа Кровавый Кобчик расстреляет всех. Пленные народ такой: не боялись бы за свою жизнь – не сдались бы в плен.

Часть наземной авиационной обслуги взяла под усиленную охрану заводы. Вместе с полицией города и рабочими.

Героем дня стал гвардии старший лейтенант Щолич, который вооружил все унтерские школы с полигона и возглавил оборону, выбив находников из города за реку. Но дальше он не пошел. Оправдывался тем, что сил у него было только на защиту города. Не больше. И тех мало.

«Не быть тебе, Милютин, генералом, – подумал я, смотря на его спокойное лицо. – Нет в тебе правильной инициативы. Вся жизнь твоя только в пределах инструкций». Но высказал другое.

– Вот и держи дальше оборону моего города, – сказал я ему. – Не забудь только отметить тех гражданских, что тебе помогали.

Рабочие патрули с охотничьими ружьями я уже видел на улицах города. Они тут сами организовались, помимо Щолича, в «Комитет рабочего сопротивления» под руководством Эдмо Мортэна. Не зря же у парня три военных креста, хоть и полученных с той стороны фронта.

– Дай нам пулеметы, – потребовал у меня вместо приветствия сталевар, нянча длинную старую винтовку Кадоша в руках. – А то эта жила не дает.

«Жила», как я понял, это Щолич.

Кстати, штришок к характеру: свою саблю, положенную республиканскому офицеру, он не надел.

Стоящие за ним рабочие в патруле, вооруженные вообще охотничьими переломками, дружно закивали, соглашаясь со своим старшим.

– Дам, – сказал я. – Только для этого надо проехаться во Втуц. На завод, где их выделывают.

– Чего тут ехать? – удивился инженер. – Шесть десятков километров вообще. Да не пёхом, а по железке.

Отнял я у Щолича всю школу штурмовиков-автоматчиков. Взял с собой будущих пулеметчиков рабочей милиции города, и поехали мы на импровизированном составе в столицу герцогства. Семья моя там. Я за них очень беспокоился.

Город Втуц не был на себя похож. На вокзале пусто, грязно и мусорно. Конки не ходят. Горожане по домам сидят, носа на улицу не показывают. По улицам гулко цокают копытами редкие патрули конных егерей.

Ветер разносит по мостовым какие-то листовки и обрывки газет.

Похоже, мы опоздали.

Здание «Бадон-банка» выглядело, как после еврейского погрома в Западной Украине. Разве что куриный пух по улице не летал. В помещении уже никого не было, только перевернутая мебель и деловая документация, разбросанная по полу, заплеванному скорлупками орешков.

Сейф в кабинете председателя правления грубо взломан со стороны задней стенки – там она тонкая. Обменный запас валюты, хранящийся в банке, расхищен. Революция, твою мать… Цели ее не меняются от лозунгов, времени и места. Даже другой планеты.

Быстро прошел в комнату отдыха Альты, что сразу за ее кабинетом. Там также никого не было. Следы погрома, скорее даже поиска сокровищ. Напрасный труд. Альта ничего ценного здесь не хранила. Главным для нее тут был персональный душ, даже дивана она здесь не держала. Только большое удобное кресло для отдыха, которое теперь хвалилось торчащими медными пружинами из распоротого сиденья. Но никаких бриллиантов тещи Кисы Воробьянинова в нем никогда не водилось.

Большое трюмо – рабочая необходимость деловой женщины на удивление оказалось целым. На боковом зеркале написано вишневой губной помадой: «Лучше гор могут быть только горы». А гора у меня во владении только одна – Бадон. Было бы очень здорово, просто прекрасно, если бы они могли вовремя укрыться на хуторе у дяди Оле. Смею надеяться. Альта всегда была предусмотрительной и за золото не держалась. Не зря же она оставила сейф целым, так, что погромщикам пришлось его ломать. Время тратить.

– Всё, пошли отсюда. Надо еще дом свой проверить на том берегу реки, – скомандовал я своей команде.

Но до дома пришлось проведать еще завод, который от находников сам отбился. Все же пулеметы с автоматами делаем, не абы что.

И гвардейский арсенал. Этот тоже остался цел, несмотря на малочисленную охрану. К складам с оружием бандитов не допустили. А там и конные егеря с другой стороны реки подоспели.

Плохо сработала только столичная полиция. Разбежалась. А полицмейстер вообще все время смуты в подвале просидел – ховался сам и семью спасал. А на службу забил.

Дома, в атриуме у колодца, лежал уже слегка пованивающий труп Зверзза. Сурово растерзанный. Штыками добивали старого увечного фельдфебеля.

На чердаке, у пулемета, обнаружился труп одного из его пасынков. Убит на боевом посту. Пулей в лоб. Но до него погромщики вроде как не добрались, иначе исправный пулемет так бы не оставили на месте, с собой бы забрали. Не нашли они хитрой лестницы на чердак.

Всё в доме перевернуто вверх дном. Ни одной ценной вещи не осталось. И на удивление целехонький винный погреб.

От живности на хоздворе только пух и перья.

Конюшня и стойла пустые.

Собака застрелена.

У соседей то же самое. В живых только те, кто ходил на гусиную охоту и не был дома во время беспорядков.

Довольно быстро нарисовался взвод конных егерей соседнего полка с вопросом: кто тут шарится по домам обывателей? От них и узнали, что произошло в городе.

Это даже не революция, а чёрт-те что. На нашем конце орудовали пленные из республики с лозунгами Лиги социальной справедливости, которые все можно вместить в емкое ленинское «грабь награбленное». Вместе с ними орудовали и бывшие наши – имперские – воины, которые побывали в республиканском плену. Толпы. Но разбежались резво, когда по ним начали стрелять. Вооружены они были плохо. В основном разным холодняком.

– Герцог убит. Его старший внук тоже. Младшего внука не нашли, – сообщил мне баннерет егерей. – Теперь вы тут главный, ваше сиятельство.

– Точно? – недоверчиво переспросил я. – Вы их трупы видели?

– Точно, ваше сиятельство. Сам их хоронил в загородной резиденции. Она первой подверглась нападению. А там всего охраны-то по традиции три взвода дворцовых гренадеров. Все полегли. И это… пацанчик ваш, его мачеха и новорожденная девочка у нас в казармах. Мы не успели. Простите нас. Сначала самим надо было отбиться.

– Кто? Какой пацанчик?

– Вдова вашего управляющего с дочкой и ее пасынок. Они к нам в казармы прискакали за помощью.

– А жена моя и сын?

– Пацанчик этот ваш сказал, что их тут не было – отдыхать уехали.

Слава ушедшим богам. Если все, как обговаривалось, то они у дяди Оле. А в казармах второй приемыш Зверзза спасал его жену и дочь.

– Куда бандиты из города ушли?

– В разные стороны. Но большинство обратно на запад. Говорят, что они собрались сжечь нефтяные вышки.

А вот это, подумал я, уже ниточка к тому, чтобы понять: кому все это выгодно было.

Оставив командира полка конных егерей за коменданта города с чрезвычайными полномочиями, выехал в герцогское предместье. Бормоча под нос, что местные офицеры всё инструкций сверху ждут, а самостоятельно мышей ловить разучились.

И да, полицмейстера столичного расстрелял за бездеятельность. Публично. Чтобы другим неповадно было.

Места последнего упокоения Ремидия и малолетнего маркграфа нашлись рядом с могилой Ивана Цвета. Пока только земляные холмики.

Постоял, рассыпав по этим холмикам земли зерна злаков, погрустил. Но время не ждало. Некогда страдать, тем более что я опять должен «кровавую тризну» врагам.

Дворец, естественно, был разграблен. Но по мелочи. Крупные вещи и мебель остались на местах. Правда, не всегда комплектно и целиком. Картины варварски порезали.

Получив в руки герцогскую печать, чудом сохранившуюся в кабинете Ремидия, первым делом я произвел Щолича в капитаны рецкой гвардии за защиту Калуги. Подписал указ как регент Реции и исполняющий обязанности электора при малолетнем герцоге. Теперь он уже и маркграф Рецкий, и граф Риестфорт одновременно.

Больше всего, кроме людей, было жаль поломанного и вытоптанного герцогского сада. Бедный Иван Цвет, положивший на этот сад всю жизнь, думающий, что он останется памятником ему в потомстве. Добро еще, что могилу пришлого ботаника не тронули. Хотя флигель его основательно загадили и все бумаги сожгли. Весь архив.

Доклад императору о произошедшем событии и кадровых изменениях отправил самолетом. Впрочем, и по телеграфу кратко продублировал.

В ответной телеграмме Бисер выразил мне свои соболезнования и утвердил меня в должности герцогского регента.

Разогнал разведгруппы искать юного герцога по городу и окрестностям столицы. И патрули конных егерей по дальним весям – искать бандитов.

Кстати, и воздушной разведкой не побрезговал, несмотря на то что в Калуге осталось всего два самолета. Остальные по плану трассу авиапочты в Химери прокладывали, вели поиск удобных аэродромов. Беспорядки беспорядками, а основной работой мой наземный генерал не манкировал.

Отозвал с линии фронта отдельную рецкую кавалерийскую бригаду. И еще один полк конных егерей с востока герцогства. Но когда они тут будут?

Бандитов надо давить. Жестоко давить. Чем раньше, тем лучше.

Завод «Гочкиз» во Втуце заработал в три смены. Кавалерию надо насытить ручными пулеметами. Мобилизационный запас патронов в арсенале сохранился.

Гражданские чиновники опомнились, вышли на службу, и город вернулся к нормальной жизни. Дворники метлами зашаркали. Дальше они тут и без меня управятся, а мне надо найти семью.

На хуторе все оставалось спокойно и благостно, будто и не было по стране разгула бандитизма.

– Помнишь старую тропу контрабандистов? – спросил я дядю Оле, отозвав в сторонку.

– А чего ее не помнить? Вроде как еще не состарился, – ехидно прокряхтел он, изображая вежливый смех.

– Уведешь всех в Риест. Жить будете в имении Тортфорта-младшего, – для наглядности показал я на мальчика, который с упоением гонялся по двору за пятнистой козой. – Не навсегда. Но пока здесь порядок не наведем, сидите там. Документы все я передал Альте.

– А ты? – спросил Оле.

– А я тут вместо герцога пока побуду.

– Ну-ну… Бароны не схарчат?

– Не боись. Я сам Кровавый Кобчик, – заверил я родственничка.

И начались сборы. Никто даже не подумал опротестовывать мои распоряжения. Я тут сеньор на этой горе. Но все равно сорвался, стал бестолково подгонять народ, распоряжаться невпопад. Тут денщик мой Ягр процитировал рецкую народную мудрость, чем меня немного успокоил:

– Вьючные стирхи медлительны, командир, но погонщик терпелив.

Оле стоял на крыльце дома и, что-то пережевывая губами, пересчитывал пальцы.

– Как так: все бросить в одночасье. Не понимаю, – бормотал он.

– Оле, – постарался я быть спокойным, – жизнь дороже. Остальное все наживное.

– Оно, конечно, так… Но жалко же.

– Спасать будешь не только себя, но и юного герцога и герцогиню-мать.

– Это ясырку-то твою? Так она не была замужем за герцогом. А прошлый ее господин был только графом.

– Была ясырка, да вся вышла. Теперь она госпожа наша.

Оле пожал плечами, типа: как скажешь.

А я подумал, что титул для Альты надо придумывать другой. Не воспримут ее тут как герцогиню-мать, раз этого не утвердил покойный Ремидий. По указу старого герцога Альта только старшая дворцовая дама в придворном штате.

– Элику с сыном с нами отправляешь? – спросил Оле.

– А с кем еще? – буркнул в ответ.

– Ну да, ну да… – шмыгнул он носом.

– Хватит причитать. Вьючь стирхов, – перешел я на приказной тон.

С собой я взял на гору два десятка штурмовиков с четырьмя ручными пулеметами. Думаю, достаточно будет. Всё же горными тропами пойдут, не по шоссе. Коляску и шарабан, на котором мы приехали на гору, бросили на хуторе. А лошадей отдали под седла и вьюки.

Что с собой не взяли, закопали в разных местах по указке Оле.

Наковальню пришлось от Оле отдирать силой. Тот ее с собой взять намылился. Я заставил его вместо тяжелого железа взять больше еды и патронов.

– Наковальню новую в Риесте купишь, – привел я неубиваемый резон. – Серебра у вас достаточно.

Вот сыновья Оле фишку просекли на раз и с леверами не расставались даже на погрузке. Патронташами опоясались. Правильные пацаны растут.

Проводил всех до рудника горючего камня. Вывел в обход на старую тропу контрабандистов.

Поцеловал Альту, шепнув на ухо:

– Теперь ты главная тут. А в случае чего, и в Реции всей. Береги сына. Один он у тебя остался. Надежда всего народа. Иначе не видать нам самостоятельности. Поглотит нас империя.

Женщина отмолчалась, но глаза ее были жесткие.

– Не молчи, – потребовал я.

– Я поняла, – только и сказала, тронув коня каблуками. Сына она держала в своем седле спереди.

Понятно. За сына она всех порвет, как тигрица. Мне даже жалко стало тех, кто встанет у нее на пути. Не простит она никому смерть своего старшего ребенка.

Элика повисла на мне гирей.

– Я с тобой, – заканючила.

– Куда со мной? А кто за Митей присмотрит? – возмутился я. – Марш в голову колонны. Нам еще в столицу возвращаться, а там стреляют. Я приеду за вами, как только смогу.

– Не обманешь?

– Когда я тебя обманывал?

– Ну если не считать твоих побочных детей, то вроде и никогда.

– То-то же, – поцеловал и направил в нужную сторону, шлепнув по аккуратной попке.

Вроде послушалась. Хвала ушедшим богам.

К каждому сыну Оле я приставил по штурмовику, вроде персонального «дядьки», чтобы приглядывали за ними. Все же подростки еще, хоть и вооруженные.

С собой оставил пятерых автоматчиков, снайпера и Ягра с пулеметом. Остальные штурмовики – теперь новая дворцовая гвардия герцога. А там, на месте, Альта сама разберется. Все бумаги с нужными полномочиями и требуемыми печатями я ей выдал.

И сам я с пулеметом. Пулеметы у нас нового образца, облегченные. На заводе взяли. Всего-то десять килограммов, не считая запасных дисков. По пять на ствол. И запас патронов у каждого в ранце. Патронов много не бывает. Мало нам, но больше не унести. Тем более что всех своих лошадей мы в караван отдали. В столицу нам пешком предстоит прогуляться. Не близкий путь.

Проводили караван и принялись заметать следы на дороге, чтобы они не вывели возможных преследователей к руднику. Собирались заниматься этим до самого хутора. Но успели замести всего-то пару километров, как передовой дозор, который отправляли ниже хутора, маякнул, что по дороге туда движется вооруженная колонна. Судя по одежде – не пойми кто.

Пришлось, забросив импровизированные метлы в кусты, сделать резкий марш-бросок до хутора.

Засаду устроили на повороте дороги в зеленке.

В бинокль была видна разношерстная толпа с неким подобием дисциплины. Шли колонной по четыре в ряд. Где-то пять-шесть десятков разношерстно вооруженных организмов. Банда, короче. И явно по наши души. Больше тут не за кем переться на мою гору.

Справа от колонны, отмахивая правой рукой (левая как пришитая к боку – сразу видно, застарелая привычка у человека саблю таскать), шел человек в распахнутой серо-голубой республиканской шинели и гражданской швицкой беретке на голове. Вроде как командир. Я его сразу и не узнал. А узнав, выматерился длинно по-русски. Командовал этим сбродом бывший майор барон Тортфорт.

– Да когда же вы только кончитесь, чертовы Тортфорты, – рыкнул я, нажимая на спуск курка, хотя для кинжального огня было еще далеко. Но уж больно меня переполнила ненависть.

Пулемет затрясся в руках, изрыгая длинную очередь.

Ягр меня поддержал с другой стороны дороги.

А как забегали-то, как забегали они под пулями. Прямо тараканы под тапкой. Жалко, что открытого пространства немного. Вдоль дороги всего. Порскнули находники по кустам и дальше в лес.

На дороге осталось лежать где-то три десятка неподвижных тушек. Плохо стреляем: половина врагов по лесам теперь шляется. Попробуй их оттуда выкури. Одно преимущество: мы знаем эти леса и горы, а они нет. Был ли среди этих куч падали Тортфорт – не разобрать. Да и некогда ими любоваться. Воевать надо.

А дальше всё по военной науке. Перекатами. Половина дорогу держит, половина отступает на новый рубеж и дает прикрытию спокойно отступить до нового рубежа. В каждой группе пулемет.

Так, отстреливаясь, и сами ушли в зеленку, отводя преследователей в сторону от рудника. Слишком много их и слишком мало нас. Добро хоть автоматического оружия у них вроде нет. Либо патронов мало. Стреляют по нам редко и только одиночными.

Но нас уже шестеро. Снайпер и один штурмовик убиты. Не удалось нам с Ягром всех врагов положить в первой засаде. Теперь бегай по горному лесу козочкой от охотников. И трудно сказать, сколько вражин осталось по нашу душу.

Вспомнил, как встретил Элику с козой на этой дороге сразу после попадалова сюда, и, набивая патронами освободившийся диск, запел «Вечную любовь».

Что-что, а с женой мне повезло, как редко кому везет. Красавица, и характер хороший. Любит меня, что не так часто в семейной жизни бывает. Сына родила.

Сейчас вот за них мои ребята, с которыми два фронта прошел, гибнут. За меня гибнут. За мою семью. Горская верность вождю.

Лес затих, слушая прелестную мелодию Шарля Азнавура. И вдруг в мое пение органично подстроился звонкий женский голос с партией Мирей Матье.

Твою маман! Эта дура все же поперлась за мной под пули.

– Ягр, прикрой! – крикнул я и в три погибели стал продираться сквозь кусты на голос.

Мимо что-то просвистело и с сочным чпоком врезалось в дерево.

Тут же затарахтел пулемет Ягра. И пара экономных очередей из автоматов в стороне.

А я дальше продирался уже ползком, подтягивая за собой тяжеленный пулемет и сумку с дисками.

Элика в неглубокой ямке самозабвенно пела, протирая левер от росы. Явно собралась стрелять.

– Где Митя? – рыкнул я.

– Успокойся, милый, – улыбнулась мне жена. – Здесь. С нами. Где еще быть нашему сыну? Вон там за камушками сидит, – указала она на три крупных валуна.

– Ты совсем дура, таскать сына туда, где стреляют?

– Можешь орать сколько захочешь, – ответила жена с милой улыбкой и победным взглядом. – Но избавиться от нас и сбежать в свой мир тебе не удастся.

– Дура. Тут люди умирают за то, чтобы вы ушли в безопасное место. А ты что творишь? Теперь и на вас отвлекаться прикажешь?

– Зачем на меня отвлекаться? Я стрелять умею, – щелкнула жена зарядной скобой и добавила патрон в подствольный магазин. – У меня с собой сто патронов. Десять зарядов ружья. Так что за нас не бойся. Ты мне лучше другое скажи: зачем ты оделся в ту одежду, в которой сюда попал?

– Та-а-ак… – пропустил я мимо ушей ее последнюю фразу. – Слушай мою команду. Сейчас же выдвигаешься к водопаду, что впадает в озерцо на тропе к месту ухода богов. Помнишь его?

– Помню.

– Так что мимо тебя мы не пройдем. Засядешь с Митей выше водопада и никого не пускай на тропу, кроме нас. Мы там будем примерно через три часа. Смотри нас не подстрели.

– Вас я всех в лицо знаю, – ответила Элика. – Да и одеты вы одинаково. Поцелуй меня, и мы пойдем.

Элика подтянула к себе свой ранец.

– До камней, где Митя, двигай ползком, – посоветовал я.

– Не учи горянку по горам ходить, – фыркнула женщина.

Дождался, пока жена уползла к сыну. Слышал шорох ее передвижений, но не видел. Скрытно двигалась, что меня порадовало.

А сам сел думу думать. Что теперь делать с таким живым грузом в боевой обстановке?

– Что, командир, жена пришла свой хутор отбивать? – спросил подползший командир звена штурмовиков.

– Именно. Не знаю, что на нее нашло?

– Как что? Кровь велела, – убежденно ответил капрал.

– Почему тогда ее братья не пришли?

– Братья ее четко выполняют приказ старшего в роду – твой. А жена имеет право на свое мнение в таком вопросе, – просветил капрал.

Сколько вот живу среди горцев, а так до конца их и не знаю.

– Сколько врагов осталось?

– Десяток-полтора. Не больше. Главное, командир, чтобы нам патронов хватило. Тогда всех здесь положим.

– Это наши горы. Чужакам они не помогают, – ответил я.

– Вот именно, командир. Правильно сказано.

Звонко хлестанул по ушам выстрел из винтовки снайпера.

– О! – улыбнулся капрал. – Еще минус один. Прорвемся.

Через два с половиной часа все собрались у водопада. Ну как все – разведка еще не подошла. Пока их ждали, сварили ужин на маленьком бездымном костерке в ямке. Бульон из пемикана с лапшой. Не шибко вкусно, зато питательно. Для Мити жена не забыла что-то положить в свой ранец.

Вернулась разведка, когда уже начало темнеть. Доложилась:

– Командир, находники все ушли на хутор. Ночевать, скорее всего, будут там. Их девять человек осталось.

Их девять, нас пять, не считая жены с сыном. Не лучший расклад. Тем более враги показали, что воевать они умеют.

Принял, насколько мог, торжественную позу.

– Бойцы, благодарю за службу. Первая задача – сбросить врагов с хвоста каравана герцога – выполнена вами успешно. На завтра нам надо увести их в сторону. Вон туда, – махнул рукой в гору. – Теперь всем спать. Дежурство по очереди. Капрал, распорядись.

И заснул как убитый. Жутко устал.

Наутро ушли в гору на плато. Оторвались всего на четыре часа. Потом пришлось делать засады.

Враги со свежими силами, подобрав все трофеи, в том числе и с хутора, стреляли чаще. И точнее.

На плато с сумрачным лесом вышли только я с семьей и Ягр. Остальные полегли, забрав с собой минимум по одному врагу. Патронов у нас почти не осталось, но мы упорно тащили с собой тяжеленные пулеметы.

Потом и Ягр вдруг осел на ярко-зеленый мох.

– Извини, командир, что не выполнил до конца свой долг, – запузырил он яркой кровью на губах. – Шаль ко мне домой не носи: умерла моя мать этим летом.

Сумрачное небо, прорывающееся сквозь густые ветви, остановилось в его глазах.

– Видишь, к чему привело твое непослушание, – упрекнул я жену. – Все погибли, защищая тебя, вместо того чтобы отступать по правилам. Какие ребята были! Какие бойцы!

– Нам лучше отсюда уйти, – сказала жена, не отвечая на мои упреки.

Снял диск с пулемета Ягра, выщелкнул из него оставшиеся патроны, а сам пулемет утопил в ручье. Диск забрал с собой. Чтобы враг не мог этим оружием воспользоваться.

И аля-улю козочками по горам.

Дважды еще пришлось устраивать пулеметные засады. Элике запретил стрелять – у нее патроны охотничьи на дымном порохе. Демаскируют.

Когда вышли на заветную поляну, облегченно вздохнул. Пришли. Там нас не догонят.

Но тут раздался рассерженный крик:

– Стой, Кобчик! Стой! Не уйдешь от меня, проклятый байстрюк герцогский. Отвечай, где мой сын?

Господи, отвяжется ли когда-нибудь от меня этот барон?

Бывший майор Тортфорт, тяжело дыша, стоял один, без сопровождения. Неужели мы с Эликой умудрились всех оставшихся покоцать? Или они отстали от него? Барон держал в руках ППГ, явно затрофеенный у моих павших бойцов, направив его на нас. На нем была надета серо-голубоватая шинель республиканского солдата без погон. А беретку он где-то потерял по дороге.

Я машинально нажал на спуск пулемета, но верный надежный «гочкиз» только клацнул ударником – патроны кончились.

И я просто-напросто швырнул в Тортфорта тяжеленной железякой.

Не добросил.

А жаль.

– Зачем тебе сын? Тебя все равно повесят за измену, – крикнул я ему, задвигая за спину Элику и Митю. – А так хоть один Тортфорт останется на развод. Но уже как рецкий дворянин.

– Ненавижу! – заорал Тортфорт и поднял автомат.

Что-то перестал мне нравиться этот глобус.

Громкий металлический щелчок показал, что и у врага тоже кончились патроны. Уфф!.. Это ж какая эйфория сразу окутала всего меня.

– Стой там, где стоишь, если жить хочешь, бывший майор, – крикнул я и достал из кобуры «миротворец», передернул затвор, одновременно подталкивая спиной своих присных, вдавливая их в поляну меж деревьев с метками, которые я оставил, когда попал в здешний мир. Не забывал при этом Тортфорта держать на мушке.

Тортфорт тут же бросил свой автомат в снег. Не герой. Правильно от него Илгэ детей не хотела.

Что ж… Надо попробовать…

Вряд ли Тортфорт тут один. Подозреваю, что другие, жаждущие нашей крови, просто отстали.

Я взял на сгиб левой руки Митю, продолжая целиться в Тортфорта, хотя попасть в него с того расстояния, что нас разделяло, даже из «миротворца» весьма проблематично.

– Элика, встань передо мной и прижмись ко мне, – попросил я, когда мы оказались ровно между тремя метками на стволах треугольником по краю поляны.

Руку с пистолетом, направленным на Тортфорта, я положил жене на плечо.

– А теперь мы, закрыв глаза, резко садимся на корточки, – выдал инструкцию.

– И что будет? – откликнулась Элика.

– Если все срастется, то спасемся, – усмехнулся я в ответ.

– Мы попадем в твой мир ушедших богов? – спросила жена с невнятной надеждой.

– Да, – ответил я, хотя не был на сто процентов в этом уверен. – И… на счет три. Присели. Раз…

Глаза Тортфорта были как у волка, который в кустах какает. Он умудрился, пока я разговаривал с женой, вдвое сократить расстояние между нами. И я, прежде чем присесть, в него выстрелил.

Ненавижу гада.

– Получилось, значит, – протянул я по-русски, озираясь на стоящие окрест нас зрелые березы сталинской еще посадки по проекту «Преобразования природы». Голые ветки на фоне рыхлого снега напоминали японские гравюры. Ноябрь где-то. Или март. Только уже или еще – не понять. Снег вокруг, но нехолодно. Так… плюс-минус ноль.

– И никаких Тортфортов, – усмехнулся грустно. И непонятно было: попал я в него или не попал. Его удача…

Есть такой старый анекдот. Чемпион по пулевой стрельбе стоит у памятника Пушкину и недоумевает: «Как же так… Несправедливый мир. Попал-то Дантес, а памятник стоит Пушкину?»

– Что ты говоришь? – переспросила Элика по-рецки.

Я и не заметил, что бормочу все это себе под нос. По-русски. Причем не отводя ствола от того места, на котором мы проявились. Вдруг Тортфорт сдуру рванет за нами?

– Здравствуй, мир ушедших богов, будь он неладен, – перешел и я на рецкую мову. – Ну что ж, давно тебя надо познакомить с моей мамой, – поцеловал я жену в нос. – Пойдем-ка, милая, в сторонку от этого места, а то засосет, не дай бог, еще обратно под пули.

Тут мой взгляд упал на пулемет, валяющийся недалеко в снегу. Ручной «гочкиз». Мой. Вот ведь незадача… Вроде как далеко я его зашвырнул. Нехорошо. Как сейчас примут нас в Павшино менты под белы ручки, так и срок мне впаяют за незаконное ношение. Плюс «три гуся» за незаконное изготовление оружия – аналогов-то его в нашем мире нет. И Элике тоже – с ее плеча свисал левер на хорошем кожаном ремне. Какие тут два патрона, которые менты подбрасывают из жадности, но чтобы можно было честно написать в протоколе «боеприпасы» во множественном числе? Ничего им и придумывать тут не надо. Все налицо.

Огляделся. Нашел место.

Отцепил от ранца малую пехотную лопатку и стал отгребать снег.

А потом еще срезать дерн и долбить смерзшуюся землю.

Элике наказал стоять на атасе и внимательно смотреть по сторонам, чтобы не застукали меня за этим занятием. А сам копал и копал, отбрасывая землю на кусок брезента, запасливо положенный в ранец еще на хуторе в горах Реции. После первого штыка пошло легче. Земля не успела промерзнуть в глубину.

Землю относил в брезенте метров за двадцать в разные стороны и прикапывал под снег.

Через час в яму наконец-то упал пулемет с последним пустым диском, левер Элики и ее же патронташ, мой «миротворец» в кобуре, снятый с ремня, и запас патронов к нему, дерринджер Элики, который она хотела припрятать, но не посмела меня ослушаться.

Вроде все. Больше у нас ничего такого криминального нет. Разве что кортик. Но я с ним не расстанусь – наградной, сойдет за исторический раритет. Да и спрятан он хорошо в потайном кармане бекеши, в который можно залезть как изнутри, так и с наружного кармана.

Брезентовую сумку от пулеметных дисков решил оставить. Будет хоть куда пластиковую соску для минеральной воды положить. Дорога дальняя, и о ребенке надо заранее позаботиться.

– Зачем ты закапываешь наше оружие? – с тревогой спросила жена. – Чем мы себя защищать будем?

– Оружие нас в этом мире не защитит, – пояснил я. – Наоборот. Нас разлучат и посадят по разным тюрьмам, а сына отдадут в приют. Власти здесь запрещают народу носить оружие. Боятся.

– Чего боятся? – не поняла женщина.

– Вооруженный народ – вольный народ.

– Если здесь все так плохо, то зачем мы сюда пришли?

– У нас выхода не было. Или верная смерть там, или сюда. В любом случае прости меня за то, что разлучил тебя с родными.

– Я уже говорила тебе, что ты моя родня. На всю жизнь, – и как ударила меня сапфировым взглядом.

– Говорила. Помню, – смутился я.

– Вот и не спрашивай меня больше об этом. Кто ты здесь?

– Крестьянин. У моей семьи здесь хутор.

– Не жалко тебе бросать свои города и заводы?

– Я тебе скажу древней мудростью моего народа: не жили богато – не хрен привыкать.

– По крайней мере, в этом мире ты не сбежишь от меня воевать, – обрадовалась жена. – И города строить не уедешь. И детей будешь делать только мне.

– Кто знает, как жизнь вывернет… – только и смог я ответить. – Могу гарантировать только то, что добровольно никуда я от тебя не денусь. А вообще, с войны всегда возвращаются домой и занимаются мирным трудом.

Присыпал я ямку землей, утрамбовал, аккуратно уложил обратно смерзшийся дерн, завалил снегом, даже утоптал его слегка. Потом понял, что сделал глупость, и снова накидал снега с ближайших сугробов. Все равно идиотская маскировка. Вокруг наших следов немерено.

Тут Элика решительно расстегнула на своем ранце ремни и сдернула свернутую в рулон кошму. Расстелила на снегу и стала выкладывать на нее запасенную в дорогу снедь.

– Это ты права, – согласился я. – Подкрепиться в дорогу не мешает.

– Я тут о другом подумала, Савва. Вряд ли кто будет искать клад на том месте, где люди обедали. Не забудь потом намусорить здесь. Объедками и очистками.

– Умница ты моя, – улыбнулся я. – Люблю тебя.

– Взаимное чувство, – ответила жена с серьезным выражением лица. – Что дальше?

Покопался в карманах всей одежды, с которой я попал в мир Элики… Паспорт. Старый проездной. Две тысячи триста рублей бумагой да еще червонцев монетой штук пятнадцать. Остальную мелочь даже не стал считать. Карточка Сбербанка… А сколько на ней денег было?.. Не вспомню уже. Вряд ли много. Да что толку? Я и пин-код от нее не помню совсем.

Впрочем, до дома доехать хватит, если не шиковать дорогой.

Маршрут у нас не шибко сложный, но муторный. С пересадками. От Павшино в Москву. Но не на вокзал, где по определению полно всяческих ментов и прочих профессиональных соглядатаев, а к ближайшей станции метро. Подземкой в «Теплый Стан» с пересадками, а там автобус до Воротынска или маршрутка какая междугородняя от частника. Три часа в пути. А там еще до хутора добираться… Хуже будет, если прямого рейса на Воротынск не будет, придется тогда и в Калуге пересадку делать.

Посмотрел на солнышко. Где-то около десяти утра. Успеем за светлый день, если повезет.

– Собирайся-ка, радость моя. Нам в темпе вальса минут двадцать топать до станции пригородного поезда.

Оглядел Элику. Одета она для Москвы вроде даже нормально. Желтые ботинки с высокой шнуровкой, почти до колен. Краповые галифе. Крытая серым сукном бекеша несколько странного покроя и шапка каракулевая, похожая на кубанку. Тоже серая. Ремень кожаный в коричневу. Ранец необычный разве, но мало ли что кто носит… В московской толпе и не такие оригиналы встречаются. Разве что убрал я ее белые волосы полностью под шапку. Слишком они выбиваться будут из толпы. Внимание привлекать не стоит.

А двухгодовалого ребенка можно в наше время одевать, как хочешь. Насколько фантазии хватит.

Сам я, кроме такой же серой бекеши с черной каракулевой опушкой, весь в том, в чем из нашего мира провалился: летная камуфла, сапоги юфтевые и свитер грубой домашней вязки. Шапка только черной смушки с лаковым козырьком от зимней униформы воздухоплавателя. Кокарду имперскую снять, и готов.

Ранец – близнец торбы жены. Привет от Эллпэ. Спасибо тебе, добрый человек, за все.

Долго думал, не избавиться ли мне от френча с орденами и от имперских бумаг в ранце. Но решил оставить на память. Родным доказать, что не мог я им весточку подать.

– Так… Поели? Всем пописать, потом будет и некогда, и негде. Ничему не удивляться и больших глаз не делать. Хочешь что-нибудь спросить – спроси тихо на ушко. Шепотом. Рецкого языка тут никто не знает. Так что не стоит привлекать к себе лишнего внимания, – выдал я инструкцию.

Дождался окончания процедур окропления семьей лесного снега и взял сына на руки.

– Пошли, помолясь.

Жена послушно поплелась за мной, проваливаясь в намерзший наст. Остановилась. Спросила с надеждой:

– А ушедших богов мы увидим?

Я лишь рассмеялся в ответ.

– Не вижу ничего смешного в моем вопросе, – обиделась Элика.

– Нет их в нашем мире. Если и были, то транзитом проехали. Задокументировано разве, что некий Сын Божий посещал нас две тысячи лет назад. Но люди его не приняли и казнили жестоко. Распяли на древе. С тех пор на нашей Земле богов нет – одни религии.

– Жаль, – вздохнула жена. – Пошли тогда. Некрасиво тут у вас.

Сам знаю, что по сравнению с Рецией Подмосковье красотами не блещет, блекло все, но меня задело. Не ожидал от себя такого географического патриотизма.

Вскоре наш путь пересекли натоптанные в лесу широкие дорожки и через пятнадцать минут между деревьями проглянули высокие многоэтажные дома бежевого кирпича. Потом лес расступился, и стала видна железная дорога с гудящей на ней оранжевой электричкой и сближающееся с ней Волоколамское шоссе, полное машин, спешащих в обе стороны по три ряда. Через шоссе за оградой старого парка виднелись крыши старого Красногорска.

В ясном небе висел над шоссе, грохоча лопастями, гаишный вертолет. «Ментокрылый мусоршмит».

– Это и есть мир ушедших богов? – спросила Элика, казалось, совсем не ошарашенная раскинувшейся картиной.

Мне показалось, что мой мир ей не понравился.

– Какой есть, – отвечаю. – Не знаю, как там насчет богов, но это точно похоже на мой мир. Где живут мои родители и остальные родственники. Только до них придется долго добираться. Настройся на тяжелый день.

– Когда с тобой было легко? – подколола меня жена.

На станции «Павшино», памятуя, что именно на этом перегоне контролеры любят ловить «зайцев», купил два билета до станции «Тушино».

В переполненный вагон заходить не стали. Отстоялись в тамбуре. Благо недолго.

Контролеров на этот раз бог отвел, так что зря я на билеты тратился.

На входе в метро, пока стояли в очереди за магнитными билетами, Элика не удержалась и спросила:

– Что это? – и повела головой, как бы оглядываясь вокруг.

Несмотря на рабочее время, в метро ломилась плотная толпа.

Обратно наружу народа выскакивало не меньше.

– Железная дорога, только под землей. Под всем городом, – попытался я ее успокоить. – Метро называется.

– Долго нам на ней ехать?

– Долго. Причем с пересадкой. Но поверху мы и до завтрашнего дня не доберемся. В Москве метро – самый быстрый транспорт.

– Поцелуй меня, чтобы хватило на все терпения, – попросила жена и, получив испрашиваемое, пошла по лестнице вниз. Посмотрела, как окружающие управляются с билетами, и, поступив так же, смело миновала турникет и встала, ожидая меня, который проходил за ней с сыном на руках.

Полицейский сержант, флиртовавший на подземной станции с симпатичной полиционершей, даже не посмотрел в нашу сторону. Его напарнице тем более было ни до чего. Судя по ее лицу, она решала самый важный вопрос в своей жизни: дать или не дать?

А у Элики новое развлечение – эскалатор. Лесенка-чудесенка. Как маленькая, ей-богу, еле оторвал. А вот подземные дворцы – творения Лазаря Кагановича она восприняла как должное. Наше счастье, что не попали мы в метро в час пик и проехали с относительным комфортом. Часть пути даже сидя.

Кавказцев в Москве стало больше, впрочем, как и таджиков, и даже негров. Пытались некоторые горячие товарищи подкатывать к Элике внаглую, но инстинкт самосохранения у детей гор работает отлично. Разок заглянув в мои глаза и прочитав в них, что я за свою женщину буду их резать прямо здесь наградным кортиком и прямо сейчас, резко меняли курс. Некоторые даже с извинениями. Однако вылез я из метро весь на измене и мокрый как мышь.

Наше счастье, что автобус на Воротынск – старый, разболтанный, незнамо как доживший до сегодняшнего дня украинский ЛАЗ, доканчивающий свой век на этой трассе, уже стоял у метро «Теплый Стан» и водитель сам торговал билетами. Кавказцев вокруг не было и к жене никто не приставал, а то бы я точно кого-нибудь особо борзого зарезал. И это было бы не айс – оставлять Элику один на один с этим негостеприимным миром. Без знания языка к тому же.

Тронулись, пересекли МКАД, протырились в пробке по шоссе между «Икеей» и строительным рынком и дальше поехали свободней. До «Внуково» вообще как на автобане.

Я облегченно выдохнул сквозь зубы, глядя на чахлый лесок по обочинам шоссе и на самолеты, что низко над нами с ревом двигателей заходили на посадку во «Внуково».

Ничего уже не хотелось, но пришлось отвечать на вопросы, возникшие у жены. Теперь это было относительно безопасно. Впрочем, вскоре она заснула, откинувшись на высокую спинку сиденья. День был уж больно длинный и утомительный.

А вот Митя глазел по сторонам с интересом и любопытством.

– Смотри, парень, где жить придется. Где русским станешь, – с теплом прошептал я ему на ухо. – Смотри на Русь.

Дальнобойщики, подобравшие нас на окраине Воротынска, скорее всего из жалости к нашему маленькому сыну, высадили нас на повороте к ППД вертолетного полка, куда вело двухполосное асфальтовое шоссе, уже потрескавшееся и в частых заплатах, и дальше погнали куда-то свой носатый американский грузовик.

За полком родной хутор Кобчиков. Нам туда.

Пока шли в сторону полка, Элика вываливала на меня свои впечатления, потом выдала. Вполне категорично:

– Дурак ты, Савва, ты и в моем мире хотел такое же безобразие устроить, как здесь, со всеми своими моторами, тракторами и самолетами?

Что ей ответить? Я и сам не знаю. Несло меня вверх по течению, я и не сопротивлялся. А кто бы на моем месте сопротивлялся, рубаху рвал и пуп царапал, крича: «Оставьте меня лучше с кайлом в стройбате»? Вам смешно? Мне тоже.

Потом пошли деньги. Иной раз шальные и много. Кто отказывается от денег?

А деньги – они такая сволочь, что с определенного количества заставляют тебя самого бежать за ними туда, куда им хочется. Им, а не тебе. Деньги – хороший раб, когда их мало. Когда их много, они твой хозяин. Часто жестокий хозяин.

А с другой стороны, и без меня рано или поздно они там свой мир сами загадят не хуже нас. Нет другого рецепта для цивилизации двигать технический прогресс, кроме как загадить все вокруг мусором. Культурный слой, чтоб его.

Темный лес закрывал горизонт. Горбатые поля вокруг покрыты снегом. Отметил про себя, что снега навалило вполне прилично – будет урожай. А дорогу, видно было, утром чистили трактором. И шли мы по ней, можно сказать, с комфортом, пока не уперлись в знакомый выносной контрольно-пропускной пункт вертолетного полка.

С полосатым шлагбаумом.

Вспомнилось, как мы школьниками спорили, что называть его следует «шлагайзен», потому как сделан он из железной трубы, а не из дерева.

Как обычно, на КПП стоял целый наряд – автоматчик в каске под грибком службу тянул, а пара его сменщиков, в отличие от часового, курила, укрыв сигареты в ладонях от ветра у двери в вагончик караулки.

– Стой. Предъяви пропуск, – привычно прогнусавил часовой простуженным носом, выйдя из-под грибка. Но, видя со мной женщину и маленького ребенка, автомат с плеча сдергивать не стал, а вынул платок и шумно высморкался.

Мы с удовольствием остановились – устали уже топать в горку. Особенно Элика с Митей, которого последнюю пару километров я тащил на руках сладко спящего.

– Старший прапорщик Проноза в ОБАТО еще служит? – спросил я караульного вместо приветствия.

И отдал Элике сына в руки.

– Начальник капэпэ, на линию, – крикнул солдат вместо ответа в сторону отдельно стоящей щитовой бытовки с едва дымящейся трубой над ней. И снова стал пялиться на Элику. Что поделаешь: Элика красивая, а солдатик минимум полгода баб не видел.

Вылезший из здания заспанный сержант-контрактник в наспех наброшенной на плечи зимней камуфляжной куртке показался мне смутно знакомым, но через наш хутор много солдатиков прошло на разных работах. Особенно когда те срочную службу тянули.

Я повторил свой вопрос и сержанту.

– А ты кто такой ему будешь? – поинтересовался начальник поста, зевая.

– Деверь я ему. Я Кобчик, – удовлетворил я его любопытство и протянул свой паспорт с хуторской регистрацией. – Савва Кобчик.

– Вроде да. Служит. Не слышал я, чтобы он увольнялся, – отвечал сержант, листая мой основной документ гражданина Российской Федерации. – Только прапорщиков в армии больше нет. Ликвидировали как класс. Теперь он у нас мамлей, младший лейтенант.

И все солдаты в наряде озарились идиотскими улыбками. Они и так с них не сходили, как только они уставились на Элику. Даже спрятав волосы под шапку и завернувшись в платок, утомленная жена моя выглядела очень привлекательной. Несмотря на усталость.

Я тоже хмыкнул, представляя, как зять обижается теперь, когда его в шутку обзывают «младшим прапорщиком» за одну звездочку на погоне. Но сказал другое:

– Тогда сообщи ему, что Савва домой вернулся. С женой и сыном. – И добавил через несколько секунд: – Мы устали. Путь был долгий.