Глава восьмая. Глупость, подлость и пот

– Может, договоримся? – Кот злился, но вел себя паинькой.

– Посмотрим. Ты выходи давай.

Голос оказался женским. Даже вполне молодым. И лихо-задорным.

Костя что-то показывал, Кот соглашался, Хаунд выжидал. Ситуация менялась на глазах, вот так-так, йа-йа.

Дальше все пошло по порядку. Сперва вылетали стволы, потом выходили хозяева. Остальные потянулись после караванщиков. Хаунд выбрался одним из последних. Оглянулся, поразившись больше, чем рассчитывал. Нос не подвел, лошадей и стволов, направленных на заправку, хватало по уши. Человек сорок, не меньше. Дела, однако.

Женщина тут оказалась одна, уверенная и спокойная среди сорока мужиков, обвешанных оружием с ног до головы. Невысокая и крепкая, с заметно рыжими, даже в сумерках, волосами. В теплом, не по погоде, коротко-удобном кожушке, верховых брюках с кожаными шлеями и аккуратных сапожках. Это как раз не удивляло. Как и неизвестной марки револьвер справа и винтовка с каким-то хитрым прицелом, торчащая из кобуры-ольстры у седла. Удивляло другое.

У всех, и у нее тоже, крепко охваченной по сильной фигуре ремнями кавалерийской портупеи, слева висели клинки. Сабли, шашки, старые и явный новодел. Вроде – так и полагается верховым, но когда их так много, когда все носят это железо, непривычно…

Разномастная одежонка – бушлаты, куртки-кожанки, шинельки, укороченные и подшитые мехом пальто, нагольные кожухи. Головы покрыты всем подряд, от вязаных шапок, армейских старых ушанок, кожаных кепок с отворотами, собачьих малахаев, вязаного «петушка» с эмблемой «Спартака» и до натуральных разномастных папах, туркменских мохнатых вперемешку с гуцульскими колпаками и настоящими кубанками.

Дас ист фантастиш, йа.

– Гуня, проверь! – хрипловато каркнул рядом с атаманшей патлато-седой дядька с худым подвижным лицом, в бриджах, кожанке и белой папахе.

– Спасибо, Скородед, – амазонка кивнула, – ну и кто вы у нас, люди добрые?

– Караванщики. – Кот смотрел на нее угрюмо, почему-то не ожидая хорошего и как будто что-то зная.

– Не врешь? – Та прищурилась. – А вот это, надо полагать, украшения у твоих товарищей?

И ткнула нагайкой в шею девчонке-двойняшке. Прямо в ошейник.

– Это ошейник.

– Удивил… – протянула амазонка. – Знаешь, кто я?

Кот кивнул.

– И кто?

Хаунд, не удержавшись, оскалился в ухмылке. Ровно как совсем недавно у него с Котом разговор складывался. Прямо точь-в-точь, йа.

– Ты Атилла. А это твой Чертов эскадрон.

Седоватый хохотнул, каркнул ехидно и жестко. Остальные занялись чуть позже, со всех сторон.

– Прошаренный, – нагайка шлепнула по сапогу, – это хорошо. Вопросов меньше возникнет. А ты у нас…

– Кот.

– Как приятно увидеть такого известного в узких кругах человека, – атаманша Атилла почти расшаркалась, весело посматривая на вожака каравана, – словами не описать, как приятно. Ключи сам дашь или на заклепках?

Ерш, стоявший рядом с Хаундом, вздрогнул, глядя на нее пронзительно и как-то по-собачьи. Хаунд, хмыкнув, поднял руки к своему стальному ободу, обшитому кожей. Натер шею до крови, зараза, достал.

– Хрена себе… – сказал Скородед, глядя, как трещит железо, подаваясь и лопаясь.

Хаунд шваркнул ошейник в грязь, довольно повел шеей, помассировал.

– Я остальные сам сниму, хорошо? – Кот сплюнул, пряча злобу в глазах. – Вещь дорогая, хорошей работы.

– Снимай-снимай, дорогой, – лучезарно улыбнулась Атилла, – чудесно, когда всякие рабовладельцы, радостно эксплуатирующие чужие жизни, полностью понимают твои принципы. Эй, бродяги, вы знаете о наших?

Бродяги и рабы точно не знали. Стоявший почти сразу за атаманским, серым в яблоках, жеребце детина на воронке качнул рукой, расправляя черное знамя.

– Свобода или смерть! – Хаунд вкусно попробовал на языке прочитанное. И кивнул. – Мне нравится.

– Я Атилла! – Женщина вдруг как будто выпрямилась, став чуть выше. – Мы Чертов эскадрон! Никто из вас не останется в ошейнике, а вот дальше сами решайте, что делать со своей свободой. Вольному воля!

Люди загалдели, радостно, ошеломленно, испуганно и непонимающе. Караванщики, косясь на плотный строй, окруживший заправку подковой, молчали.

– Скородед, проследи, пожалуйста, чтобы всех освободили. Кот, пошли смотреть твое добро.

– Оно мое.

– Конечно, твое. Мы же не бандиты, просто так не грабим.

– Ну, пошли.

Хаунд кашлянул.

– Что? – удивилась атаманша.

– Я бы тоже зашел, сыровато. – Он поднял руку, показав перевязку, чуть окрасившуюся кровью после выпендрежа с ошейником. – Мне тетя-врач сказала стараться беречься.

– Браток, ничего не имею против, – она усмехнулась, – только не отсвечивай и не обижайся, если ребятки тебя попросят уступить местечко погреться.

Хаунд кивнул.

– Я, кстати, Пес. И я мутант.

– Надо же… – протянула Атилла. – Даже не спрашиваю, почему ты Пес, и просто поражена твоей откровенностью по поводу происхождения. Мне-то оно на хрена знать?

И пошла внутрь. Свободно, не напрягаясь, видя стоящего у входа Гуню, держащего в руках странную хреновину с деревянными ложем и прикладом. Следом двинулся Кот, когда ему в спину уперся ствол мрачного детины в черном, спокойно держащего в руке АПС.

– Не гони коней, землячок, дела у тебя пока полный швах. Не суетись, не дрожи полжопьями, аккуратнее. Я твоего брата жуть как не люблю и не такой добрый, как она.

Кот дернул лицом, краснея, бледнея и явно внутри корежа самого себя, как сам Хаунд не так давно. Дас гут, йа, зер гут! Интересно, если он ему сейчас горло вскроет, сильно расстроится героическая командирша?

– Эй, как там тебя… Пес? – скрипнул сзади дядька по имени Скородед.

– Ну?

– Ты чего эт, братишка, так зло косишься на бывшего работодателя? Никак членовредительство какое удумал?

Хаунд оскалился в ответ.

– Не стоит?

– Мы лишний раз кровь не особо любим проливать. А терки свои решайте не при нас. Ну, или так, чтобы все честно, без подлян. Усек?

– Вполне.

– Молодчина, Пес. Иди, грейся, ладошку перемотай. Так, свободные и вы трое, вместе вон со здоровым, марш помогать спасителям и укрывать лошадушек. Да, барышни, вас попрошу все же зайти внутрь, если кто захочет.

Внутрь заправки быстро набилось с десяток эскадронных, оставивших лошадок товарищам и занявшихся потрошением груза. Вскрывали вполне аккуратно, сильно не разбрасывая и пристально рассматривая все подозрительное. Сортировали, раскладывали и перебирали под тоскливым взглядом Кота, злившимся, но ничего не пытавшегося сделать.

Атаманша, заняв колоду, недавно только нагретую вожаком, смотрела в огонь, дымила длинной резной трубкой и прихлебывала что-то из фляги. Черный с АПСом стоял рядом, следя за Котом и Хаундом, усевшимся подальше и снимавшего бинт.

– Я за каждую голову честно заплатил! – не выдержав, хрипло и зло пролаял Кот. – Я…

– Сволочь ты, – процедила Атилла, вытянув ноги к очагу, – людей покупаешь, бьешь их. Ты что, паскуда, думаешь, я не рассмотрела, какое красивое лицо у блондинки? Шлепнуть бы тебя, падлу, прямо безо всякой стенки. О, сестренка, ты здесь?

Хаунд не хотел уступать Анне, вошедшей внутрь, очереди на убийство Кота. А оно, так-то, вроде бы наклевывалось.

– Здесь. – Анна шагнула к Хаунду, остановилась, зябко обхватив себя руками.

– Иди сюда, погрейся. – Атилла окуталась дымом. – Иди, говорю, не бойся. Кончились для тебя беды, не тронет никто.

– Пока не тронет.

Кот нехорошо прищурился.

– Хочешь его кокнуть? – лениво и по-кошачьи зевнула атаманша. – Вот не вру, если захочешь, так кокнешь.

– Не хочу. – Анна села на пол рядом с ней, аккуратно и как-то очень странно. Как стеклянная и боящаяся разбиться. – Совсем не хочу. Его жизнь накажет.

– Добрая? – Атилла не удивилась, лишь устало пожала плечами. – Твое дело, конечно. Что с тобой, врач нужен?

Анна пожала в ответ, качнув волосами и вздохнув. Хаунд, зубами затянув узел бинта, неожиданно втянул в нос что-то новое, идущее от нее. Что-то странно и хорошо знакомое, встречавшееся часто, но такое неожиданное здесь. Да ведь она…

– Беременная я. Что-то не то, слабость какая-то.

Атилла, кашлянув повернулась к ней. Посмотрела как на идиотку, коротко свистнула. Один из потрошивших и складывающих повернулся к ней.

– Братишка, сходи за врачом, будь добреньким. Он должен гнедого был посмотреть, Елькиного. И дай нам чего помягче присесть и теплого накинуть.

– Да.

– Ты знал, что она ребенка носит? – мягко и очень опасно поинтересовалась Атилла у Кота.

– Нет.

– Врешь, сволота?

– Не вру.

– Не знал он. – Анна благодарно пожала руку бойца, набросившего ей на плечи чье-то одеяло. Привстала, подкладывая под себя туго скрученный спальник самого Кота. – Сама поняла позавчера. Пару раз бывало, не спутаешь.

– Ладно, хотя и жаль. – Атилла развернулась к почти закончившим осмотр. – Чего у них там?

– Ткани, сахар, рыжье ломаное и в кольцах – зубодралам, видно; семена какие-то… – Высокий и тощий, в обрезанной шинели, обшитой черными лентами с черепами, почесал в затылке, сдвинув неуклюже пошитую кубанку. – Особо-то ничего и нет, командир.

– Интересно. – Атилла посмотрела на Кота. – Темнишь, братец, как пить дать.

– Почему?

Хаунд, глядя на него, втягивал воздух. Лошадиный пот перебивал все, но Кот, внешне совершенно невозмутимый, сейчас нервничал. Интересно, натюрлих.

– Вскрывайте ткань. – Атилла зло улыбнулась. – Каждую штуку, вспарывайте и разворачивайте.

– Так неправильно. – Кот засопел. – Вы мне все испортите, отсыреет, не продам.

– Ишь как заговорил, – Атилла выбила трубку, – ты еще скажи, мол, иголки швейные у тебя ухендожатся. Чего ты мне лепишь, дорогуша, ну, отсыреет, и чего? Толкнешь за милу душу, возьмут и дело с концом. Ты не забыл, как мы относимся к торговцам людьми?

– Не забыл. Доведешь как-нибудь округу, накроется ваша анархия крышкой.

– Возможно, – Атилла пожала плечами, слушая треск кожи, вспарываемой ножами, – тебе ли не все равно? Все мы сдохнем в конце концов, а там и видно будет, кто и как жил. Как ты, кровосос, людей торгующий как скот… или как мы, убийцы, мародеры и вольные люди, дающие свободу другим.

– Это да… – протянул Кот. – Свобода штука нужная и понятная. За-ради нее можно и деревню спалить, только-только отстроенную, выгрести закрома у новопоселенцев, забрать лошадей, все же ради борьбы за свободу, да?

– Ты храбрый. – Атаманша улыбнулась, поправив револьвер. – Да, надо, так реквизирую все нужное, на том свете нас Господь рассудит, кто прав, кто виноват. Новопоселенцы твои, если уж ты решил припомнить мне Богатое, в каждом дворе голов по пять порой держали, на цепи. Мы сами себя чуть с лица земли не стерли, а только-только отошли, так давай по новому кругу друг дружку ненавидеть. Вместе пахать, сеять, убирать, работать, себя не жалея, спину ломать почти весь год, бедовать в зиму и держать на цепи в сарае. Возлюби ближнего своего явно не о нас, да?

– Я не особо грамотный, – заворчал Кот, – но вроде как странновато называться Чертовым эскадроном, исповедовать анархию и, одновременно, в Господа Бога Саваофа верить, сидящего на облачке, не?

– Одно другому не мешает. Чертов эскадрон знают отсюда и до Белебея, от Азнакаева и почти до Орска. Знают и боятся, мы же черти, чуть что – сабли вон, руби в песи, трое с боку, ваших нет. Работает, давно проверили, скажи кому – кто мы такие, сами готовы всем поделиться.

Анархисты мы бессистемные, ты уж не обессудь, живем, как дышим, и правила наши очень простые. Если все люди от природы своей свободные, то как запретить любому в Бога веровать? А в заповедях, братец, плохое отыскать можно с большим трудом. Да и нужно ли, если по правде человеческой жить? Ты бы сам по ней жил, совесть слушал, сейчас бы тут так не стоял. Верно говорю?

Хаунд, откинувшись к стене, даже закрыл глаза. Внутри большого модуля, прятавшего когда-то магазин, офис и даже туалеты с душем, сейчас же просто пустого и со снесенными перегородками, заметно теплело. Спать хотелось неимоверно, хотя бы с час, натюрлих. Навскидку было часов так девять, стемнело же не раньше половины восьмого. А треп этих двоих убаюкивал. Но пропускать спор, совершенно абсурдный и неожиданный, не стоило. Информации в нем оказалось на пять-шесть встреч с некоторыми информаторами со Смышляевки.

География мира стремительно расширилась, на глазах превратив куцую Самарщину в вольно раскинувшееся Поволжье и даже Приуралье. Орск – почти Казахстан, и там люди живые. Азнакаево, если правильно помнил потрепанный атлас автомобильных дорог, Татарстан. Если эскадрон туда на своих добирается, то там явно неплохо. Лошадки-то у странной банды сплошь не любящие есть мясо. Таких вроде как все больше, но в одном месте собрать – труда стоит. Да и эскадрон, это ж не меньше полсотни человек, а больше. В два с небольшим раза, вроде как. Ну или типа того, йа.

– По заповедям? – Кот жестко усмехнулся. – Да…

Внутрь зашли трое. Давешний отправленный боец, седовато-патлатый ехидный Скородед и еще один тип, тоже немолодой и пухлый дядька в очках. Наверное, врач. Говорить не пришлось, просто атаманша и очкастый переглянулись, покивали-помотали головами и дальше началось обычно-лечебное: пульс, тихие расспросы, негодование, советы и так далее.

– Нашли чего, орлы? – поинтересовался Скородед. – Аль тут все честно, как в кредитном договоре без мелких буковок?

Орлы хохотнули и продолжили второй заход на потрошение поклажи.

– Лошадей в лесу устроили. Дождь кончился. – Скородед подкатил себе колоду, сел. – А у вас тут чего?

– Общаемся, рассуждаем и философствуем, совет в Филях и диспут, как на кафедре изучения наследия Канта. – Атилла повернулась к врачу. – Как?

– Все хорошо. Несколько недель, усталость, вот и чувствует себя хорошо.

– Возьмем с собой, чего делать…

– Может, в селе оставим? – Скородед пожал плечами. – Куда нам ее с собой таскать?

– Опа!

Обернулись все, а Хаунд, заклевавший носом до дремы, трепыхнулся и покосился на одного из бойцов.

– Зырьте, братцы, чо нашел.

Стеклянный бутылек с чем-то темным. Еще один и…

– Пять штук. – Боец рассматривал найденное и недоуменно корчил рожу. – И чо?

– Вот так так, да… Котик? – довольно вздохнула Атилла. – Твое добро?

Кот ощерился.

– Интересные дела творятся. – Скородед взял склянку, попробовал рассмотреть на свет. – Йод, что ли?

– Йод в ткань не зашивают, – врач забрал у него пузырек, – вон туда отойду и посмотрю.

– Сам не скажешь, что и к чему? – Атилла смотрела на Кота в упор. А Хаунд, окончательно проснувшись, порадовался своим догадкам.

– Синтетик. – Кот сплюнул. – Во вьюках еще двадцать пузырьков. Сколько в дозах – не знаю.

– Однако, серьезно. – Скородед сморкнулся, вытер пальцы о ближайший рюкзак. – Ты у нас, получается, наркодилер.

– Откуда? – Голос атаманши поменялся, стал опасным и жестким.

– Из города, – проворчал Хаунд, – у нас эта зараза сильно пошла в последнее время. Кроме Прогресса – везде банчат. Где варят и из чего – никто не знает. Только от нее жидкой прока никакого, слышал, что ищут крахмал, пропитывают и делают типа сосачек.

– Мир ебнулся, – Атилла покачала головой, – полностью и неотвратимо. Только с колен вставать начали, и наркота тут же пошла. Нет бы бухать просто, это еще ладно, но наркота?!

– Готовься, караванщик. – Черный с АПСом довольно оскалился. – Болтаться тебе на суку скоро, пугалом работать.

– Хрена се у вас свобода с волей, – Кот усмехнулся жестко и цинично, – каждый волен сам выбирать, вольному – воля, да? А на деле? Какая вам разница, кто и чем травиться выбирает? Вам в степи рысачить, воевать да драться, грабить и гулять, никто же не спорит. А если кому так проще? Если вся эта дрянь вокруг заманала до блевашей, если больше никак, куда не ткнись, всюду край, а?

– Ты его послушай, какой, мать его, ценитель тяжести жизни и прямо философ… – протянул Скородед. – Доктор едет-едет сквозь снежную равнину, порошок целебный людям он везет… Самый обычный барыга, а светлых мыслей на собрание сочинений, блядь.

Атилла стукнула ножнами по полу. Все замолчали.

– За наркоту мы убиваем. Просто и без ухищрений. Это яд.

– Подтверждаю. – Врач подошел от очага. – Тут, конечно, анализ стоило бы провести, но даже мне ясно – голимая наркота. Сделана в городе, все верно, там вполне можно сделать хорошую варочную, отыскать нужные реактивы и добавки. Редкостная дрянь, сдается мне, друзья.

– Ну, – черный ухмыльнулся еще довольнее, – все ясно. Шлепнуть, на ломти покромсать или чего хуже, командир?

– Не надо. – Кот сплюнул. – Не хотел сюда идти, как жопой чуял, случится что… Отпустите меня с братвой, отдайте наркоту, должен буду. Ты про меня знаешь, слов на ветер не бросаю. Да и ты, Атилла, тоже. Договоримся?

– Я тебе сейчас галстук сделаю, – хмыкнул черный, – специально для переговоров. Жалко, не пеньковый, а из синтетики. Но все равно будешь хорошо смотреться, гнида. Командир?

Атилла молчала. Смотрела на Кота и молчала. Ответила лишь минуты через полторы.

– Доктор, забери женщину и выйди. Бойцы, все на выход. Зуфар, ты с Гуней сторожи, троих вокруг здания, чтобы ни одна душа. Эй, Пес?!

– Да?! – Хаунд уже встал и повернулся выходить.

– Останься. И подойди.

– Ты чего? – Черный Зуфар непонимающе уставился.

– Делай, что говорю. – Она смотрела на Кота почти с ненавистью. – Иди, Зуфар, выполняй! Не береди душу, без тебя тошно!

Зуфар открыл рот, закрыл, снова попытался что-то сказать и замолчал. Ровно как рыба – пошлепал губами и уперся наружу. Вот такие дела, йа.

– Пес!

– Да?

– Ты сейчас человек свободный, делаешь что хочешь, волен, как ветер в поле. Хочешь уйти назад не с пустыми руками?

Хаунд кивнул. Он назад не собирался, но даже вперед было идти куда сподручнее не пустому. А предложение у нее явно заключается не в сборе грибов в лесу вокруг заправки. Только ему-то к такому не привыкать.

– Отпустить, говоришь? – Атилла смотрела на Кота.

– Да. – Тот уже явно прикидывал все возможные варианты и ни одному бы Хаунд не поверил. – Договоримся.

– Попробуем.

– Ты уверена? – Скородед покосился на нее. – Зачем он нам?

– Как открывашка.

– Чего? – удивился Кот. Остальные удивились не меньше.

– Без него не справимся, что ли?! – Скородед, рассматривая Кота, морщился. – Ну…

– Я ребят класть не хочу. Они мне дороже каких-то там торчков. Тех не переделаешь, а наших просто так не найдешь.

– Вольным воля, ошейники долой, свобода или смерть… – Кот ухмыльнулся. – Сколько пафоса, а суть одна – грабеж.

– Ты рот-то бы прикрыл, дурачок, – посоветовал Скородед, – мне тебя развалить, от плеча до яиц, что в кустики сходить.

– Ну да, – Кот кивнул, – так и есть.

– Вот и прикрой хлебальник-то, пока есть чем хлебать. А то, когда мать-атаманша отвернется, кто-нибудь тебя случайно с винтаря хлопнет, и вся недолга.

Хаунд, слушая пока непонятное, кое-что все же заподозрил. И, натюрлих, свое участие в этом ему нравилось уже не так сильно, как раньше.

– Смотри, героический ломатель железа переменился в лице, – Скородед усмехнулся, – никак чего-то понял этот странноватый тип. Верно грю, браток?

– Вы Кротовку взять хотите. – Хаунд кивнул. – Потому и эскадрон ваш не полный. Сколько еще, два группы тоже ныкается вокруг станции?

– Прямо везет нам на философов и стратегов сегодня, – Атилла набила трубку, – взял и раскусил. Дальше сам чего расскажешь, поразив нас глубиной интеллекта?

– Не, я лучше послушаю.

– Да не скромничай, красавец, делись, заинтересовавшуюся женщину нельзя оставлять в неведении, оно расстраивает. Знаешь, какая я неприятная становлюсь, коли печалюсь?

– Красивой и немного сентиментальной?

– Подхалим.

– Я б сказал иначе, – Скородед почесал щетинистую щеку. – Ты чем в городе занимался, Пес? Мы люди не местные, интересно, что и как у вас устроено.

– Торговал. В основном – головами.

– Если бы сказал, что скобяным товаром или, положим, дровами, пришлось бы шлепнуть. – Атилла затянулась. – Не люблю вранье. Ну, не тяни, Пес, рассказывай мысли.

– Я тут не был ни разу. – Хаунд подумал и добавил: – Не вру, не был. Но карту помню. Отсюда в село можно попасть по двум мостам или перейдя речушку. Как ее…

– Кутулук, – подсказал Скородед. – И она сейчас не особо и речушка. Дожди в той стороне, где водохранилище бывшее, три дня идут. Там с головой накроет, если что. Нас накрыло. Автомобильному мосту хана, рухнул он.

– Тем более понятно. Остается железнодорожный. Самое важное – именно станция, чего там – не знаю, но слобода вокруг нее вам точно ни к чему. Значит, идти вы хотите через железнодорожный мост. А он, надо полагать, очень сильно охраняется.

– Я б сказал, – Скородед улыбнулся, – даже не сильно. Я б сказал – пиздец как.

– Вы пускаете как бы караван и в нем как бы караванщиков. Утром снова будет дождь, если льет третьи сутки. И Кота выставить ведущим, все же знакомый, глядишь получится. Зачем нужен я? Откатить тяжелую хрень, запуская кавалерию?

– Каков умник. – Атилла кивнула. – Верно. Именно тяжелую, потому как совсем тяжелую сдвинет только локомотив. Но утром ее не будет, если выйдем с рассветом. Завтра в Кинель должен отойти состав, что вас, скорее всего, привез в Георгиевку. Потому и откатят подвижную защиту, а поперек рельс поставят… шлагбаум.

– Из столба?

– Из него самого. Один не справишься, с тобой будет еще Зуфар и Гоча, втроем сможете. На все про все полминуты, ракета и мы внутри. Там будет идти погрузка, солдаты окажутся на улице, а от шашки и коня больно не убежишь.

– Какие вы уверенные в себе, – фыркнул Кот. – А с чего ты взяла, что мне оно надо?

– Ну… – Атилла посмотрела на него спокойно и выжидательно. – Тебе оно надо не меньше, чем тем, кому ты везешь эту дрянь. Давно же не глотал, не жевал или что ты там делаешь с ней? За дуру-то не считай, типа как живет в степи, лопухами зад подтирает и ни хрена цивилизации не знает. Видела, знаю, жду, когда тебя корежить начнет. Запас-то у тебя с собой, ясное дело… был. Подсумки-то все у моих ребят, там твои конфетки. Хочешь?

– Пока не особо. – Кот начал закипать.

– А я терпеливая, подожду. Товар твой у нас останется, братва караванная тоже. Глядишь, кто-то еще захочет дальше идти. Вольных ты же нанимал, как понимаю? Так что в накладе не останешься, братишечка.

– Стерва.

– Даже хуже. Я очень злая сука. Очень не люблю таких, как ты. Вот и все.

– Думаешь, не понимаю, откуда ноги растут? – Кот оскалился. – Тоже мне, лапшу на уши вешать мастера – вольному воля, свобода или смерть, ага…

– Ты подумай, прежде чем дальше говорить. – Револьвер в ее руке оказался очень быстро. – Я же могу и еще кого-то попросить помочь. А без тебя расклад, после ходки, будет чуть больше. Вы ж мать родную продадите, если дорого дать.

– Я согласен. – Кот кивнул. – Когда выходим?

– Вот потому и не нужно мозг себе дрянью травить… – Атилла усмехнулась. – Говорила же, с рассветом там быть должны. Сотник, сходи с ним к его вещам, пусть возьмет да пожует. На хрена он нам нужен не в себе? Только одну штуку, не больше.

И уставилась на Хаунда.

Скородед, понимающе покосившись на обоих, встал.

– Через десять минут народ вернется, хватит жопы морозить, не лето на дворе.

Хаунд ждал, пока останется один на один. Неспроста, понятно. Интересно, йа, все интереснее и интереснее.

– Я знаю, кто ты такой. – Атилла пошлепала по колоде, стоящей рядом. – Садись… Хаунд. Потрепали тебя?

– Потрепали. Врач глаз сможет посмотреть?

– Да. У тебя свой интерес здесь или ты так отдыхаешь душой, надевая ошейник?

– Интерес. Но тебе спасибо, помогла решить вопрос.

– Спасибо в карман не положишь. Долг, правда, отдашь уже утром, если поможешь и мы справимся. Ну, или если не справимся, то тоже отдашь.

– Хорошо. Ты же тоже не просто так решила взять себе станцию и сейчас со мной говоришь. Зачем вам, конным, станция, где собирают, перекачивают и даже, наверное, перерабатывают горючее? Кот впрямь нарк, только нарк не задал бы вопрос о составе. Солдаты на платформах – то ладно, как ты собираешься справляться с экипажем поезда за броней? Откуда ты вообще так уверена в погрузке и суматохе? А если ошиблась?

Атилла качнула головой.

– Откуда знаю – дело мое. Броня? Не лучше, чем на танках до Войны, верно?

– Да.

– Для такой у меня с собой есть ковырялки. Зачем? Патроны, лошади, консервы, еще немного того-другого. Меня наняли, как наняли тебя. Взять и удержать. А дальше…

– А дальше ты думаешь – как тебе поступить. И мне ты тоже хочешь сделать какое-то предложение. – Хаунд оскалился. В огне очага, с одним глазом, грязный и взъерошенный, он казался каким-то чудовищем, демоном или бесом, если не настоящим чертом, сидящим в сумасшедшее время с сумасшедше-странно-храброй женщиной. С одной такой он уже был знаком.

– Думаю. Вольному воля, но с одними саблями пока не навоюешь. А людей, желающих жить по нашей правде, довольно. Только их защищать нужно, а для этого многое требуется. У нас, в степях и у Оренбурга, сила одна – Орден.

Хаунд прищурился, что-то припоминая.

– Они отбили станцию два года назад?

Атилла кивнула.

– И ты хочешь освободиться от них, найти себе партнера для твоей вольницы?

Опять кивок.

– Считаешь, мы с тобой поладим?

– Да. Ты зверь, но только и я не принцесса из сказки, а ребята мои вообще хищники еще те. Ты не смотри, что врач, с беременной возимся, туда-сюда. Если нужно – мало кого найдешь таких же страшных, они же почти все на голову больные и если бой – на смерть идут да не сворачивают. Когда знают за что.

– А ты сама это точно знаешь?

– Не знала бы, не сидела бы с тобой, здесь и сейчас. Ну, будем договариваться? Ты же свой интерес выполнишь, назад вернешься, чую. Такие только так и могут, а ты вообще счастливчик, у тебя запас удачи на нескольких.

Хаунд показал ей перевязанную руку и ткнул в голову.

– Ну, – Атилла пожала плечами, – пальцы у тебя не все оттяпали, второй глаз есть, да еще правый. Чего ты тут кобенишься и не хочешь признавать себя крутым перцем?

Хаунд усмехнулся. Ну, гут, крутой перец так крутой перец.

И протянул ей руку. Атилла пожала в ответ.

«Ласточка» петляла по серо-мертвой полосе. Из стороны в сторону, ускоряясь и сбрасывая ход, снова начиная вилять, то порская вправо, то круто заваливаясь влево. Зуб, притянутый ремнями, иногда стукался головой о стекло, матерился, но продолжал хитрить.

Автожир не отставал, приклеившись сразу после оставленного Новосемейкино. Барражировал, проносясь сверху, клевал очередями, но пока не справлялся. Напалм, скорее всего из бензина, керосина и рубленого пластика в бутылках с фитилями, стрелок пока экономил. Шваркнул три штуки в начале и пока не рисковал.

Воздушная напасть, неудачно пролетев мимо будто вросшей девятки, опять ушла вперед. Плохо, скорость небольшая, возвращается быстро, да все, сволочь, норовит зайти в лоб и продырявить защитный щиток.

Зуб заложил новый вираж, змейкой пройдя метров пятьдесят, не меньше. Черная рокочущая тень зашла в лоб, прошла, мелькнув падающим снарядом. Взрыв ударил раньше времени, полыхнув ярким цветком в середине полета. Кипящая жидкая смерть расплескалась, и несколько капель, жирно чадя, упали на капот и задымили. Зуб гнал дальше.

Он узнал автожир, понял, кто в нем.

Ало-белая стрекоза, не имеющая подвесок на крыльях, принадлежала Мурашу, невысокому чернявому хуеплету, строившему из себя важного человека. Форса в нем хватило бы на двух Псов, захоти Хаунд выеживаться. Понтов до хрена, толку почти ноль. Торговал мелочишкой, и как обзаводился патронами или чем ходовым, так сразу бегал к самым дешевым шлюхам на Поляне.

Товарищем у него ходил Кутрапан, странный чел, выполнявший обязанности носильщика как грузов, так и тела пилота, когда тот хрюкал в зюзю с грибами, стрелка и немного механа. Лучше всего, судя по всему, у Кутрапана получалось просто пинать балду. Потому как автожир в случае поломки делал сам Мураш, грузы Кутрапан нанимал таскать туповатых амбалов-грузчика со стихийного рынка, а из выпущенных по Зубу пуль в цель не попала ни одна.

Но пока лучше ему от этого не стало. Пока паскуды болтались над ним, трассой, и опасность свою не теряли. А чего прицепились? Так из-за хабара, что можно взять с машины Зуба. Тем более даже таким дебилам вполне легко сложить дважды два в виде атаковавшего девятку «медведя», чтобы понять – он уже не Ворон, он вне закона и никто мстить не станет. Может, и доплатят, если возьмут живыми. Вот такая вот херовина выстраивалась, если подумать логически.

Вправо, влево, повторить, снова то же самое, маневр простой, но не монотонно-бесконечный, иначе попадется. «Ласточка» виляла по трассе М-5, выписывая замысловатые кривые, похожие на сопли у сонно-тормознутых от кайфа нарков. После этого чертова дня машина Зубу не просто нравилась. Он в нее влюбился, куда как больше, чем в «гончую» Девил в свое время.

Девятка неслась, тормозила, поддавала в ответ на требовательное движение педалей, слушалась руля, как сам Зуб не так давно Кулибина. Не девочка, а подарок, лучший за всю короткую жизнь Зуба. И самое главное, подарок, полностью исследованный его собственными пальцами, как и настаивал калека-механик.

«Твоя тачка?» – Кулибин хмурился и выставлял вверх указательный палец, делясь мудростью с опытом. – «Вот и веди себя с ней, как со своей женщиной. Ты ж ее чужому не дашь обслуживать?»

А то. Все правда, так и есть. И еще «ласточка» его оружие. Значит, Кулибин опять оказывался прав со всех сторон. Известно же, оружие, как баба, любит ласку, чистку и смазку. Все верно.

Потому своими-то руками всю и пролез, прошарил, прощупал и все такое. Ни с одной девкой знакомой такого не случалось, если уж честно. Вот с машиной – да, тут получилась полная взаимность. Угу.

Девятку вдруг повело, прямо по тонкой гладкой пленке, вдруг возникшей на асфальте. Бросило в сторону, закрутило, занесло влево. Вращение все нарастало, машина не справлялась. Руля слушаться сейчас «ласточка» не желала. Или не могла, что скорее всего. Ее просто несло и не останавливало на хрен пойми откуда взявшейся льдистой херовине, полностью накрывшей дорогу.

Зуб вцепился в руль, чтобы не удариться о дверку или крышу, уперся ногами в пол, стараясь удержаться. Перед глазами крутился калейдоскоп черно-серых внутренностей девятки, не давая ничего видеть снаружи. Один плюс – пока по девятке точно никто не сможет попасть, даже если вместо Кутрапана посадить пулеметчика. Настоящего пулеметчика.

Машина, на ходу, после Войны и в Беду… что это?

Это сокровище. Это друг. Это незаменимое нечто.

Зуб влюбился в «ласточку» сразу. Бесповоротно. И сегодня полностью почувствовал ее, в первый раз поняв, что говорила сестра. Теперь уяснил.

Девятку рейдер, пусть уже бывший, ощущал каждым, сука, нервом собственного тела. Весь вроде бы громоздкий и надежный организм из стали, резины, пластика и чего-то еще. И очень хотел сберечь не только свои жизнь со здоровьем, но и ее. Сейчас, не сумев даже просто глотнуть воздуха, потихоньку зверея от накатившей мути и желания блевануть, пытался найти выход. Рыскал глазами в амбразуры дверок и лобового стекла, старался зацепиться и не упустить момента.

Чудо случилось одновременно с наконец увиденным. Метрах в пяти-семи впереди мелькнула обочина со съездом на какой-то большой плоский и ровный блин. А покрышки вдруг шумно скрипнули, зацепившись за асфальт. На решение времени не было. На действие – пара секунд.

Руль в ту сторону, газ в пол, зубы крепче сжать, дождаться шороха, вывернуть, видя бывшую стоянку для грузовиков с заваленной фурой, набитой какими-то сгнившими тюками, ручник на себя, руль в другую сторону, сжаться…

Девятка дрифтанула, заскрипела всем телом, вкусно завоняла паленой резиной, хрустко впечаталась в цель и мягко вздрогнула, замерев. Зуб выдохнул, покосился на закрепленный ПКТ, хитрым макаром сопряженный со специальной дополнительной педалью, вдохнул и подхватил второй экземпляр ручного стрелкового из имеющихся в наличии.

Чертов штуцер, сделанный Кулибиным из ствола карабина «тигр», барабана револьвера Нагана, ложа оубитой «мурки» и ее же приклада. Чертова смесь бульдога с носорогом, пришедшая на ум Кулибину не иначе как во время редкого трехдневного запоя.

Старик месяца полтора назад заперся у себя в мастерской, скрежетал, грохотал, сверлил, скрипел и издавал прочие непотребно-слесарные звуки. Выбравшись же, как обычно свежий, розовый и даже выбритый, как ни в чем не бывало обозвал Зуба оглоедом, троглодитом и неумехо-рукожопом. И, видно в качестве извинения, торжественно, сияя всем собой и просто пыша гордостью, вручил Зубу это вот чудовище.

Да-а-а… Зуб, скрипнул зубами, вспоминая. Что имеешь не хранишь, потерявши – плачешь. Сука… даже эту поговорку вбил ему в голову калека-гений.

Ну, хватит горевать о закончившемся, жизнь спасать пора. Зуб выкатился из машины через пассажирскую дверь, не заблокированную фурой. Через плечо, вправо, отодвигаясь от своей красавицы, кляня себя за предательство, но стараясь спасти жизнь. Если сейчас, посвистывая, в «ласточку» полетит напалм, то ему кранты.

Замер, вскинув голову. Рокот приближался из-за фуры. Мураш видел все, и сейчас пер к нему. Увидит – бутылками швыряться не станет. Дело рискованное, ведь и раньше кидались, только чтобы тормознуть, заставить выбраться ездока и грохнуть его. Потом быстро потушить огонь и забрать себе тачилу. Стрелять начнут, гниды, стараясь продырявить водилу.

Зуб вскочил на капот «ласточки», на крышу, перебрался с нее на борт шаланды, на хозотсек за длинной мордой «интернешнела», уснувшего на боку навсегда. Стащил штуцер, отщелкнул крышки прицела ПО-4, начал выцеливать сраную красно-черную бензиновую утку, летящую по его душу.

Сердце стукнуло и замерло. До него оставалось всего ничего, а в прицеле, вжав направляющие пулеметной спарки в плечи, возник прищурившийся Кутрапан.