Глава 24
Не держать зла
Я твердо убеждена, что держать зло на кого бы то ни было – то же самое, что прыгать в воду в обнимку с якорем. Если якорь не отпустишь, утонешь сразу же.
На следующий же день после подписания документа в ВААП у меня была встреча в Госконцерте, где я обсуждала возможность гастрольного тура «Аквариума» в США. Я не держала зла на Бориса за то, что он подписал документ против меня, и была по-прежнему полна желания поделиться со всем миром музыкой его и его группы. Валерий Киселев из Госконцерта с большим интересом выслушал мои идеи и попросил к следующему приезду в декабре подготовить официальное предложение. Я отправила телеграмму с этой новостью своему другу-промоутеру и дала ему понять, что Советы по-настоящему интересуются только деньгами. Я не уставала поражаться, как легко что-то, до сих пор считавшееся опасным, мгновенно превращается в саму невинность, как только становится ясным, что из него можно извлечь прибыль.
За неделю до этого прошел знаменитый «мирный саммит» между Горбачевым и Рейганом в Рейкьявике. По этому поводу я сделала для всех участников Red Wave черно-белые футболки с надписью «Save the World» на одной стороне и «Спасем мир» на другой.
«Давай мы все наденем эти футболки на завтрашний концерт во Дворце молодежи, а сам концерт посвятим миру», – с возбуждением сказал Виктор, получив свою футболку. «И ты, Джо, должна выйти на сцену с нами и спеть одну из своих песен по-английски».
От этих слов меня накрыло теплой волной, но я заставила себя отрицательно покачать головой. «Ты же помнишь, что произошло, когда мы то же самое попытались проделать с ”Аквариумом“ в рок-клубе?».
Виктор обнял меня и дерзко прошептал прямо в ухо: «Мне наплевать, пусть запрещают концерт!».
Это был один из самых воодушевляющих дней в моей жизни. «Кино» в футболках моего дизайна и я сама вместе с ними на сцене перед тысячей зрителей – меня просто распирало от счастья и ощущения собственной важности. Это было выражением благодарности мне со стороны музыкантов и их поклонников за то, что я сделала. После двадцати шести лет блужданий и поисков я наконец-то совершила правильный выбор, и этот вечер стал кульминацией всей предшествовавшей ему жизни.
«Я хочу представить вам нашего друга из Америки Джоанну Стингрей, – громко провозгласил со сцены Виктор где-то посередине концерта. – Мы хотели бы отметить подписание мирного договора в Рейкьявике и подтвердить, что мы хотим мира и дружбы с Соединенными Штатами!».
Толпа взорвалась криками восторга, как вулкан, внезапно проснувшийся после многовековой ледяной спячки. Я стояла потрясенная и от переизбытка чувств не могла даже пошевелиться, пока не увидела обращенную ко мне хитрую улыбку Виктора: «Круто, да?» – зазвучали у меня в голове его привычные слова.
На самом деле этот концерт оказался для меня первым в жизни выступлением на сцене в сопровождении группы. Начиная с памятного вечера в «Студии 54» я всегда пела только под фонограмму. Я и не представляла себе, как это трудно и страшно. Я едва слышала свой голос, заглушенный музыкой, криками и аплодисментами зала. Я знала, что ради ребят опозориться не имею права. Аппаратура была паршивая, я даже не помню, был ли на сцене монитор, но толпа просто вынесла меня, подпевая и размахивая в такт руками. Выступление на сцене перед публикой – одно из самых неестественных ощущений, сравнить его ни с чем невозможно, и я вдруг почувствовала себя невероятно значимой, почти неприкасаемой, даже неосязаемой. Все волнения, страхи, паранойя от возможного запрета концерта испарились под жаром юпитеров. На концерте все становится абстрактным – пропитанным символическим смыслом и значением. Когда все было кончено и мы вышли на улицу ловить машину, я вдруг с удивлением заметила, как тверда земля под ногами и как ощущение ее отличается от полета над залом.
«Да, крышу сносит по-настоящему!» – понимающе глядя на меня, со смехом произнес Виктор.
После этого я еще несколько раз выходила на сцену рок-клуба с другими группами. На каждом новом концерте я чувствовала себя все более уверенно и все меньше боялась неприятностей. Однажды даже я уговорила Костю исполнить со мной битловскую Back in the USSR, а припев я пела по-русски. В тот вечер Коля Михайлов наконец-то перестал делать вид, что он меня не знает и не принимает, и после концерта тепло меня поприветствовал.
Примерно в это же время «Мелодия» наконец-то согласилась выпустить пластинку «Аквариума» – в том виде, в каком ее представила на фирму группа, без какой бы то ни было цензуры. Историческая победа! Именно этого всегда хотели и добивались ребята – чтобы их музыка выходила в свет в том виде, в каком она была создана, без пропаганды и без всяких сомнительных условий. Меньше всего, когда я начинала делать Red Wave с целью помочь американцам лучше понимать Россию, могла я себе представить, что моя затея может привести к реальным изменениям в самом СССР. Мы все с каждым днем чувствовали себя все более счастливыми и все более смелыми. Впервые с начала регулярных поездок в Советский Союз я перестала бояться отказа в визе. Все теперь было открыто и легально, с наступлением осени ветер перемен дул все сильнее.
Первый сюрприз настиг меня сразу по возвращении в Ленинград из Москвы. Я ехала в своей прокатной машине по темным узким улицам и вдруг почувствовала сзади хвост. Я даже глазам своим не могла поверить. На ближайшем же перекрестке меня остановили за нарушение, которого я не совершала.
«Я ничего не нарушила, и вы не имеете права меня останавливать, – сразу довольно резко стала говорить я. – Я работаю с ВААП над важными проектами, и вы не имеете права мне мешать».
По угрюмому непроницаемому лицу гаишника было совершенно очевидно: он не понимает ни слова из того, что я ему говорю, и, более того, ему на это совершенно наплевать. Он отвел меня в участок, где меня стали допрашивать. Я всячески отбивалась, говорила им, что занимаюсь бизнесом в России, что у меня совместные проекты с ВААП, Госконцертом и Министерством культуры. Опять-таки, по бесцветным глазам моих собеседников становилось ясно, что их это все нисколько не интересует. Мне выписали штраф, и я в ярости выскочила оттуда. Отъезжая, я взглянула в зеркало заднего вида и поняла, что если в Москве мои дела и улажены, то в Ленинграде об этом никто пока не знает.
Второй сюрприз подстерегал меня уже при вылете из ленинградского аэропорта – таможенники конфисковали у меня восьмимиллиметровую видеокассету со съемкой концерта «Аквариума». С самого нашего первого приезда мы с Джуди всегда были предельно осторожны с отснятым материалом, всегда прятали записанные кассеты, а в камере оставляли на всякий случай чистую. На этот раз – чуть ли не впервые – я забыла поменять кассету.
«Пожалуйста, вы не можете это у меня отнять, это моя работа!» – умоляла я. Я была в ярости, мозг мой был не в состоянии совместить ощущение открытости, сложившееся за последние недели, с тем прежним беспределом, которому я вновь подверглась в Ленинграде. Выбора у меня не было, я села в самолет, оставив им кассету с записью. Глядя сквозь грязное стекло иллюминатора на удаляющийся серый город, я вдруг со всей остротой ощутила, что, возможно, вера моя в Советский Союз все же излишне идеалистична. Я, быть может, и не хочу ни на кого держать зла, но в Ленинграде есть люди, думающие и ведущие себя совершенно иначе.
