Поводыри слепых

- В хорошем настроении, – подмигнул мне чиновник и поднял большой палец.

Я точно не знал почему, но по каким-то причинам писцы Его Преосвященства меня любили. В личном секретариате в данный момент их работало двое. Старые, иссушенные священники, с глазами, покрасневшими от вчитывания в документы. Они выглядели словно братья, и кто-то мне однажды сказал, что они действительно были братьями. Я тоже их любил, тихих и скромных, так отличавшихся от разодетых, пахнущих душистыми маслами и благовониями слуг епископа. Герсард мог бы лучше потратить деньги, чем на эти стада бездельников, которые без всякой видимой цели шатались по дворцу и окружающим его садам. Что ж, Его Преосвященство имел невероятно высокий доход и не видел ничего плохого в его растрате. Жаль только, что он редко имел желание тратить деньги на то, чтобы помочь вашему покорному слуге. Которому, кстати, такая щедрость очень бы пригодилось. Но, быть может, вызов означает изменения к лучшему. А может быть, и нет. С Герсардом никогда ничего не было известно, ибо его настроение менялось быстрее, чем погода весной.

Кабинет епископа был обставлен скромно. В первой комнате находился полукруглый стол и шестнадцать резных стульев. Здесь проходили важные совещания и встречи. Честно говоря, проходили очень редко, поскольку епископ терпеть не мог говорить в толпе, предпочитая короткие конференции с четырьмя, максимум шестью участниками. А они проходили в другой комнате, где стоял огромный палисандровый письменный стол. Его столешница была столь велика, что могла послужить палубой средних размеров лодке. Епископ сидел на одном его краю, рядом с резными головами львов, гостей сажал на другом конце. В комнате находились кроме того два набитых документами секретера, протянувшийся через всю стену книжный шкаф, полный книг, а также стеклянный шкаф, в котором сверкали хрустальные бокалы и всегда стояли несколько бутылок хорошего вина. Было известно, что епископ любил время от времени побаловаться винцом и часто бывал не в состоянии покинуть канцелярию собственными силами.

– Мордимер, сынок! – Воскликнул он радушно. – Заходи, садись.

У него был невнятный голос, и таким образом я понял, что он много выпил. К сожалению, Его Преосвященство уже редко выпивал на радостях. Хуже всего было, когда он пил, чтобы заглушить боль от приступов подагры, или чтобы забыть о том, что слишком много пьёт. Или о том, как сильно выпивка вредит его здоровью. И тогда лучше было не показываться в кабинете. На этот раз я знал, однако, что подагра отступила, а по широкой улыбке епископа я сделал вывод, что геморрой, язва и кожный зуд не портили Его Преосвященству этот прекрасный день. Что, впрочем, ничего не значило, поскольку поведение епископа, больного или здорового, было совершенно непредсказуемым. Тем не менее, бедный Мордимер считал, что ему и так сильно повезло.

– К услугам Вашего Преосвященства. – Я низко поклонился и присел на краешек кресла.

– Выпьешь со стариком? – Он взглянул на меня из-под опущенных век.

Не дожидаясь ответа, он достал из шкафчика бокалы. Высокие, вырезанные из сверкающего хрусталя, на тончайшей, оплетённой серебром ножке. Собственноручно налил мне вина из замшелой бутылки, и я уважительно поднялся.

– Сиди, сынок, сиди, – приказал он безмятежно и сам наполнил себе бокал до краев, аж капля вина перелилась через край и стекла на столешницу, оставив красную дорожку на хрустале.

Он откинулся на спинку стула, стоящего напротив меня, и довольно вздохнул.

– Как поживаешь? Не нуждаешься ли в чём?

Играйте, трубы ангельские! Кто подменил епископа? В таком настроении я давно его не видел.

– Всегда может бы быть лучше, Ваше Преосвященство, – ответил я вежливо. – Тем не менее, всегда можно утешить себя мыслью, что могло быть и хуже.

– Очень правильно. – Он хлопнул в ладоши. – За это ты мне и нравишься, Мордимер. За твой благожелательный взгляд на мир. Так может, пришло время, чтобы и мир начал благожелательно смотреть на тебя?

Верите или нет, любезные мои, но я встревожился. Очень встревожился. Честно говоря, я бы предпочёл, чтобы мир не смотрел на меня, ни благосклонно, ни враждебно, поскольку очень хорошо чувствовал себя, оставаясь в тени. Не стоит обращать на себя чрезмерное внимание окружающих. В конце концов, я человек тихий и смиренный сердцем, и это связано не только с мягкостью моего характера, но и с функциями, которые я исполняю во славу Божию.

– Я весь внимание, Ваше Преосвященство.

– Ну, выпей, Мордимер.

Я послушно взял пальцами бокал. Осторожно, поскольку хрусталь был словно прозрачный горный воздух, наполненный пурпуром. Отпил.

– Неплохо, а? – В голосе Герсарда я услышал такое удовлетворение, словно он сам изготовил этот напиток.

– Вкусно, – ответил я чистую правду.

– Ты слышал о походе на Палатинат, Мордимер? – Спросил он, на этот раз очень деловым тоном.

Я отставил вино и выпрямился.

– Конечно, Ваше Преосвященство. Трудно не услышать. По всему городу об этом трубят.

– Вот именно, – буркнул он. – Вербуют людей, обещая большие деньги, мираж спасения, искупления грехов...

По издёвке в его голосе я понял, что ему не по вкусу была работа имперских вербовщиков. Только он ничего не мог сделать, поскольку поход получил папское благословение, а император одной из главных целей своей политики сделал покорение Палатината.

– Удивляешься, а? Что я не поддерживаю это безумие?

На мгновение я задумался: ответить честно или угодливо? Я решил, что в данном случае честность будет лучше. Епископ любил смелость. Ну, до определённых пределов, конечно. До определённых разумных пределов.

– Я всего лишь простой человек, Ваше Преосвященство, – признал я. – Но я на самом деле удивлён, что вы, Ваше Преосвященство, не одобряете поход на еретиков и кацеров.

– Все удивляются, – сказал он в пространство и с печалью взглянул на опустевшие уже бокалы. – Пей, Мордимер. Ты знаешь, что у меня после вина изжога? Ну да, ты же знаешь, – ответил он сам себе. – Ведь ты мне и посоветовал, чтобы я лечился молоком. Точно. И помогло! – Он поднял указательный палец. – Но сколько можно лакать молоко? – Он глубоко вздохнул. – Ведь вино как-то так входит в человека, что тот и не заметит, как уже выпьет бутылку или две, – продолжил он задумчиво. – Между тем, вода или молоко... – Он вздохнул ещё раз. – Каждый глоток становится в горле, будто ядом наполненный...

Я вздохнул вместе с ним, поскольку был согласен с этими наблюдениями. Тогда он посмотрел на меня печальным взглядом налитых кровью глаз.

– Разве Господь без того мало меня испытывает? Подагра, геморрой, теперь врачи говорят, что мне нельзя выпить даже глоток вина... – Он нервно постучал по столу. – Проклятые коновалы. О чём это я...? Ага, об этих императорских забавах.

Он тихо выругался, перекрестился и снова наполнил бокал по самые края.

– А пусть меня и убьёт, – сказал он с жестокостью в голосе и посмотрел в мою сторону.

Он выпил всё до последней капли, глубоко вздохнул. На мгновение его лицо напряглось, словно ожидая приступа боли, но потом явно расслабилось. Он обратил на меня взгляд. На какое-то время, глядя в его пустые глаза, у меня возникло впечатление, что он думает о том, кто я. У меня мороз пробежал по спине, потому что епископ в таком состоянии был ещё более непредсказуем, чем обычно.

– Мордимер, – сказал он, будто пытаясь вспомнить, что я делаю в его кабинете и с какой целью он меня позвал.

– К услугам Вашего Преосвященства, – отозвался я.

– Та-ак, о чём это я? Ага, об императоре. Видишь ли, Мордимер, старый император развлекался с девками, устраивал пиры и ездил на охоту. Жизнь текла спокойно, своим чередом. Палатинат был далеко. Правда, еретиков и кацеров высылал, запрещённые книги привозил, а мы жгли и книги, и еретиков. И все были довольны. Они, что распространяют свою дьявольскую веру, мы, что творим угодное Господу дело. А теперь что? Теперь этот подросток опрокидывает всё с ног на голову. Разрушает весь порядок, который мы с таким трудом построили. Вдобавок Святейший Папа, Господи, пошли ему просветление, тоже потакает его сумасбродству. Знаешь, Мордимер, почему мне не нравится война?

– Потому что она разрушает существующий порядок? – повторил я его слова.

– Совершенно правильно! Потому что она разрушает существующий порядок. Лучше и не скажешь. – Он посмотрел на меня с одобрением. – А император объявил в Хезе набор – и что теперь? А то, что слуги, подмастерья, школяры, да даже добрые ремесленники, оставляют всё – и что они делают? Спешат под императорские знамёна! За веру, за деньги, за приключения... – Он снова налил себе. Осушил вино на одном дыхании, одна красная капля скатилась по его бороде на шёлковый кафтан и впиталась, оставив пятно. – Никто не заплакал бы по бездельникам, бродягам, бездомным, приблудам, – продолжил он. – Но зачем искушать честных горожан? Ну, может, кроме студентов, – проворчал он, – поскольку с ними тоже приходится повоевать. Мы, Мордимер, заботимся о налогах, пошлинах, а не о императорских излишествах. Если император проиграет войну, то там погибнут честные горожане, а если выиграет?

– Да, Ваше Преосвященство?

– Если император победит в войне, горожане вернутся. Уже не кроткие, спокойные и смиренные сердцем. Они вернутся уверенные в себе, богатые, овеянные славой, настоящие воины Христа! И кто знает, чего они будут требовать? Что будут рассказывать о чужих землях? На что подталкивать и что вспоминать? Морочить людям головы, поощрять к следующему походу, – он прервался, потому что сильно засопел. – Налей мне вина, сынок, – приказал он, и я послушно отправился за следующей бутылкой. – И так плохо, и так плохо, Мордимер. И так плохо, и так нехорошо, – повторил он. – Вдобавок, Святейший Папа, прости его, Господи, дал им благословение. А попросил ли он о совете, молитве и духовной поддержке нас, епископов и кардиналов, спросишь ты меня, сынок? Я тебе отвечу: не попросил! Созвал ли он священный синод, чтобы тот поддержал его слова своим благословением и своею мудростью? Не созвал! Кто точит яд ему в ухо? Папский легат Верона и духовник Верона. Два брата-ворона... – последнее предложение он произнёс с явным отвращением.

Я не был, любезные мои, в восторге от этого разговора. Кто знает, когда Герсард протрезвеет, не сочтёт ли он, что сказал слишком много вашему покорному слуге. Кстати, Папа сильно досадил нашему епископу. Неужели Его Преосвященство теряет влияние в Апостольской Столице? Это не сулило ничего хорошего для инквизиторов...

– Если только я мог бы вам помочь, Ваше Преосвященство. Ваше Преосвященство может мной свободно распоряжаться в любое время дня и ночи и в любом деле, – сказал я горячо, впрочем, в соответствии с истиной, поскольку мой зад прикрывал епископ.

– Я знаю, Мордимер, любимое моё дитя. – Его глаза потускнели от выпитого. – Ты хороший парень, и поэтому я вызвал именно тебя, ибо верю, что ты не оставишь меня в беде.

Ого, нашлась какая-то грязная работа, и я надеялся, что епископ сохранил здравый рассудок и не захочет пожертвовать жизнью бедного Мордимера ради собственной прихоти.

– В любое время, Ваше Преосвященство, – ответил я. – Semper fidelis [всегда верен (лат.)], вот наш девиз.

– Я отправлю тебя с императором, Мордимер, – сказал он, постукивая пальцами по столу. – Ты будешь моими глазами и ушами на этой проклятой войне. – При слове «проклятой» он прикрыл глаза и перекрестился.

– Простите? – Я не успел опомниться, как слово само выскочило из уст.

На секунду мне показалось, что я ослышался или епископ бредит в пьяном угаре.

– Удивлён, да? – На самом деле не спросил, а заявил Его Преосвященство с явным удовольствием. – Не волнуйся, сынок, я не дам обидеть моего посланника. Ты получишь людей и справедливое вознаграждение.

– Осмелюсь... – Начал я.

– Осмелься, осмелься, – разрешил он снисходительным тоном. – Я знаю, что ты удивлён.

Да-а-а: удивлён... Может, это не лучшим образом описывало мои чувства, но, по крайней мере, в некоторой степени определяло ситуацию, в которой я оказался.

– Ваше Преосвященство, осмелюсь напомнить, что я всего лишь инквизитор, и, к моему сожалению, именно это призвание и верная служба Церкви не пользуются признанием среди благородного сословия, а уж особенно при дворе милостивого государя. Не думает ли Ваше Преосвященство, что они попросту прикажут меня убить? Конечно, моя жизнь не имеет значения, но, боюсь, что лишённый её, я не смогу исполнить приказ Вашего Преосвященства, что в противном случае я сделал бы с полной добросовестностью и рвением.

Епископ от души рассмеялся.

– Страх добавляет красноречия, а, Мордимер? – Он потёр руки. – Ты думаешь, что я дурак? Конечно, тебя бы убили. Не явно, не официально, но тихо, скрытно, без огласки... Не любят меня там, о нет. Да ещё папские легаты. – Он повернулся, как будто хотел сплюнуть, но удержался. – Так что ты будешь не инквизитором, сынок, по крайней мере, не только инквизитором...

Он остановился и явно ждал вопроса, поэтому я решил его задать.

– А кем я буду, по милости Вашего Преосвященства? – Герсард с озорной улыбкой открыл ящик, вынул из него уже выписанный пергамент и протянул его мне.

– Читай, Мордимер, мальчик мой дорогой.

Я читал и не мог поверить своим глазам. Если бы документ не был подготовлен заранее, я бы счёл, что Его Преосвященство напился до умопомрачения.

– Ну, ну, только не воображай слишком много, – сказал он. – Это только временное назначение.

Временное или нет, назначение есть назначение. Приказом Его Преосвященства с сегодняшнего дня я становился капитаном гвардии епископа – одним из важнейших людей в Хезе. До сих пор это звание доверялось только дворянам старых родов, от века живущих в провинции, а все его обязанности заключались в подсчёте регулярно поступающих доходов. Настоящим командиром гвардии был граф Какойтотам, не помню его фамилии, но официально у него было лишь звание лейтенанта. Конечно, нигде не было сказано, что капитаном гвардии не может быть инквизитор или даже священник. Но до сих пор похвалиться подобной должностью могли лишь благороднорождённые. Как видно, времена изменились.

– Ну что, заколотилось сердце, Мордимер?

– Заколотилось, – ответил я честно и просто, поскольку Его Преосвященство, видимо, этого и ожидал.

– Теперь никто не посмеет тебя тронуть. Ты будешь официально представлен императору. Ты получишь рекомендательные письма и к нему, и к легату Лодовико Вероне. Легат является представителем Святого Престола, но... – он замолчал на мгновение и изобразил пальцем несколько кружочков на столе, – его взгляды, как ты, наверное, знаешь, лишь немного близки к моим. Лишь немного близки, парень, – подчеркнул он с нажимом.

Я понял. Даже очень хорошо понял. В конце концов, человека, которого ценят или любят, не назовут вороном, как Герсард называл братьев Верона. Мне нельзя было чувствовать себя в безопасности в присутствии папского посланника. Впрочем, любезные мои, с этих пор мне вообще нельзя было чувствовать себя в безопасности. Да, почтенный епископ возложил на плечи бедного Мордимера пышную мантию, но это ничего не значило. Его Преосвященство вёл шахматную партию, в которой я был всего лишь пешкой. И у меня не было никаких иллюзий, что он пожертвует мной, если это даст ему преимущество на шахматной доске. Тем не менее, даже факт превращения в епископскую пешку был свидетельством огромного доверия. В связи с этим, я знал, что с тяжестью этого доверия мне придётся справляться. А стоит знать, что тащить вес епископского доверия было примерно столь же безопасно, как таскать песчаник в каменоломнях.

Его Преосвященство с трудом поднялся, слегка пошатнулся, и я вскочил с кресла. Но моя помощь оказалась не нужна.

– Обратись к брату Себастьяну, – приказал он. – Он закончит с тобой все формальности.

Брат Себастьян был правой рукой епископа во всех обременительных канцелярских делах. Человек с огромным влиянием, который, как ни странно, был известен своей безграничной честностью. Что удивительно в наши подлые времена, не правда ли?

Епископ попятился в мою сторону, так что я с полным уважением подхватил его под локоть. Дыхнул на меня вином.

– Спасибо, сынок.

Он положил руки мне на плечи.

– Вот, я посылаю вас, как овец среди волков. Будьте же мудрыми, как змеи, и простыми, как голуби, – произнёс он елейно, но потом громко рыгнул, что в значительной степени подпортило эффект его слов.

Кроме того, именно эту цитату я запомнил очень хорошо, ибо услышал её когда-то из уст существа, о котором я старался даже не вспоминать и с которым дважды пересеклись пути моей жизни. Тем не менее, я не показал виду и преклонил колени перед Герсардом, после чего поцеловал епископский перстень. Говорили, что в кольце находится камень из Святой Земли, одна из многих крошек валуна, того самого, на который ступил Господь наш, когда сошёл с креста муки Своей.

– Ну, ну, встань, Мордимер. Постарайся, парень. Будь бдителен, внимателен и хитёр, и награда тебя не минует. Брат Себастьян выдаст тебе заранее трёхмесячное жалование и специальную выплату, чтобы было на что снарядиться в дорогу. И чтоб достойно меня представлял. – Он шутливо погрозил мне пальцем.

Из апартаментов епископа я вышел как оглушённый, не очень понимая, в каком мире я живу и не приснилось ли мне всё это. Мог ли я, поступая в инквизиторскую Академию, предположить, что когда-нибудь стану капитаном гвардии Его Преосвященства епископа Хез-Хезрона? Вы, наверное, шутите, любезные мои. С тем же успехом я мог бы предположить, что у меня вырастут крылья, и вместе с Икаром и Дедалом я взлечу к солнцу. Впрочем, тогда я был в восторге, что у меня есть где спать, что есть и есть шанс, что я доживу до следующего утра.

– Поздравляю, мастер, – улыбнулся старый писец, вырывая меня из задумчивости. – Или теперь мне следует говорить: капитан Маддердин?

– Уже знаете?

– Сам выписывал документы. – Он обнажил в улыбке сгнившие зубы. – Это большая, большая честь. – Он понизил голос: – Инквизиториум будет вами гордиться.

– Наверное, – ответил я, и холодная дрожь пробежала вдоль моего позвоночника. – Спасибо, брат.

– Не за что, Мордимер, не за что. – Я увидел весёлый блеск в его глазах.

Так вот, видите ли, любезные мои, я не подумал, в гордости своей, о братьях-инквизиторах. Я думал только о том, чтобы получить деньги, сделать необходимые покупки, поговорить о деталях с братом Себастьяном, присмотреться к людям, которые отправятся вместе со мной в поход к императорской армии. А о братьях-инквизиторах не подумал. Только они обо мне не забудут. И о том, что я влез в чужие перья, забывая, кто я и откуда я родом. Правда, меня не связывали тёплые отношения ни с кем из них, но это не отменяло того факта, что я был кровью от их крови и костью от кости. А поскольку назначение было только временным, то у меня было предчувствие, что рано или поздно я вернусь к своему прежнему занятию. Тогда бедному Мордимеру, конечно, не нужны будут враги в своём окружении, завистники, помнящие, что в миг суетной славы он забыл, кем является на самом деле. Что надо было сделать? Следовало закатить пир! Хорошее вино, хорошая еда и хорошие девки. И не жалеть денег, любезные мои, ибо дружба важнее, чем всё золото мира.

Праздник был кошмаром. Ну, может, не так... Пробуждение после него было кошмаром, тогда как сам праздник прошёл весело: полный питья, чревоугодия, песнопения и блуда. Один из достойных братьев-инквизиторов чуть не утонул в бочке с вином. В последний момент одна из шлюх вытащила его из неё за волосы, правда, не для того, чтобы спасти ему жизнь, она лишь хотела зачерпнуть кружку напитка, а тело, свисающее с края бочки, этому препятствовало. Ну, слава Богу, мой брат-инквизитор выжил, только сильно упился вином и заблевал половину комнаты. Конец пиршества я уже помнил как в тумане. Кто-то трахал девку на столе, полном костей и залитом вином (я это запомнил, потому что девка безмятежно глодала в ходе этого процесса куриную ногу), кто-то рубил саблей фитили свечей, а толстый Бекас решил доказать, что он устойчив к жару пламени и держал руку над светильником до тех пор, пока мы не почувствовали запах жареного мяса. Потом братьям-инквизиторам пришла в голову идея выбрать мне на ночь двух самых красивых шлюх. В ходе этих выборов они подрались и сломали руку старому Педро (называемому, учитывая определённую неприятную болезнь, Пердо), впрочем, не специально, поскольку тот спал в углу, когда на него упали дерущиеся и опрокинули его на землю.

Кстати говоря, выбрали они хорошо, несмотря на пьяное отупение, и, когда утром я проснулся, то увидел рядом с собой две довольно красивые мордашки и два довольно стройных тела. Я не замедлил попользоваться ими ещё два-три раза, несмотря на страшную головную боль.

Потом головная боль усилилась, когда я подумал, что она почувствовала бы, увидев меня в таком состоянии и в таком обществе. Она, то есть женщина, которая наполовину всерьёз, наполовину в шутку сказала про меня (когда я спас её жизнь): «Мой рыцарь на белом коне». Женщина, которая завладела моими снами. Я мог контролировать мысли, но не был в состоянии контролировать сны. Иногда я молился, чтобы она из них исчезла, иногда я молился, чтобы она в них осталась. Я знал, что независимо от того, что произойдёт, я буду несчастен. Когда-то один дворянин советовал мне, чтобы я со всей искренностью признал свои чувства. Я арестовал его и отправил на костёр. Конечно, не за совет, Господи, сохрани, а за преступления против нашей святой веры. Тем не менее, я часто жалел, что единственный человек, перед которым я открыл душу, уже был не более чем горсткой пепла.

Когда я вернулся «Под быка и жеребца», Корфис вручил мне несколько записок с благодарностью за вчерашнее веселье и поздравлениями с продвижением по службе. Не скрою: меня это порадовало, поскольку если братья после столь тяжёлой ночи ещё думали об элегантных формальностях, то это значило, что они погуляли действительно хорошо. На гулянку я не пожалел денег, но дело того стоило. Я говорил вам, любезные мои, что милость епископа ездит на пёстрой лошади, а я хотел, чтобы мне было куда возвращаться. И к кому.

Я приказал Корфису приготовить горячую ванну (он уже знал о моём повышении и потому ходил рядом со мной, словно я сделан из венецианского хрусталя), ибо ничто не помогает так хорошо, когда человека изводят последствия прошедшей ночи. Потом я немного вздремнул, и незадолго до захода солнца решил посетить брата Себастьяна, чтобы он рассказал мне подробности дела и показал людей, которые должны были сопровождать меня во время миссии при императорском дворе.

Брат Себастьян был не в восторге от моего визита.

– Я ожидал вас утром, капитан, – проворчал он сварливо и посмотрел на моё опухшее лицо. – Слышал, слышал... – добавил он. – Молитесь, чтобы это не дошло до ушей епископа.

– И так дойдёт, – отозвался я, – Его Преосвященство знает всё, Боже его сохрани.

– И то правда, – признал брат Себастьян. – Хотя я ему не скажу, – предупредил он меня. – Я приготовил для вас подорожную, рекомендательные письма, кредитные листы. Что-то епископ для вас расщедрился. – Он покачал головой.

– А мои люди? – Спросил я.

– Ну, есть тут шесть головорезов. – Он улыбнулся, и я увидел, что сгнившие зубы в его рту росли криво и редко, как штакетины в заборе бедняка. – Вы получите также мальчика для услуг и конюха. Епископ приказал подготовить для вас коня. – Он посмотрел на меня оценивающим взглядом. – И надо бы посетить оружейную, – добавил он, – найти вам хотя бы какую-нибудь кольчугу и хороший меч, ибо стыдно так показать себя у императора. Кроме того, вы должны облачиться в цвета епископа.

Я скривился, поскольку епископские гвардейцы расхаживали в золотых кафтанах, белых обтягивающих панталонах и золотых сапогах до колен, что, по мнению вашего покорного слуги, выглядело крайне нелепо и могло повеселить толпу. Быть может, однако, гвардейцы, посланные на боевое задание, имели право одеваться в цвета более приглушённые, чтобы не вызывать смеха у ближних и не напоминать клоунов.

– Спасибо, брат Себастьян, – только и сказал я. – Я надеюсь, что мне удастся достойно представлять Его Преосвященство.

Он что-то фыркнул, но ничего не ответил. Позвонил, вызывая слугу.

– Отведи господина капитана в оружейную, потом в гардеробную, – приказал он. – Я отправил бы вас к портному, – он посмотрел на меня, – но нет времени. Завтра на рассвете вы отправляетесь.

– Раз надо, значит надо, – вздохнул я.

Я думаю, что брат Себастьян преувеличил, называя моих людей головорезами. Думаю, лейтенант епископской гвардии – кстати, злой, как чёрт, из-за моего повышения по службе – выбрал тех, с которыми уже не знал, что делать. Они стояли в ряд на заднем дворе епископских казарм, а я довольно долго молча смотрел на них.

– Я мастер Инквизиториума, и зовут меня Мордимер Маддердин, – начал я. – Все вы, наверное, знаете, что Его Преосвященство выдал мне лицензию капитана гвардии только временно. Тем не менее, теперь я капитан, и я требую от вас одного: абсолютного послушания, – я помолчал секунду. – Если тебе, чёрная борода, – я обратился к заросшему солдату с лицом идиота, – я прикажу встать на колени и сожрать говно с земли, что ты сделаешь? Так вот, в ту же минуту встанешь, сожрёшь говно, а потом поблагодаришь капитана за угощение. Понятно?

Я выждал какое-то время.

– Я спросил, понятно ли вам, – повторил я спокойно. – А когда я спрашиваю, то хочу слышать ответ!

– Понятно. Да. Так точно, – почти все они заговорили вразнобой, и не скажу, чтобы в их голосах звучал чрезмерный энтузиазм.

– Скажу вам кратко, ребята. Может быть, у вас и есть шанс выйти живыми из этой авантюры. Но только в том случае, если у вас хватит мозгов, чтобы понимать мои приказы. Теперь по порядку. Имена.

Они представлялись, а я пытался запомнить: Маленький Ганс, Болько Силезец, Мрук Урод, Соболь Бастард, Робин Палка, Руперт Глотка.

– Что до этих пор делали в гвардии? – Спросил я.

Я слушал с растущим беспокойством. Что ж, благороднорождённый лейтенант решил пошутить над бедным Мордимером. И пригнал ему таких людей, что днём с огнём не сыскать подобного отряда. Ибо один из моих людей был помощником повара, второй чистил конюшни, третий работал в кузнице, четвёртый охранял подвалы, пятый как раз вышел из башни, где сидел за изнасилование. Только шестой имел какой-то опыт, поскольку дослужился когда-то до сержанта, однако его понизили за пьянство на службе. Конечно, я мог пойти с жалобой к епископу. В конце концов, я ехал ко двору императора, и следовало дать мне людей, которые будут достойно представлять Его Преосвященство. Но я не собирался начинать с жалоб. Настоящий мастер должен справляться с теми инструментами, какие есть под рукой. Ясно, что мне не хватало Курноса и близнецов, ибо я сразу лучше бы себя почувствовал, видя рядом с собой товарищей прежних путешествий. Единственное, что я мог сделать, это оставить сообщение у Корфиса, чтобы, как только появятся в городе, собирали пожитки и отправлялись в сторону места сбора императорской армии. Туда, где это место тогда находилось бы.

– Определим некоторые правила, ребята, – сказал я. – И начнём с запретов. С этого момента вводится запрет на употребление вина, пива, водки и тому подобного. Кто его нарушит, будет убит. Собственноручно мной. Кто украдёт или ограбит кого-то по пути, будет убит. Как и в первом случае. Кто не выполнит приказ, будет убит. Кем? – Я повернулся к Робину Палке.

– Господином капитаном, – ответил тот.

– Совершенно правильно. А ты будешь следить за этим в качестве моего сержанта. Я постараюсь, чтобы тебе официально было присвоено это звание и соответствующее ему жалование.

Он просиял.

– Так точно, господин капитан! – Заорал он во весь голос.

– И для начала добавлю, чтобы все, начиная с тебя, побрились и постриглись. Я не покажусь перед императором с такой бандой оборванцев, понятно?

Императорская штаб-квартира находилась в городке Хейм, в нескольких милях от реки, разделяющей границы Империи и Палатината. Император вместе со своим двором разместился в лучшей гостинице и в домах зажиточных горожан, а войска были расквартированы в окрестных сёлах и деревнях. Я слышал, что правитель установил для солдат строгую дисциплину, ввёл запрет на грабежи, каждый случай неповиновения карался смертью. Поэтому по дороге мы видели несколько десятков висельников в состоянии большего или меньшего разложения, которые служили отличным кормом для воронов и ворон. Имперские офицеры охотно платили окрестному населению за провиант, лошадей и телеги, тем более что император выдавал процентные долговые расписки, так что им не приходилось лезть в собственные кошельки. Я знаю, любезные мои, как бывает с этими расписками. Каждый генерал с удовольствием их выдаёт, но как только армия возвращается с поражением, оказывается некому платить. Но я надеялся, что войска молодого императора справятся с Палатинатом, поскольку меня не прельщала мысль, что война постучится в ворота Хеза. Хотя, честно говоря, может, у Палатината и было достаточно войск, чтобы защитить себя, но, наверное, не настолько, чтобы напасть на нас. Палатин Дюварре был известен страстью к фортификации, и в связи с этим вся страна, и так полная болот и пересекаемая многочисленными реками, превратилась в одну большую крепость. Меня очень интересовало, как Его Императорское Величество собирается с этим справляться.

Хейм был приграничным городом, расположенным в развилке реки. Его позаботились окружить стенами и защитить рвом в тех местах, где река не создавала естественной защиты. За подъёмным мостом наблюдала стража, впускающая только купцов с товарами или людей, имеющих пропуска, подорожные или рекомендательные письма. Нам, в принципе, вполне достаточно было епископских цветов, так как каждый солдат в окрестностях мог узнать бело-золотые мундиры и характерные стальные шлемы в форме шляпы с широкими полями. Спросите меня, любезные мои, от чего такой шлем должен был защитить? Не найду правильного ответа, поскольку уж точно не от удара дубинки, топора или меча. Мои пять головорезов... Ах, я уже говорил, что в начале их было шесть, не так ли? Но Болько Силезец имел несчастье не послушаться приказа и напился до потери сознания в первую же ночь. Сам, своими руками, как и обещал, ещё пьяного и что-то блеющего, я повесил его на пороге корчмы. Очень ловко повесил, любезные мои. Так, чтобы кончиками пальцев ног он мог слегка касаться земли. Он задыхался почти до самого утра, пока, наконец, я не вздёрнул его повыше и не позволил умереть. Вы знаете, что почти всё то время, когда он был подвешен, он плакал? Как видно, он был сентиментальной натурой... Но с тех пор остальные пятеро парней старательно следили за каждым моим жестом и наперегонки бросались, чтобы первыми исполнить мои приказы. Дисциплина является основой жизни. Без дисциплины мы лишь стадо животных, недостойных существования в этом не лучшем из миров.

Ну да ладно, вернёмся к епископской форме. Я не смог пересилить себя и надеть странные панталоны и канареечный кафтан. К счастью, я подобрал в оружейной хорошие кожаные сапоги, подбитые железом, стальные поножи, кольчужную рубашку и приличный шлем с широкой стрелкой и спадающей на плечи бармицей. Единственным, что доказывало, что я слуга епископа, был белый плащ с жёлтым сломанным крестом.

Я бы предпочёл, правда, мой собственный чёрный плащ с серебряным крестом, но что ж: так портной сшивает, как ему материи хватает.

– Ваше благородие? – Офицер охраны поклонился, увидя цвета епископа. – Его милость легат Верона приказал вас уведомить, что срочно ожидает вас в своей квартире.

– И где эта квартира?

– У рынка, господин капитан. Таверна «Под сломанным топором».

– Откуда такое название? – Удивился я.

Знаете ли вы, сколько человек может узнать о мире и истории, спрашивая о названиях постоялых дворов или таверн? О каждом из них местные жители знают какую-нибудь историю, и иногда эти истории весьма любопытны.

– Во время первой войны с Палатинатом местного кастеляна казнили во дворе этой таверны, ваше благородие. Но солдат, который рубил ему голову, так сильно ударил по колоде, что и голова слетела, и топор лопнул. Значит, рукоятка...

– А это красиво. – Я покачал головой и проехал через ворота.

Я был удивлён, что легат остановился в таверне. Я скорее ожидал бы, что он остановится в каком-нибудь приходе, в одном из хеймских монастырей или в усадьбе богатого купца. Особенно много хорошего я слышал о красивом и богатом монастыре иозефитов, но, видно, Верона предпочёл находиться в центре событий, а не в молитвенной тишине монастыря.

Город был переполнен и полон суеты. На улицах было полно дворян, императорских солдат и всего того сброда, который во все века сопровождает любую армию. Торговцы, нищие, продажные девки, циркачи – всё это кишело на улицах Хейма с одной целью – как можно быстрее и толще набить себе кошелёк благодаря войне. И я не думаю, чтобы шлюхи принимали императорские долговые листы. Насколько мне известно, эти дамы необычайно редко дарят свои ласки иначе, чем за наличные деньги. Конечно, для бедного Мордимера делались определённые исключения, но я подозреваю, что, среди прочего, по причине печальной превратности судьбы моей подруги Лонны, которая когда-то заведовала самым известным публичным домом в Хезе и которую в результате несчастного стечения обстоятельств сожгли на костре. Хезская молва утверждала, что произошло это по моей вине, а я, в смирении своём, не опровергал эти слухи.

Рынок, забитый до предела и наполненный галдящей толпой, мы нашли быстро, поскольку грязная дорога вела прямо к нему, как по линейке. А таверна «Под Сломанным Топором» оказалась крепким двухэтажным каменным зданием, к которому примыкали конюшни. На дворе и в самом деле стояла прогнившая колода, и я догадался, что это память о бесславной (а может, славной?) смерти кастеляна. Двор был полон людей. Кто-то выводил лошадей, кто-то тащил бочку со склада, возница с ожесточением хлестал коня, который не хотел тянуть заполненный до отказа воз, а кучка детей бросалась друг в друга комками, слепленными из грязи. Я поднял с земли камень в форме тарелочки и ловко бросил в кучера. Попал ему в затылок, и мужчина упал на колени. Он огляделся вокруг бессознательным взглядом, кнут выпал из его рук. Однажды, правда, я убил человека, который издевался над лошадью. Но теперь, во-первых, я был не так поспешен, как в юношеские годы, а во-вторых, не думал, что папскому легату понравилось бы, что капитан из Хеза начинает свою карьеру с убийства людей под окнами его квартиры.

Я схватил за шиворот пробегающего мимо конюха. Он попытался вырваться, но я держал крепко.

– Здесь ли его милость легат Верона?

– Здесь, господин, здесь! Весь трактир занял со своими людьми!

Я отпустил его и соскочил с седла.

– Ждите, – приказал я своим и направился в сторону входа.

У двери стоял с нахмуренной миной папский придворный и потягивал из большого глиняного кубка.

– Капитан из Хеза, – почти закричал он, когда меня увидел. – Идите, человече, отец Верона со вчерашнего дня вас ждёт!

Не понравилось мне это его «человече». Я подошёл, вынул кубок у него из рук и понюхал. Он глуповато уставился на меня. У него были маленькие мутные глазки, видно, он уже долго угощался напитком.

– На службе не пьют… человече. – Я вылил содержимое кубка на землю.

Потом я вложил пустой сосуд ему в руки и вошёл внутрь. Из-за спины до меня донеслось приглушённое проклятье, свидетельствующие о том, что дворянин был не лучшего мнения о моей матери. Я даже не обернулся, ибо и я не питал к своей родительнице особого уважения. Тем не менее, я надеялся, что мы ещё успеем когда-нибудь поговорить об отсутствии уважения с его стороны.

Легат Лодовико Верона оказался высоким худым человеком с птичьим лицом и острыми серыми глазами. Насколько я знал, он всегда одевался в чёрное, не иначе было и сейчас: он был одет в бархатную блузу с чёрным воротником вокруг шеи и широкими рукавами. Когда он двигал руками, казалось, что он хочет расправить крылья и взлететь. Все знали, что он никогда не носил сутану, хотя и был монахом. Вернее, все думали, что он был монахом, потому что многие называли его «отцом».

– Капитан Маддердин, – сказал он, растягивая слова. – Я ожидал вас раньше. Садитесь. – Он указал на стул. – И попрошу бумаги.

Я послушно достал опечатанные документы, полученные от епископа Хез-Хезрона.

– Как там Герсард? Подагра? Пьёт?

– Насколько я знаю, в последнее время Его Преосвященство находится в добром здравии, – ответил я дипломатично.

Легат сел напротив меня и сложил руки. У него были длинные пальцы с распухшими суставами и отполированными ногтями.

– У вас было шесть человек, Мордимер. Вы позволите, капитан, называть вас по имени, не так ли?

– Это большая честь, ваша милость.

Он недовольно посмотрел на меня.

– Не перебивай, когда я говорю, Маддердин! Я задал риторический вопрос и не собирался слушать твои нелепые ответы.

Я замолчал, и он улыбнулся одними губами. Губы у него были тонкие, бледные и потрескавшиеся, словно высохшие на солнце червяки.

– Хороший мальчик, – сказал он. – Быстро учится. Теперь скажи, куда делся шестой вояка?

– Я его повесил, ваша милость.

– Повесил... Ха! А за что, позволь осведомиться?

Он встал, прошёл за мою спину, и я услышал, как он наливает что-то себе в кубок.

– Хочешь пить, Мордимер? К сожалению, не могу тебя угостить тем же, чем Герсард, ибо я не пью ничего, кроме травяных отваров и ключевой воды.

– Покорно благодарю, ваша милость, – ответил я. – Хотя сам я считаю, что нет ничего лучше отвара ромашки. – При условии, если разбавить его водкой в пропорции один к ста, добавил я мысленно. Но я заметил, что легат посмотрел на меня как будто потеплевшим взглядом.

Верона был, пожалуй, ещё хуже Герсарда. Тот, по крайней мере, имел слабости, причуды и капризы. Этот казался гораздо более опасным. Остерегайтесь людей, которые не имеют вредных привычек, любезные мои! Ибо может оказаться, что их секреты намного мрачнее, чем вы могли бы представить.

– Нет так нет, – буркнул он. – Ну так за что его повесили?

– За непослушание, ваша милость. Напился на службе.

– Нравится мучить людей, Мордимер? – Спросил он сварливым тоном. – Приятно было полночи смотреть, как он умирает?

– Ваша милость, вы отлично информированы, – ответил я спокойно. – Но если речь идёт о вопросе вашей милости, то ответ: нет. Я не люблю мучить людей и никогда не делаю этого без необходимости. Причинение страданий другому существу является грехом, если не служит средством для достижения цели.

– Какова же была цель в тот раз? – Он вышел из-за моей спины и снова сел напротив. Громко отхлебнул из кубка.

– Обеспечить себе послушание остальных, – ответил я. – Кроме того, осмелюсь объяснить вашей милости, что я предупреждал их, что каждый проступок буду наказывать смертью. Этот человек не принял мои слова всерьёз.

– Не любишь, когда тобой пренебрегают, да, Мордимер? – Спросил он с задумчивостью в голосе. – Я тоже... Может, мы и договоримся.

Он отставил кубок и снова сплёл пальцы, так сильно, что щёлкнули суставы.

– Что ты слышал от Герсарда? По поводу войны?

– Его Преосвященство епископ молится за крестоносцев...

– Хорошо, хорошо, – проворчал он. – Я и так знаю, что он всем вокруг твердит, что эта война не угодна Церкви, – фыркнул он раздражённо. – Между тем, она не угодна твоему епископу. А знаешь, почему?

Я передал ему в нескольких словах, осторожно и мягко, разговор с Герсардом. В этом не было особой тайны, поскольку епископ открыто жаловался на беспорядок, который рождает война. Верона рассмеялся, даже не обнажая зубов, потом откашлялся и сплюнул в угол комнаты.

– Если император завоюет Палатинат, он получит доступ к морю. Богатые порты. Корабли. Опытных торговцев и моряков. Товары с запада уже не будут доставляться через порты, лежащие на территории епископского домена, не будет пошлин, сборов и платы за перевозку. Император больно ударит Герсарда по кошельку, Мордимер. И ваш епископ справедливо этого боится. А я нет. И Святейший Отец тоже нет. И знаешь, почему? Потому что Апостольская Столица получит пожалования в Палатинате. Императорскую аренду. Разве Папу могут волновать владения Герсарда и других кардиналов? Или ты думаешь, что Святейший Отец так обеспокоен богатством свей паствы? Что его не тревожит, что он по уши в долгу у Герсарда?

Не скажу, что я об этом не знал. Слухи есть слухи, любезные мои, и коль уж они выйдут на свет, то их трудно пресечь. Так что об этом судачили в городе. Но я впервые это слышал из уст человека, находящегося в центре событий. И не скажу, чтобы я был в восторге от этого знания. Чем меньше знаешь о делах сильных мира сего, тем охотнее тебя игнорируют. А жизнь в тени определённо находится в прямой зависимости к продолжительности жизни. Я понятия не имел, почему легат говорит мне об этом. Неужели он бравировал своим презрением к епископу Хез-Хезрона и хотел показать, что дело Герсарда уже проиграно? Провоцировал меня? Я был ему для чего-то нужен? Хотел, чтобы я доложил об этом разговоре епископу?

Я ничего не ответил, да и легат определённо не ждал ответа.

– Какие поручения дал вам Герсард?

– Я должен раз в два дня, а если нужно, то и каждый день, отправлять курьера с письмом, где сообщается обо всём, что произошло...

– И ничего кроме этого? – Он внимательно посмотрел на меня. – Никаких тайных поручений? Секретных миссий?

– Нет, ваша милость.

– А если бы были, ты бы рассказал?

– Нет, ваша милость. – Я даже не задумался над ответом, хотя и не знал, что принесёт мне такая искренность.

Он покачал головой.

– Именно так я и думал, – спокойно сказал он. – Ты будешь жить здесь, Мордимер. Где-то на чердаке есть свободная комната. Не принимай близко к сердцу. В Хейме даже принцы крови спят на сене, лишь бы находиться поближе к императору... Впрочем, расплодилось в последнее время этих принцев... – Он опять засмеялся, не открывая рта. – Твоим людям найдётся место на конюшне. Тем более, мы наверняка недолго пробудем в городе. Император ждёт только наёмников, и мы выступаем. Что собираешься делать?

– Наблюдать, – ответил я. – Ездить по окрестностям. Посмотрю войска. Прежде всего, представлю рекомендательные письма Его Величеству.

– Хорошо. – Он покачал головой. – Я вызову тебя, если будешь нужен. Бьюсь об заклад, император захочет с тобой поговорить.

– Император захочет удостоить меня аудиенции? – Недоверчиво переспросил я, прежде чем успел прикусить язык.

Однако в этот раз Верона не рассердился.

– Ты капитан епископской гвардии, а не инквизитор. Личный посланник епископа Хез-Хезрона. Хотя, – он поднял опухший палец, – все знают о твоём прошлом. Здесь новости разносятся быстро. Ну, иди уже, Мордимер. Как объедешь окрестности, я с удовольствием выслушаю всё, что ты захочешь сказать.

– Благодарю вашу милость. – Я встал, низко поклонился и поцеловал руку, которую он добросердечно мне протянул.

– Кстати, Маддердин, – заговорил он вновь, когда я был уже в дверях, – можешь мне объяснить, почему Герсард не поручил эту миссию какому-нибудь дворянину? Дипломату? Офицеру? Почему, меч Господа нашего, он послал к императору палача из Инквизиториума?

Я развернулся от двери и вызвал на лицо улыбку, хотя это и далось мне с некоторым трудом.

– Быть может, ваша милость, чтобы меня убили. Благородные не в восторге от инквизиторов.

Он некоторое время смотрел на меня ничего не выражающим взглядом, потом снова покачал головой.

– Умный мальчик, – проговорил он медленно. – Впрочем, если честно, я вас тоже не люблю. Вы как крысы...

Я немного выждал, не захочет ли он поделиться со мной следующими перлами своих мыслей, после чего низко поклонился и вышел. Вышел, ибо здесь больше нечего было добавить.

Очевидно, что в пути, кроме дрессировки моих парней, у меня было полно времени и на другие вещи. Чтобы размышлять. Чтобы задать себе вопросы, подобные тем, что задал легат Верона. Холёный придворный, дипломат, дворянин с хорошим гербом и связями подошёл бы к окружению императора, безусловно, лучше, чем ваш покорный слуга. А если Герсард хотел получать новости военного характера, лучше было бы отправить отставного генерала. А ведь в его свите в достатке было и тех, и других. Так почему же с важной миссией поехал бедный Маддердин, который был, есть и будет никем? Прахом, пылью у ног сильных мира сего? Ответов было несколько, и ни один меня не удовлетворял. Во-первых, это мог быть каприз Его Преосвященства. Мгновенная прихоть, от которой гордость и уверенность в собственной непогрешимости уже не позволили ему отступить. Я знал, что епископ Хез-Хезрона способен на неожиданные повороты, перепады настроения, капризы, фанаберии. Но при всём при том он был искусным политиком и опытным финансистом. В конце концов – кредитором самого Папы. Во-вторых, моё назначение могло быть вызвано желанием унизить императора, поставить его в неловкое положение, может быть, даже надсмеяться. Независимо от того, что я сам думал о своей работе, большинство людей воспринимали меня именно как палача. В-третьих, и эта теория нравилась мне меньше всех, Герсард мог рассчитывать на то, что кто-то из вспыльчивых феодалов попросту меня убьёт. Тогда он разодрал бы одежды, послал протест, обиделся и... прекратил все поставки для армии и запретил призыв новобранцев в своих владениях. Император должен был бы вступить в переговоры и купить себе его благосклонность. Чем? Это уже в наименьшей степени беспокоило бы вашего покорного слугу. Так или иначе, ситуация была незавидная. Может быть, моя жизнь и была убога, но за все эти годы я как-то к ней привык и не собирался становиться пешкой на шахматной доске. Во всяком случае, не той пешкой, которую легко обменять на позиционное преимущество или фигуру. И ещё одна вещь упорно не выходила у меня из головы. Я не мог забыть о деле Анны Хоффентоллер и её уверениях, что императора и его окружение постигнет мощное проклятие. Я всегда надеялся, что, даже если это правда, то я никогда не окажусь достаточно близко к самому Светлейшему Государю, чтобы ощутить последствия этого проклятия на себе. Теперь же я был гораздо ближе, чем близко. И этот факт не улучшал мне настроение.

В Хейме царила столь сильная давка, что императорская канцелярия выпустила запрет на передвижения всех фургонов и телег, в том числе и карет, принадлежащих вельможам, за исключением тех, что привезли припасы, предназначенные для армии и двора. В связи с этим в моду вошли паланкины, а по улицам города бегали пары или четвёрки мускулистых крепышей, несущих будки с восседающими внутри аристократами и дворянами. И чем важнее был их владелец, тем роскошнее был паланкин. Протискиваясь сквозь толпу, я увидел переносное кресло, несомое двумя императорскими слугами, вооружёнными палками, которыми они бесцеремонно расталкивали людей, заграждающих им путь. В переливающемся от золота ящике сидела женщина со светлыми волосами и красивым холодным лицом. Я сразу её узнал, хотя мы встречались добрых несколько лет назад. Прошедшие годы, которые оставили ясный отпечаток на моём лице, а в волосы вплели серебристые нити, её не коснулись ни в малейшей степени. Сегодня я впервые видел её в богатом платье и с красиво уложенными волосами, поскольку обычно я видел её голой или в скромном повседневном наряде. Женщина, восседающая в паланкине и глядящая на толпу с холодным безразличием, была Энией – милой и забавной убийцей, служащей Внутреннему Кругу Инквизиториума, которая некогда сыграла передо мной роль проститутки и однажды спасла мне жизнь. Её взгляд остановился на мне, но смотрела она так, словно я был придорожным столбом. Вдруг она потянулась к лицу и отбросила со лба прядь волос. Она улыбнулась, и её улыбка длилась так недолго, что её даже не заметил бы тот, кто в этот момент моргнул. Я, однако, знал, что она узнаёт меня, и что этот милый знак предназначен именно для меня. Через некоторое время она уже исчезла, поглощённая толпой, и я лишь слышал ещё пару минут гневные возгласы слуг, торящих путь паланкину. Я не мог не задаться вопросом, что делала в Хейме квалифицированная убийца Инквизиториума. Я не мог не задаться вопросом, кто вытащил на свет это грозное оружие и в каких целях он намеревался его использовать. Наконец, я не мог не задаться вопросом, почему она была дорого одета и почему её слуги носили императорские цвета.

– Красивая, не правда ли? – Вздохнул кто-то за моим плечом.

Я обернулся.

– Риттер, меч Господень! – Вскричал я и искренне обрадовался, увидев человека, с которым не раз уже тесно сплеталась моя судьба.

– Гора с горой... – Он сильно затряс мою ладонь, и его козлиная бородка заходила ходуном.

– Что вы здесь делаете?

– Как это что? – Изумился он. – Ведь в Хейме сейчас все! – Он сильно выделил последнее слово.

– Кто она? – Я посмотрел в ту сторону, где скрылся паланкин.

– Она высоко летает, господин Маддердин, – засмеялся он. – Это Анна, княжна из Трапезунда, внебрачная дочь Никифора Ангелоса.

А сильно удивились бы в Трапезунде, подумал я.

– И фаворитка нашего Светлейшего Государя, – добавил драматург театральным шёпотом.

– Ох... – только и сказал я, и мне в голову пришла одна мысль: Эния должна была знать греческий, потому что иначе она не смогла бы притворяться трапезундской аристократкой перед нашим императором, который считался человеком хорошо образованным. Также она должна была знать правила придворного этикета. Всё это говорило о её ранге, и я вспомнил, как на тирианской барже она чесалась от вшей. Много воды утекло в реках мира с того времени. Мордимер Маддердин стал капитаном епископской гвардии, а нанятая шлюха – любовницей нашего милостивейшего владыки. Ох, любезные мои, жизнь полна загадок и переполнена неожиданными событиями!

– Пошли, выпьем. – Поэт потянул меня за рукав. – Если у вас есть деньги, то у меня есть любимый кабак!

– Ну а как иначе, – проворчал я, но дал себя увести, поскольку, во-первых, мне нравилось общество Риттера, а во-вторых, он мог оказаться кладезем интересных новостей и слухов.

Хайнц привёл меня в довольно приличного вида кабак и громко объявил, что пожаловал мастер Инквизиториума из Хеза, что быстро привело к тому, что трактирщик выгнал выпивающих в алькове дворян (они ушли, проклиная нас под нос и глядя на нас яростным взглядом), отдавая эту часть зала исключительно для нашего размещения.

– Я уже не инквизитор, – оповестил я его, когда мы сели.

– Матерь Божья Безжалостная! – Риттер побледнел, поскольку выдающему себя за служителя Святого Официума грозили наказания столь же болезненные, сколь и неотвратимые. – Что случилось, Мордимер? – Он схватил меня за руку. – Могу ли я как-то...? У меня есть кое-какие доходы...

Его забота и искренность действительно покорили и тронули меня. Приятно, что встречаются ещё люди, которые не забывают о том, что они обязаны кому-то жизнью.

– Не волнуйтесь, Хайнц, – сказал я сердечным тоном. – Это лишь временная отставка...

Он печально покачал головой, сочтя, что я делаю хорошую мину при плохой игре.

– …на время исполнения обязанностей капитана гвардии епископа Хез-Хезрона, – добавил я.

– Вы что, пили сегодня? – Спросил он после длительного молчания.

– Нет, но определённо напьюсь.

– Вы надо мной издеваетесь?! Да?

– Хайнц, как бы я посмел. – Я развёл руки. Он смотрел на меня невидящим взором.

– Это в голове не укладывается, – сказал он наконец.

– Ну да, – согласился я с ним. – Когда я узнал о назначении, жена Лота была по сравнению со мной резвой девчушкой.

– Гвозди и тернии! – Он покачал головой, всё ещё не доверяя моим словам. – Как это случилось? Почему? Кто? И вообще...

Молодая улыбающаяся трактирщица принесла нам вино и кубки. Риттер был настолько потрясён тем, что услышал, что даже не попытался ущипнуть её за задницу. А как я заметил, у неё была довольно статная задница. Я наполнил кубки вином.

– Ваше здоровье, господин Риттер.

Он чокнулся со мной, всё ещё с отсутствующим выражением лица.

– Вот что делается... – сказал он только и выпил до дна.

– Расскажите что-нибудь о той даме, – предложил я. – О княжне Анне из Трапезунда.

– Нет, нет, нет, это вы расскажите... Каким образом, Бога ради...

– Хайнц, – перебил я его, – ни ты, ни я, не девки, которым только что досталось алмазное ожерелье. Поэтому не будем возбуждаться. Давай немного поразмыслим и подумаем, по каким причинам простой инквизитор становится капитаном епископской гвардии, а, следовательно, одним из самых важных людей в Хез-Хезроне? И почему его посылают в военный лагерь императора.

– Ну? – Он уставился на меня.

– Ведь это вы в своих драмах плетёте интриги, раскрываете изнанку тайных заговоров...

– Он размышлял довольно долго, потом посмотрел на меня. На этот раз внимательно. И добавил: – Так вот оно как...

– Как? – На этот раз вопрос задал я.

– Они вас убьют, – покачал он головой, – и тогда епископ устроит из этого трактирную свару. И заставит императора пойти на уступки.

Я был почти горд, что он так быстро пришёл к тем же выводам, что и я. Конечно, это была только одна из возможностей, так как пешка никогда не знает, хочет ли игрок ей пожертвовать или же стремится превратить её в ферзя.

– Только и император не дурак, – добавил он. – Будет вас беречь.

– Риттер, – сказал я, наливая вина, – иногда вы более умны, чем кто-либо мог бы подумать.

Он просиял. А я и в самом деле начал думать, что коль уж и ваш покорный слуга, и легат Верона, и даже Хайнц Риттер догадались, о чём идёт речь, то почему было не догадаться и Светлейшему Государю, который, насколько я знал, не принадлежал к людям умственно отсталым? Но если интрига была настолько предсказуема, то, может, это была всего лишь дымовая завеса? Может, речь шла о чём-то совершенно другом? Может, бедному Мордимеру не придётся подставлять горло, выполняя планы сильных мира сего?

– Утешает лишь то, что никогда в жизни я не получал такого высокого жалованья, – сказал я.

– Устроили пир для братьев инквизиторов? – Я мог только подивиться его искусству задавать правильные вопросы.

– Конечно. – Я кивнул головой. – Вы сделаете карьеру, Хайнц. Поверьте мне, когда-нибудь злой рок отвернётся, и вы заблестите, как золотой дукат в лучах солнца.

Он просиял ещё сильнее.

– И тогда, – он воздел палец, – я о вас не забуду, – пообещал он.

Я верил ему. Риттер был странным человеком, но по-своему честным. Кроме того, я был уверен, что, когда дело дойдёт до власти и денег, он не откажет себе в удовольствии показать, как много он может для меня сделать.

– Возвращаясь к княжне…

– Она невероятна, правда? – он вздохнул. – Почему мы не можем иметь таких женщин, мастер Маддердин? Император по уши в любви...

– В желании, – буркнул я.

– Ой, нет, нет. – Он покачал головой. – Он отослал всех любовниц. Не удивлюсь, если он на ней женится.

Я от всей души рассмеялся.

– Верховный совет никогда этого не допустит.

– Вот увидите, как он будет их спрашивать, – ответил он ироничным тоном.

– Хайнц, в вас говорит поэтическая фантазия. У императора нет выбора. Либо он женится на одной из наших княжон, либо на польской королевне, которую, как я слышал, ему сватают.

– Сила любви, – театрально вздохнул он. – Когда говорят чувства, разум умолкает.

Я задумался над его словами. Неужели Внутренний Круг хочет сделать императрицей свою убийцу? В истории встречались и более удивительные случаи. Я поблагодарил Бога, что мы с Энией расстались так, а не иначе, и оба сохранили дружеские чувства.

– Как думаешь, Хайнц, мы их победим?

Несмотря на смену темы, он понял, о чём я спросил.

– Я знаю, что нет, и вы знаете, что нет, – ответил он тихонько. – А император?

Я смотрел на него таким взглядом, будто видел его впервые в жизни. Он наклонился над столом и теперь шептал мне прямо в ухо.

– Здесь все так считают, Мордимер, – он вдохнул. – И он всех их отправит на смерть или на позор.

Я отстранился.

– Чушь!!! – Воскликнул я.

– Кто знает, кто знает... – он не стал настаивать на своём утверждении, только отхлебнул из кубка.

– Хайнц – я покачал головой, – жизнь – не театральная пьеса. Кроме того, слава вождя проигравшей армии, определённо, не добавляет популярности...

– Нет? – Он посмотрел на меня. – Вы уверены? А если свалить всю вину на других? Злой визирь, добрый султан, Мордимер.

Я знал, о чём он говорит, так как мне были не чужды персидские предания, которые часто появлялись в произведениях бардов и сказителей.

– С шахматной доски исчезнут башни, кони и слоны. Останутся пешки, которыми намного проще управлять, – продолжал Риттер.

– Вас бы повесили за эти слова.

– А вы обязаны донести, – подытожил он твёрдо.

– Я ничего не слышал, мастер Риттер. Ничего, кроме рассуждений пьяного поэта, посвящённых шахматной тактике.

– У меня было видение, Мордимер, – сказал он, снова понижая голос до шёпота.

– Видение?

– Кошмар, если хотите. – Я посмотрел в его глаза. Они были мёртвыми и стеклянными. – О Тёмном Жнеце, косящем людей как пшеничное поле. Я видел опустошённые деревни и штабеля, сложенные из трупов. – Он вздрогнул. – День за днём, когда сплю...

– Не играйте в святого Иоанна. – Я похлопал его по плечу. – Хватит нам и одного Апокалипсиса.

Он встряхнулся, наклонил кубок, но оказалось, что он пуст, так что он щедро долил себе вина. Выпил до дна.

– Мы все умрём, – сказал он, глядя над моей головой, как будто только что увидев над ней картину мрачного будущего.

– Хайнц, Хайнц, Хайнц, ты хотел жить вечно? Как это было бы скучно!

Он посмотрел на меня и вдруг рассмеялся. Пока невесело, но тем не менее.

– Ну а пока: давайте выпьем, – предложил он и посмотрел мне прямо в глаза. – Я хотел бы, чтобы кто-то держал меня за руку, когда я буду умирать...

– Риттер, Бога ради, вы ещё слишком молоды, не думайте о смерти!

– Мы все умрём, – повторил он. – Ты, я, они. – Он обвёл рукой, и я понял, что он имеет в виду весь мир.

– Когда-нибудь, – произнёс я чётко. – Мы все когда-нибудь умрём. Не сегодня и не завтра. Когда-нибудь.

– Я недавно видел прекрасную Илону, – сменил он тему. – Она просила передать вам тёплый привет. Вы хорошо над ней поработали, мастер Маддердин, если она питает к вам настолько большую нежность.

–Осторожней со словами, Хайнц! – Я заметил, что я, сам не знаю зачем, вскочил со стула, и уселся обратно. – Осторожней со словами, – повторил я.

– Но я ничего не сказал…

– Вы говорите о ней непристойности!

– А когда вы... – Он посмотрел на меня и на мгновение замолчал. – Извините, пожалуйста, – добавил он смиренно. – Тем не менее, я могу только сказать, что она вспоминает вас с сестринской любовью.

– Ей хорошо живётся?

– При том содержании, которое вы ей обеспечили? Бросьте шутить... Гораздо лучше, чем мне... У вас есть планы на завтра, мастер Маддердин? – Он опять сменил тему.

– Есть. Небольшая разведка вокруг Хейма. Его Преосвященство требует от меня отчётов.

– Вы ведь ничего не знаете об армии...

– Поэтому мне нелегко будет писать рапорты, – согласился я с ним.

– Вы когда-нибудь были в бою?

Я вернулся памятью к тем временам, когда я был молод, полон энтузиазма и готов вступить в борьбу со всем миром и трудиться над его исправлением. Я вернулся памятью к полям и лесам под Шенгеном. Я вернулся памятью к крови, трупам и страху. К виселицам, которые выросли позже, словно деревья в густом лесу.

– Нет. – Я пожал плечами, ибо это не было той историей, которой я хотел сейчас с ним делиться.

– А я был! – Похвалился он. – Под Шенгеном. Ну, имперские солдаты и задали жару этому мятежному сброду! Я даже сочинил об этом балладу, жаль лишь, что мне тогда было едва, – он некоторое время подсчитывал в памяти, – семнадцать лет. Получилось плохо, конечно, по моим завышенным стандартам, – предупредил он сразу, – но многим зрелым поэтам никогда бы не удались столь изящные фразы, какие удались мне в юношеском возрасте.

– Уверен в этом, – ответил я, думая об иронии судьбы, сплетающей человеческие жизни, которая позволяет, чтобы за одним столом оказались люди, принимавшие участие в одной битве, но на разных сторонах.

– Возьмите меня в эту поездку, – попросил он. Я посмотрел на него с удивлением.

– Хочется вам тащить задницу из Хейма?

– Конечно, не хочется, – ответил он. – Но художник должен быть свидетелем события, которое увековечивает в своих произведениях. Если, конечно, место и время это позволяют...

– Ну, езжайте, – согласился я. – Мне, по крайней мере, будет с кем поговорить, а то тебе мои солдаты, – я махнул рукой, – смеха достойны...

Беседы с Риттером, как правило, заканчивались пьянством до утра, но на этот раз я не позволил такого поворота дел. Риттер призывал к продолжению разговора и пьянки. Заговаривал даже о каких-то знатных дворянках, которых он хорошо знает, и которые дадут нам всё, что только пожелаем, если соизволим облегчить им их тяжёлую долю. Но я не дал себя соблазнить.

– Хайнц, если утром вас не будет у таверны, поеду один, – предупредил я его.

– Конь, – внезапно испугался он. – У меня же нет коня!

– Я дам вам жеребца, – пообещал я. – Только не упадите и не сломайте ничего.

– Вообще-то я отличный наездник. Сам князь Тассельхоф заявил, что я просто великолепно управляю скакуном, – парировал он почти обиженным тоном.

– И это замечательно, – обрадовался я. – Потому что завтра мы весь день проведём в седле.

Было довольно забавно наблюдать, как вытягивается его физиономия.

– Доброй ночи, господин Риттер.

– Без вина, без девки… Чем она добрая? – Он ушёл, бормоча себе под нос.

Я вернулся в свою комнатку почти трезвым, зная, что меня ждёт не только тяжёлый день, но также и внимание людей, которых никто не заподозрил бы в чрезмерной доброте по отношению к вашему покорному слуге. И, возможно, много найдётся таких, которые будут дожидаться моей малейшей ошибки. Я лёг и заснул почти мгновенно.

– Мммм, – замурчал кто-то надо мной.

Я почувствовал на кадыке металлическое остриё. Человек, одетый в чёрное, склонился над кроватью и, определённо, мог одним движением воткнуть мне прямо в мозг лезвие кинжала.

– Насколько лёгкой мишенью стали инквизиторы, – услышал я шёпот, а потом давление на шею исчезло. Тёмная фигура быстро сбросила с себя одежду и скользнула под моё одеяло. Я почувствовал женское тело. Прикоснулся к груди нежданной соседки.

– Эния, – Заключил я.

– Эния, Эния, – Подтвердила она. – Сколько лет, Мордимер. – Поцеловала меня прямо в губы.

– Я рад, что ты пришла не для того, чтобы меня убить. – Я положил обе руки на её округлые ягодицы.

Она жемчужно рассмеялась.

– Это правда. Но тебе нужно ещё многому научиться. Как ты мог допустить, чтобы кто-то незаметно вошёл в твою комнату?

– Ты тень, дорогая, – сделал я комплимент.

– Я шикан, Мордимер, – ответила она.

– Что это? – Я нахмурил брови, так как никогда раньше не слышал этого слова.

– Неважно. – Она пожала плечами.

– Может, поведаешь мне, из милости своей, по каким причинам ты находишься здесь, в Хейме, и по каким причинам ты оказалась в моей постели?

– Скажу, – ответила уже серьёзным тоном. – Меня послали, чтобы я защищала императора.

– А сюда?

– Старые сантименты. – Она сжала в руке мой член, который и так упирался в её живот, не в силах спокойно вынести столь близкого присутствия прекрасного женского тела. – Ста-ры-е, ста-ры-е сан-ти-мен-ты, – повторила она, двигая рукой.

– Кто-то здесь, похоже, хочет, чтобы её немного объездили, – сказал я, обняв её за талию и быстрым движением переворачивая под себя.

Когда всё уже было закончено, она глубоко вдохнула и вытерла ладонью лицо, мокрое от пота.

– Вот бы император был таким жеребцом, – проворчала она.

– А он не таков?

– Раз-два и готово. А между тем, девушке нужно гораздо больше…

Не скажу, что её мнение не доставило мне чего-то наподобие злорадного удовлетворения. Тем не менее, я понимал, что она может только играть. Она была милой, очаровательной и весёлой женщиной. Но я, однако, не собирался забывать, что скрывается под этой маской. Убийцей на службе Внутреннего Круга не становятся благодаря красивому личику и постельным умениям.

– И от чего ты должна охранять императора, милая моя?

– Ты находишься в самом центре игры, бедный Мордимер, – отозвалась она, не отвечая на мой вопрос. – Они хотят знать, кому ты служишь.

Я поймал себя на мысли, что неправильный ответ может означать смерть. Неужели она и правда пришла по мою голову?

– Всегда лишь Господу Богу, – ответил я. – Хотя смиренно признаю, что мой убогий разум с трудом постигает Его великие замыслы.

– Мы все Ему служим. – Она перекрестилась, касаясь пальцами обнажённых грудей. Я не ожидал от неё такого жеста, и только покивал головой.

– Света, света, – пробормотала она капризным тоном и взялась зажигать свечи.

Потом поцеловала меня в нос.

– Будь осторожен, – предупредила она. – И, кто знает, может, тебе удастся остаться в живых.

Не скажу, чтобы её слова особенно подняли мне настроение.

– Все мы умрём. Ты, я, они, – ответил я фразой, украденной у Риттера.

– Ну так постарайся, чтобы «ты» и «я» оказались в конце этой дурацкой считалочки, – попросила она, ныряя под одеяло. – Ха! – сказала она позже. – Я вижу, что бедная девочка из провинции и правда может здесь рассчитывать на что-то бо-оль-шое и горячее! Ой! – воскликнула она через некоторое время, выныривая из-под одеяла. – Гланды у меня здоровые, нет необходимости их проверять. – Она рассмеялась, после чего снова исчезла.

Через некоторое время она вылезла с лоснящимися губами. Я видел это ясно, поскольку свечи успели уже разгореться ярким светом.

– Тебе надо есть ананасы, – заявила она. – Они придают приятный вкус.

– Ты знаешь, сколько стоят ананасы в Хезе? Да и много ли мне дела, что чувствуют шлюхи? – Я мгновенно осознал ошибку, которую совершил: – Тамошние шлюхи.

– Ну да, а я здешняя, значит, со мной по-другому, так?

– Ты же знаешь, что я не это имел в виду…

– Я не сержусь. – Она пожала плечами. – Меня учили разным искусствам, а искусство любви как раз моё любимое.

Не нравилось мне всё это. И то, что Эния была императорской любовницей, и то, что она пришла навестить меня. Сантименты, – сказала она. Да, да, романтичный инквизитор и романтичная убийца собрались вместе, чтобы лёжа в обнимку вспомнить старые добрые времена... Она принимала меня за идиота? Хотя, с другой стороны, опыт говорил, что люди бывают непредсказуемыми, руководствуются эмоциями, порывами, сиюминутными желаниями. Правители теряли короны, часто вместе с головами, а целые династии свергались в результате глупости, дурацких ошибок или неконтролируемых эмоций. С другой стороны, её игра была так очевидна и проста, что она могла или не играть вообще, или стремиться к обману столь большому, что её мелкое притворство должно было представлять собой лишь дымовую завесу. Так или иначе, я запутался во всём этом, ибо я лишь простой инквизитор, которого воля Господа вознесла над надлежащим ему состоянием.

– Ах, Мордимер, мы должны это как-нибудь повторить. – Она погладила меня по ноге.

– С удовольствием, моя красавица.

– Всё ещё красавица? – Она тряхнула головой и подняла руки. Жёлтый свет свечей ложился на её грудь тёплым блеском.

– Конечно. Осмелюсь даже сказать, что ты прекраснее, чем когда-либо.

– Это значит, что тогда, несколько лет назад, я была менее прекрасна? – Её лицо вытянулось.

Я шлёпнул её по заднице.

– Я не дам себя втянуть в эти игры, – сказал я, и она засмеялась.

– Ладно, пора возвращаться во дворец, – решила она. – Женщина в моём положении должна следить за репутацией.

– Не сомневаюсь, – ответил я без тени иронии.

Она быстро оделась. Насколько я смог разглядеть, она была вооружена только кинжалом. Но у меня было граничащее с уверенностью подозрение, что, если бы возникла такая необходимость, она смогла бы справиться со мной голыми руками. Хотя, кто знает, может, я её переоценивал? Один из моих учителей в Академии однажды сказал: «Вы никогда не победите врага, которого ваша фантазия сделала непобедимым».

Эния быстро поцеловала меня в губы. – До свидания, мой милый инквизитор. Мы ещё встретимся. – Она обернулась уже на пороге. – Наверное, ещё не раз и не два, – добавила она.

Я не был уверен, должен ли я порадоваться этому обещанию. Если бы император узнал, что я трахаюсь с его возлюбленной, он приказал бы меня четвертовать и бросить на съедение собакам, не обращая уже внимания на искренний или поддельный гнев епископа. Если уж люди низкого положения смертельно ревнуют своих женщин, то почему правители должны от них отличаться?

Я тщательно закрыл ставни и задвинул железный засов. Мне уже было довольно неожиданных визитов для одной ночи. Как ни странно, я вновь быстро заснул, но, в конце концов, красавица Эния несколько истощила мои силы. Я знал, что след её зубов на левом предплечье я буду носить ещё по крайней мере несколько дней. Она не приснилась мне этой ночью. Как обычно, мне приснился кое-кто другой. Та, за один поцелуй которой я отдал бы тысячу ночей с Энией.

На рассвете мои люди стояли во дворе. Готовые к дороге и трезвые, словно младенцы. Их сопровождал один из здешних горожан, которого я нанял вчера, и который, кажется, отлично знал окрестности Хейма.

– Добрый день, господин капитан, – грянули они нестройным хором, когда увидели, что я выхожу из таверны.

– Добрый день, молодцы, – ответил я. Я проверил, вычесан ли мой конь и хорошо ли затянуты подпруги. Одобрительно кивнул головой.

– Подойди-ка. – Кивнул я горожанину.

– К услугам вашей милости.

– Напомни-ка мне…

– Руди Хагенмайер, господин капитан.

– Ну да... Так вот, Руди, я хочу совершить небольшую прогулку вокруг Хейма. Там, где размещены войска.

Я развернул карту.

– Я слышал, что в этом месте их много. – Я обвёл пальцем круг около двух пригородных деревень.

– А где их нет? – Засмеялся он. – Но если ваша милость желает сначала сюда, то проведу куда надо. Я разбираюсь в картах, да и читать умею, как не сможет сам настоятель...

– Ну так поехали.

Мы расселись по сёдлам, когда во двор вбежал потный Риттер.

– Вы опоздали, – сообщил я холодным тоном.

– Простите, – выдохнул он. – Извините, пожалуйста.

– Подыщи ему коня, – приказал я Глотке. – Только быстро!

– Сию минуту, господин капитан, – с усердием выкрикнул он.

Прежде чем мы выехали из Хейма, я поехал к императорской квартире и отдал дежурному офицеру документы, полученные от Герсарда с наказом как можно скорее отнести их в канцелярию. Потом мы быстро покинули городские стены. Риттер на удивление хорошо держался в седле. Несмотря на то, что по его страдальческому лицу я понимал, что предыдущей ночью он продолжил возлияния уже без меня. Мы отъехали немного вперёд, а солдаты послушно держались в нескольких десятках шагов за нами.

– Мастер Риттер, вы, как человек образованный, знаете разные слова. Говорит вам о чём-то слово, которое звучит как «шикан»?

Он нахмурил брови.

– Я даже не знаю, на каком это языке, – ответил он.

– Вот именно, – вздохнул я. – И я тоже.

– Шикан, шикан, – повторил он и пожал плечами. – Ни о чём не говорит... Но я могу поспрашивать там-сям...

– Нет, нет, забудьте. – Я посмотрел на него, злясь, что вообще начал подобный разговор. – И я говорю это со всей серьёзностью: забудьте.

– Хорошо, хорошо, я уже забыл, – ответил он, но у меня было впечатление, что я только подстегнул его любопытство. Это плохо, ибо я боялся, что знание значения слова «шикан» может привести к беде.

– Нет ли у вас бутылочки? – Спросил он умоляюще. Я протянул ему сосуд, и он с бессловесным стоном благодарности наклонил его ко рту и от души глотнул.

– Вода?! – Фыркнул он с отвращением.

– А чего вы ожидали?

– Вина! Водки! Пива на худой конец! Но не воды же, Бога ради! Как вам не стыдно!

– Нужно подавать людям хороший пример.

– Я не ваш солдат! И хочу вина!

– Риттер, если вы будете так выть, вам придётся слезть с седла и возвращаться в Хейм пешком.

Он оглянулся через плечо. Стены, окружавшие город, были уже едва видны в утреннем тумане.

– Как-нибудь потерплю, – буркнул через некоторое время, но выражение его лица свидетельствовало о том, что он очень обижен.

С первого взгляда было видно, что в окрестностях готовятся к войне. Мы миновали конные патрули, телеги с припасами, военных курьеров и даже инженерный обоз, загруженный разобранными на части баллистами и требушетами, а также упряжку из нескольких десятков волов, тянущих стоящую на лафете бронзовую пушку со стволом в пятнадцать футов длиной и настолько широким, что я мог бы без труда поместиться внутри. Упряжка двигалась с такой скоростью, что её без малейшего труда обогнал бы даже хромой старик с язвами на ногах. Несмотря на то, что погонщики без пощады хлестали волов кнутами.

– Бешеная Грета, – заключил Риттер с благоговейным восхищением.

Я не спрашивал, о чём он говорит, потому что я слышал о названной Бешеной Гретой бомбарде, отлитой на императорских мануфактурах. Сейчас она как раз должна была пройти боевое крещение, уничтожая укрепления Палатината. Если, конечно, она до них доползёт.

Мои солдаты остановили коней и обалдело уставились на чудовищную военную машину. Я позволил им это минутное неповиновение, поскольку зрелище было поистине необычайным.

– Я слышал, что за такую пушку можно купить и снарядить неплохой корабль, – сказал Риттер.

– А я слышал, что она посылает двадцатипудовое ядро на четыре тысячи футов. Люди даже не поймут, что их убило.

– Ку-уда там. – Он махнул рукой. – Люди... Если вдруг ядро попадёт в крепостную стену, и то пушкари уже пляшут от радости. Вы слышали их поговорку: «Выстрелить – это искусство, попасть – это милость Божия»? Превосходство формы над содержанием, мастер Маддердин. Катапульты, баллисты, требушеты, онагры, аркбаллисты, ооо, вот это оружие! Пушки не имеют будущего, поверьте мне. Это всего лишь дань моде. Вдобавок, чрезвычайно, – он покачал пальцем чтобы добавить веса своим словам, – дорогостоящая.

– Знаток. – Я покачал головой. – Ну ладно, хватит глазеть. Едем.

Мы кружили по окрестностям до позднего вечера, и я имел возможность увидеть, что имперские солдаты многочисленны, хорошо экипированы, дисциплинированы и не жалуются на недостаток провианта. Мы пообедали в штаб-квартире одного из генералов, который принял нас довольно тепло, учитывая тот факт, что мы были облачены в епископские мундиры.

Честно говоря, я не думал, что Его Преосвященство или кого-либо другого в Хезе действительно интересовали мои отчёты, но я хотел исполнить всё, что мне приказано, даже если это бессмысленно и никому не нужно. Я был уверен, что у епископа есть в Хейме шпионы, а я лишь исполняю роль сияющей ярким светом лампы, на которой должно было сконцентрироваться внимание императорского двора. А всё, что действительно важно, как обычно, было скрыто в тени.

Я только задумался, что написать об императорской любовнице. Какие-либо упоминания о Внутреннем Круге Инквизиториума, конечно, были невозможны. Но должен ли я сообщить епископу, что особу, выдающую себя за трапезундскую княжну, я помню как шлюху из Хез-Хезрона? Нет, решил я в конце концов, напишу о ней всё, что известно всем. Она прекрасна, он влюблён, результатом могут стать серьёзные политические пертурбации... Если император на самом деле решится на свадьбу со своей любовницей, то Верховный совет сойдёт с ума. О реакции польского короля, когда ему донесут, что Светлейший Государь отказался от руки его дочери, я предпочёл даже не думать.

Так что к ночи я подготовил письмо к Его Преосвященству, в котором я писал как о слухах, так и о фактах, не пытаясь, однако, выходить за рамки сухого отчёта, ибо я не хотел, чтобы епископ решил, что я позволяю себе панибратство. Очень подробно пересказал беседу с легатом Вероной, зная при этом, что папский посланник именно этого и ожидал.

Она расчёсывала перед зеркалом золотые волосы. Я видел только стройные линии её спины, кончающиеся на краю полотенца, которое она обернула вокруг пояса. Я приподнялся на кровати и хотел произнести её имя, но не мог. Беспомощно смотрел, как она откладывает расчёску, встаёт со стула и выходит из комнаты. Она шла на цыпочках, видно, пол был холодным. Я напрягал все силы, чтобы крикнуть, но не был в состоянии вымолвить даже слова. Она исчезла за дверью. Я сжал кулаки, и тогда услышал громкий стук. Я понял, что это уже не сон, и, как обычно, пожалел, что проснулся. Я сорвался с постели и открыл. Передо мной стоял дворянин, одетый в императорские цвета.

– Император вызывает вас, капитан. Немедленно! Я буду ждать перед воротами, – только и выкрикнул он, и я уже слышал стук его башмаков, удаляющийся по лестнице.

– Прекрасно, прекрасно, – проворчал я про себя и начал поспешно одеваться.

Квартира Светлейшего Государя находилась в доме самого богатого хеймского купца, а если быть точным, не в доме, а в окружённом садом дворце. Мы миновали многочисленную охрану, потом остановились у широких ворот, украшенных химерами, грифонами и драконами. Посланник что-то прошептал на ухо присматривающему за ними дворянину, после чего поспешно удалился. Дворянин кивнул солдатам, которые взялись за ручки и открыли дверь.

– Капитан Мордимер Маддердин, начальник гвардии епископа, – громко объявил он, вводя меня в залу.

Я заметил, что разговоры смолкают, и все поворачиваются в нашу сторону.

Я определённо не был в восторге от хода событий. Мы, инквизиторы – люди простые и скромные – не любим купаться в блеске окружающего нас мира. Мы предпочитаем скромно стоять в тени, внимательно следить за поступками ближних и молиться, чтобы Господь направил их на правильный путь. А если возникнет такая необходимость, мы с безбрежной любовью помогаем грешникам в борьбе за освобождение их душ. Здесь, между тем, я шёл в сторону императора на глазах у его феодалов, придворных и солдат, находясь в самом центре внимания. Я думал, что правитель примет меня на личной аудиенции, может, в присутствии нескольких офицеров или дворян, а тут вдруг оказалось, что я попал в самый центр бури. Ха, что ж было делать, если не хорошую мину при плохой игре? Я преклонил колено и склонил голову.

– Милостивый государь, – сказал я, – капитан епископской стражи Мордимер Маддердин смиренно докладывает Вашему Величеству о своём прибытии.

– Встань, встань, капитан, и подойди ближе, – услышал я сильный твёрдый голос, но слышалась в нём и некоторая доброжелательность. А может, мне просто хотелось её услышать?

Я встал, как было велено, и только теперь мог его рассмотреть. Император был молод и выглядел точно на свой возраст. В соответствии с последней модой его волосы были коротко острижены, а голова выбрита по бокам. На широком лице выделялся большой, гордо торчащий нос – насколько я знал, родовой признак всех Хокенстауфов. Над полными девичьими губами он явно пытался вырастить что-то наподобие зачатков усов.

– Ты был инквизитором, не так ли? – Он обратил на меня взгляд светло-голубых глаз.

– Я являюсь им и сейчас, милостивый государь, – ответил я, – хоть Его Преосвященство и одарил меня милостью своего доверия, назначив капитаном стражи.

Стоящий рядом с императором феодал фыркнул с явным неудовольствием, и его седые торчащие усы зашевелились, как жвала жука.

– Это оскорбление, милостивый государь, присылать к нам этого мясника, – сказал он скрипучим голосом. – Бьюсь об заклад, что Герсард был пьян, как животное, когда подписывал назначение.

Я ничего не ответил, ибо что я мог сказать? Но трудно было не заметить, что ни Церковь, ни Святой Официум не пользовались при императорском дворе чрезмерным уважением.

– Милостивый император, – сказал кто-то за спиной правителя, и только теперь я заметил худого человека в чёрной сутане, – осмелюсь выразить решительный протест против безрассудных и оскорбительных слов господина барона...

– Довольно! – Император лениво поднял руку. – У нас есть дела поважнее. А вы, господин барон, – он посмотрел на феодала, – старайтесь не оскорблять иерархов нашей святой матери-Церкви. По крайней мере, не делать этого в присутствии моего духовника, – добавил он, слегка улыбаясь.

Ага! Теперь я знал, кем был тот одетый в чёрное человек, который осмелился противостоять словам барона. Капеллан императора – Джулиано Верона, брат уважаемого легата. Я никогда его раньше не видел, но слышал о нём достаточно много, чтобы составить соответствующее мнение. И мнение это гласило: «Держись от него подальше, Мордимер. А ещё лучше, держись подальше от всей этой семьи». Ибо папы менялись, а братья Верона без малого сорок лет выполняли важные функции при папском дворе и участвовали в бесчисленных интригах. Определённо, они не были людьми, которых стоило иметь среди врагов.

– Скажи мне, капитан, что Его Преосвященство думает о нашем благословлённом Церковью походе? – Спросил император, несмотря на то, что он, со всей определённостью, прекрасно знал ответ.

– Он присоединяется к молитвам тех, кто с нетерпением ждёт триумфа истинной веры, – осторожно ответил я. – И благословляет желающих нести в мир крест и меч Господа нашего.

– Вместо того, чтобы молиться, он мог бы нам, наконец, отправить припасов, – буркнул усатый барон.

– Не будем мелочными. – Император махнул рукой, и я был уверен, что цвет его рыцарства не понял последнего слова. Но жест они, конечно, поняли.

– Напомни мне, сколько сотен людей епископ передал под твоё командование?

– Видите ли, милостивый государь, служба в епископской гвардии это де-факто почётная должность, – ответил я. – Но я уверен, что на территории домена Его Преосвященства продолжается набор, который доставит вам тысячи боеспособных рекрутов. – В зале раздались смешки. – Я имею честь лишь исполнять роль глаз и ушей Его Преосвященства, – добавил я искренне и громко. – Но если вы, мой господин, – я преклонил колено, – захотите послать меня и моих людей в бой, то мы с радостью отдадим жизнь во славу Империи.

Один из феодалов, судя по всему, пьяный, протиснулся из рядов.

– Я дам себе связать обе руки за спиной, и то побью этого инквизитора. – Он громко хлопнул. – И одними пинками погоню его домой.

– Жду только разрешения милостивейшего государя, – сказал я, склоняя голову. – Я уже убивал дворян под Шенгеном, почему бы и не повторить это сегодня?

В комнате установилась тишина. Болезненная и звенящая в ушах (если тишина может звенеть). Дворяне не любили вспоминать битву под Шенгеном. Это правда, что на второй день мятежники были окружены и перебиты, а в течение последующих на них охотились, как на диких животных, после чего увешали их телами все окрестные леса. Но после первого дня дворянские матери имели много причин для плача. Конечно, я немного погрешил перед истиной. Я принял участие в битве под Шенгеном, но попал туда не в первый, а во второй день. Мне тогда было четырнадцать лет, и я сбежал в леса от атаки тяжёлой кавалерии. Я не только не победил ни одного дворянина, но и спас жизнь одному из них, убив своих товарищей. И только благодаря ему я был тем, кем был, и достиг того, чего достиг. Боже тебя благослови, Арнольд Ловефелл!

Почему же я позволил себе столь, казалось бы, поспешные и опрометчивые слова? Потому что восстание бедноты, которое закончилось битвой под Шенгеном, не было направлено против власти императора. Наоборот: повстанцы шли в бой с именем Светлейшего Государя на устах и под императорскими флагами. Это дворяне и феодалы, нещадно угнетавшие народ, были тогда объектом ненависти. А толпы шли в бой с лозунгами защиты императора от плохих советников. Поэтому Хокенстауфы не преследовали тех, кто уцелел после разгрома, а старый император всегда предусмотрительно и хитро заботился о доброй славе среди простого народа.

– Ах ты с-стерва! – Пьяный дворянин шёл на меня с ладонью на рукояти меча (лезвие уже наполовину было вытащено из ножен), и со смертью в глазах.

– Ты оскорбляешь наше величие, – холодно сказал император, и эти слова были обращены не ко мне, а к пьяному мужчине. – Как ты смеешь хвататься за меч перед лицом своего сюзерена?

Дворянин начал глупо бормотать что-то вроде извинений и, низко кланяясь, вернулся на прежнее место.

– Наш отец много лет назад помиловал всех, кто принял участие в том несчастливом восстании, – сказал император. – Хотя признавать своё в нём участие, – он обратил взгляд на меня, – я не считаю особо разумным.

– Я прошу прощения, мой господин. – Я снова низко поклонился.

– С другой стороны, в зале, полном дворян, это можно счесть актом особого мужества, – добавил Светлейший Государь и подождал секунду, чтобы собравшиеся правильно поняли это высказывание.

Кто-то в голос рассмеялся. Это был грузный старый мужчина с пурпурным лицом, одетый в кафтан ценой больше, чем мой годовой доход. Звенья золотой цепи, висящей на его шее, были толщиной с указательный палец. Из ноздрей его торчали чёрные волосы, густые брови срастались на переносице, а бакенбарды соединялись со спутанной бородой. Одно слово, оборотень из народных баек. Он был сильно пьян, а за его спиной я видел трёх мужчин – молодые копии оригинала.

– Святая правда! – Крикнул он басом. – Ибо кто из вас, козоёбов, набрался бы духу, чтобы в одиночестве признаться на холопском собрании, что убивал их братьев и кузенов?

– Мир! – Крикнул император, видя, что части присутствующих вовсе не пришлось по вкусу это заявление. Кстати, интересно, кем был человек, который осмелился подобным образом обратиться к феодалам. – Мир между христианами! А тебя, капитан, ловлю на слове. Ты будешь сопровождать меня во время битвы, чтобы из самого её пекла написать отчёт своему епископу.

– Самым прекрасным был бы отчёт, который один из моих солдат дал бы Его Преосвященству, рассказывая, как я отдал жизнь, защищая императора.

– Лучше жить с именем императора на устах, чем с ним умирать, – сказал Святейший Государь, и я подумал, что он более интересный человек, чем я мог ожидать.

– Это правда, что храбрые не живут вечно, – позволил я себе ответить. – Но трусы не живут вовсе.

Я услышал шумок, свидетельствующий о том, что собравшиеся не сочли мои слова стоящими вышучивания.

– Да, да, да… – задумчиво признал император.

Он дал знак, что я могу уйти, что я и сделал, склонившись в глубоком поклоне и не оборачиваясь спиной к правителю.

Аудиенция у императора стоила мне много здоровья. Однако я узнал об этом только тогда, когда уже покинул зал и почувствовал, что мокрая рубашка прилипла к спине. Мои руки были влажными, и капля пота скатилась по моему носу аж до губы. По всей вероятности, я нажил себе врагов, но я также знал, что наше дворянство, по крайней мере, его часть, уважает людей, не позволяющих плевать себе в кашу. Об этом свидетельствовала и реакция грузного дворянина, который с такой изумительной оригинальностью выступил в мою защиту. Впрочем, два раза задумается тот, кто тронет епископского капитана, и, вдобавок, человека, с которым Святейший Государь соизволил милостиво побеседовать.

В таверне меня уже ожидало послание от отца Вероны, так что я без промедления отправился в его комнату. Легат выглядел точно так же, как во время нашей предыдущей встречи, только лицо его казалось ещё более бледным и ещё более усталым.

– Садись, капитан, – приказал он.

Он отпил что-то из кубка, проглотил и вздрогнул с явным отвращением.

– Как прошла аудиенция? – Спросил он.

У меня не было сомнений, что брат подробно перескажет ему её ход, поэтому повторил всё с предельной точностью. Он засмеялся сухим, неприятным смехом, а потом закашлялся.

– Хорошо ты им сказал, – заключил он, когда уже сплюнул в золотую плевательницу. – Какие впечатления от прогулки вокруг Хейма?

Я рассказал ему о том, что видел. О высоком боевом духе, хорошей дисциплине и о Бешеной Грете. Это его заинтересовало.

– Ха, – произнёс он. – Надо будет на неё взглянуть.

– Мой друг соизволил выразить сомнение в эффективности этой бомбарды, тем не менее, её вид очень нам понравился.

– Я тоже слышал подобное, – буркнул он. – Ну, посмотрим... Тебя ждёт интересная поездка, – добавил он, – если император желает, чтобы ты вошёл в его свиту. Держи ухо востро, капитан, и докладывай мне обо всём.

– Как пожелает ваша милость.

– Я пока останусь в Хейме, но я хочу знать обо всём, что произошло, понял?

– Так точно. Могу ли я задать вопрос? – Он позволяюще махнул рукой.

– Как ваша милость считает, когда император отдаст приказ выступить?

Он пожал плечами.

– Не раньше, чем прибудут наёмники и следующие рекруты из Хеза, а их мы ожидаем через два-три дня. Но это сейчас, потому что известно... – Он внимательно посмотрел на меня. – Ты слышал о княжне Анне?

– Дочери Никифора Ангелоса? Да, слышал.

– Она ему такая же дочь, как я его сын. – Легат скривил губы. – Говорят, что император в спальне только и слышит, чтобы выйти из войны. И некоторые господа из совета тоже были бы не против этого.

– Сейчас? – Изумился я. – После всех приготовлений? После сбора войск?

– Как знать, как знать? Иногда выгодным договором можно добиться больше, чем войной. А когда лучше подписать договор, как не тогда, когда за пером и пергаментом стоят тысячи мечей?

Трудно было отказать рассуждениям легата в правоте. Интересно только, что он сам об этом думает, но я и не собирался спрашивать, и не думал, чтобы он ответил мне честно.

– Благодарю вашу милость. – Я встал, склонил голову. – Постараюсь не подвести доверия вашей милости.

Он посмотрел на меня с ехидной улыбкой.

– У меня нет к тебе доверия, так что тебе нечего будет подвести, – произнёс он наконец. – Тем не менее, в хорошо понятных собственных интересах, постарайся меня не рассердить. Ибо наступают времена, когда даже такие люди, как ты, могут оказаться полезны. И для них будет лучше, если они окажутся на правильной стороне.

Я поклонился ещё раз и вышел, снова оставив за Вероной последнее слово. Прямо за порогом таверны мне встретился запыхавшийся Риттер.

– Рассказывайте, рассказывайте! – Закричал он, как только меня увидел, забыв даже поздороваться.

– О чём я должен рассказать?

– Ну, как это? Вы ведь были у императора!

– Пойдёмте, мастер Риттер. – Я потянул его за руку, поскольку драматург говорил очень громко, и, услышав слова «вы были у императора», на нас уставился десяток пар глаз.

– Быстро тут расходятся новости, – проворчал я, когда мы уже протискивались через толпу, заполонившую улицы.

– А как вы хотели... Где много людей, там много слухов.

После долгих поисков мы нашли себе столик в тёмном углу таверны, в которой воняло гниющим деревом, а дым из топки выедал глаза. Балки потолка нависали так низко, что мне пришлось пригибаться, чтобы не задеть их теменем. Столешница была вся перепачкана варёным горохом. Я посмотрел на неё с подозрением. Или кто-то опрокинул на неё миску с едой или, что ещё хуже – заблевал. Трудно было распознать. Риттер приволок за шиворот трактирщика, чьё лицо и одежда прекрасно соответствовали внешнему виду стола.

– Если не приберёшь здесь, я вытру это твоей собственной мордой, – пригрозил он. – А потом неси жбан пива.

Трактирщик многословно уверил, что «всё для благородных господ», но я увидел в его глазах злобный блеск.

– Нассыт нам в пиво, – буркнул я, когда он ушёл. – Нассыт, как Бог свят.

Драматург, услышав эти слова, вскочил и побежал, чтобы проследить за исполнением заказа. Через некоторое время мы уже сидели за в меру чистым столом, а перед нами стоял кувшин с отбитой ручкой и два выщербленных кубка.

– Вы знаете, что эти ублюдки хотели поднять цены? На всё. На пиво, водку, снедь...

– Пользуются случаем. Чему тут удивляться?

– К счастью, Светлейший Государь установил максимальные цены. – Он засмеялся, довольный, что кто-то надул тех, кто хотел надуть клиентов. – А за их превышение грозят штраф и темница.

Толстая девка в заляпанном платье плюхнулась Риттеру на колени.

– Отдыхаете, ребята? – Хрипло провизжала она, и в воздухе распространился шлейф трупного запаха, бьющего из её пасти.

– О, только не с тобой! – Драматург столкнул её и погнал пинком в жирный зад. Она ушла, обзывая нас педерастами и содомитами.

– Вот, ваш успех у прекрасного пола, – поддразнил я его.

– Ей-Богу, я бы скорее предпочёл опрятного мальчика, чем её. – Риттера сотрясла дрожь отвращения. Вероятно, при одной мысли, что он мог развлекаться с этим жирным, грязным чудовищем.

– Пара кувшинов пива, и она показалась бы вам весьма привлекательной...

Он снова передёрнулся.

– Даже не говорите так, прошу вас… Но вернёмся к разговору. Рассказывайте, во имя милости Божией…

Я изложил ему ход короткой аудиенции. Немного подробней, чем легату Вероне, но не отступая даже на йоту от истины.

– Сочиняете, – подытожил он, когда я закончил. Я только покачал головой.

– Ну, ну. – Только теперь он глотнул пива и поморщился. – Радуйтесь, что Август Каппенбург встал на вашу защиту. На свете мало людей, которые бы его не боялись.

– Тот волколак?

– Именно, – кивнул он. – Но постойте! – Вдруг с негодованием воскликнул он. – Вы мне соврали!

Конечно, я знал, что он имеет в виду, но, тем не менее, широко распахнул глаза.

– Я? Вам? Хайнц, как вы можете?

– Вы говорили, что не были в бою. А теперь я узнаю, что были. И тоже под Шенгеном!

– Здесь не о чем говорить. Правда, – сказал я.

– Вы были одним из командиров?

– Хайнц, гнев Господень! Мне тогда было четырнадцать лет! Я мог командовать, самое большое, своей правой рукой...

– Это значит, что вы на три года младше меня, – быстро подсчитал он. – Но вы выглядите старше, – добавил он, глядя на меня критическим взглядом.

Потом вдруг сложил руки в умоляющем жесте.

– Возьмите меня с собой, – попросил он. – Когда Милостивый Государь прикажет вам его сопровождать...

– Почему бы и нет? – Я пожал плечами. – Не знаю только, позволят ли мне.

– Я могу даже одеться в епископский мундир, могу чистить вам лошадь и подавать стремя. Только возьмите меня с собой!

Я не удивился просьбе Риттера. Ведь какая это идеальная роль для поэта и драматурга, стоять подле правителя, управляющего битвой, и не иметь нужды полагаться на вести из вторых или третьих рук, а видеть всё собственными глазами и слышать собственными ушами.

– Я постараюсь, – пообещал я.