Дикий рев вырывает меня из объятий сна.

Пробуждение от крика напоминает ощущение, когда ты разбиваешь стекло голой рукой – все происходит в мгновение ока, четко и болезненно. Пульс подскакивает, в то время как я – не более чем наполовину осознанно – вылезаю из спального мешка и пытаюсь рассмотреть что-нибудь в темноте.

Только выбравшись наружу, понимаю, что мне не пришлось расстегивать молнию палатки, а значит, это сделали до меня. Выходит, я тут одна…

Вокруг по-прежнему ночь; царит тишина, нарушаемая лишь стуком моего собственного сердца. Потом я слышу звук открывающихся автомобильных дверей.

Мои глаза уже успевают привыкнуть к слабому свету луны – настолько, что я узнаю Эмми, выбирающуюся из грузового отсека автофургона. Ее волосы растрепаны и рассыпаны по плечам, и на ней нет штанов; из одежды лишь большая белая футболка, в которой она ходила днем, и трусы. Булыжники, вероятно, студят ее ноги так же, как и мои собственные. Я чувствую сырость набравшего за ночь влаги мха, когда тот втискивается между моими пальцами.

– Вы тоже слышали? – спрашиваю я ее, одновременно наблюдая, как Роберт тоже выпрыгивает из машины. Эмми не смотрит на него. Она уже обогнула их фургон спереди и явно направляется в сторону школы.

– Эмми, – говорю я, в то время как Роберт начинает бежать за ней.

Затем чувствую, что у меня нет выбора, и следую его примеру.

Обежав их машину, вижу, что Эмми замерла, сделав всего несколько шагов. Она стоит и пыхтит, жадно и с шумом хватая ртом воздух. Ее взгляд шарит по пустой площади, глаза блестят в холодном свете месяца. Эмми смотрит на синий «Вольво», где на заднем сиденье спит Макс, на фасад школьного здания и растущие у стен кусты.

Роберт останавливается позади нее и осторожно кладет руки ей на плечи. Неуверенно, словно гладит испуганную собачку. Она словно не ощущает его прикосновение.

– В чем дело, Эмми? – спрашиваю. Только тогда меня осеняет. – Это ты кричала?

Я не признала в том вое ее голос. Но в таких случаях все они похожи. Однако, когда она сейчас поворачивается в нашу сторону, я понимаю, что, скорее всего, права.

– Я что-то видела, – объясняет Эмми. Я не могу понять, то ли она слишком бледная, то ли все мы выглядим как привидения, стоя на площади в темноте при тусклом свете.

– Там кто-то был, – говорит Эмми, снова поворачиваясь лицом к зданию школы.

– Где? – спрашивает Роберт. – В доме?

Она качает головой, кладет руку ему на бедро и делает шаг в его сторону, явно машинально, словно прижимается к нему.

– Нет, – говорит. – Посреди площади. Перед машиной.

Эмми почти пищит, произнося эти слова. Сначала я думаю, что причина тому – раздражение и сарказм, но потом до меня доходит, что это вызвано страхом.

Она напугана.

– Что именно ты видела? – спрашиваю я ее.

Сколько окон смотрят сейчас на нас… Масса улочек разбегается в разные стороны от площади, подобно нитям паутины… Вокруг множество пустых пространств… И стен, за которыми можно спрятаться…

Я обхватываю себя руками, неосознанно пытаясь защититься от неведомой опасности, но, чтобы не выдать свой страх, тут же делаю вид, что просто скрестила руки на груди.

«Успокойся, – убеждаю я себя. – Здесь никого нет».

Эмми смотрит на меня.

– Я проснулась, – говорит она. – Услышала какой-то звук и встала посмотреть, в чем дело. Кто-то стоял перед машиной и глазел на меня. – Она сглатывает.

– Ты разглядела, кто это был? – спрашивает Роберт.

– Нет, – отвечает Эмми. – Было слишком темно. Я видела лишь силуэт. Но там определенно стоял человек. Я различила глаза. Он смотрел прямо на меня… – Она переводит дыхание. – Кто бы это ни был, он видел меня.

Качаю головой, чувствуя, как на затылке у меня начинают шевелиться волосы.

– Пожалуй, там никого не было, – говорю я ей. – Похоже, причиной всему сонный паралич. Это довольно обычное явление – людям часто мерещатся непонятные темные образы, таращащиеся на них. Такое происходит, когда человек только-только просыпается, и его мозг…

Эмми перебивает меня.

– Я знаю, что такое сонный паралич, Алис, – хрипит она. – Он здесь ни при чем. Я встала. Успела полностью проснуться. Я видела кого-то.

Открываю рот, собираясь ответить, но вдруг мне становится ужасно холодно. По телу пробегает волна адреналина, я вся дрожу, во рту появляется привкус железа. Морозная апрельская ночь медленно, но верно делает свое дело.

Однако внезапно от холода не остается и следа.

Там, с другой стороны площади. У угла школьного здания. Кто-то стоит.

Худой темный силуэт. Однозначно человек.

Я пытаюсь сказать что-то, лишь бы нарушить тишину, и лихорадочно повторяю про себя: «Здесь никого нет. Здесь никого нет. Здесь никого нет».

Но когда я моргаю, силуэт не исчезает.

Он начинает двигаться к нам. Я единственная вижу его, Эмми и Роберт смотрят на меня. И теперь мне приходится узнавать нечто неожиданное и неприятное о самой себе. Я всегда считала, что смогу правильно действовать в критической ситуации – бежать, кричать, бороться… Однако сейчас не в состоянии выдавить из себя ни звука, чтобы предупредить остальных.

Силуэт подходит ближе, лунный свет падает ему на лицо… и все становится на свои места.

Тело расслабляется так резко, что ноги едва удерживают меня. И я начинаю смеяться – чисто от облегчения.

– Что, черт… – открывает рот Эмми; ее лицо перекошено от волнения и зарождающейся злобы. Я показываю ей через плечо.

– Туне! – кричу. Прежде всего – с целью убедиться в своей правоте.

– Ой. Привет, – отвечает она, и тогда последние сомнения отпадают.

Туне в куртке, длинные голые ноги обуты в сапоги. Когда она подходит ближе и останавливается где-то в метре от нас, я вижу, что у нее заспанное лицо, а брови удивленно приподняты.

Она переводит взгляд с меня на Эмми и говорит:

– У вас что, какая-то ночная конференция?

Я качаю головой.

– По-моему, ты напугала Эмми. Ты ходила пи́сать, что ли?

– Ну да, – подтверждает Туне. – Напугала? Когда?

– Она, скорее всего, видела тебя, когда ты направлялась за угол, – объясняю я. – Решила, что кто-то стоит и смотрит на их машину.

Эмми все еще не произнесла ни звука. Она таращится на Туне, сузив глаза.

– Ой, – говорит та. – Извини. У меня и в мыслях не было будить тебя.

– Ты останавливалась перед машиной? – хрипло спрашивает Эмми.

– Нет, – отвечает Туне. – Или, точнее, я не знаю. Я тогда еще толком не отошла ото сна. Пожалуй, смотрела по сторонам, выбирая, куда пойти…

– Ты права, Эмми, – говорю я, пожимая плечами. – Это был не сонный паралич. Но и не призрак.

Зеваю, закрывая рот тыльной стороной ладони. Из-за комбинации внезапного пробуждения, страха и чувства облегчения на меня снова наваливается усталость.

– Я не утверждала, что это был призрак, – ворчит Эмми, не глядя на меня. – То, что я видела, стояло неподвижно, – говорит она, впиваясь взглядом в Роберта. – Оно не шевелилось и таращилось на нашу машину. И на меня.

Из-за усталости я начинаю терять терпение.

– Признайся: ты резко проснулась, увидела Туне, испугалась, приняла ее за какое-то мистическое существо и закричала. Всякое бывает… Ладно, сейчас мы пойдем и ляжем снова, завтра у нас тяжелый день…

Лицо Эмми напоминает маску из-за падающих на него теней. У меня нет желания стоять и дожидаться, пока мы с ней поругаемся.

Дойдя почти до самой палатки, я оборачиваюсь и бросаю через плечо:

– Спокойной ночи.

Не знаю, слышат ли меня Эмми и Роберт. Они по-прежнему стоят сбоку от своего фургона, еле заметные на фоне окружающей их темноты. Роберт одной рукой обнимает Эмми за плечи, и, судя по ее виду, она что-то говорит ему, шепчет так тихо, что ее слова не достигают меня. Оба они смотрят в сторону школы.

Я отворачиваюсь от них и залезаю в палатку.