ГЛАВА 23
Найденная на страницах рукописи информация ничего не прояснила. Только еще больше нас запутала. Если верить «Хроникам темных», некоторые морры владели не только способностью сливаться с демонами и черпать их силу, но и запросто превращали в безвольных марионеток как исчадий мглы, так и существ, созданных магией стихий. Таких, как големы.
Отпрыски темных чародеев переняли эту способность. Правда, с каждым поколением магов-кукловодов рождалось все меньше. Кровь смешивалась, и колдуны слабели.
— Здесь написано, что сила эта может проявиться только в потомке морра, ею владевшего, — дочитал до точки Касьен. После чего окинул меня оценивающим взглядом, как будто прикидывал, могу ли я быть праправнучкой какого-нибудь не в меру одаренного мага.
— В твоем роду ведь были стражи? — Моран расхаживал по кабинету, обдумывая почерпнутые из «Хроник» сведения.
Я тоже пыталась их переварить. Пока что, увы, безуспешно.
— В моем роду кого только не было. И стражи, и водные колдуны. Маги земли и воздуха. Но больше всего отметилось огненных. Ну и я, собственно: ни то, ни другое, ни третье.
— Ты нечто большее. — Несмотря на мои робкие протесты, его светлость подхватил меня на руки с таким видом, словно я была легче перышка. — Осталось выяснить, что же именно. Но это уже завтра. А сейчас — спать!
Сказано это было таким безапелляционным тоном, что я не рискнула возражать. Прильнула к груди мужа, позволяя отнести себя в спальню, а вскоре уже крепко спала в его объятиях.
Следующие несколько дней прошли в тревоге и постоянном напряжении. Начался суд над арестованными, обвиненными в призыве демонов. Слушания были закрытыми, но благодаря маркизу и его связям Дворец правосудия распахнул для меня свои двери.
Моран, правда, был против моего присутствия, все пытался отговорить и удержать дома. Но я была непреклонна. А так как муж не мог сопровождать меня на заседания, потому что был вынужден торчать в Анфальме, это пришлось делать Касьену и двум вооруженным до зубов бугаям из личной охраны его светлости.
У меня сердце кровью обливалось, когда стражники вводили в зал заседания изможденного, постаревшего на десять лет мэтра Леграна. Маг едва держался на ногах и, кажется, даже не понимал, где находится и что с ним происходит. Был не способен и двух слов связать, не то что доказывать судьям свою невиновность. Этим напыщенным индюкам в седых париках, черных мантиях и кипенно-белых брыжах.
Не знаю, видел ли он меня, всегда занимавшую одно и то же место, в первом ряду амфитеатра по центру. Я не сводила с пожилого мага глаз и отчаянно молила Единую о его спасении.
Из Дворца правосудия возвращалась разбитой, опустошенной. Пытаясь отвлечься, пусть и ненадолго, упражнялась в магии. Хотя настроения для тренировок особого и не было.
Все чаще я стала задаваться вопросом: а действительно ли дар, которым прежде владела Серен, принадлежал ей? Знаю, абсурдное предположение. Но в роду ле Круа стражей точно не было, поэтому и сила повелевать рогатыми тварями в кузине не проявилась. А во мне проклюнулась, вместе с огненным наследием и способностью чувствовать демонов.
Предположение, поначалу показавшееся нелепым, с каждым днем отвоевывало все больше места в моем сознании. Я даже пыталась при помощи ритуала, обнаруженного на страницах одной из мужниных книг, искусственно вызвать у себя видения из прошлого кузины. В последнее время картины ее жизни или не появлялись вовсе, или проскальзывали перед внутренним взором, как нечто призрачное и мимолетное.
Магическая сила все глубже пускала корни во мне и, наверное, поэтому связь с ее прежней владелицей слабела. С одной стороны, это было хорошо. Я желала вырвать из своей памяти, из своей души малейший след присутствия кузины. С другой стороны, мне было важно докопаться до истины. Понять, родилась ли я пустышкой или таковой стала по чьей-то злой прихоти.
Ночью после ритуала мне приснился сон. Видение из прошлого — не Серен, моего. Что-то неясное и размытое. Привиделась кукла, которую, когда я была еще совсем крошкой, подарила мне тетушка — графиня Анабель ле Круа. Во сне я играла с фарфоровой красавицей, обряженной в розовое с кружевами платье, а Маржери завистливо вздыхала, глядя на меня, такую счастливую, и на королевский подарок, который сделала мне щедрая родственница. Не успела я отвлечься на другую игрушку, как сестра попыталась стащить мою сразу ставшую любимой куклу, мою Лорели. Но я не отдала. Вцепилась в нее мертвой хваткой и ревела, кричала, кусалась даже, пока на шум не прибежала мама.
Куклу я отвоевала и после той ссоры даже в кровать брала ее с собой. Лишь бы со старшей сестрой не делиться.
Вот такая я в детстве была жадная и капризная. А потому странно, что в последнем фрагменте ночного видения я, снова размазывая по лицу слезы, отломала презенту графини руку. И голову ей (не графине, конечно же) отвинтила, после чего с удовольствием на нее наступила.
Проснувшись, еще долго лежала без сна, вглядываясь в тени, отбрасываемые шумящими за окном деревьями и колышущимися на ветру занавесками. Из-за духоты, не спадавшей даже ночью, приходилось оставлять окна открытыми. Снова и снова я воскрешала в памяти разрозненные отрывки сновидения, пытаясь понять, почему сломала такую красивую, дорогую и нарядную куклу, но так и не смогла найти объяснение своему варварскому поступку.
У нас с Маржери было не слишком много игрушек, и мы не могли себе позволить отрывать им головы и руки. А уж такой красавицы, как Лорели, у меня не было ни до, ни после.
— Не выспался? — Я ковыряла вилкой блинчики и бросала на мужа встревоженные взгляды.
Аппетита не было. Сложно предаваться пищевым изыскам, когда мужчина, которого любишь безумно и так же безумно боишься потерять, буквально тает на твоих глазах.
В последнее время лицо маркиза демонстрировало болезненную бледность. Под глазами, напоминавшими два бездонных омута, залегли тени. Моран похудел, осунулся. Был хмур, легко раздражался, а порой и в самый настоящий гнев впадал без всякой на то причины.
Нет, на меня голос не повышал. Но в присутствии Касьена мог и вспылить. И слугам от него доставалось почти ежечасно. Оттого те так радовались, когда его светлость утром отправлялся в королевский дворец, а вечерами старались слиться с окружающей обстановкой, делали вид, что они всего лишь малозначительные детали интерьера.
На мои вопросы, что происходит, страж отвечал односложно: мол, проблемы на службе, или не отвечал вовсе, резко меняя тему разговора.
Я знала, что его величество рвет и мечет, ведь, несмотря на то, что тюрьмы активно пополнялись магами, которых касалась хотя бы тень подозрения в связи с демонами, нападения продолжались. Кардинал Бофремон строил из себя праведника, и, если и был причастен к призыву тварей, доказать это пока что не представлялось возможным.
Наверное, потому его светлость и был сам не свой. Наверное… Что-то подсказывало мне, что причина кроется в другом. Но муж ни в какую не желал поделиться своими тревогами, возводя тем самым меж нами новую стену отчуждения.
— Моран?
Маркиз встрепенулся:
— Прости, задумался. Ты что-то спрашивала?
— Я беспокоюсь о тебе. И не говори, что это просто усталость. Ты сам на себя не похож. Скажи, что происходит?
Некоторое время он молчал. Просто смотрел мне в глаза. В его глазах мне виделась грусть. Безотчетная тоска, сожаление и что-то еще… Я бы все отдала, лишь бы понять, что же именно. Но страж, отведя взгляд, спешно поднялся из-за стола, снова намереваясь сбежать.
В несколько шагов пересек столовую, одарил меня мимолетным поцелуем в губы и попрощался с улыбкой, которая и на улыбку-то была не похожа. Так, жалкая ее пародия.
— Увидимся за ужином. Ты сегодня опять в суд?
— Да. Сегодня… — Запнулась. Сделав над собой усилие, тихо окончила: — Сегодня мэтру Леграну и еще некоторым заключенным вынесут приговор.
Очень хотелось верить, что справедливость восторжествует и уже этим вечером пожилой маг будет у себя дома, окруженный любовью и заботой дочери, приехавшей в Навенну на слушания. Мадам Мариетт тоже находилась в интересном положении, уже на девятом месяце, и переживания ей были категорически противопоказаны. Вот только как тут не нервничать, когда решается судьба близкого тебе человека, твоего отца. А защита — молоденький адвокат, кажется, только-только окончивший коллеж, во время выступлений на суде не говорил, а лопотал. Малек бесхребетный.
В то время как прокурор, высокий поджарый мужчина в красной тоге, напоминал пиранью. Чуть ли не с пеной у рта доказывал виновность магов, в том числе и Леграна. Словно они были его заклятыми врагами.
Или, может, ему просто хорошо за это платили.
— Надеюсь, Леграну повезет, — горько усмехнулся страж, тем самым давая понять, что сам он в везение мага не верит и уже заранее знает, каким окажется приговор.
Моран направился в холл, я последовала за ним, надеясь продолжить разговор о его болезненном состоянии, которое уже не просто беспокоило. Оно меня пугало! И если муж не хочет приглашать лекаря, это за него сделаю я. Сказать о своем решении не успела — раздался стук дверного молотка, и его светлость, не дожидаясь появления Гастона, сам открыл дверь. Чтобы поймать рухнувшую прямо ему в объятия… Мариетт.
— Мадам? — обескураженно пробормотал страж.
Молодая женщина рыдала, захлебываясь слезами, дрожала всем телом. Лицо бедняжки раскраснелось, чепец сбился набок, и из-под кружевной оборки выглядывала прядь русых спутанных волос.
Моран провел нежданную гостью в столовую, усадил за стол, сунул ей в руки бокал с водой, настоятельно попросив выпить все до последней капли, а потом объяснить нам, что же стряслось.
Стуча по кромке бокала зубами, Мариетт сбивчиво зашептала. Слезы катились из ее потухших глаз не переставая.
— Простите, что пришла к вам. Я просто не знала, к кому обратиться. Приговор… Его уже вынесли. По приказу короля… моего отца сегодня на закате… казнят. Его сожгут! — горько зарыдала бедняжка, спрятав лицо в трясущихся руках. — Я не перенесу этого! — стонала и повторяла, словно одурманенная: — Не перенесу, не перенесу…
Я с мольбой воззрилась на мужа. В словах не было необходимости. Моран и так прекрасно знал, о чем я думаю и о чем собираюсь его просить.
Опустившись на корточки перед убитой горем женщиной, маркиз взял ее дрожащую руку и заговорил вкрадчиво:
— Мариетт, послушайте. Я сделаю все возможное, чтобы помочь вашему отцу. Но мэтр Легран не простит себе и вы себя не простите, если из-за него с вашим ребенком что-нибудь случится. Постарайтесь успокоиться, хотя понимаю, это непросто. И ждите от меня новостей.
Всхлипнув, в порыве благодарности Мариетт прижалась губами к руке мужа, забормотала что-то невнятное. Наверное, и на колени бы перед ним рухнула, если бы не подоспевший Гастон с Мадлен. Они подхватили рыдающую женщину под руки и увели в комнату для гостей.
— Скажи де Лалену, чтобы скорее собирался, — послал маркиз вдогонку дворецкому.
— Думаешь, мэтру Леграну еще можно как-то помочь? — Я закусила губу, из последних сил сдерживая слезы. Не хватало еще мне сейчас разреветься. И без того тошно.
— Сделаю все, что смогу, — оставаясь верным себе, односложно ответил де Шалон.
— Может быть, я могу быть чем-то полезной? — спросила с надеждой. — Моя сила…
— Александрин! — Страж помрачнел еще больше, хотя и до этого напоминал грозовую тучу, готовую в любой момент разразиться ливнем. Обернувшись, приблизился ко мне вплотную и отчеканил строго: — Ты останешься с мадам Мариетт и будешь за ней присматривать.
— Но…
Муж так на меня зыркнул, что все возражения застряли в горле.
— И только попробуй высунуться на улицу, — не сказал, пригрозил, вмиг растеряв всю свою нежность, что появлялась в его взгляде, когда он на меня смотрел.
На вершине лестницы показался еще сонный, но вполне одетый Касьен.
— Поехали, — бросил ему страж, добавив скупо: — Есть дело.
Мужчины ушли, оставив меня изнывать от тревоги. И за мэтра Леграна, и за де Лалена.
А главное — за Морана.
Маркизу повезло. Расспросив кого следует, его светлость сумел выяснить, какой дорогой мага повезут на Льенскую площадь, куда с первыми сумерками хлынул людской поток. Сразу за площадью, вздымаясь к небу остроконечной башней, темнела ратуша. А справа и слева от городской управы расположились одно- и двухэтажные здания с огненно-красной черепицей — в основном торговые лавки и трактиры.
Мэтра Леграна следовало забрать прежде, чем его привезут на запруженную простым людом площадь.
Навенна жаждала отмщения, и никого не волновало, зачем пожилому мэтру понадобились в Вальхейме демоны. Главное — считали все — виновники пойманы и скоро будут наказаны! Горожане с нетерпением ждали первой казни.
— Это безумие, — не переставая твердил Касьен. Молодой человек сидел на козлах черной, без каких-либо гербов кареты. В темной, пропахшей запахами нечистот подворотне, которую должна была миновать кавалькада, сопровождавшая заключенного на казнь. — Мы его ни в жизнь не отобьем! Только сами подохнем.
Горько усмехнувшись, Моран едва не обмолвился о том, что он в любом случае скоро подохнет. Демон не оставлял ему шансов. Благо маг вовремя спохватился, решив, что городские трущобы не самое подходящее место для задушевных разговоров с братом.
— Он спас Александрин. Я ему должен.
— Хоть бы людей своих, что ли, захватил, — проворчал Касьен, который не столько трусил, сколько не хотел преступать закон. Пусть даже ради спасения чьей-то жизни.
— Я не могу их подставлять.
— А меня, значит, можешь! — скрипнул зубами шевалье, нахлобучивая на голову широкополую шляпу и натягивая повыше на лицо темный платок. Было душно, но Касьен благоразумно решил, что лучше уж пропотеть, нежели быть узнанным королевской стражей.
— Ты мой брат. Единственный, на кого я могу положиться. — Моран, успокаивая, провел рукой по холке дернувшейся было лошади, когда мимо по мостовой прогромыхала повозка.
— Много ли от меня толку? — хмыкнул де Лален, воображение которого рисовало мрачные картины: молодой человек видел себя в кандалах в затхлом сыром подземелье, погребенным там заживо. — Вдвоем мы с дюжиной вооруженных до зубов магов точно не справимся. Ты хоть и страж, но все же не всесильный. Да и вообще, в последнее время сам не свой. Видно же, что не в форме.
Моран беззвучно выругался. С каждым днем ему все сложнее становилось себя сдерживать. Забота близких его не трогала, наоборот, провоцировала вспышки гнева.
— Права Александрин, ты что-то от нас скрываешь…
— Тише! — Де Шалон прислушался. Тенью метнувшись к дому, осторожно выглянул из-за угла, а потом, вернувшись к Касьену, скомандовал: — Как и договаривались: ты в драку не лезешь, забираешь Леграна. С охраной я разберусь сам.
— Но это же безумие, — в который раз буркнул шевалье. Однако, видя, что страж его больше не слушает, перестал возражать.
Все, что произошло дальше, отпечаталось в памяти Касьена урывками, хаотично наслаивающимися друг на друга. Шевалье де Лален всегда считал брата весьма одаренным магом, но никак не предполагал, что тот при помощи воздушных арканов сумеет выбить из седла двух стражников, едва их не задушив своей магией, и при этом одной лишь силой мысли сломает руку третьему, попытавшемуся рассечь стражу грудь алебардой.
Несмотря на строжайший наказ не вмешиваться, Касьен планировал помочь Морану. Но, как вскоре выяснилось, его светлость в помощи не нуждался. Маркиз двигался резко, бесшумно, стремительно. Легко, будто играючи, отражал атаки и тут же с молниеносной скоростью и какой-то животной яростью нападал.
— Уноси его! Быстро! — вырвал де Лалена из оцепенения рык стража. Это был голос, принадлежавший Морану и в то же время показавшийся Касьену чужим, совершенно незнакомым. Словно в унисон с братом ему отдавал приказы кто-то другой.
Спрыгнув на землю, де Лален метнулся к повозке, на дне которой лежал пожилой мужчина в длинной до пят рубахе. Простоволосый, неестественно бледный, изможденный.
Пока его светлость без малейших усилий расправлялся с оставшимися двумя стражниками, Касьен подхватил на руки старика, показавшего ему практически невесомым, и рванул обратно к карете, стараясь не наступать на стонущих и медленно приходящих в себя конвоиров.
«Главное, чтобы не узнали», — как молитву повторял про себя Касьен. Чтобы не узнали Морана! Пусть он и в маске, но все же человек публичный. Всем известный страж!
Столкновение закончилось, даже толком не успев начаться. Оттащив поближе к обочине бессознательных стражников, чтобы ненароком их не задавить, маркиз поспешил к карете.
— Поехали!
— Твои глаза… — опешил де Лален, заметив, что белую радужку глаз мага заполняет тьма.
— Потом налюбуешься, — зло прошипел страж и растворился в недрах экипажа.
Вздрогнув всем телом, Касьен дернул за поводья. Карета сорвалась с места и помчалась к отелю Ла Рийер, в котором, изнывая от страха и нетерпения, их ожидали Александрин и мадам Мариетт.
