ГЛАВА 15
Мне все-таки удалось уснуть. Вернее, забыться на рассвете беспокойным сном, в котором Моран то душил, то травил несчастную Алис, то накидывал на безжизненное тело сотканный из тьмы саван. Проснулась я от собственного крика — перед глазами стояло обезображенное яростью лицо мужа с бездонными провалами вместо глаз, в которых как будто сосредоточилось все зло этого мира.
Даже темная сущность стража, заточенная в альнейском зеркале, не казалась такой безумной.
— Ваша светлость! — Испуганный возглас и шелест юбок ознаменовали появление служанки. Мадлен коснулась моего покрытого испариной лба и ахнула: — Да вы вся горите!
Ладонь девушки была прохладной, мягкой. Я едва не застонала, когда она ее убрала.
Облизав пересохшие губы, хриплым со сна голосом попросила:
— Принеси мне какой-нибудь успокаивающей настойки, да побольше. И желательно холодной.
Лучше ведро. Или целую бочку. Устрою себе успокаивающие обливания.
Я уже успела привыкнуть к внезапным всплескам силы и понять, что любое эмоциональное потрясение могло спровоцировать жар. Но стоило только восстановить душевное равновесие, и бушующее внутри пламя угасало.
Отвар вербены или что-нибудь подобное непременно помогут.
— Мне кажется, вам следует сегодня остаться в постели, — проявила заботу девушка.
Я благополучно проигнорировала ее слова, поглощенная своими мыслями.
Дрогнувшим голосом спросила:
— В Оржентеле все… как обычно? Я слышала какой-то шум из коридора.
Вообще-то, всего пару минут назад я пребывала в оковах жуткого сна и единственное, что слышала — это предсмертные хрипы несчастной, убиваемой ее любовником и моим по совместительству мужем.
К счастью, Мадлен не обратила на эти нелепые слова внимания. Всплеснула руками и, позабыв о том, что я не ее подружка, настолько ее распирало от желания посплетничать, уселась прямо на кровать со мною рядом.
— Здесь такое творится! Ужас просто! Пресветлая Витала, спаси и защити, — тараторила, захлебываясь словами.
— Мадлен! — осадила я болтушку.
Сейчас не до ее причитаний.
— Пару часов назад Бланш, служанка мадемуазель дю Файи, нашла ее мертвой.
— Госпожу дю Файи?! — прикинулась я ошеломленной. Не знаю, как это смотрелось со стороны, надеюсь, правдоподобно. Не признаваться же Мадлен в том, что я уже в курсе.
Тогда придется объяснять, зачем глубокой ночью шаталась по замку и как оказалась в покоях Алис. А главное, почему, обнаружив девушку мертвой, сбежала, словно преступница, а не разбудила весь замок.
— Она, она, — часто закивала служанка. — Та самая, которая… Ну, с мессиром маркизом. — Мадлен осеклась под моим взглядом. Наверное, было в нем что-то такое, что заставило ее съежиться, а потом еле слышно промямлить, уже без энтузиазма: — С его светлостью сейчас разговаривают. Это все, что я знаю.
— Хорошо, можешь идти.
Служанка, казалось, только того и ждала. Присела в реверансе и помчалась добывать для меня целебное снадобье. Стоило Мадлен скрыться за дверью, как я тут же о ней позабыла, сосредоточившись на Моране.
Вот ведь скверная привычка думать всегда о нем одном.
За целое утро я даже не вспомнила о де Париньяке и его никчемных попытках «поближе познакомиться». Тревога о страже оказалась сильнее переживаний, вызванных стычкой с графом. Да и не заслужил этот мерзавец того, чтобы я о нем думала.
Посему мысли о его сиятельстве были похоронены в самых дальних уголках сознания.
Правда, ненадолго. Благодаря стараниям маркиза, вскоре явившегося проведать меня, собирающуюся на утреннюю прогулку по оржентельскому парку, образ ненавистного графа снова воскрес в памяти.
— Мне нужно поговорить с мадам, — коротко обронил колдун, и Мадлен, ловко вдев в мою прическу нежно-голубое перышко под цвет шелкового с жемчужным отливом платья, поклонившись, бесшумно просочилась в приоткрытую дверь.
Моран остался стоять у входа, будто почувствовал и мой страх, и напряжение, всякий раз возникавшее между нами. От которого, казалось, сгущался воздух и немного, самую малость кружилась голова.
Некоторое время мы молчали, просто смотрели друг на друга. Я была бы и рада отвернуться, опустить голову, да только не было сил оторваться от черного омута колдовских глаз, который затягивал, парализуя тело, сминая волю.
— Очень сожалею о случившемся. Могу себе представить, что вам пришлось испытать вчера по вине де Париньяка, — наконец сказал маг, развеяв наваждение.
Встрепенувшись, спросила не подумав:
— Он-то хотя бы еще жив? — И с силой прикусила язык, но, как обычно, поздно.
— Еще да, — с оттенком горечи усмехнулся маркиз.
— Я не то имела в виду. Просто… ты вчера ушел с ней. А потом…
— Мадемуазель дю Файи покончила с собой.
— Ох, — только и смогла обронить я, опускаясь обратно на обтянутый глазетом стул. Темного дерева, резной, с высокой спинкой и дугами-ножками. Добротная, дорогая мебель.
Зачем я сейчас о ней думаю?! Мысли, словно кузнечики, прыгали в голове, одна абсурднее другой.
— Отравилась, — прервал очередную паузу страж, которому, кажется, этот разговор тоже давался с трудом.
— Но, — подняла на мужа глаза, — почему?
Де Шалон неопределенно пожал плечами:
— Будем выяснять.
— Ты ведь был с ней. — Хоть прикусывай язык, хоть нет — без толку. Все равно я сначала говорю, а потом только думаю. — Может, заметил, была ли она чем-то подавлена? Или, может, что-то ее тревожило?
На лице маркиза появилось жалкое подобие улыбки. Да и не улыбка это была, а скорее, страдальческая гримаса.
— Давай предоставим заниматься расследованием сведущим людям.
Да я вообще-то тут не расследованием занимаюсь, а битый час (ладно, от силы минуту) пытаюсь выяснить, зачем он к ней вчера потащился! Знаю, ревновать к покойнице глупо. Вот только скажите это моему неразумному сердцу и моей не менее неразумной голове.
Страж не стал дожидаться, пока войду во вкус и закидаю его вопросами. Шагнул навстречу и снова остановился, заметив, что я, сама того не желая, вздрогнула.
— Полагаю, мне следует извиниться.
А вот это что-то новенькое.
— Извиниться за что?
— Запечатывая твою магию, я надеялся защитить тебя от Серен. Но не учел того, что делаю тебя беззащитной перед другими монстрами.
— Это ты о графе?
И снова дурацкое молчание, окончившееся напряженным вздохом:
— И о нем тоже.
Интересный поворот.
— Если позволишь…
Страж взял меня за руку. От прикосновения сильных пальцев к запястью по коже пробежала стая мурашек. Ледяных и одновременно горячих.
Кажется, Моран почувствовал мою дрожь. Лаская, провел подушечкой большого пальца по руке, и браслет, тихонько щелкнув, раскрылся, выпуская из своего плена мое запястье. Теперь об артефакте напоминала лишь розовая полоска на коже. Впрочем, и она в скором времени поблекнет и исчезнет.
Я облегченно вздохнула, наслаждаясь ощущением свободы. Упоительное чувство. Мелькнула мысль поцеловать маркиза в знак признательности за то, что наконец образумился. Потом вспомнила, чем мой поцелуй может для него обернуться, и решила не поддаваться шальному порыву.
К тому же его чародейство так и не удосужился объяснить мне: Зачем. Потащился. Вчера. К ней!
— Осталось научиться управлять огненной стихией, и больше обо мне не придется беспокоиться.
— Научишься, — неожиданно тепло улыбнулся маг. — Будет непросто в твоем возрасте укротить стихию, — и сдался им всем мой возраст! — но с моей помощью, уверен, справишься.
Даже так.
— То есть…
— К сожалению, сегодня я на службе, — прервал меня страж, снова приняв свой любимый отстраненно-отмороженный вид. — Поэтому первый урок придется отложить до завтра. За это время, пожалуйста, постарайся на радостях ничего никому не подпалить. И к де Париньяку не вздумай соваться.
Даже не собиралась. А хотя…
— Я сам с ним разберусь, — уже жестче добавил муж и так на меня зыркнул, что план мести, уже было начавший формироваться, тут же лопнул, словно мыльный пузырь.
Сам так сам.
— Постой! Что значит — разберешься? — спохватилась запоздало.
Думаете, ответил? Как бы не так! Повернулся на каблуках и вышел, оставив меня задаваться вопросами о судьбе графа, печалиться об Алис, зачем-то лишившей себя жизни, и наслаждаться ни с чем не сравнимым ощущением.
Ощущением силы.
Вскоре после ухода маркиза из соседних покоев стали доноситься самые разнообразные звуки. Кряхтенье, оханье и нечленораздельная ругань были из них наиболее благозвучными. Я уж было подумала, что это Моран пошел разбираться с незадачливым насильником, но потом взгляд упал на оставленную на прикроватном столике книгу с потрепанным корешком и потускневшим названием на переплете.
Значит, Софи вовсе не бездарная магичка, какой себя считает. Вон как графа пробрало, даже мне слышно… От греха подальше покинула спальню и отправилась на прогулку. Сегодня кружение придворных по райским садам Оржентеля больше напоминало траурную процессию. Все были подавлены, многие дамы, в том числе и я, отказались от украшений и вызывающе-ярких нарядов. Жанна и еще несколько девушек выглядели заплаканными. Фрейлина не переставая шмыгала носом, чем раздражала правительницу. Которую смерть Алис почему-то не расстроила, а разозлила.
— Самоубийство — один из самых страшных грехов! — заявила Алайетт во всеуслышание. — Мадемуазель дю Файи не найдется места в святых чертогах Единой, и в этом повинна только она одна!
— Мы уехали из столицы, желая избежать ужасов смерти. Но, кажется, она преследует нас и здесь, — скорбно подтвердил его величество. После чего, задрав голову, преданно заглянул жене в глаза, словно искал в них одобрения.
Алайетт склонила свою венценосную голову, украшенную жемчужной тиарой, тем самым выражая согласие. Король довольно заулыбался, а его подданные, как болванчики, принялись часто кивать. Среди нас не было смельчаков, которые бы отважились возразить ее величеству, заступиться за бедную девушку.
— А посему, — королева поплыла по направлению аллеи, в тени которой можно было спрятаться от дневного зноя, — никаких скорбных лиц. Увижу кого-нибудь с глазами на мокром месте — отошлю в Навенну.
Плакать Жанне сразу расхотелось.
— И чтобы перестать предаваться унынию, предлагаю устроить бал. Что скажете, ваше величество? — с энтузиазмом воскликнул Люстон XIV, и в ответ удостоился еще одного благосклонного кивка.
Придворные из разряда подхалимов начали восклицать, какая это замечательная идея. Видите ли, нам всем не помешает взбодриться, и танцы для этого подходят лучше всего. Остальные выражали мнимую радость вымученными улыбками.
Одной Серен не было нужды притворяться. Она, как всегда, сверкала драгоценностями и не переставала демонстрировать всем и каждому свои жемчужные зубки. Понятное дело, герцогине нет дела до потрясшей замок трагедии. Д’Альбре всегда заботили только ее собственные проблемы, и я числилась первой в списке ее забот.
Улучив момент, когда я осталась одна, Серен приблизилась ко мне, подкралась бесшумно, отчего я чуть не отдала Единой душу.
Вцепилась в мой локоть — не оторвать. С трудом я подавила в себе желание толкнуть кузину в ближайшую клумбу или запихнуть ей в рот придорожный сорняк, прежде чем Серен начнет изливать на меня ложь и яд.
— Вижу, вас освободили, маркиза, — моему запястью досталось мимолетное прикосновение, от которого волоски на руке зашевелились. — Моран смилостивился или вы взяли его измором? Может, пригрозили отлучить от постели, вот его светлость и растекся лужицей? Ах нет же! Вы ведь на нашего стража смертельно обижены и отказываетесь с ним спать. Вот бедолага и рыщет-ищет развлечений на стороне. Согласитесь, маркиз обладает ну прямо-таки убийственным обаянием. Девицы, что вьются вокруг него, мрут как мухи. Интересно, кто следующая?
— Надеюсь, что ты.
— Грубо, — надулась в притворной обиде Серен и тут же о ней позабыла, расплывшись в желчной улыбке. — Никчемная из тебя получилась придворная дама, Александрин. Ты не умеешь язвить, оплетать противника паутиной интриг, ранить как будто случайно оброненной фразой. И вряд ли когда-нибудь научишься. С тобой совершенно неинтересно вести словесную дуэль. Ужас как скучно!
— Сожалею, что разочаровала. — Внутри поселилось знакомое чувство — я снова закипала. Вот только теперь, ничем не сдерживаемый, огонь легко мог выплеснуться на злючку-кузину. — И без всякого ехидства советую больше никогда не хватать меня за руку. Я так и вижу, как изумительное кружево твоей манжеты занимается пламенем.
Руку Серен убрала. Причем убрала похвально быстро. На какое-то мгновение с порочного лица ведьмы слетело выражение превосходства, показав мне ее истинные чувства: не находящую выхода злобу, затаенную ненависть.
— И да будет тебе известно, между Мораном и Алис ничего не было. В этом я уверена. — Не уверена, конечно, но не стоит обнажать свои чувства перед белобрысой стервой. — И как знать, возможно, сегодня я позабуду об обиде и стану для маркиза самой страстной, самой пылкой женой. О ночи с которой он никогда не забудет.
А вот о тебе забыл. Давно вычеркнул из памяти и из сердца.
Пока говорила, краем глаза следила за реакцией Серен. Сначала ее светлость побелела, потом на щеках стал проступать свекольный румянец, а теперь кожа цветом напоминала окрас пупырчатой жабы. Того и гляди от злости заквакает.
У графа де Париньяка, уже дважды бесславно убегавшего в кусты, на лице преобладал такой же оттенок.
— Ну как, тебе все еще скучно? — ласково поинтересовалась я и поспешила проститься: — До встречи на балу, герцогиня. Надеюсь, вы тоже будете танцевать со своим мужем, как я со своим. Если, конечно, вашему по силам такая физическая нагрузка.
Больше я не стала испытывать судьбу. Поспешила к фрейлинам, шлейфом стелившимся за королевой. Взгляд д’Альбре прожигал. Насквозь. И пусть Серен не владела силой огня, но своей ненавистью могла испепелить запросто.
