Герой Беллерофонт был сыном то ли Главка, царя Коринфа, то ли Посейдона, бога моря. Совершенно точно, что матерью Беллерофонта была ЭВРИНОМА, особая любимица Афины, от которой и набралась она мудрости, смекалки и всех умений, какие олицетворяла собой эта богиня.

История Беллерофонта подсказывает, что пусть и был он строен, силен, отважен, образован и привлекателен, его все же самую чуточку избаловали обожавшие Беллерофонта мать и Главк, который, независимо от того, был он сам или Посейдон настоящим отцом, воспитал мальчика как родного сына и полноправного коринфского царевича.

Беллерофонт вырос осведомленным о слухах, что Посейдон-де забрался в постель к его матери и зачал его, но особого значения этому не придавал. С одной стороны, к морю Беллерофонта никогда не тянуло, да и божественных даров ему, по его собственным наблюдениям, мучительно недоставало. С другой стороны, был у него брат ДЕЛИАД, и они не походили друг на друга ни натурой, ни обликом нисколечко, а это, конечно, могло указывать на разное отцовство. С еще более другой стороны, Беллерофонт всегда находил общий язык с лошадьми. Лошади – это очень по части бога моря. В школе Беллерофонту рассказали, что на заре времен бог Посейдон сотворил перволошадь – в подарок сестре своей Деметре. Посейдон понаделал кучу всяких зверей и всех их повыбрасывал, пока у него не получилось безупречное созданье. Среди выброшенных животных, этих ошибок творения, были гиппопотам, жираф, верблюд, осел и зебра, с каждым шагом Посейдон был все ближе к идеальным пропорциям, красоте и соразмерности лошади. Но подростком Беллерофонт понял, что это всё сказки для малых деток. Как и прочие истории о богах, полубогах, нимфах, фавнах и волшебном зверье, какими ему забивали голову с тех самых пор, как он научился ходить и говорить. Одно он знал точно: Коринф – большой бурливый город-царство, здесь полно очень всамделишных и очень смертных мужчин и женщин; да, навалом тут и жрецов со жрицами, но ничего бессмертного или божественного Беллерофонту наблюдать не доводилось. Никакие боги никогда не являли себя ему, никого из друзей не превратили в цветок и не пришибли молнией.

Где-то ближе к четырнадцатилетию Беллерофонта поползли слухи о крылатом белом коне по кличке Пегас, о том, как он возник из горла обезглавленной Медузы и полетел на большую землю Греции. Отовсюду сообщали, что видели это чудесное созданье, но Беллерофонт отмахивался от таких вестей как от очередных суеверных фантазий для самых маленьких. И тут кое-кто из граждан Коринфа возбужденно заявил, что Пегас уже здесь, совсем рядом! Не в самом Коринфе, но все равно прямо за городом. Его видели трезвые свидетели, пившие из фонтана при Пирене (тот фонтан – не декоративный, а самый настоящий родник, бурливший из-под земли). Кто-то даже попытался подкрасться к Пегасу и взобраться к нему на спину, но конь всякий раз оказывался настороже.

«Беды никакой наведаться в Пирену и поглядеть, – сказал себе Беллерофонт. – В смысле, наверняка окажется, что это просто дикий пони с холмов, но приручить его все равно может быть занятно. Приделаю ему крылья даже да приеду в город верхом. И то потеха».

Добравшись к роднику в Пирене, он увидел двоих, ошивавшихся неподалеку, но лошадей – никаких, ни крылатых, ни обычных.

– Мы его спугнули, – сказал один из тех двоих. – Наверное, не сразу вернется. Робкий как я не знаю что. Убегает от малейшего звука.

Чужаки предоставили Беллерофонта самому себе. Он спрятался за лавровый куст и стал ждать. «Во всяких летающих лошадей я, конечно, не верю. Но мне просто интересно, как эти слухи вообще возникли. Должно же быть какое-то объяснение».

Солнце палило, и вскоре Беллерофонт уснул. Его разбудило тихое фырканье. Не очень осмеливаясь надеяться, он поднял голову и выглянул из кустов.

Слегка расставив ноги и пригнув шею к воде, на самом виду стоял белый конь. Крылатый белый конь. Никаких сомнений тут быть не могло. Крылья гладко стыковались с боками животного – никаких швов там, где какой-нибудь шутник мог бы приклеить или привязать их. Вот бы подобраться поближе к коню и приласкать его, заслужить его доверие. Беллерофонт на цыпочках пошел в обход по широкой дуге. У лошадей глаза по бокам головы, а потому подкрасться к ним незамеченным очень трудно. У них есть уши, которые лошадь способна обращать и назад, и вперед и улавливать малейшие звуки. А когда лошадь встает на водопой, и зрение, и слух включаются до предела. Беллерофонт и трех шагов не успел сделать к Пегасу, как конь вскинул голову, тряхнул гривой и, встревоженно заржав, умчал прочь. Беллерофонт смотрел, разинув рот, как копыта взбили воздух, крылья распахнулись, и через миг Пегас уже взмыл ввысь и скрылся с глаз.

С того самого мига Беллерофонт сделался одержим крылатым конем – и наяву, и во сне, и в грезах. В любой свободный час дня и многими долгими ночами Беллерофонт наблюдал за конем со всевозможных точек и из потайных мест. В надежде спрыгнуть коню на спину забирался на деревья, но зверь всякий раз унюхивал его. Всюду вокруг родника и на тропе, ведшей к очередному своему укрытию, Беллерофонт накладывал коню кучки яблок, морковок и сена, но Пегас был гораздо проницательнее. Беллерофонту разок удалось подобраться достаточно близко, чтобы прикоснуться к коню, но не успел Беллерофонт запрыгнуть ему на спину, как Пегас взбрыкнул, метнулся в воздух и умчал за облака. Оставалось лишь надеяться, что застенчивое, нервное созданье со временем привыкнет к запаху своего преследователя, к его голосу и присутствию и научится ему доверять. А пока Беллерофонт решил не оставлять Пегаса ни ночью, ни днем. Нет, не сдаваться.

Мать Беллерофонта Эвринома заметила темные круги под глазами у сына, его зевки и раздражительность, и сочла, что обожаемый сын страдает от безответной любви. Предпочтя не дразнить и не допрашивать чувствительного юношу на столь деликатную тему, она призвала жреца и провидца ПОЛИИДА и попросила его перемолвиться с сыном, как мужчина с мужчиной.

– Это не ее дело, – рявкнул Беллерофонт, когда Полиид изложил суть поставленной ему задачи. – Она не поймет.

– Разумеется, – согласился Полиид. – Зато я пойму.

– Ты-то конечно. Ты же прорицатель, а значит, наверняка уже осведомлен обо всем, чему предстоит случиться и о чем я думаю.

– А вот грубить незачем. Да, вижу я многое. Иногда лишь силуэты, очертания. Я смотрю в твои глаза и вижу… да, я вижу что-то, подобное любви. Но не к девушке. И не к юноше. Нет, я вижу коня.

Беллерофон вспыхнул.

– Не говори гадостей. Не влюблен я в коня.

– «Что-то, подобное любви» я сказал. Уж не тот ли это конь, о котором все толкуют? Конь, что зовется Пегасом?

При звуках этого имени Беллерофонта прорвало.

– Ох, Полиид, если б только удалось приручить его! Мы созданы друг для друга, я это чувствую. Но он меня не подпускает, и не удается мне сказать ему, что никакого вреда я ему не причиню.

– Ну, если тебе действительно необходимо объездить этого коня…

– Да, да!

– Ступай в храм Афины. Там тебе надо простереться на полу, закрыть глаза и попросить богиню о помощи. Ха! Я вижу разочарование в твоем взгляде. Знаю, ты думаешь, я шарлатан… О да, чего тут отрицать, именно так ты и думаешь… Но сам прикинь: если я не прав, что ты теряешь? Получишь возможность рассказать всем своим друзьям, что Полиид – старый жулик, клейма ставить негде, как ты и подозревал. А если я прав… что ж…

Бормоча про себя, какой же он доверчивый болван, Беллерофонт побрел к храму. Подождал до позднего вечера, пока не разошлись последние верующие, и затем двинулся в целлу, озаренную одиноким пламенем, что мерцало в медной плошке; здесь было пусто, если не считать древней, беззубой, но липуче-приветливой жрицы. Беллерофонт вложил серебро ей в ладонь, опустился на колени и простерся на твердом каменном полу, как наказал ему Полиид.

Густое облако благовоний, какое нагнала жрица в храм, жгло горло и ноздри; Беллерофонт попытался сосредоточиться на молитве, но осознал, что давится и кашляет. Жрица квохтала и пела, мысли у Беллерофонта свивало и закручивало, как дым из курильницы, странные образы и звуки заполняли голову.

– Беллерофонт, Беллерофонт, – послышался суровый женский голос. – Действительно ли осмелишься ты объездить Посейдонова сына?

– Я думал, это я Посейдонов сын, – проговорил Беллерофонт то ли вслух, то ли нет – и не разберешь. Уж не сама ли Афина – вот эта сияющая фигура, что мерцает перед ним?

– Ты и есть мой сын, – раздался голос побасовитее. И вот уж словно бы восстало перед Беллерофонтом громадное бородатое лицо Посейдона, сыпавшее каплями морской воды. – Крылатый Пегас – тоже.

В тумане памяти Беллерофонт вспомнил, как ему рассказывали, будто Посейдон совокупился с Медузой, а после этого Афина превратила ее в горгону. Если это правда, тогда Пегас и впрямь мог быть чадом морского бога.

– Он пугливее любого коня из всех, с какими тебе доводилось обращаться, – сказала Афина. – Возьми с собой золотую уздечку, и Пегас подчинится тебе.

Беллерофонту хотелось спросить, какую такую золотую уздечку, но слова не шли из уст.

– Выезжай его бережно. В конце концов, он твой единокровный брат, – сказал Посейдон. Забурлив смехом, он исчез.

– И применяй смекалку, – добавила Афина. – Одной лишь силой этого коня не подчинить. – И тоже засмеялась, но смех богов оказался скрипучим клекотом старухи, и Беллерофонт почувствовал себя так, будто его только что грубо разбудили.

– Ты слюни пускал, милый. Слюни пускал да чепуху лопотал.

Беллерофонт встал. Не зная, куда себя деть, предложил жрице еще одну серебряную монету.

– Благословляю тебя, дитя. Сумку не забудь.

Он глянул на пол, куда она показывала, и увидел мешок.

– Это не мое…

– О, думаю, твое, милый.

Склонившись подобрать мешок, Беллерофонт заметил, как блеснуло внутри что-то золотое. Раскрыл мешок пошире. Сбруя. Золотая уздечка.

Беллерофонт, пошатываясь, двинулся мимо улыбавшейся жрицы прочь из храма. Луна катилась высоко по ночному небу, юноша устремился к Пирене.

Это правда – оказывается, все это правда! Боги существуют. Он, Беллерофонт Коринфский, – сын Посейдона! Решил бы, что все случившееся в храме – невероятное видéние, если б не бряцала и не позвякивала золотая уздечка в мешке, что висел у него на боку, пока Беллерофонт несся к холмам.

Может, жрица одурманила его? Допустим, по приказу Полиида. Может, все это розыгрыш? Тоже не исключено… И все же наитием знал Беллерофонт, что все по-настоящему – никакой это не липовый спектакль, а настоящая теофания, настоящее явление божественного.

И вот же конь – белая шкура серебрится в лунном свете; он щиплет траву. Пегас!

Новообретенная уверенность, какой наделила Беллерофонта подаренная уздечка, словно передалась зверю. Обогнув родник, Беллерофонт тихонько приблизился и негромко свистнул. Пегас вскинул голову, по бокам прошла дрожь, он поскреб землю копытом, но прочь не шарахнулся.

– Я здесь, брат. Я один. Только лишь я… – выдохнул Беллерофонт, подбираясь все ближе, пока не получилось у него положить руку Пегасу на спину. Конь терпеливо стоял, юноша его гладил, а затем бережно надел на Пегаса оголовье. Село легко, Пегас не противился. Беллерофонт стоял рядом долго-долго, не двигаясь, лишь лаская, гладя, пощелкивая языком и давая зверю привыкнуть к уздечке.

Почувствовав, что время пришло, он осторожно запрыгнул коню на спину и взялся за поводья.

– Попробуем?

Пегас опустил голову и зарысил. Рысь перешла в галоп.

Беллерофонт клонился вперед, а когда громадные белые крылья распахнулись и заплескали по воздуху, едва ли не лег Пегасу на гриву.

Через полчаса они приземлились под звон копыт во дворе перед царским дворцом. Беллерофонт успокоил Пегаса – тот мгновенно встревожился от криков стражи, а затем от воплей Главка, Эвриномы и брата Делиада, выбежавших поглядеть, с чего вдруг такой сыр-бор.

Громадны были толпы ежедневно приходивших поглазеть, как Беллерофонт катается на белом коне по небу. Когда не катался, Беллерофонт постоянно держал уздечку при себе. Никому больше не удавалось подобраться к Пегасу – конь шарахался и убегал, когда бы кто ни приближался, за исключением самого Беллерофонта.

Люди способны привыкнуть почти к чему угодно, и толпы со временем поредели. Все, кроме гостей из других краев, вскоре свыклись с мальчишкой, затем с юнцом, а следом и с молодым мужчиной верхом на летучем коне.

Как-то раз прибыл в Коринф гонец от царя ПИТФЕЯ, правившего Трезеном, маленьким городом-государством в дальнем юго-восточном углу Пелопоннеса. Беллерофонта сердечно приглашали посетить тамошний дворец и познакомиться с дочерью царя ЭФРОЙ с целью возможной помолвки. Беллерофонт прилетел туда на Пегасе, и вскоре они с царевной влюбились друг в дружку. Их помолвка порадовала царя Питфея, давно желавшего упрочить позиции Трезена, объединив его с Коринфом.

Беллерофонту легко позавидовать. Красавец-царевич, помолвленный с красавицей-царевной. Родители на него не надышатся, женщины дуреют от его изящной силы и наглого обаяния. У него есть летающий конь, и ездить на нем может лишь сам Беллерофонт и никто более. Чего еще желать в жизни?

Но богини судьбы обожают устраивать гадкие сюрпризы любому, кто достиг вершин мира. Беллерофонту не удалось избежать их коварства и капризов, как не удается это никому из нас.