Зря Лесли молчала о том, что творилось с Джулианом. Рассказала только через полгода. Они все воротили нос от того, чем я занимаюсь, но только не Джулиан. Пожалуй, только я и могла с ним по-настоящему поговорить: мы были на одной волне, интересы у нас совпадали. Не столько магия, сколько эзотерика: древние манускрипты, средневековые гримуары, доктор Ди. Книги познания. Всякие такие штуки. Будь я в курсе, во что он ввязался, могла бы оказать реальную помощь, особенно после той ночи на полу, когда мы слышали голос.

В общем, на следующее утро мы с Джулианом спозаранку отправились в лес на прогулку. Остальные спали. Я проснулась из-за храпа Уилла – он по храпу крупный спец. Толкай его, тряси, хоть на пол спихни – не реагирует. Пришлось встать. Отправилась вниз заварить чаю.

В гостиной был только Джулиан. Вряд ли он вообще ложился – Лесли говорила, что иной раз он больше часа-двух не спал, а потом отправлялся в свои леса.

Но сейчас Джулиан выглядел бодрым, хотя немного рассеянным. Задумчивым. О случившемся накануне, когда мне явились видения, которые он вызывал, мы не упоминали. Не было нужды. Я знала, что он знает, и он знал, что я знаю. Такое случается. Нечасто, но случается.

Позавтракали, он курнул и предложил прогуляться. Оделась я не по-походному – длинная юбка, замшевые сапоги, – но сразу согласилась. Тогда форма одежды меня не особенно заботила.

Погода великолепная, в траве всякие ромашки-одуванчики, в небе жаворонки заливаются. Повсюду бабочки порхают, бархатницы и белянки. Джулиан, несмотря на надвигающуюся жару, надел свой старый вельветовый пиджак, который можно увидеть на всех его снимках. В траве роса, все цветет и пахнет, и вокруг сладкий аромат свежей зелени, как бывает, когда листья еще и не думают желтеть к осени. Пестрота, будто гуляешь внутри калейдоскопа: все вообразимые оттенки зеленого, яркие вспышки цветов и птичьих крылышек, синева неба…

Джулиан напевал себе под нос «Прах обгоревшего дуба». Я тогда впервые эту вещь услыхала, задолго до выхода альбома. Он положил слова на собственную мелодию, но в ней проскальзывали отголоски того призрачного мотива, что мы слышали накануне ночью.

Нет, даже не отголоски: скорее, беззвучное влияние. Как будто он собрал воедино все оттенки молчания, тишины, пауз. Получилось прекрасно, хотя жутковато. Альбомная версия помягче, попроще. Будь у них возможность записать несколько дублей партии Джулиана, глядишь, и добились бы правильного звучания, которое изначально задумывалось. У меня даже мурашки побежали.

Тут я и вспомнила слова старика фермера: «Пусть сидит дома и не лезет в лес. И остальные тоже…»

Однако ярким солнечным утром, да еще вдвоем бояться вроде нечего – если один из нас подвернет ногу или свалится в яму, другой поможет выбраться. Но пение Джулиана все же меня беспокоило. Когда он умолк, я вздохнула с облегчением.

Мы вышли к едва заметной тропе, ведущей сквозь заросли. Вероятно, там ходили олени; тогда в Гемпшире еще водился благородный олень. Джулиан уверенно повел меня по этой тропе. Я спросила, ходил ли он тут раньше, и он кивнул.

– Там впереди есть развалины. – Вид возбужденный, лицо порозовело. Он улыбнулся: – Погоди, сейчас увидишь, это просто шик.

– А ребята тут бывали?

– Пока нет. Я хотел… ну, в общем, хотел сохранить его в тайне. – Джулиан будто смутился. – Детский сад, конечно, но там такая красота, а эти сразу придут, натопчут. Устроят пьянку, навалят везде бутылок и окурков.

Мне его мотив показался вполне разумным.

– Почти дошли, – сказал он через несколько минут.

Теперь мы двигались медленнее. Джулиан уже выглядел не таким радостным, шел не то чтобы неохотно, но неуверенно. Мне подумалось, не раскаялся ли он, что решился поделиться своим секретом.

Лес впереди посветлел, перешел в ольшаник. Странно: я знала, что ольха растет возле воды, а здесь с самого начала пути не попалось ни прудика, ни ручейка. Ольха, орешник, рябина – когда мы подошли поближе, я заметила, что они расположены вдоль широкого овала, центр которого занимал небольшой холм – типичный «длинный курган». Точно гигантское яйцо, наполовину погруженное в землю, футов двадцать в длину и около восьми в высоту, заросшее папоротником и дикими цветами. Джулиан остановился в нескольких шагах, не отводя взгляда от древней насыпи.

– Вот, – произнес он еле слышно.

А потом повернулся ко мне и протянул руку. Я поразилась. Единственное, что я о нем знала, помимо того, что он блестящий музыкант, – это насчет его отвращения к телесному контакту. Мелькнула приятная мысль, что я ему приглянулась. «Ой-ой, – подумалось, – теперь не миновать разборок как с Уиллом, так и с Лесли».

Я сжала его ладонь и полезла за ним вверх по склону. И почти сразу же пожалела: курган был круче и выше, чем выглядел со стороны. С земли казалось, что он едва достает до верхушек деревьев, а самые крупные дубы и буки даже выше.

Почти сразу я начала сползать. Длинная юбка путалась в ногах. Только через две-три попытки я набрала нужную инерцию, а если бы Джулиан не тянул меня вперед, то вообще ничего не вышло бы. Дерн доставал до щиколотки, мягкий, но скользкий как стекло; в нем мелькали колокольчики и нарциссы, хотя их сезон вроде давно прошел. Приминаемая нашими ногами трава источала сладкий аромат, и повсюду носились корольки, вылетевшие из гнезд в зарослях. Целые стайки. Корольки высоко не летают, и птички с щебетом вились вокруг нас, а потом отвесно ныряли под ноги. В жизни не видела столько птиц, их там было не меньше сотни.

До гребня мы добирались добрых пять минут, я совершенно выдохлась. Наверху Джулиан сразу выпустил мою руку.

– Только погляди! – С воодушевлением он широким жестом обвел рукой горизонт. – Видно на мили вокруг!

У меня даже дыхание перехватило.

Куда ни повернись, во все стороны простирались поля, леса и зеленые холмы, тающие в облаках, кое-где шпили деревенских церквушек, а сверху – ослепительно-яркое небо цвета колокольчиков. Древняя система разделения полей просматривалась яснее, чем на картинке в школьном учебнике. На западе виднелся еще один курган, на котором стояли люди. Приглядевшись, я поняла, что это не люди, а кромлех или невысокие деревца.

А еще ближе к нам миражом золотились на солнце башни Уайлдинг-холла, поднимаясь над маревом зелени.

И все же я не понимала, каким образом с той точки, где мы стояли, открывается такой вид. Курган слишком приземист. Вокруг чащоба, деревни тоже скрыты лесами. Я оглянулась в поисках деревьев вокруг холма, вытянутого кольца из ольхи, рябины и орешника.

Да вот же вот они, но теперь уже под нами. Сверху виден только полог из листьев.

Я повернулась к Джулиану:

– С ума сойти.

– Еще бы. – И он рассмеялся.

– Ты что мне в чай подсыпал?

– Абсолютно ничего. – Он направился к острому концу «яйца», присел на корточки и уставился вдаль, через леса и поля, на верхушку кургана с кромлехом. – Разве что там уже что-то было.

– Но как же так получается? – не отставала я. – Обман зрения? Иллюзия? Мираж?

Джулиан пожал плечами:

– Не знаю. Да и какая разница? Мы здесь, мы это видим – вот что главное.

Следовало насторожиться, но тогда об осторожности не думалось. Слишком красиво, чтобы испугаться. Нежно-салатного цвета бабочки размером с ноготок собирали нектар в колокольчиках, порхали вокруг бледными снежинками. Я боялась наступить на них, но они, похоже, шестым чувством ощущали приближение подошвы сапога и успевали улететь прочь, прежде чем нога касалась земли. Над нами покру-жид жаворонок и исчез в бездонной синеве. А корольки продолжали шелестеть в густой траве.

Мы оставались на холме около часа. Кажется, все время молчали. Джулиан сидел на прежнем месте, глядя вдаль. Я обошла вершину вокруг, потом по диаметру вдоль и поперек. Как бы перекрестила. Или четвертовала. Потом села в траву, пошарила вокруг в поисках ограненного камешка, куска кремня или монеты, которые народ, говорят, находит в таких старых курганах. Ничего.

Вспомнила о старом фермере, который меня подвозил, – интересно, не раскопал ли он тут древние монеты или еще что. Наверняка что-то тут было. Теперь-то я пошла бы к нему и прямо спросила, но в двадцать лет, разумеется, постеснялась. А зря: учитывая, что сейчас находят на раскопках, информация не помешала бы.

Джулиан наконец поднялся. Постоял пару минут, напевая под нос: те же два куплета, хотя слов я не разобрала. Будто просто мычал нараспев. Я тогда еще только осваивала свое ремесло, а иначе встревожилась бы не на шутку. Во всяком случае, сразу поняла бы, что у него что-то на уме и мыслями он витает очень далеко.

– Пора уходить, – сказал он и повернулся ко мне. Выглядел он… как-то по-друтому. Спокойный, но будто в предвкушении. – Надо одну песню доработать. Хочу пробежаться с Эштоном по материалу, прежде чем начнем репетировать всерьез.

И всё. Он скатился вниз по холму – руку мне уже не предложил. Пришлось крикнуть ему, чтобы подождал. Дорога вниз оказалась полегче, чем наверх. Джулиан дожидался у края зарослей; весь в нетерпении.

Я бросила последний взгляд на курган. Не выше, чем показался вначале. Старый дуб, росший рядом, почти полностью покрывал его своей кроной.

– Идем, идем, – торопил Джулиан и, не дожидаясь меня, широким шагом двинулся по тропе в чащу.

Уже вечером, собираясь принять ванну, я обнаружила крошечную салатовую бабочку, запутавшуюся в складках моей длинной юбки.

– Куда же ты залезла, – пробормотала я, отпуская ее на свободу и следя, как она, трепеща крылышками, летит внутрь дома.