Накануне орудия вели пальбу почти без перерыва, осыпая левый берег Рааба градом ядер. Огонь продолжался и ночью. С рассветом он только усилился.

— Ну, как музыка? — поинтересовался Коклико, обращаясь к Угренку. — Значит скоро начнутся танцы…

Коклико был в ударе.

— Видишь, — говорил он Угренку, — вон там тех, что гарцуют на кудрявых лошаденках? Это татары. У них, знаешь, стрелы, как у всадников на картинках из старых книжек… А те вот, черные черти, что кривляются и ревут во всю глотку — это негры. Говорят, они пришли из Эфиопии и — тьфу, гадость! — говорят, что они любят поедать жареных христиан. Тебе, брат, хватило бы лишь на закуску. А ещё вон, видишь, тех, что в красных, зеленых и желтых куртках? Это китайцы. Говорят, они живут в стране, окруженной четырьмя стенами, как дом. Теперь смотри, видишь целый лес пик? Это сарацины. Они сначала режут уши, а уж потом рубят врагам головы. Вообще же все эти арабы, черкесы, персы, пираты и прочий сброд — все это бандиты, и не больше. Сам сатана смеется, когда их видит.

Тут страшный раскат грома прервал его слова. Четырнадцать пушек, установленных турками в центре дуги, которую описывал Рааб, внезапно начали залповый обстрел христианского берега, прокладывая целые траншеи в рядах германских солдат. Тем временем незаметно переправившийся через реку отряд янычар с дикими криками кинулся на противника в центре. Стоявшие там солдаты баденского маркграфа пришли в смятение и побежали, бросив вверенные им позиции.

Это сильно приободрило турок. Их передовые отряды, стоявшие у реки, огромной массой бросились переправляться через реку, кто вплавь, а кто по-двое на лошадях. Стремительная атака турок ошеломила имперские полки. В центре янычары побросали ружья и рубились саблями. На флангах африканские наемники делали то же верхом на лошадях. Монтекюкюлли послал было в центр помощь со своего правого фланга, но эффект от неё был ничтожен. Центр был окончательно прорван. Янычары, гоня перед собой толпу удиравших от них солдат, заняли деревню Гроссдорф. Казалось, поражение было полным. Кавалеристы, видя огромное число обезглавленных тел, не решались внять призывам графа Голлаха идти в атаку и топтались на месте. Лишь кучка офицеров, таявшая на глазах, ещё пыталась совершить невозможное, рубясь с турками. Но и она была обречена.

В результате армия христиан была разрезана надвое. В её центре хозяйничали янычары. Великий визирь уже послал гонцов в Константинополь с донесением султану о победе. Но тут случилось неожиданное. Легкая победа в центре привела турок в неистовство. Они занялись грабежом, мародерством и добиванием раненых. Сражение перешло в бойню, а дисциплина среди нападавших исчезла. Этим немедленно воспользовались Монтекюкюлли и Колиньи. На помощь центру были двинуты полки с флангов. Увидев сильную подмогу, бежавшие остановились. Все вместе — французы, немцы, шведы, лотарингцы — ударили по растерявшемуся противнику. Турки дрогну и и беспорядочно побежали назад. Вскоре союзники вошли в Гроссдорф. Здесь турки опомнились и попытались сопротивляться. Шла борьба за каждый дом, в котором раздавался треск не только выстрелов, но и ломающихся дверей. Обе стороны вошли в раж. Сдававшихся или раненых не щадили — их закалывали.

В одном большом доме в конце деревни прочно закрепились янычары. Они защищались отчаянно. Тот, кто шел на них приступом, падал мертвым. Турки засели в доме, как в крепости. Коклико с Угренком оказались возле этого дома. Пока Коклико раздумывал, как д браться до турок, они сами подстегнули его на решение. Пуля задела голову Угренка. Показалась кровь, Коклико в страхе бросился к нему, но вскоре убедился, что это была лишь царапина.

— А, разбойники! — вскричал он. — Вы мне заплатите за страх.

Он бросился к горевшему рядом дому, выхватил из него пылающую головню, вернулся к первому дому, влез по решетке его ограды наверх и воткнул головню под соломенную крышу. Она быстро занялась, и через пять минут весь дом был охвачен огнем сверху донизу

Янычары забегали внутри, как черти в аду, но на крики «Сдавайтесь!» отвечали только ругательствами. Все же наступил момент, когда в доме оставаться уже было нельзя. Отворилась дверь, и кучка черных от дыма людей, окровавленных и обезображенных, бросилась на штыки и сабли осаждавших. Вскоре никого из гарнизона этой крепости в живых уже не оставалось

Гроссдорф была возвращена, но конец боя был ещё далеко. Выбив турок из деревни, Монтестрюк с Коклико и Угренком выехал на пригорок, с которого был виден противоположный берег Рааба. Собственно, берег стал… волнующимся морем. Только валы, двигавшиеся навстречу христианам, состояли не из воды, а из живых людей. То были турецкие войска.

— Да, — задумчиво произнес Коклико, — этак они просто соскоблят нас с поверхности земли, как борона в поле.

В этот момент к ним подъехал маркиз Сент-Эллис.

— Вот это зрелище! — воскликнул он. — Только оно может отвлечь внимание от путешествующих принцесс.

Тут Югэ обратился к нему.

— Скачи к главнокомандующему, — сказал он, — и сообщи ему, что видел. Я поеду к Колиньи.

И оба поскакали в разные стороны.

Тем временем немцы и французы принялись укреплять оборону деревни Гроссдорф рвами. Но их усилия давали мало толку: турецкие пушки с противоположного берега мощным огнем сметали не только стены, окружавшие деревню, но и засыпали вырытые рвы.

Между тем Монтекюкюлли и Колиньи, предупрежденные Югэ и Сент-Эллисом, встретились вместе с другими генералами.

— Рааб форсирован, центр прорван. Надо отходить и ждать подкреплений, — предложил один из генералов. — Если этого не делать, мы погибнем.

— Отступит? — воскликнул Монтекюкюлли. — Да моя шпага ещё не вынималась из ножен. Что вы говорите, генерал!

— Но посмотрите, в каком состоянии наши имперские полки. Их остатки бродят повсюду. Гроссдорф вот-вот будет сдан: вся армия великого визиря идет на её захват. А если мы погибнем, то пропадет вся германская нация

— Отчего же? — возразил Колиньи. — Ведь у нас ещё есть не бывшие в деле резервы. Герцог, — обратился он к Лафойяду, — что вы об этом думаете?

— Да если я только заикнусь об отступлении, — ответил герцог, — меня тут же убьют. Я знаю своих молодцов, они это сделают непременно, а затем ринутся в бой с криком «Ура королю!».

— Ты все видел сам, — обратился Колиньи к Монтестрюку, — скажи, что ты думаешь.

— Первый испуг прошел, — ответил тот, — рекруты вернулись на брошенные позиции. А лучшие полки ещё не были в деле. Мы же должны помнить, что мы — защитники Европы и нашей чести.

Монтестрюк говорил возбужденно. Его речь зажгла присутствующих.

— Для человека с сердцем, — говорил он, — пока у него течет кровь в жилах и есть сталь в руке, не все ещё потеряно. Почему же наша храбрость не может подняться до высот предстоящей нам опасности? В истории уже случалось слабому войску побеждать более сильное. С Божьей помощью и нам будет такая же удача. Рекруты, что было побежали, вернулись назад, видя перед собой пример старых солдат. Построимся в колонны и ударим с флангов по этой толпе. Только не надо терять времени, а всем приготовиться к отражению атаки на Гроссдорф. Я уверен: мы победим.

Главнокомандующий с одобрением слушал это выступление. И когда Югэ кончил, он поблагодарил его улыбкой.

— Итак, — произнес Монтекюкюлли, — мы возвращаемся в свои полки и ведем их в бой. Защитим нашу честь, господа!

И главнокомандующий обнажил шпагу. Колиньи и Лафойяд сделали то же. Их пример увлек остальных. раздались крики:

«Ура императору! Ура королю!»

Воодушевленные военачальники поскакали к своим войскам. Решено было обоими флангами ударить одновременно и взять врага в клещи.

— Мне как, пожелать себе смерти в этом деле? — спросил Сент-Эллис у Юге.

— С чего это ты толкуешь про смерть? Мы победим.

— То-есть ты желаешь, чтобы я продолжил свое жалкое существование? Ну, будь по-твоему. Тогда мне придется сократить жизнь парочке-другой сарацинов.

И оба поехали, каждый своей дорогой на передовую.

— Ты ведь знаком с фруктовым вареньем? — спрашивал между тем Коклико Угренка, гладя его пальцем по щеке — Теперь ты его снова увидишь в бою, только вместо фруктов в нем будут тела христиан и мусульман.

Произнеся это, Коклико окинул быстрым взглядом полукруг, на котором теснились войска, гремели пушки, клубились облака дыма, прорезанные там и сям красным заревом пожара. Оттуда слышался постоянный грохот и крики. Философствуя по-своему он думал:

За каким чертом (виноват перед чувствительным читателем, прошу прощения, а заодно и дам совет: про черта говорить не надо, но читать, по-моему, можно), так вот, за каким чер… тьфу, словом, зачем это десять народов из глубины Азии, Африки и Европы сошелся между собой перед маленьким венгерским монастырем, да ещё на берегу малоизвестной речушки, имея единственную, и, главное, ненужную цель — позабавиться всеобщим убийством? Но не находя ответа, Коклико прежде всего как практик благоразумно решил больше об этой проблеме не думать, а помчался вдогонку за своим господином, устремившимся навстречу славе, то есть — выполнять приказ Монтекюкюлли.

Турки тем временем вошли в Гроссдорф, как железный клин в дерево. Но тут в действие был введен план Монтекюкюлли. Фланги союзников двинулись к центру. В ряды янычар и албанцев, проникших в деревню, врезалась конница. Это были французские дворяне, молодые, щегольски одетые и напудренные. При виде их Кьюперли, стоявший на горке за рекой и наблюдавший за боем в подзорную трубу, вскрикнул от удивления.

— Что это за хорошенькие барышни? — Его голос звучал с издевкой.

Но уже вскоре его лицо посерьезнело. «Хорошенькие барышни» яростно врубились в толпы янычар. Завязалась отчаянная борьба, сопровождавшаяся криками «давай, давай!» и «Аллах, Аллах!». Возглавлял «барышень» герцог Лафойяд. Янычары перед ним стали пятиться назад. Но наперерез им ринулась тяжелая императорская кавалерия под командой генерала Шпорка, одного из самых храбрых воинов Германии. Стиснутые между немецкими рейтарами и французскими волонтерами, атакованные мушкетерами герцога Лафойяда и кавалерией Гассиона, наткнувшись на швабов и шведов, короче, сдавленные со всех сторон, янычары стали искать возможности ускользнуть от врага.

Гуссейн-паша, руководивший этим авангардом, сразу почувствовал, что дело может окончиться плохо. Он приказал отвести отряды назад к реке, где были ещё утром вырыты окопы. Сам же он собрал несколько отрядов албанцев и решительно бросился навстречу противнику, пытаясь задержать его наступление и тем дать время своим войскам отступить.

В разгар боя Монтестрюк сумел пробиться к Гуссейн-паше. Тот узнал его, прицелился из пистолета и прокричал:

— Теперь уж между нами нет женщины. Берегись!

Юге успел отклониться, и пуля пролетела мимо него. Шпага Югэ уже было коснулась шеи турка. Но тут Юге произнес:

— Не хочу убивать моего спасителя!

Он повернул лошадь и исчез в толпе.

Храбрыми атаками Гуссейн-паша сумел-таки замедлить продвижение союзников и отвести остатки албанцев в окопы, где собралось не более половины турецкого авангарда. В это время к окопам приближались мушкетеры Лафойяда.

Турки, видимо, любят воду, — произнес герцог, — так дадим же им напиться.

Он слез с коня, взял в руки пику и пошел прямо на турок. Волонтеры-дворяне и мушкетеры бросились следом за ним. Юге быстро оценил обстановку.

— Иди сюда, — крикнул он маркизу. — У меня есть хорошая идея.

И, прихватив с собой Коклико, они направились к болоту, отделявшему турецкие рвы от берега. Турки считали его непроходимым и не стали укреплять.

— Поищем в нем проход, — предложил Юге, и каждый отправился в свой собственный путь на поиск.

Следом за ними прибежал Угренок и тоже пошел в болотный тростник, заканчивавшийся небольшим лесом — тем самым, пользуясь которым, турки утром перебрались на берег противника. Он быстро прошел камыши и вышел из них на сухое место. Вдали он заметил тур к, суетившихся на своих позициях. Лафойяд явно не давал им передыху и тем более времени на то, чтобы взглянуть в сторону болота. Вскоре Угренок заметил приближавшихся к нему Юге и Коклико. Он помахал им рукой.

— Они там заняты. Можно прямо пройти к ним, — проговорил он.

— Что ж, мы так вчетвером и захватим турецкий лагерь? — спросил подъехавший маркиз.

— Сейчас увидишь, — ответил Юге.

Он помчался обратно через болото наперехват эскадрона французов, гнавшегося за удиравшими турками.

— Капитан, подсадите к каждому коннику ещё одного или двух пехотинцев, и за мной! — предложил он командиру эскадрона. — Через четверть часа мы разгромим турок.

За первым эскадроном последовал ещё один, также усиленный пехотой. Монтестрюк спешил. С помощью Коклико и Угренка ему удалось зажечь сухую траву. Ветер, дувший в направлении турецких войск, погнал пожар прямо на противника.

— А теперь вперед и «бей, коли!» — прокричал Юге. Он бросился на турок. За ним помчались кавалеристы, сопровождаемые бегущей следом пехотой. Внезапная атака, последовавшая из гущи дыма, поколебала ряды турок.

Тем временем, привлеченные криками внутри лагеря противника и его неожиданным отступлением отряды Лафойяда и других наступавших войск ринулись на турок с фронта. Янычары, бросая оружие, кинулись к реке и столпились в отчаянии на её берегу. Напор союзников все крепчал. И хотя турецкие военачальники пытались остановить свое войско и повернуть его навстречу христианам, никто их уже не слушал. Конница, пехота, янычары, африканские волонтеры, албанцы, валахи, египтяне — все смешались в одну беспорядочную толпу и ринулись в воду, стараясь добраться до противоположного берега. Живые цеплялись за мертвых и тонули вместе с ними. Река превратилась в плавучее кладбище, над которым стоял крик ужаса.

Кьюперли понял, что его ждет, если весть о поражении дойдет до Константинополя. Схватив саблю, он кинулся навстречу своему бегущему войску, рубя направо и налево. Но ничто уже не могло остановить бегства турок, и вскоре на том пригорке, где стояла палатка Кьюперли, взвилось знамя с императорским гербом. Командиры союзников собрались под ним и с пригорка наблюдали за продолжавшимся разгромом турок. Монтекюкюлли в восторге подошел к Колиньи и обнял его.

— Граф, — сказал он ему при этом, — мой государь император сам поблагодарит французского короля за помощь. Я же считаю за честь для себя сказать вам, что лучшая часть победы принадлежит вашим храбрецам!

И его глаза остановились на Монтестрюке, вытиравшем лицо от пота.

— Ваши дела заслуживают высокой награды, — сказал он ему. — И ты её получишь, — добавил Колиньи. Югэ молчаливым кивком головы поблагодарил его и помчался в поле.

Здесь он увидел Коклико с Угренком, занятым вполне невинным занятием — переворачиванием тел погибших с как бы непредумышленным выворачиванием их карманов.

— Что это вы тут делаете? — изумился он.

— Я освобождаю этих басурман от улик их преступного поведения — ворованных денег. А заодно будет довольна моя будущая жена: ведь у неё будет свой домик.

Он вздохнул при мысли о жене, которая была ему пока неведома, и продолжил свое дело.

Пока Юге раздумывал над ответом (попробуйте-ка ответить на такой вопрос сразу и убедительно!), подъехал Сент-Эллис. Он вертел в руках блестевшую на солнце цепь из драгоценных камней, снятую с тюрбана заколотого им паши!

— Эти бриллианты ничего тебе не напоминают? — спросил маркиз у Юге. — Мне же напоминают глаза одной принцессы и наводят отчаянную меланхолию.

Слова Сент-Эллиса отвлекли Юге от Коклико. Друзья занялись обсуждением предстоящих дел. Между тем подкрался вечер. Коршуны начали садиться на темневшую долину, полную трупов. Тени деревьев удлинились настолько, что в одной из них укрылся человек, беспрестанно всматривавшийся вдаль. Невдалеке слышалось ржание привязанной к стене лошади.

— Тебе тоже надоело ждать, — произнес Карпилло (конечно, это был он, кто же еще?). — Но подожди, он же обещал прийти. И если его не убили, он придет.

Вскоре на вершине бугра показались смутные очертания всадника. Карпилло встал и крикнул по-особенному — долго и пронзительно. Всадник быстро подскакал к нему.

— Какие вести, капитан? — встретил его Карпилло.

— Скверные. Турки разбиты. Гуссейн убит, Кьюперли бежал.

— Черт с ними! вскричал Карпилло.

— Где Монтестрюк?

Брикетайль поднял кулак к небу.

— Гром и молния! Он беспрерывно ускользает от меня. А когда я подбирался к нему, на него налетали эти дураки-турки и заслоняли его. Он-то их, правда, убивал, но мне от этого не легче! Я никак не мог до него добраться. Пришлось даже рубиться с христианами, встревавшими между нами. Смотри, все мои руки в крови.

Карпилло пренебрежительно усмехнулся.

— Но без единой капли его крови. Какой же толк во всем этом? И что ты собираешься делать?

— А как ты думаешь?

— Надо ехать в Париж. Ты же знаешь, что Шиврю повез туда графиню Монлюсон. Стало быть, Монтестрюк ненадолго задержится в Венгрии, сам понимаешь.

— Да притом мне здесь и не везло, — подхватил Брикетайль. — Он был у меня в лапах, как грешник в когтях у дьявола, а я не сумел его удержать. Видно, не здесь ему умереть…

— Раз так — в путь. В Париже без дела скучать не будем. Там к нам присоединятся Шиврю и Суассон.

— Едем!

Через пару минут фигуры обоих всадников уже темнели на дороге.