ГЛАВА 2. ШПАГИ НАГОЛО
Услышав это имя, герцог де Рипарфон, до сих пор вмешивавшийся, выступил вперед.
— Вы сказали, если не ошибаюсь, что вы — Эктор-Дьедонне де Шавайе, маркиз де Шавайе?
— Так точно.
Герцог поклонился.
— Мое имя — Ги-Филипп-Анри де Рипарфон, герцог де Рипарфон.
Солдат в свою очередь отвесил поклон..
— Посему, — ответил он, — я имею честь быть вашим троюродным братом.
И повинуясь законам утонченной вежливости, царившим в те времена, два молодых человека поклонились друг другу вторично.
Пораженный услышанным и увиденным, друг Рипарфона, так необдуманно желавший позабавиться его тростью, скрестил руки и остался недвижим.
— Признаюсь, я не ожидал, — произнес Рипарфон, — вдруг получить удовольствие встретить одного из моих родственников в подобном месте и…
Видя, что Рипарфон заколебался, Эктор, улыбаясь, закончил:
— И в подобном наряде?
— Ну, не отпираюсь, — продолжил герцог. — Знаете, я имею привычку говорить, что думаю. Так вот, не скрою, что прежде чем публично признать в вас одного из моих родственников, хотел бы получить соответствующие доказательства.
— Стало быть, вы мне не доверяете?
— Милостивый государь, я всегда смотрел на все, что относится к достоинству нашего рода, очень серьезно. Я горжусь своим именем и не желаю его компрометировать. Вы, правда, кажетесь честным человеком, но я вас, по-моему, не оскорбляю. Ведь моя вполне понятная осмотрительность должна бы послужить вам доказательством, насколько я дорожу теми, кто состоит со мной в родстве.
— Да к тому же, — вскричал его друг с хлыстиком, — мы живем в такое время и в такой стране, где всякие шатаются по полям, охотно выдавая себя не за тех, кто они есть, и пользуясь тем, что им не принадлежит. Совсем недавно я встретил в Шамбери одного мошенника, выдававшего себя за принца, уж не помню для какой надобности. Так мне пришлось его отстегать, чтобы заставить признаться, что он просто лакей и что весь род его был таким же в течение, по крайней мере, десятка поколений.
Солдат взглянул на него, улыбнулся и снова обратился к герцогу.
— Я сам достаточно горд, — ответил он, — чтобы не понять и не извинить за проявление истинной гордости. А теперь, раз уж вы, герцог, хотите иметь доказательства, вы их получите. Первое. Вспомните, что одна урожденная Рипарфон вышла замуж за моего деда, а одна урожденная Шавайе стала супругой одного из Рипарфонов. Вы являетесь, как я предполагаю, внуком первой из них, я — внуком второй, и мы дети двоюродных братьев. Второе. Однажды наши отцы встретились друг с другом. Было это во Вьенне, в провинции Дофине, лет двенадцать назад. Вы, возможно, помните маленького шалуна, скакавшего, как бешеный, на жеребенке, да так, что он чуть не разбил себе голову о стену.
— Ну как же, помню, — перебил его герцог, — хорошо помню. До сих пор вижу глубокую рану, которую он сделал себе на лбу. Еще бы чуть — и он не вынес бы удара…
— Так взгляните, сударь, — в свою очередь прервал солдат, отбрасывая прядь волос, скрывавшую глубокий шрам.
— Довольно, маркиз, — ответил герцог, — как только я стал слушать ваш рассказ, воспоминания нахлынули на меня. Ваша мимика, ваш голос, взгляд, — все напоминает мне прошлое, которое я слишком скоро забыл. Простите ли вы мне это?
Герцог раскрыл объятия, и двое молодых людей обнялись по обычаю того времени.
— Теперь, кузен, позвольте мне представить вам моего друга, графа Поля-Эмиля де Фуркево.
Молодые люди вежливо раскланялись. Но тут де Фуркево взглянул на Эктора и произнес:
— Мне кажется, я проявил невежливость минуту назад, обойдясь с вами чересчур грубо.
— Признаться, я тоже так думаю, — ответил тот.
— Так докажите же, маркиз, что вы и в самом деле забыли мою опрометчивость. Извлеките-ка, пожалуй, на пару минут ту огромную шпагу, за которую по-прежнему держитесь.
— Именно это я и хотел вам предложить.
— Да вы что, господа!.. Одумайтесь! — вскричал герцог.
— Но почему же, — возразил Эктор, — ведь граф говорил несколько…ну скажем, свободно, и я отвечал ему тем же. Знакомство состоялось лишь наполовину, и надо его довершить.
— И я очень этого желаю, — добавил Фуркево. — Я чувствую к вашему братцу, дорогой герцог, удивительную симпатию. Удар шпаги её запечатлеет.
Видя, что герцог колеблется, Эктор и Фуркево продолжили уговоры:
— Чего вы боитесь? — вопрошал первый. — Указов? Судилища маршалов? Бастилий? Но ведь мы в двух сотнях лье от Марли и никто ничего не узнает, а дела идут слишком хорошо, чтобы их затормозить.
— Ей-Богу, дорогой герцог, вы сделались бы свирепее африканского тигра, если бы лишили меня единственного удовольствия, которое может положить конец однообразию моего существования здесь. Вот уже два дня, как я в армии, и все эти сорок восемь часов я ужасно скучал. Теперь же, когда мне представляется случай повеселиться, вы хотите отнять его у меня. Да я лучше соглашусь быть убитым десять раз, чем не драться ни одного. — Так увещевал герцога второй.
— Ну, дорогой кузен, будьте же хоть немного снисходительнее и позвольте нам чуточку подраться. — Понятно, это был Эктор.
Что же вы думаете? Хладнокровие де Шавайе и комическое негодование де Фуркево заставили-таки герцога улыбнуться.
Тот самый холм с липами и осинами, о котором говорилось выше, был быстро занят. Кустарники удачно огораживали от прохожих.
— Вот место, очень подходящее для такого рода развлечений, — заметил Поль, не скрывавший своего восторга.
И выдернув шпагу из ножен, он яростно набросился на дерево, нанося удары. Зато Эктор просто бросил свой огромный плащ на траву и обнажил шпагу.
— Прошу вас, — обратился он к Полю. И подойдя к графу, попросил у него на минуту его шпагу.
— Эге, — произнес он, примерив её со своею, — да ведь ваша шпага короче моей на четыре-пять дюймов. Нет, это просто игрушка!
— Ну и что же? — вопросил его соперник.
— Предлагаю поменяться.
— Вы что же, маркиз, хотите взяться за старое? Есть предложения хуже обиды.
— Думаю, вы поступили бы так же, будь вы на моем месте. Но можно примирить нас обоих. Пусть герцог даст мне свою шпагу, и мы уравняемся в шансах.
— А не покажется ли вам она слишком короткой после вашей привычки к оружию немецкого рейтара? — спросил граф.
— Чепуха! Любая шпага будет достаточно длинной, чтобы я мог с вами расплатиться.
Рипарфон передал свою шпагу Эктору, и тот, раскланявшись с Полем, скрестил с ним оружие.
— Наконец-то! — вскричал Поль. — Теперь можно будет говорить, что не всем приходится скучать на земле герцога Савойского.
На его губах играла самая веселая улыбка, а глаза светились ярким блеском.
Через десять секунд схватки Рипарфону уже казалось, что его троюродный брат солдат работал шпагой, как лучший учитель-фехтовальщик Версаля. Он не отводил эфеса от тела, а его кисть казалась железной.
»— За обретение родственника, — думал герцог, — я поплачусь другом».
Граф же, казалось, не подозревал этого и нападал на де Шавайе с отчаянным безрассудством.
При пятой или шестой его атаке, когда он совсем вошел в азарт, маркиз стал в первую позицию и ответил таким быстрым ударом, что шпага пронзила плечо графа прежде, чем тот успел отскочить. Несколько капель крови выступили на его одежде. Маркиз бросил оружие.
Фуркево подбежал к нему.
— Вашу руку, сударь, прошу вас, удостойте меня вашей дружбы, — вскричал он.
— От всего сердца, — ответил Эктор.
— Дорогой маркиз, позвольте мне обнять вас. Но какой превосходный удар! Всего лишь царапина, но вы вполне могли пронзить меня насквозь! Да не отпирайтесь! Разве я не видел, какой был удар? Пуля не летит быстрее!
— Чего же вы хотели, граф, все делают, как могут.
— Черт возьми! Да вы многое можете! Вы мне покажете этот удар?
— О, он очень прост.
— В его простоте я не сомневаюсь, как и в его превосходных качествах… Вы заметили, дорогой Ги, — продолжал Поль, обращаясь к Рипарфону, — что нападение шло в кварту: маркиз едва повернул руку, и я почувствовал острие шпаги прежде, чем увидел ее…Взгляните сюда, ведь бант, подаренный мне Сидализой при отъезде из Парижа, проколот насквозь.
— Несомненно, кузен, рука у вас быстрая и верная, — признал Рипарфон.
— Господа, тут нет больших достоинств с моей стороны, — возразил Эктор. — Ведь зная немногое, надобно же, по крайней мере, знать его хорошо.
— Поэтому я всего лишь ученик! — вскричал вызывающе Фуркево. Глаза его решительно остановились на Экторе, в то время как правая рука лежала на банте из лент желтого цвета, окропленных кровью.
— Ученик, для которого мало кто сможет быть учителем…
— Ага! — воскликнул де Рипарфон, услышав этот ответ, вежливость которого не скрывала некоторого тщеславия.
Между тем де Шавайе, улыбаясь, продолжал:
— Но нападаете вы чересчур быстро и часто для того, чтобы успеть защититься.
Произнеся эти слова, он поднял свою длинную шпагу с земли и вложил её в ножны; оба новых знакомца последовали его примеру и отправились к войсковому стану.
Когда они сошли с холма, Эктор спросил:
— Не придала ли вам аппетита наша шалость, господа?
— О, если бы мы были в Версале, думаю, что самый лучший обед не имел бы лучших собеседников, чем мы. Но в этой стране сурков какое же удовольствие могут порядочные люди испытывать за столом?
— Тогда позвольте мне, господа, предложить вам скромную трапезу — трапезу солдата, предупреждаю вас.
— Ммм…да? — произнес Рипарфон, бросая на кузена косой взгляд, значение которого тот не мог не понять.
— Что ж, вы судите о кухне по моему платью, — заметил Эктор, — а оно, признайтесь, не сулит блестящих впечатлений.
— Да ничего, — перебил Фуркево, — не мешает все же попробовать. Глядя на то, как идут дела в Турине, я не думаю, чтобы между обедом герцога и пэра и обедом простого солдата была большая разница…
— Я вижу, вы не забыли моего вчерашнего ужина, — с улыбкой произнес де Рипарфон.
— Может быть, может быть…
— Боюсь, вы будете так же долго помнить и мой обед, — подхватил де Шавайе.
— Да будет на то воля Божья, — глубокомысленно заключил Поль.
Эктор свернул на тропинку, ведшую в прибрежную часть лагеря. Здесь располагались войска бригады мсье де Гершуа, и также царили скука, уныние и тишина. Отличие состояло лишь в том, что можно было заметить солдат на берегу По, вооруженных длинными жердями и явно что-то карауливших, точь-в-точь как рыбаки с удочками в руках. Иногда кто-нибудь из них по выступающим из воды камням входил в русло руки, стараясь жердью подтянуть к берегу плывущий в воде предмет.
— Что делают эти часовые? — спросил Фуркево.
— Удят порох, — отвечал де Шавайе.
Граф уставился на него с изумлением.
— Да это очень просто, — отвечал солдат. — Неприятель, расположившись выше по течению, сплавляет вниз порох, пользуясь при этом мехами. Вода же их доставляет мсье де Тону. Сей господин полагает, что пороху у него недостаточно, мы же считаем, что он нам нужнее. Впрочем, что из этого получается, вы увидите сами.
Они приблизились к берегу. Как раз один солдат шел по камням, между которыми струилась вода. Гибким шестом он пытался подогнать к себе тяжелый мех, вздувшийся бок которого высовывался из воды. Но едва шест касался мохнатой шкуры, мех погружался в воду, которая увлекала его все дальше.
Трижды солдат тыкал в мех и трижды тот погружался в воду. В четвертый раз, столь же неудачный, как и первые три, выведенный из терпения рыбак швырнул шест прямо в мех. Оба — шест и мех — дружно поплыли дальше по течению. Тогда солдат сделал было шаг вперед, как человек, решившийся на отважный поступок. Он готов был уже войти в воду, но тут ему в голову пришла мысль окунуть в неё руку.
— Ну уж нет, — сказал он, стряхивая воду с руки, — чересчур холодна. — И он с достоинством возвратился на берег, стараясь не замочить ноги.
— Теперь вы убедились, каков при этом результат? — спросил де Шавайе графа.
— Да, я вижу, что этим негодяям удобней вместо насморка получать пушечные ядра.
Вся троица прошла ещё шагов сто и остановилась на опушке виноградника, где были возведены ряды палаток.
— В этом королевском полку служу я, господа, — произнес Эктор и, указывая на палатку возле миндального дерева, добавил: — А это мое жилище. Итак, место найдено, теперь поищем повара.
Они прошли ещё несколько шагов по направлению к миндальному дереву. Эктор сложил руки рупором и прокричал:
— Эй, Кок-Эрон, Кок-Эро-о-он!
На повторный зов из соседней палатки высунулась чья-то голова, за ней показалось худое и костлявое тело, далее потянулись длинные, подобные ходулям, ноги, и наконец показался долговязый солдат. Даже если он стоял перед вами прямо, казалось, будто смотришь на него всегда только с боку. Выпрямив свои ходули, он важно произнес:
— Ну, маркиз, не стоит кричать так громко, когда человек уже рядом.
— Ладно-ладно, братец, — сказал Эктор, подойдя к Кок-Эрону, ударил его по плечу и сказал:
— Вот, рекомендую тебе двух господ. И хоть я не так давно с ними знаком, но почитаю как старинных друзей. Господин де Рипарфон — мой родственник, а с господином де Фуркево я успел подраться на дуэли.
Кок-Эрон важно отвесил поклоны гостям.
— Ну-с, поскольку ты теперь знаешь, с кем имеешь дело, — продолжил Эктор, — я заранее предупреждаю тебя, мой старый товарищ, что я пригласил этих господ на обед. Голодны же мы очень.
— А, так вы голодны?
— Вот именно. Аппетит, знаешь, чертовский… Ты же понимаешь: свежий воздух, много движений, время обеда…
— Прекрасно. И чем же вы думаете угощать ваших приятелей?
— Да тем, что ты дашь.
— То есть ничем?
— Разве у тебя ничего нет?
— Ничего.
— Маловато…
— Черт побери, — прошептал де Фуркево, — даже и того меньше.
— А все ваша вина, — продолжал Кок-Эрон. — Вы никогда не предупредите… Глядя на вас, подумаешь, что всего-то и требуется, что подать к столу, как в ресторане. А между тем уже, считай, шесть недель, как вы живете под стенами Турина… Поганое место, где нечего положить на зуб!.. И славная же вам пришла в голову мысль, маркиз! На троих — кусочек хлебца и пара луковиц…
— Признаюсь, я об этом подумал, да поздновато…
— Конечно, аппетит скачет галопом, а рассудок шагает, не торопясь…
— Тем не менее, старина, дело сделано, а мои гости будут довольны тем, что есть… Лишь бы кусочек хлебца был достаточно велик, а луковицы размером с тыкву — все будет прекрасно. Подавай!
— Да что же это на самом деле, маркиз, — вскричал Кок-Эрон голосом, полным негодования, — вы что, полагаете, что я способен предложить такой обед вашим достойным приятелям?.. Да за кого вы меня принимаете, ответьте, пожалуйста?.. Вот это обед — хлеб с луком!.. Да такого блюда не стали бы есть и собаки у его сиятельства, вашего батюшки…
— И как же быть, дружище, раз ничего нет?
— Кто это сказал?
— По правде говоря, мне послышалось…
— И вот в этом-то ваша ошибка и есть! Всегда можно что-нибудь найти, маркиз…
— Ты и вправду в этом уверен?
— Как это — «уверен, не уверен»? Что же это я, по-вашему, имею глаза и не вижу, имею уши и не слышу? Наоборот, я вам говорю, что есть много чего…
— А вот мы посмотрим…
— Посмотрите и увидите! Кормить хлебом с луком трех благородных господ и приказывать мне, Кок-Эрону, подать это к столу, мне, имеющему честь служить господину де Шавайе!.. И не качайте головой и не надувайте губы — вы будете обедать, и обедать хорошо, чего бы мне это ни стоило… Или я не Кок-Эрон!
— Да, но я очень боюсь, что до завтра ты успеешь потерять свое имя.
— Эх, как было бы жалко, — Фуркево тоже вставил свое слово в разговор. — Ведь такое славное имя (по-французски «кок-эрон» — удод. — Прим. перев.).
— Не беспокойтесь, сударь, я скоро докажу вам, что может сделать честный человек! — вскричал распалившийся Кок-Эрон.
— Я очень хотел бы в этом убедиться, — с серьезным видом ответил Эктор, — мое сердце так и жаждет убедиться, что ты не ошибаешься.
Одним махом Кок-Эрон нахлобучил шляпу и направился было в путь.
— Так стало быть, ты отправился стряпать? — спросил его Эктор.
— Да, отправился.
— Прекрасно. Значит, ждать придется часа два или три… Господа, пойдемте осмотрим траншеи, у нас с вами в запасе достаточно времени.
— Три часа? — изумился Кок-Эрон. — Это вы о чем?
— Ну да, конечно… такой славный обед… не сердись, мы положим четыре часа.
— Полчаса, и довольно! — вскричал Кок-Эрон и бросился со всех ног.
— Ну и чудак, — произнес Фуркево, когда Кок-Эрон исчез за палаткой.
— Этот чудак бросится за меня в огонь и в воду, — ответил де Шавайе, — но чтобы он исполнил ваш приказ, от него нужно добиваться совершенно противоположного результата, а не того, что вы задумали. Сядем в тени этих лоз, и будьте уверены, он не замедлит явиться. Если бы я дал ему всего лишь час на приготовление обеда, он потратил бы четыре; но предлагая ему три, я был уверен, что он довольствуется получасом.
— Да где же он возьмет обед? — спросил граф, все ещё не избавившись от беспокойства.
— Думайте лишь о том, чтобы мы никогда не имели обеда хуже того, что он нам принесет, — ответил Эктор, бросаясь на травку, — а уж мой слуга не ударит лицом в грязь ни при каких обстоятельствах.
— А ведь имя его пробуждает во мне немало воспоминаний, — вступил в разговор де Рипарфон. — Да и лицо его не из тех, что легко забываются. Сколько форелей я поймал в его компании, когда жил в замке де Шавайе!
— Кок-Эрон был свидетелем моего рождения, — медленно произнес Эктор, — и с того дня не покидал меня ни разу. Он разговаривает со мной, как равный товарищ, а действует, как верный слуга. Я спокойно переношу все, что он мне говорит, потому что знаю наперед: он сделает, как мне хочется. Ничто его не удивляет, ничто не страшит. Мне даже кажется, да и почти уверен, что его ничего не волнует, кроме того, что касается меня. Он предан, как собака, и у него лишь один порок — страсть противоречить. Эта страсть владеет им в такой невероятной степени, что остается лишь одно — согласиться с его собственным мнением.
Тут возвратился запыхавшийся Кок-Эрон. Достойный служитель нес в руках целую стопку тарелок, стаканов, ножей, вилок и салфеток. В одну секунду он притащил из соседней палатки сундук, нашел скамейки и накрыл стол.
— Стол накрыт, — важно сообщил он, — сейчас будет подано кушать.
И исчез. Но только для того, чтобы через пять минут снова появиться с тремя или четырьмя запечатанными смолой бутылками и большим пирогом, золотистая корка которого светилась на солнце, как панцирь огромного краба.
— Займитесь пока этим, — весело промолвил он, поставив бутылки на стол.
При виде такого зрелища лицо де Фуркево просияло. Он раскупорил бутылку, попробовал вино, понюхал пирог и с удовольствием стал его резать.
— Кок-Эрон, — произнес он с энтузиазмом, — ты великий человек.
Но тот уже выскочил наружу продолжать свое дело.
Через некоторое время он вернулся в сопровождении двух солдат, несших превосходный окорок, четверть жареного теленка, колбасы и сосиски, куропаток, перепелов и приготовленного на вертеле зайца. Сам Кок-Эрон возглавлял отряд с дополнительным числом бутылок и корзиной с фруктами; лицо его сияло.
— Ну, знаешь, Кок-Эрон, де Шавайе говорил, сам не зная, что, — вскричал де Фуркево. — Такой обед!.. За твое здоровье, Кок-Эрон!
— Благодарю вас, сударь…Сделал, что мог…Но не сердитесь на маркиза: он все говорит из противоречия мне.
— Серьезно? — спросил де Рипарфон.
— Да, сударь, это порок моего господина. Впрочем, он вполне обходится без прочих.
— Скажи, пожалуйста, — обратился к Кок-Эрону граф, — как это ты успел все сделать?
— О, это очень просто, — со скромным видом ответил тот. — Я купил четверть теленка и сосиски, взял взаймы вина и окорок, а остальное — просто взял.
— Наш приятель, — заметил де Рипарфон, — пользуется в речи тремя глаголами, на которых основана вся мудрость жизни: купил, занял и взял.
— Посему я и сделал его своим первым министром, — заметил Эктор.
Закончив обед десертом, все трое расположились на траве, и тут де Фуркево произнес:
— Вот минута, когда герой в древних сказках рассказывает свою историю. Я бы очень желал, чтобы вы последовали этому обычаю, дорогой де Шавайе. Уже час или два, как жизнь повеселела, и мне хочется сделать её ещё приятнее.
— Хорошо, но вам придется слушать довольно долго, — ответил Эктор.
— Ничего, вина у нас достаточно.
— Притом о себе я буду говорить в третьем лице.
— Это что же, из скромности, что ли?
— Ну, может быть, из тщеславия.
— Эти два слова часто звучат, как синонимы, — сказал де Рипарфон. — Начинайте.
— Что же, слушайте.
