20. Тигровая шкура и львиное сердце

Книга: «Граф де Монтестрюк» + Приключенческие романы (cборник) Книги 1-5

Арман-Луи подсчитал свои деньги. Вероятно, их не хватало бы на то, чтобы нанять армию, но было достаточно для того, чтобы экипироваться и кратчайшей дорогой отправиться к королю Густаву-Адольфу.

Первейшей его заботой было обзавестись хорошей лошадью, которую он и нашел, сильную и легкую; затем он купил шпагу и, чтобы испытать её закалку, разрубил железный гвоздь; потом выбрал себе камзол из буйволовой кожи, крепкой и мягкой одновременно, а также плащ из добротного зеленого сукна; приобрел пару пистолетов и воткнул их за пояс вместе и кинжалом с коротким, тонким и острым лезвием. «Это все, что мне нужно сейчас, а на будущее у меня есть кольцо графа Вазаборга».

Назавтра с первыми лучами солнца, расцеловав трактирщицу, он покинул кабачок. Было прекрасное теплое утро. Петушок, забравшись на изгородь, постучал крыльями и запел. «Это хорошая примета!», — подумал г-н де ла Герш.

Он не проскакал ещё и мили, как вдруг услышал позади себя топот копыт несущейся галопом лошади, и почти тотчас же увидел огромного Магнуса, возникшего из облака пыли.

— Господин граф, — сказал Магнус, сняв шляпу. — Мне кажется, невозможно забыть того, кого чуть не убил — это я Магнус. Еще в детстве я поклялся принадлежать тому, кто приставит мне кинжал к горлу. Вы победили меня, тем хуже для вас. Я, Болтунья и моя лошадь, мы последуем за вами на край света. Не говорите нет — я предупреждаю вас: я упрям.

Магнус не казался теперь таким задиристым, как накануне. У него было решительное, открытое лицо и что-то беспощадно дерзкое и дикое во взгляде, что не делало его, однако, похожим на солдата удачи. Кроме всего прочего, г-ну де ла Герш понравились его выправка и своеобразные манеры.

— Мой храбрый Магнус! Откровение за откровение, — сказал он. — Я — дворянин, граф, но не богатый вельможа. Возможно, мне придется идти не по гладким дорогам, и, может быть, на службе у меня случится заработать больше тумаков, чем дукатов. Вот и подумай!

— Я никогда не думаю. Для меня не существует препятствий и трудностей, которые бы я уже не прошел, ни неожиданностей, с которыми бы не справился.

— Кроме того, я не знаю толком, куда я иду!

— Отлично! Но мне-то знакомы такого рода странствия. Из них я вышел, к ним и иду.

— Итак, вы настаиваете?

— Неизменно.

— Что ж, по рукам! Мне кажется, что и Болтунье представится случай подышать воздухом.

Магнус, который говорил все это время, держа шляпу в руках, надел ее:

— Господин граф, — уже более спокойно заговорил он, пристраивая свою лошадь сбоку от Армана-Луи. — О Болтунье нельзя судить поверхностно: вчера она была не в настроении, раздражена, кроме того, она работала ради дела, в котором правда была не на её стороне. Потом, когда у неё будет более достойный повод, вы увидите её в действии и отдадите ей должное. Магнус покатался с ней немало, и Болтунья всюду оставила много хороших воспоминаний; кроме того, её хозяин повидал такое, что его мало чем можно удивить. По счастливой случайности, он выпутывался из разных переделок, в которые довольно часто попадал. И, странная вещь, тот же Магнус за метил, что те, кто причинял ему неприятности, плохо кончали: в основном они умирали в лихорадке или после удара шпаги.

— Мне кажется, вы не чрезмерно скромны, не так ли?

— Да, господин граф. Я хвастаюсь. Скромность — это удел лицемеров. Магнус — своего рода философ, только вооруженный как воин; он отбросил в сторону все стесняющие человека качества — скромность или, к примеру, умеренность, эту уродливую добродетель скупердяев, которых почему-то называют экономными. Болтунья заменила ему все это: и Магнус должен признаться, что никогда она не заставляла его испытывать в чем-либо недостатка.

Эта манера его новобранца говорить о себе в третьем лице заставила улыбнуться Армана-Луи.

— По-моему у Магнуса, моего философа, ярко выраженное уважение к самому себе? Это уже кое-что! — удовлетворенно заметил Арман-Луи.

— Да, Магнус по-своему ценит себя, и потом, господин граф, это дело привычки. Когда бродят по свету почти всегда в одиночку, привыкают воспринимать самого себя как друга и наперсника: так я узнал, кто я есть, и я очень люблю себя.

— Вы человек со вкусом, мэтр Магнус.

— Это и мое мнение, господин граф.

Таким образом беседуя, г-н де ла Герш довольно быстро узнал, что его спутник воевал почти во всех странах старой Европы: в Трансильвании с Бетлем Габором, в Польше с королем Сигизмундом, в Италии с Торквато Конти, в Стране Басков с принцем Оранжем, в Пфальце с графом Мансфельдом, который без государства, без армии, без средств вел кампанию против принцев-суверенов; в Брандербурге и Померании — с королем Кристианом, в Вестфалии и Швабии — с герцогом Брунсвиком, который, влюбившись в придворную даму, носил одну из её перчаток в своей шляпе и писал на своих знаменах гордый девиз «Все для Бога и для нее»; в Баварии и Силезии — с графом де Тилли, в Богемии — с принцем д`Анхальтом.

Для Магнуса, наемника или ландскнехта, не было такого поселка или города в империи, который бы он не прошел, ни одного капитана, с которым бы он не позабавился саблей или мушкетом.

У десять раз умиравшего на поле битвы, не раз начиненного свинцом и железом Магнуса сложилось свое представление о жизни, — как о лотерее, в которую можно выиграть, не отдавая ничего, или можно проиграть, отдав все.

— Я видел множество маркграфов и множество курфюрстов, не имеющих ни гроша за душой и без короны, — добавил он. — Именно поэтому у Магнуса кошелек всегда тощий и карман пустой; для него большое везение, когда удается что-то заработать.

Закончив исповедь, Магнус обратился к Арману-Луи:

— Мне кажется, — сказал он, — что вы из тех, у кого голова набита мечтами больше, чем пояс дукатами. И если добавить к этому скудному капиталу ещё чуточку любви в сердце, то портрет вашей милости и будет таковым, каким он мне представляется.

— Ты ясновидец, Магнус?

— Вовсе нет, у меня жизненный опыт. То, что с вами происходит, для двадцати пяти, двадцати шести лет — явление обычное. Отчего молодой дворянин в этом возрасте бродит по белу свету? Да оттого что беден и влюблен, не так ли?

Арман-Луи вздохнул.

— Ведь я о чем толкую, — продолжал Магнус. — Понятно, что именно к своей красавице вы и едете. Вы надеетесь встретиться с ней — потому вы в хорошем настроении, но и другие заботы донимают вас, коли взгляд ваш задумчив и вы щадите свою лошадь.

— Я еду к шведскому королю, — ответил г-н де ла Герш, удивленный проницательностью своего спутника.

— К Густаву-Адольфу? Что же вы раньше не сказали? В таком случае, не в Стокгольм нам надо ехать, а в Готембург, где проходит смотр, к которому и сам я хотел присоединиться, чтобы завербоваться. Следуйте за мной и оставим большую дорогу ленивым.

Магнус знал, кажется, все дороги Швеции, как знал и все города Германии. Он ни разу не заблудился в самом дремучем лесу и всегда запросто находил речной брод.

Не раз г-н де ла Герш замечал, однако, что самоуверенность его спутника не мешала ему действовать разумно и решительно. Ну а когда, подняв палец, Магнус указал ему на появившиеся над горизонтом Готембургские колокольни, их отношения стали ещё более близкими, что редко случается с людьми во время долгих путешествий, — со стороны Армана-Луи это проявилось в выражении полного доверия Магнусу, а со стороны Магнуса в более глубоком уважении к дворянину.

Принципы Магнуса не позволяли ему, однако, выдерживать баланс между приходом и расходом: оказалось, что, выходя из трактира «Коронованный лосось», где г-н де ла Герш расплатился за обед, его кошелек стал тонким, как лист, и пустым, как барабан.

— Пусть вас это не тревожит, — сказал Магнус. — На Провидение можно рассчитывать как раз в таких трудных обстоятельствах.

— Если бывают ещё на свете чудеса, будем надеяться на них, — ответил Арман-Луи.

— О! Господин граф, Магнус по своему опыту знает, что они существуют. Он, каким вы его видите, уже четырежды был приговорен к расстрелу и дважды к повешению, однако, и вы можете в этом убедиться, у меня все тридцать два зуба на месте.

Г-н де ла Герш долгим взглядом посмотрел на купы зеленых деревьев, за которыми прятался тот самый белый домик, где несколько часов пробыл он у Маргариты Каблио, — а затем они отправились в сторону Готембурга.

Магнус, казалось, погруженный в глубокие раздумья, скакал рядом с ним.

— Когда-то я был близок в Готембурге с одним уважаемым торговцем суконными товарами, но он наверняка запомнил меня как Магнуса, который так часто пользовался его кредитом, что, должно быть, ларцы этого славного человека будут закрыты для меня как вражеская крепость. А вы, господин граф, знаете ли кого-нибудь в Готембурге?

— Я знаю Авраама Каблио.

— О! Хвала небу! Вы знаете его парусное судно! Вот где начинаются чудеса! Авраам Каблио! Но ведь этот человек весь в золоте, сударь!

Магнус выехал на окраинную улочку, пересек площадь и оказался на широкой, красиво обсаженной деревьями подъездной дороге, и в конце её остановился с видом человека, для которого Готембург был, по меньшей мере, родным городом.

— Стучите и входите. Здесь вы уже у Авраама. А я подожду, — сказал он.

Армана-Луи провели в низкую, удивительно чистую залу без каких-либо украшений. Дверь открылась, и Авраам Каблио предстал перед ним, бледный в черных одеждах.

— Брат, — сказал он, взяв г-на де ла Герш за руку. — Вы прибыли в печальный день. Господь отвратил свой лик от моей дочери, и позор и бесчестие вошли в этот дом.

Арман-Луи, который помнил ещё о графе де Вазаборге, затрепетал.

«Бедная Маргарита!», — подумал он.

Авраам вытащил из-за пазухи письмо.

— Неизвестная рука открыла мне этот позор! — продол жал он. — Однако боль, которая сжимает мое сердце, не может заставить меня забыть, что вы — у меня, вы, которого я вытащил из рук злодеев… Говорите без опаски, я к вашим услугам.

Г-н де ла Герш рассказал ему в нескольких словах, что произошло с ним с тех пор как живым и невидимым доставил его на берег «Добрый самаритянин», а потом и том, что ему предстоит сделать.

— Но вот я остался вдруг без единого су, — добавил он к сказанному.

— Вы сражались в Ла-Рошель ради защиты истинной веры!.. Спасибо, что вы вспомнили об Аврааме Каблио… Что я могу сделать для вас?

— Сто золотых экю не покажутся ли вам слишком крупной суммой для дворянина, у которого нет ничего, кроме шпаги?

— Вот они, — сказал кальвинист, открыв эбеновую шкатулку и доставая оттуда сто золотых монет.

— Вы знаете, что я солдат, — продолжал между тем Арман-Луи, — и пушечное ядро может оторвать мне голову прежде, чем я смогу вернуть вам свой долг?

— Я буду оплакивать солдата… Но если вы останетесь живы, раздайте эту сумму тем, кто беднее вас…

Когда Арман-Луи вышел из дома Авраама Каблио, он застал Магнуса на лошади на том же месте, где оставил его. В мгновение ока он вскочил в седло.

— Мы должны без промедления вернуться в трактир «Коронованный лосось», — сказал Арман-Луи.

— Едем! — согласился Магнус и озабоченно огляделся по сторонам.

— У меня полная пазуха…сто золотых экю! Если бы я попросил тысячу, они бы у меня были тоже.

— Я знаю.

— И тебя это не удивляет?

— Нет.

— Однако я мог бы вернуться с пустыми руками.

— Это невозможно!

— Но ведь Авраам вовсе не управляющий моего имения.

— Провидение обещало нам чудо. И оно его совершило.

В этот момент оба всадника выехали из города и быстро поскакали в деревню.

— У вас есть враги в Швеции? — вдруг коротко спросил его Магнус.

— Враги? По правде говоря нет.

— Подумайте хорошенько.

— Я не вижу никого, кроме… Есть ли еще? Вряд ли.

— Вы назовете его?

— Жан де Верт.

— Жан де Верт? И вы ничего об этом не говорили?

— А зачем?

— Когда имеют дело с таким человеком, как барон Жан де Верт, об этом всегда надо говорить.

— Довольно того, что я об этом думаю! Он должен был покинуть Швецию через некоторое время после моего отъезда.

Магнус покачал головой.

— Он ещё здесь, господин граф. Можете в этом не сомневаться… Теперь я все понимаю!

— Что — все?

— Вы ничего не заметили?

— Ничего.

— Представьте тогда себе, что в тот момент, когда вы въезжаете в город, один бездельник с мрачным лицом стал очень внимательно на нас смотреть; вскоре после того я заметил, что он следует за нами. Конечно, не должно плохо думать о ближнем, а Магнус убежден, что большинство людей — и есть наши ближние, как грифы — двоюродные братья голубям. И я ждал. Но не бывает такого, чтобы Магнус ошибся. Я вновь увидел этого негодяя у ворот почтенного христианина, которого зовут Авраам Каблио. Он поджидал, когда вы выйдете. И, наверное, я отрезал бы ему уши, чтобы узнать, течет ли в его жилах кровь, как вдруг наш преследователь неожиданно скрылся в темной улочке. А сейчас, господин граф, этот барон, душой которого завладел дьявол, может ли он проявлять какой-либо интерес к тому, чтобы быть в курсе вашего пребывания в Швеции?

— О да, конечно!

— Значит, нет никаких сомнений, что это именно он послал того типа, сулящего недоброе, гнаться за вами по пятам… Вот почему я собираюсь обновить фитили у моих пистолетов…

Арман-Луи не придал никакого значения словам Магнуса. Он оставил его у вывески «Коронованный лосось» и, не теряя ни минуты, помчался к белому домику, перемахнуть изгородь которого не стоило никакого труда.

Все та же негритянка встретила его и проводила к Маргарите.

При его появлении молодая женщина встала и, протянув ему руку, сказала:

— Какому счастливому случаю я обязана увидеть вас вновь? Не будет ли он на сей раз более приятным, чем я пред полагаю? Нуждаетесь ли вы во мне?

— Пусть Бог меня осудит, если я плохо поступаю, — ответил Арман-Луи. — В первый раз я спас вас… Долг обязывает… Я видел Авраама Каблио.

— Моего отца?!

— У него в руках было письмо… Увы! Письмо недруга… Он все знает. Если у вас есть основания бояться его гнева, берегитесь! Возможно, я опережаю его не более чем на час.

Маргарита побледнела как смерть.

— Мой отец здесь! — вскричала она. — Ах, я погибла!

— Что я могу для вас сделать?.. Я всем обязан Аврааму, но вы его дочь… Приказывайте!

Маргарита подняла на г-на де ла Герш глаза, полные слез.

— Нет! — ответила она. — Рано или поздно, но однажды эта тайна должна была открыться… Я буду ждать моего отца… Если он убьет меня, прощайте!.. Если он простит меня, я буду обязана вам больше чем жизнью.

— Спаси вас Бог! — воскликнул г-н де ла Герш взволнованно.

В тот момент, когда он только что покинул сад, топот лошади, скачущей во весь опор, заставил его обернуться. С первого взгляда он узнал графа де Вазаборга. Арман-Луи устремился к нему, замахал руками, окликнул его. Но он пришел пешком, а лошадь графа летела как ураганный ветер… Звук его голоса потерялся в этой бешеной скачке. И скоро Ар ман-Луи увидел, что лошадь и всадник исчезли за густыми деревьями.

— Ах! Это судьба! — прошептал он.

Он собрался перейти кромку леса, где ещё не так давно повстречал капитана Якобуса, как вдруг раздался выстрел — и пуля разорвала его камзол и влетела в ствол березы.

Почти в тот же миг, прежде чем он успел углубиться в лес, послышался новый выстрел, и вслед за ним раздался глухой крик, а выскочив на дорогу, Арман-Луи увидел Магнуса и человека, который во всю прыть убегал, бросив свою лошадь. Магнус держал ещё в руках пистолет.

— Что это было? — спросил г-н де ла Герш.

— Негодяй, который не попал в вас и в которого промахнулся я!.. Ах, Магнус, удивляешь ты меня! Не стареешь ли ты, мальчик мой? — приговаривал Магнус. — Заряд ведь был совсем свежий. Моя пуля продырявила его шляпу на полдюйма от черепа, может быть, она задела его?! Если бы я целился не в голову этого злодея, который крался по дубовой роще, я бы непременно попал; но я, к сожалению, не метил в тело, чтобы убить его наповал и чтобы захватить его лошадь. Вот так все и получилось, господин граф.

Он снова неторопливо зарядил свой пистолет.

— А ведь я говорил вам, что надо быть всегда начеку! — продолжал он. — Жан де Верт — человек расторопный. А теперь, я прошу вас, давайте вернемся в город, надо найти короля. Когда имеешь дело с таким человеком, как барон, не стоит слишком долго заниматься другими делами.

И когда они вновь поспешили к кабачок, где оставили своих лошадей, Арман-Луи спросил у Магнуса, каким образом он попал к белому домику после того, как они расстались на пороге «Коронованного лосося».

— Вы совсем не знаете Магнуса, если вы думаете, что он позволит вам бегать в сумерках по лесам! — ответил старый солдат. — Вы ещё не дошли до конца тропинки, как я уже шел по вашим следам! Вот как это вышло!.. Теперь я прекрасно знаю, что барон в деревне.

— Ну да? Ты думаешь?

— Я не думаю, я утверждаю!

21. Маска сброшена

Для понимания того, что последует дальше, мы должны оставить теперь Армана-Луи на Готембургской дороге и свести графа Вазаборга с Маргаритой.

Они встретились в той же комнате, где в прошлый раз побывали герцог Альберт и г-н де ла Герш. Граф де Вазаборг держал в своих объятиях бледную и дрожащую Маргариту. Его глаза были полны тревоги; он спросил ее:

— Ах! Вы не любите меня больше? — Тогда как растерянная Маргарита бросила испуганные взгляды то на дверь, то на окно.

— Умоляю, не надо об этом! Все осложнилось, и если бы я сказала вам о том, что происходит, вы бы не поверили! — проговорила она, обхватив его за шею. — Но, умоляю вас, бегите!

— Мне, бежать? Но почему? Я так долго не видел вас, Маргарита. Если вам угрожает опасность, как в тот страшный день, когда господин де ла Герш вернул вас моей любви, я остаюсь.

— Господин де ла Герш?!.. Увы, он уже ушел отсюда.

— Он?!

— Он сказал мне… О, это ужасно!.. Ах, ну зачем вы повторяете теперь эти слова любви? Слишком поздно!

Вдруг Маргарита замерла и прислушалась.

— Вы слышите?.. Ах, бегите же! — вскрикнула она снова, ломая руки.

В самом деле со стороны двери донеслись какие-то звуки. Маргарита попыталась увлечь графа де Вазаборга за собой в соседнюю комнату, но дверь неожиданно открылась, и на пороге появился Авраам Каблио.

— Мой Бог! Так это правда! — крикнул он.

Граф де Вазаборг обернулся, сверкая очами, рука на гарде шпаги.

Авраам Каблио, сделав шаг к дочери, остановился, точно пораженный ударом молнии, и, воздев руки к небу, сказал:

— Король?!

Маргарита посмотрела на графа, и мертвенная бледность покрыла её лицо, но почти тотчас овладев собой, она проговорила слабеющим голосом:

— Король! Я это знала!

— Ты слышишь это, Господи! — вскрикнул Авраам.

Густав-Адольф, — а это был он, — собрался объясниться, но Маргарита, бросившись к ногам отца, взмолилась:

— Прокляните меня! Ударьте меня! — сказала она. — Священный христианский долг, девичью честь, честь вашего имени, я все забыла, отец. Да, это он, король!

Авраам Каблио, все это время стоявший закрыв лицо руками, поднял голову: величие беды и покорности судьбе легли печатью на его изборожденное морщинами благородное чело.

— Моя старость опозорена! — сказал он. — Но позор моих седин не мешает мне помнить о том, что вы помазанник Божий. Дом этот открыт, вы можете выйти из него так же, как вы сюда вошли. Только не забывайте, Густав-Адольф: у короля должны быть и другие заботы, кроме той, чтобы приносить бесчестье в дом одного из его слуг.

— Вы считаете, что я настолько труслив, что могу уйти, не узнав, что станется с Маргаритой? — вскричал Густав-Адольф.

Услышав эти слова, Каблио вскинул голову и, скрестив руки на груди, с достоинством ответил:

— И вы осмеливаетесь задавать мне вопросы? С каких это пор отец не вправе судить свою дочь? Может, Маргарита ответит? Спросите же её об этом!

Слова ещё слетали с губ Авраама, когда боковая дверь вдруг открылась, и прелестный, как день, ребенок, робкий и улыбчивый, тихо выскользнул из соседней комнаты.

Увидев его, Авраам задрожал всеми своими членами. Маргарита все ещё стоявшая на коленях, привлекла ребенка к себе и затем, подтолкнув его к ногам Авраама, представила его ему:

— Пусть я умру, воля ваша, — сказала она. — Но простите это невинное создание!

Каблио наклонился, и руки ребенка обхватили его за шею.

— Ах, я побежден! — воскликнул Авраам, не в силах оттолкнуть его.

Он обнял ребенка и Маргариту и прижал обоих к груди. Их слезы и их поцелуи смешались, затем, высвободившись из объятий, Маргарита взглянула на отца умоляющими глазами:

— Отец, — сказала она. — Позвольте мне последний раз поговорить с королем Густавом-Адольфом?

Авраам Каблио посмотрел сначала на дочь, затем на короля.

— Сир, я удаляюсь, — обратился он к королю. — Пусть, однако, ваше величество помнит о том, что вы в моем доме!

Как только они остались одни, Маргарита повернулась к Густаву-Адольфу.

— А я этого и не знала!.. Вы — король?! — Король! сказала она, вспыхнув.

— Ах, но разве полюбили бы вы меня, знай вы, что я король? — воскликнул он.

— Король! Король! — повторяла она, изучая его глазами. — Но когда вы, сидя у моих ног, клялись вот этим самым ртом, вот этими самыми губами, которые я считала искренними, что существуете для меня, и если бы тогда кто-нибудь пришел бы и сказал, что вы король Швеции… Я бы никогда этому не поверила! И надо же было такому случиться, чтобы именно мой отец открыл мне глаза!..

Но голос Густава-Адольфа прервал её.

— Помните ли вы день, когда случай привел меня к вам! — громко заговорил он. — С первой вашей улыбки я понял, что принадлежу вам. Моя душа без остатка была отдана вам… Кем я был? Солдатом, у которого тысячи врагов оспаривали его отечество, королем без короны, почти изгнанником, ссыльным? Лихорадка пожирала мои дни: ни часа без тревог, всегда и во всех козни, борьба. Но мою бесконечную тоску прервали, наконец, вы, в вас я нашел утешение своему безрадостному существованию! Возле вас я начал дышать полной грудью, вы отогрели мое сердце, только с вами я стал обладателем тех благ, которые есть даже у самых ничтожных из моих подданных: благ, которые заставляют их любить жизнь. В вашем лице я имел руку друга, преданное сердце и, наконец, женщину! Нет, не смотрите на меня такими сердитыми глазами! Ну а если государственные дела отнимали у меня свободу, то душа моя не изменила вам, она никогда не прекращала принадлежать вам!.. Ваш образ следовал со мной повсюду, он утешал меня в сражениях и был моей надеждой на возвращение. Единственные часы, когда я почувствовал опьянение жизнью, я испытал именно здесь, нигде больше мое сердце так не билось… Верьте голосу, который говорит вам это! Если бы не было необходимости защищать народ, вверенный мне: защищать от поляков, датчан, русских, австрийцев, разве покинул бы я хоть на один день этот белый домик, где я встретил вас! Ах, сколько раз я мечтал спуститься с королевского трона, где отдых мне не позволен! Я бы сделал это несомненно, если бы долг чести не связывал меня!.. и потому что я король — вот вы уже больше и не любите меня!

— Ах, я вас все ещё люблю, потому и прощаю! — зарыдала Маргарита.

Король вскрикнул и хотел заключить её в свои объятия. Но она поднялась и сказала:

— Густав-Адольф! Маргарита умерла. Здесь перед вами только дочь Авраама Каблио, человека, который сражался за Ваше величество. Остальное забудьте!

— Могу ли я забыть? — растерянно произнес Густав-Адольф.

— Вы сможете, если будете думать о Швеции! Швеция под угрозой, вы сами это говорили. Отдайтесь ей всецело. Отчизна — вот кто теперь ваша невеста, ваша жена, ваша любовь! Выше шпагу, Сир — и защищайте свою страну. Я возвращаю вам Швецию! Вот соперница, мой горячо любимый король, к которой я не могу вас ревновать!.. Европа в огне, сказали вы мне однажды: разбушевались страсти, провинции и королевства втянулись и запутали в опасных играх. Пусть Швеция, воодушевленная вами, вступит в борьбу, пусть её участь будет счастливой. За дело! А мое сердце, в котором вас никто не заменит, будет всегда биться во имя Густава-Адольфа.

Король стоял в нерешительности; никогда Маргарита не казалась ему более красивой и трогательной. Но он слишком хорошо знал её, для того, чтобы понять, что потерял её.

— Вы этого хотите, Маргарита?! — спросил он, вздыхая. — Нет больше Маргариты! К оружию, Сир!

— Тогда, прошу вас, вашу руку, ваши губы в последний раз! И да спаси вас Бог! Шпага вынута, и больше я не вложу её в ножны!

Из глаз Маргариты, излучающих любовь, текли слезы, она обхватила голову короля руками… ей казалось, что сердце её вот-вот выскочит — так сильно оно билось. А затем указав ему на морские дали, за которыми был германский берег, она сказала:

— Вот ваш путь!

Раздираемая безумным волнением, совсем обессилевшая, Маргарита упала в кресло. Рыдания вздымали её грудь, её руки повисли вдоль тела. Густав-Адольф бросился к её ногам. Сколько часов провел он когда-то подле неё в счастливые времена, тогда она верила в него! Он не смел говорить теперь, и держал её в своих объятиях.

Маргарита была в полном изнеможении. Какое-то время она оставалась неподвижной, уронив голову на плечо короля и плача. Потом она порывисто встала, её глаза горели. Не сдерживая слез, ручьями бегущих по щекам, Маргарита сказала:

— Сир, для вашего величества отныне я лишь подданная, мать одного из ваших подданных. И пусть завтрашнее солнце больше не застанет вас здесь!.. А чтобы эта наша встреча была последней, я хочу, чтобы мой отец узнал о вашем решении.

Она позвонила в колокольчик. Вскоре после того вошел Авраам.

— Отец, — сказала она, — вот король, который собирается уничтожить врагов нашей религии.

— И он принесет в жертву этому делу свою жизнь?

— Ах, я клянусь вам в этом! — воскликнул Густав-Адольф.

На что Авраам ответил:

— Я снарядил корабль для своей страны в то время, когда она воевала с Данией, — сказал он, — и ещё большее число я снаряжу для защиты нашей веры. Моя кровь и мое золото — ваши, Сир.

— Тогда я назначу вам свидание в Карлскроне: я хочу, чтобы все корабли, имеющиеся в Швеции, собрались там.

— Мои фрегаты будут отовсюду, и пусть все узнают, на что способен человек истинной веры.

Маргарита подняла на отца умоляющие глаза.

— Позвольте мне последовать за вами, — сказала она. — Вы станете воодушевлять своим примером экипажи кораблей, набранные вами; я буду молиться за тех, кто пойдет сражаться, а ребенок увидит там издали того, с кем он больше не встретится.

Она едва стояла на ногах. Авраам поддерживал её за талию:

— Идите же, дочь моя, Бог услышит ваши молитвы, и благословит наши усилия.

Уже через несколько мгновений раздался топот лошади, скачущей галопом, что говорило о том, что Густав-Адольф был теперь далеко от белого домика. Она почувствовала как сердце сильно застучало в её груди. Авраам Каблио появился вновь, держа ребенка за руку.

— На колени, сынок, на колени, и Бог спасет короля! сказала она. — Впереди — война!

В последний раз Маргарита спала под крышей этого дома, который долгое время служил ей убежищем. На рассвете слуги, посланные её отцом, сообщили, что все уже готово к отъезду.

Кровь забурлила в жилах старого моряка при мысли о новых войнах. Он разослал гонцов по всей стране, чтобы ускорить снаряжение кораблей. Он опустошал свои ларцы, покупая вооружение, провизию. Он хотел, чтобы его корабли, корабли Авраама Каблио, были самыми боеспособными и оснащенными лучше других на флоте.

Тем временем Маргарита послала записку г-ну де ла Герш.

Из нескольких слов, сказанным Арманом-Луи накануне, она поняла, что ему надо было срочно увидеть короля. Она назначила ему свидание недалеко от Готембурга, на Карлскронской дороге.

Вскоре она расставалась с белым домиком — глаза её были полны слез, щемило сердце, давило грудь. Она понимала, что не будет уже тех счастливых дней, какие она прожила здесь. Она прощалась с любимой мебелью, с каждым деревцем, с каждым кустиком. Все наводило её здесь на приятные и веселые воспоминания. Теперь их связь была разрушена. Она уходила медленно, держа сына за руку, и все время оглядываясь.

— Все кончено! Все кончено! — горестно повторяла она.

На повороте тропинки её окликнул мужской голос. Она задрожала. Авраам Каблио был перед ней верхом на лошади в походном костюме рядом с каретой. Она отвернулась: больше не суждено ей видеть свой белый домик! Она всхлипнула и надвинула на голову длинную густую вуаль.

— Прощай! — прошептала она надломленным голосом.

Когда вскоре она выглянула из кареты, не видны были уже дома Готембурга — их скрывала холмистая местность, и белая пыльная дорога вела в глубь черного соснового леса.

22. Ловкий человек

Через час король Густав-Адольф и офицеры, созванные им в Готембург под предлогом смотра корпуса новобранцев, вышли на Карлскронскую дорогу, где к тому времени сосредоточились флот и армия в предвидении событий, которые могла ускорить война.

Арман-Луи и Магнус узнали об отъезде в то же самое время, что и о прибытии, то есть догнать его было теперь, казалось, невозможно.

— Какое это имеет значение?! — сказал Магнус. — У нас отличные свежие лошади, есть золото, хорошие шпаги, которых ничто не остановит… Поедем по следам короля, и если не настигнем его в Карлскроне, то обязательно застанем в Стокгольме.

Прискакал гонец, посланный Маргаритой к г-ну де ла Герш. Приготовления к отъезду были окончены, и, встретившись с Авраамом и его дочерью, они вместе сразу отправились вслед за королем по той же дороге, что и он.

— О, это истинный, настоящий король, — говорил Магнус. — Он терпеливо и долго хранил молчание. Сероглазый он, зеленые у него глаза или голубые, я не знаю, небеса или океаны вызывают его гнев или радость, но благородный и звучный голос его заставляет беспрекословно подчинять себе всех, а железная рука, солдатская хватка, генеральская голова и к тому же огненный взор и привычка пускать свою лошадь галопом — вот что побуждает и самых робких новобранцев очертя голову бросаться вперед в предчувствии победы. Я некоторое время служил в Польше, у короля Сигизмунда, его дяди: Густав-Адольф нас так здорово отделал, что я поклялся идти только под его знаменами. Именно в этот день шесть его эскадронов разгромили наш корпус. Я не чувствую себя от этого хуже, но вы понимаете, что это все же немного смущает.

— Черт возьми! — сказал г-н де ла Герш. — Я никогда не видел твоего героя-короля, но мне кажется почему-то, что я его знаю.

Так вот беседуя, они пересекали леса и равнины, города и поселки. Подозрительная личность, однажды замеченная Магнусом, больше не появлялась. Солнце благоприятствовало их путешествию и, бодрые телом и веселые духом, они добрались, наконец, до крепостных стен Карлскроны и увидели вокруг каменного города палаточный город, оглашаемый громыханием оружия.

— Расстанемся здесь, — сказал Авраам. — Если вы будете нуждаться в моей помощи, каждый укажет вам мой дом, где я живу. Ступайте своей дорогой!

Один прохожий указал им местопребывания короля, его резиденцию. И, пока их лошади отдыхали у трактира, где Магнус снял жилье, они воспользовались остатком дня, чтобы попасть к королю. Ворота замка осаждали толпы офицеров, дворян и слуг, повсюду стояли на постах солдаты.

Вдруг Арман-Луи вскрикнул, и, прежде чем Магнус успел понять, что тот намеревается делать, г-н де ла Герш устремился в королевские сады, окружающие его замок-резиденцию.

Невдалеке, в конце подъездной дороги, Арман-Луи только что заметил м-ль де Сувини и возле неё Жана де Верта; г-н де Парделан шел рядом с ними.

К несчастью, мудрый Магнус не ошибся в своих прогнозах: Жан де Верт прежде всех был извещен депешей императора Фердинанда о победе кардинала де Ришелье. Беженцы, которым удалось пробраться в Швецию быстрее и надежнее, чем кораблю бедного капитана Давида Жоана, сообщили ему, кроме прочего, что в момент, когда Ла-Рошель пал, г-н де ла Герш был ещё жив.

Из этого Жан де Верт заключил, что его соперник не замедлит появиться на тех же берегах, где они встретились, то есть ясно было, что Арман-Луи будет там, где окажется Адриен. Так же легко можно было предвидеть и последствия встречи двух молодых людей, влюбленных друг в друга. Довольно было обычного здравого смысла.

Сопротивление Адриен выражалось в том, что она не давала хода слову, данному г-ном де Парделаном, да и могло ли быть иначе, если у неё была такая надежная опора в лице молодого гугенота, наделенного очарованием самоотверженности, мужества и преданности.

Открытая борьба была немыслимой, что было непривычно для Жана де Верта, с чем он, однако, не мог смириться. И, недолго думая, барон пришел к мысли, что граф де ла Герш должен просто исчезнуть.

— Итак, он исчезнет, — задумчиво произнес он.

Момент казался ему вполне удачным для рискованных попыток. С тех пор как г-н де ла Герш покинул Швецию, произошли перемены. Война была неизбежной. Вызванный сначала в Германию приказом императора Фердинанда и вновь отправленный в Швецию для более спешной надобности, Жан де Верт нашел уже шведов под ружьем. Одинаковые мысли воодушевляли нацию и её короля. Никогда ещё Густав-Адольф не проводил так часто военных смотров, из-за которых он то и дело ездил из Стокгольма в Кальмар и из Готембурга в Карлскрону. До начала войны оставались считанные часы.

Встревоженный лихорадкой военных приготовлений, потрясающих Швецию, г-н де Парделан покинул замок Сент-Вест и подался с Дианой и м-ль де Сувини в Карлскрону, куда без конца возвращался король после коротких отсутствий.

Старый дворянин хотел посвятить остаток сил службе своей второй родине и, перед тем, как умереть, услышать ещё раз звук боевой трубы, зовущей к атаке.

Жан де Верт последовал за ним под предлогом сблизиться с королем, а на самом деле ради того, чтобы оставаться рядом с м-ль де Сувини. Мысли о её похищении не раз приходили ему в голову. Большое число искателей приключений, говорящих на всех языках, бороздили по Швеции, привлекаемые предстоящей войной и репутацией короля. В этом множестве, каждый день растущем, Жан де Верт и собирался найти пособников своим планам. Но надо было спешить.

Барон не был щепетилен в делах такого рода. Воспитанный жестокой школой графа де Тилли и беспощадного герцога Фридленда, он растерял даже то немногое доброе, что досталось ему от детства. Согласно его принципам, ему хотелось бы для достижения своих целей обходится без посредников. Но как бы то ни было, он вынужден был прибегнуть к их помощи.

Приняв решение, Жан де Верт пообещал себе, разумеется, что когда его соперник окажется там, где г-н де Парделан появится с дочерью и м-ль де Сувини, — то постарается выследить Армана-Луи в окрестностях Карлскроны; но, не желая скомпрометировать себя лично последствиями сомнительной авантюры, он отправился в сторону кварталов с грязными домишками и притонами, где обитали бандиты и мародеры, который подобно воронью, следуют обычно за армией.

Как в тот момент барон сожалел, что рядом с ним нет его осторожных слуг! — то-то головорезы этих мест потешились бы над ними!

О себе же он подумал в утешение, что добрый город Карлскрона пощадит его.

Благодаря необычному наряду, изменившему его до неузнаваемости, Жан де Верт пробрался незамеченным в одно такое заведение, где большая часть людей в лохмотьях стучала кружками и играла в карты. Много рапир, много искромсанных плюмажей, много крученых усов, много кинжалов с медными или железными рукоятками, много плащей, изношенных в темных делишках, множество лиц, изуродованных шрамами, украшали этот притон, где прохаживались краснолицые служанки, разнося кувшины, наполненные пивом и тарелки с сыром.

Жан де Верт сел в угол и огляделся.

Два человека играли в карты за соседним столом, на котором стояли два оловянных стаканчика, две кружки, наполовину опустошенные, и лежали несколько монет. Вокруг стола сидело ещё с полдюжины оборванцев. Один из игроков с желтым лицом был одет в расшитый галунами бархатный камзол, расползающийся по швам и порядком обтрепанный; у этого человека был хитрый взгляд, притворно нежная улыбка, восковой цвет лица, впалые щеки, длинные худые руки. Ловкость его маленьких острых пальцев привлекало внимание баварского капитана.

Приглядевшись повнимательнее к этому игроку с бледным лицом, он скоро пришел к убеждению, что тот принадлежит к типу людей, являющихся своего рода педантами, которые умеют обуздать случай и заставить его служить себе на пользу.

Каждая их партия в карты заканчивалась тем, что значительная часть разбросанных перед ним по столу монет перекочевывала в его карманы, глубину которых не могла проверить никакая другая рука, кроме его собственной.

Второй игрок, жертва этого осторожного, расчетливого и ловкого мошенника, чертыхался и богохульствовал, пил и продолжал играть.

Игрок в бархатном камзоле, движимый чувством братского сострадания, перелил содержимое своей кружки в кружку противника:

— Брат Торвик, у меня не такая жажда, как у тебя; поделимся! — сказал он при этом.

Торвик согласился, наполнив до краев свой стакан, проглотил его содержимое одним глотком, поставил на карту и проиграл.

— Э! Ну вот тебе раз! Ловко! — пробормотал Жан де Верт. — Кажется, этот негодяй — великий мастер мелкого злодейства! Как раз такой человек мне и нужен.

В этот момент сержант, одетый в мундир шведской конной полицейской стражи вошел в притон и сел.

— Играем честно, без ругани, — взглянув на вошедшего, сказал игрок в обтрепанных галунах.

— Тебе проще, метр Франц, ты всегда выигрываешь. Не то, что я! — махнул Тервик рукой.

— Да, я иногда выигрываю, потому что я человек набожный, — ответил Франц, тасуя карты.

Игра возобновилась, и в результате в карман «набожного» человека перешли почти все деньги, которые лежали на столе.

Торвик положил руку на бедра, отстегнул ремень, к которому был подвешен кинжал с серебряной рукояткой, и, бросив на стол деньги сказал:

— Моя ставка — двадцать дукатов, пояс и кинжал!

— Торвик! Азарт помутил тебе разум! Богобоязненный христианин не должен поступать таким образом!

— Двадцать дукатов, говорю тебе!.. Или тысячу чертей тебе в печенку!

Франц нарочно подавил жест ужаса.

— Идет! — согласился он.

Партия началась.

Уже на втором прикупе все шансы были в пользу Франца. На третьем он опять открыл карты и сказал:

— Я выиграл!

Вдруг Торвик схватил его за грудки.

— Ах, чертов потрох! Так ты жульничаешь! — закричал он.

В мгновение ока стол был перевернут, кувшины разбиты на куски, скамейки опрокинуты на пол. Торвик, который выпил уже шесть пинт, вдруг осоловело огляделся вокруг и рухнул. Жан де Верт, все это время наблюдая за происходящим, заметил, как Франц быстро склонился и ловко сунул руку в прореху его кармана.

Потом Франц распрямился, отряхнулся и, обойдя Торвика, валявшегося среди битых кувшинов и стаканчиков, подошел прямо к сержанту.

— Правосудие свершилось, сеньор сержант, — сказал он сочувственно. — Нечестивец, который хулил святое имя Бога, повержен. Он хотел меня задушить, обокрав. Обыщите его карманы, и вы обязательно найдете там зеленый шелковый кошелек с двадцатью четырьмя пистолями, которые у меня только что были и которых у меня больше нет!

Сержант подозвал двух солдат и велел им схватить Торвика. Его обшарили и нашли шелковый зеленый кошелек с двадцатью четырьмя пистолями.

На весь зал сержант крикнул:

— Уведите этого негодяя!

— Вы простите его, поскольку я его прощаю, — попросил тут же Франц.

Вокруг стали собираться любопытные, и Франц неторопливо вышел.

Жан де Верт последовал за ним. На повороте улицы он догнал Франца и слегка хлопнул его по плечу.

— Друг, меня зовут Жан де Верт. Не будет ли вам угодно пойти ко мне в гостиницу?

— Ведите, сударь.

Они вошли в дальнюю комнату гостиницы. Жан де Верт сел.

— Я только что видел вас в деле, мэтр Франц, — сказал он. — Вас зовут именно так? Я не ошибся?

— Франц Крес к вашим услугам.

— По правде говоря, я восхищался, с каким искусством вы, обобрав противника, бросили его в тюрьму.

Франц скромно потупился.

— Когда судьба вас забрасывает в страну гугенотов, это доставляет несказанную радость душе католика — помыкать таким вот нечестивцем, наказывать его и обрекать на вечные страдания, которые уготованы ему, как в аду.

— Вот речь, по которой я могу судить о вашей добропорядочности, досточтимый Франц, и я полагаю, мы с вами завяжем кое-какие отношения, полезные нам обоим.

— И я очень хочу этого.

— Не отказались бы вы взять в руку праведный меч против одного их этих нечестивцев, объявивших войну святой церкви?

— Конечно нет, сударь. Но у каждого есть какие-то свои дела, которые невозможно сразу забросить…

Жан де Верт открыл ларец и зачерпнул из него горсть золотых.

— Я сразу даю задаток, а расчет потом, — предложил он. — Я хочу, чтобы один человек, который не верит в достоинства святых, быстро исчез. Умрет он или исчезнет — значения для меня не имеет, но рука, которая сделает это, получит тысячу пистолей.

На что Франц с поклоном ответил:

— Приказывайте мне, сеньор, я готов услужить вам.

Жан де Верт в тотчас ввел его в курс дела, которое задумал. Он рассказал ему о гугеноте, чудом вырвавшемся из осажденного Ла-Рошеля, враге святой церкви, который приезжает в Швецию и несомненно появится в Готембурге; хорошо бы, чтобы видели его там недолго.

— Есть ли у вас какие-либо указания о выборе средств? — спросил Франц, не упустив ни слова из долгих объяснений Жана де Верта.

— Никаких. Я не хочу ни в чем стеснять начинания человека обязательного и набожного, который окажет мне помощь своим опытом и усердием.

Франц блаженно улыбнулся:

— Кстати сказать, этот господин де ла Герш, который приедет сюда, чтобы добавить французской отравы к шведскому яду, всего лишь повеса, мало искушенный в науке фехтования, и к тому же ветреник без средств и безродный, — небрежно добавил Жан де Верт.

— Жаль, жаль, сеньор! Мне бы хотелось доказать прославленному Жану де Верту, что сколь бы ни был робок его покорный слуга, он не станет отступать перед опасностью, чтобы защитить святое дело.

Жан де Верт встал и, фамильярно хлопнув Франца Креса по плечу, сказал:

— Не впутывайтесь в скверные дела. Ловкий человек вроде вас должен понимать, что вовсе нет необходимости убивать людей, чтобы заставить их исчезнуть. Достаточно бросить их в какую-нибудь авантюру, где бы они могли навлечь на себя гнев: среди католиков — любовницы или духовника короля, а среди протестантов — законов или общественного мнения. Если теперь суровая необходимость требует, чтобы этих людей вынудили покинуть ту юдоль страданий, где мы томимся, надо делать это осторожно, без шума и огласки.

— Пусть наша святая мать Церковь покровительствует мне — и вы будете довольны мной, сеньор! — сказал почтенный Франц Крес.

Сунув в длинный пояс из зеленого шелка пистоли, которые отсчитал ему Жан де Верт, он вышел неторопливым и размеренным шагом.

23. Королевские сады

Разговор этот между Жаном де Вертом и Францем Кресом происходил ещё в то время, когда г-н де ла Герш, прыгнув в волну, прибился к западному побережью Швеции.

Франц Крес, желая заслужить уважения Жана де Верта, немедленно отправился на поиски гугенота, разослав своих агентов к главным портам королевства. Один из них увидел г-на де ла Герш в момент, когда тот появился в Готембурге неподалеку от белого домика и узнал его по описанию примет, данных Жаном де Вертом. Результатом этой встречи был пистолетный выстрел, который чуть не уложил Армана-Луи, направлявшегося к Маргарите.

Неудачная первая попытка совсем не обескуражила Франца Креса. Предупрежденный своим гонцом об отъезде г-на де ла Герш вместе с Авраамом Каблио, он решается с помощью шпаги добиться результата, который не позволила получить неловкость наемного агента. Франц был добросовестным человеком, желавшим заработать свои деньги.

Опытный глаз барона Жана де Верта узнал Армана-Луи ещё издали, когда тот появился у королевского замка в сопровождении Магнуса. Неожиданная идея пришла ему в голову, и он сразу же повернулся к Францу Кресу, который ни на шаг не отходил теперь от него, и, не упускал из виду г-на де ла Герш, ищущего, как пройти к м-ль де Сувини, сказал ему:

— Не забывайте о том, что вы здесь в королевском саду и что всякого, кто обнажает шпагу вблизи резиденции короля, предают смерти. Этот указ продиктован мудростью короля Густава-Адольфа, для того чтобы обуздать неистовство дуэлянтов. Если, однако, случай спровоцирует вас к тому, представьтесь дворянином, а я, Жан де Верт, прикрою вас своим правом полномочного представителя министра Его величества императора Фердинанда.

И потом обронил — просто, как бы между прочим:

— Или это вовсе не господин де ла Герш, которого я там вижу? И неужели Богу угодно, чтобы он не натворил глупостей в королевских садах?

Франц Крес понимающе улыбнулся, поглаживая усы:

— Не волнуйтесь, — сказал он. — Я понял, что надо делать… Волк попадет в западню!

И Франц быстро скрылся во мраке грабовой аллеи.

Наступила ночь. Жан де Верт выбрался на темную аллею и углубился в лабиринт сада; за ним следовала мечтательная и грустная м-ль де Сувини, не подозревая о том, что г-н де ла Герш совсем недалеко от нее.

Арман-Луи, опасаясь потерять её из виду, устремился в том же направлении. Какой-то человек неожиданно появился перед ним на повороте аллеи. Г-н де ла Герш наткнулся на него и нечаянно сбил с него шляпу.

— К черту! Что за неловкость! — закричал человек.

— Ко всем чертям! Кто-то там наткнулся на кого-то? — попытался отшутиться г-н де ла Герш, ища свою шляпу, тем же ударом сбитую на землю.

— Что это ещё за песенка? Кто делает глупости, должен платить за них.., — с вызовом сказал Франц Крес.

И он пальцем указал на шляпу, лежащую недалеко от шляпы г-на де ла Герш.

Какой бы короткой ни была их стычка, Жан де Верт успел за это время увлечь г-на де Парделана и его компанию в другом направлении.

Арман-Луи совсем потерял м-ль де Сувини из виду и в отчаянии топнул ногой:

— Но стоила ли того эта ссора? — с досадой проговорил он.

И он положил руку на гарду шпаги, как человек, который хочет выместить на ком-нибудь свой гнев.

Франц Крес, полагавшийся на обещания Жана де Верта, обнажил с уверенностью свою:

«Вот он уже почти и мертвый, бедный мальчик!» — подумал он.

В это время Магнус, весь запыхавшийся, прибежал с другого конца подъездной дороги.

— Не прикасайтесь к оружию! — крикнул он им, едва переводя дух.

Но шпаги были уже обнажены.

— Ты увидишь, как я накажу сейчас глупца, который дерзит! — вскричал Арман-Луи, стремительно атакуя противника.

Франц, разумеется, предпочел бы повиноваться предостережению Магнуса, тем более, что он понял, но слишком поздно, что человек, якобы мало искушенный в науке фехтования, владел шпагой как мэтр. К тому же Арман-Луи, черт бы его побрал, не давал Францу передохнуть.

Разорванный плащ, искромсанный камзол, — Франц хотел бежать: укус стали рассек ему руку.

— На помощь! — крикнул несчастный Франц.

Он запнулся о пень и упал на землю.

Г-н де ла Герш схватил его за ворот:

— Признайся, что ты негодяй и мерзавец! — тряс он Франца.

Его привела в ярость мысль о том, что потерян след Адриен.

В это время за густыми деревьями послышался топот многочисленных бегущих ног.

— Ах, господин граф! Вы погибли! — прошептал Магнус, добежав до поляны, где схватились противники.

Прибежав в сопровождении отряда солдат, офицер королевской стражи застал Франца Креса полузадушенным, хрипящим в тисках рук г-на де ла Герш.

— Прошу вашу шпагу, сударь! — потребовал офицер. — Именем короля, вы арестованы!

Шпага выпала из рук Армана-Луи, в растерянности и в оцепенении стоявшего перед офицером.

Франц Крес вскочил на ноги с проворностью кошки, и с множеством поклонов и ужимок подобрал свою шляпу.

— Я проходил.., — поспешно заговорил он. — Господин набросился на меня как сумасшедший… Посмотрите, моя одежда вся искромсана его шпагой, кровь течет… У меня три раны. Это была засада!

— Ничтожество! — крикнул г-н де ла Герш.

Магнус посмотрел на Франца Креса. Ужас этого пошлого прощелыги был отлично виден старому солдату, который невольно оттолкнул его. Теперь, ни чуть не сомневаясь, он знал, что тот был зачинщиком этой дуэли.

— Вот лицо, которое я пытался вспомнить, — процедил он сквозь зубы.

Но солдаты уже окружили Армана-Луи и повели его за собой.

Франц Крес воспользовался замешательством, последовавшим за арестом его противника, чтобы ускользнуть, — скрылся за купы деревьев и исчез.

Когда офицер заметил его отсутствие, было слишком поздно искать его следы. Ночь окутывала сад своими тенями.

Магнус жалел, что не схватил беглеца за горло, хотел вмешаться и попытался объяснить, что не было никакой засады, в которой обвинили его хозяина.

Но офицер прервал его:

— Возможно, вы и правы, дружище, — сказал он. — Но этот дворянин схватился за шпагу, и только что пролилась кровь… А у меня приказ…

«Если я буду настаивать, мне, возможно, придется разделить участь господина де ла Герш, — подумал Магнус. — Кто же займется тем, чтобы освободить его из тюрьмы? Как узнают, что он туда попал?»

И он молча последовал за конвоем.

Но когда солдаты вместе с пленником безмолвно пересекали темную подъездную дорогу замка, где не было уже ни души, Франц, чья рана на самом деле оказалась пустяковой, через несколько минут догнал Жана де Верта и отчитался перед ним.

— Да, это был бой! — сказал он. — Я убедился в том, что ваш враг добился самого большого прогресса в фехтовании с тех пор как вы его не видели!.. Это дьявол!.. Моя шляпа сдохла, камзол исполосован и проткнута рука! Эти три вещи не были учтены в нашей сделке!

Жна де Верт сунул руку в карман.

— Так ты говоришь, что он в руках королевских солдат? — спросил он.

— Ну да! Он у них в руках и по дороге в тюрьму, перед которой я всегда прохожу с содроганием, — ответил Франц, осенив себя крестом.

— Вы честный человек, — сказал ему Жан де Верт, бросив несколько золотых монет в руку Франца. — А эта преданность, которую вы проявили по отношению к святому делу, принесет вам счастье.

Авантюрист сосчитал дукаты Жана де Верта и подбросил их на ладони, прежде чем опустить в темные глубины своих коротких штанов.

— За пленника вы рассчитались, — сказал он. — А где же плата за шляпу, камзол и рану?

— О, у тебя прекрасный аппетит, мэтр Франц.

— Превосходный! Кстати, заметьте: я едва не потерял его на службе вашей милости.

— Ладно, получай! — и Жан де Верт высыпал остатки денег из кошелька в широкую ладонь Франца. — Только не забудь заказать несколько месс за упокой души господина де ла Герш.

В то время, когда барон расстался со своим сообщником, Арман-Луи, за которым следовал Магнус, подходил к воротам приземистой тюрьмы, мрачной и крепкой, составлявшей часть пристроек замка.

Ров, заполненный водой и опускавшийся на него подъемный мост ограждали её от внешнего мира. На каждом углу тюрьмы дежурил часовой с мушкетом в руках.

Пораженный крутыми мерами, предпринятыми против него, Арман-Луи, который до сих пор хорошенько не понимал, за что арестован он, дворянин, защищавший свою честь, повернулся к офицеру и спросил его, что это за тюрьма, куда его ведут.

— Здесь сидят государственные преступники, — ответил офицер.

— Увы, это так! — пробормотал Магнус.

Офицер понял, наконец, удивление г-на де ла Герш, который все ещё не отдавал себе отчет в том, какое преступление он совершил, и взволнованным голосом объяснил ему, что королевский приказ запрещает обнажать шпагу в пределах королевской резиденции. Он же как раз и был схвачен с обнаженной шпагой в руке перед поверженным, окровавленным противником на месте преступления.

— Это преступление называется «оскорблением величества» — добавил офицер.

— Так вот почему ты до хрипоты кричал «Не прикасайтесь к оружию!» — сказал Арман-Луи, повернувшись к Магнусу.

Магнус молча кивнул головой, а потом проговорил тихо:

— Вот-вот! Всегда так: молодые никогда не прислушиваются к советам бывалых…

— Значит, те, кто входят в эту тюрьму, выходят оттуда только на казнь? — спросил г-н де ла Герш.

Молчание офицера было ему ответом.

Мурашки пробежали по спине молодого дворянина. Только что он полюбил Адриен, она полюбила его — и всего-то ему было двадцать пять лет…

Магнус положил свою тяжелую руку на плечо Армана-Луи.

— Господин граф, — сказал он. — Смерть всегда приходит неожиданно, когда думают что она далеко, и наоборот: она мгновенно удаляется, когда думают, что она рядом.

Арман-Луи устало провел рукой по лбу.

— Сударь, — сказал он офицеру. — Прежде чем я войду в эти ворота, вы позволите мне обратиться к вам с просьбой?

— Да, я помогу вам, если то, о чем вы просите, не заставит меня отступить от правил дисциплины — это верно так же как и то, что меня зовут Арнольд де Брае. Говорите без опаски!

— Оставьте меня на две минуты с солдатом, который следует за мной, — попросил Арман-Луи. — Клянусь вам, то, что я передам с ним, так же заинтересует королевскую службу, как и меня мое спасение.

— И вы не попытаетесь бежать?

— Даю вам слово.

По знаку офицера, конвоиры отошли от Армана-Луи. Магнус подошел к арестованному.

— Я не боюсь смерти, но я люблю и хочу жить, — сказал ему Арман-Луи.

— Вот он я! Что Магнус пообещает, он это сделает.

Г-н де ла Герш вынул кольцо из маленького кожаного кисета, который носил на шее, и отдал солдату.

— Возможно, мое спасение связано с этим кольцом, проговорил он. — Надо, чтобы ты отнес его в королевский дворец и вручил его капитану гвардейцев.

— Будь он хоть на дне ада или у своей любовницы, я добуду хоть из-под земли капитана гвардейцев короля Густава-Адольфа.

— Хорошо. Ты скажешь ему тогда, что одному французскому дворянину угрожает смерть, этот дворянин настойчиво просит аудиенции у короля. Если он будет колебаться, скажи ему, что тем как покинуть Ла-Рошель, я встречался с кардиналом де Ришелье и что всемогущий министр короля Людовика послал меня с миссией к шведскому королю.

— Это все?

— Это все… Ах-да! Если случится так, что капитана гвардейцев не будет на месте, обратись тогда к самому королю и покажи ему это кольцо, но поклянись, что ты не выпустишь его из своих рук, но если потеряешь — я погибну!

— Магнус уже не ребенок, — ответил старый солдат взволнованным голосом. — Простите его за настойчивость, но, может быть, вы посвятили бы его в то, при каких обстоятельствах было вручено вам это кольцо столь необычной формы. Как и почему? Вы говорили мне о некоем графе Вазаборге, который, я думаю, имеет отношение к истории с кольцом, я понял также, что эта особа, к которой вы попали после того, как покинули «Доброго саморитянина» и которую мы сопровождали в Карлскрону. Маргарита Каблио тоже причастна к кольцу. Расскажите все без утайки, если не ради себя, то ради мадемуазель де Сувини, которую вы любите, и ради меня, господин граф, который предан вам до самой смерти.

Арман-Луи ни разу не слышал, чтобы Магнус говорил с ним в такой манере. И без колебаний, — хотя ему было противно говорить об обстоятельствах, при которых он мог показаться чересчур благородным, — он рассказал об эпизоде, связанном с белым домиком.

То, что Магнус вынес для себя из беседы Армана-Луи с графом Вазаборгом, удивило его, но было не время обсуждать рассказанное г-ном де ла Герш.

— На этот раз вы все мне сказали? — спросил он.

— Все, уверяю тебя. Рено, который мне как брат, не знает большего, чем ты.

— Тогда Магнус начинает действовать. И если он не увидится с графом де Вазаборгом, то доберется до самого короля.

Арман-Луи пожал руку Магнусу.

— Сударь, я в вашем распоряжении, — вернувшись к Арнольду де Брае, доложился Арман-Луи.

Арнольд де Брае подошел к часовому; подъемный мост опустился; ворота открылись. И Магнус увидел, как г-на де ла Герш растворили в зловещем сумраке тюрьмы.

Магнус, как уже можно было понять, был человеком решительным, ловким, привычным к любым приключениям. Большой жизненный опыт заставлял его твердо верить в то, что между топором палача и шеей жертвы всегда есть время чуда. Теперь ему предстояло утрясти дело между ним и королем. И сколько бы ни было охраны у Густава-Адольфа, Магнус ни на минуту не сомневался, что прорвется к королю.

Он надел на шею золотую цепочку, на которой было подвешено кольцо, и решительным шагом пошел прочь от тюрьмы.

— Пока у господина де ла Герш есть Магнус, — вслух проговорил он на ходу, — граф де ла Герш не умрет!

Он уже принял решение. Арман-Луи находился теперь в таком отчаянном положении, когда минуты стоят дней…

Магнус намеревался, не теряя драгоценного времени, обратиться прямо к королю, не тратя его на поиски капитана гвардейцев или графа Вазаборга. Он считал, что в таких случаях надо говорить прямо с Богом, а не с его архангелами.

К несчастью для арестованного, ещё один человек тоже думал о нем. Франц Крес был из породы тех самолюбивых людей, которые ничего не забывают и которые употребляют всю свою злобу на то, чтобы расплатиться с долгами. Всякий раз, когда он совершал мелкий грешок, а такого рода вещи были обычными в его жизни, он относил свой промах на чужой счет и не забывал отомстить за него позже.

Г-н де ла Герш был ему особенно ненавистен, прежде всего потому, что заставил Франца пострадать в собственной ловушке, а также ещё и потому, что тот же г-н де ла Герш не побоялся сомкнуть свои пальцы на шее мэтра Франца, а к этой шее мэтр Франц Крес относился с особым уважением.

Расставаясь с бароном Жаном де Вертом, Франц уже предвкушал то время, когда он будет присутствовать на казни г-на де ла Герш. Это было наименьшее из того, чего он желал графу де ла Герш, так грубо обошедшемуся с ним. Помня об этом, он направился к тюрьме, чтобы лично убедиться в том, все ли идет как задумано.

Пройдя к тюрьме кратчайшим путем, он оказался там в то время, когда конвоиры остановились перед подъемным мостом а затем проводили арестанта к начальнику тюрьмы, который его коротко допросил.

Франц Крес не хотел пропустить приятное зрелище — заключение в тюрьму и ползком пробрался в ближайшие заросли и незамеченным проскользнул прямо рядом с конвоирами, точно змея.

Достаточно было увидеть его ползущим, чтобы убедиться в том, насколько привычными были для него такого рода дела. Только один раз сухая ветка треснула под тяжестью его тела. Магнус повернул голову на этот звук и взглядом обшарил заросли. Крес тотчас застыл на месте, затаившись за стеной зелени.

«Ах, негодяй! У него уши, как у кролика!», — подумал Франц, уже даже почти не дыша.

Но Магнус больше думал об опасности, которая непосредственно угрожала Арману-Луи, чем о намерениях его невидимых врагов. Он отвернулся, и Франц снова стал дышать.

Из укрытия он мог в свое удовольствие наблюдать все перемещения г-на де ла Герш и Магнуса и вскоре после того успел уловить несколько слов из их разговора. Он отчетливо услышал слова «спасение» и» король». Кроме того, он увидел, как Арман-Луи передал в руки своего спутника какой-то сверкающий предмет, форму которого он не разглядел. С этого момента он больше не сомневался, что арестованный поручил Магнусу какое-то задание.

«Мерзавец! На волоске от смерти он думает мне навредить!», — решил про себя Франц.

И он тот час бросился помешать Магнусу выполнить это задание до конца.

Франц выбрался из густых зарослей деревьев, вышел на соседнюю улицу и постучал в дверь того же притона, где всегда было предостаточно авантюристов, обиженных превратностями судьбы и невезением в картежных играх.

Не было нужды пускаться в красноречие, для того чтобы склонить троих или четверых их самых ничтожных горемык присоединиться к нему: для этого достаточно было четырех или пяти дукатов.

Франц, разумеется, стал главарем своего вооруженного отряда и расположил его на углу глухого темного перекрестка, который Магнус обязательно должен был пересечь, чтобы вернуться к себе в трактир. Уже через несколько минут он услышал тяжелые шаги Магнуса.

— Внимание! — подал Франц свистом команду своим людям. — Пропустим его, потом все вместе налетим на него единым махом. Один хватает его за шею, другой за руку, третий за ноги. И чтоб ни крика и ни ругани! Не будем тревожить сон горожан!

Вскоре Магнус достиг перекрестка, замедлил шаг, чтобы оглядеться в темноте, верно ли он идет и повернул на свою улицу. Он собрался углубиться в выбранном направлении, как вдруг увидел перед собой четырех призраков, которые схватили его одновременно за все его члены, прежде чем он смог оказать какое-либо сопротивление.

Подобно лани, схваченной за горло и с боков четырьмя волками, он забился в чьих-то цепких руках и упал.

— Держите крепче! — командовал Франц.

И он принялся ощупывать, шаря руками по телу Магнуса, который тщетно пытался вырваться невероятными усилиями.

Скоро Франц почувствовал под своими пальцами нечто твердое, похожее на кольцо. Он оттянул камзол Магнуса и сорвал цепочку, на которой оно держалось.

Магус, рыча, сделал такой яростный рывок, что двое нападающих выпустили его из рук: старый солдат оказался наконец на ногах, поискал свой кинжал и диким голосом позвал на помощь.

— Болван! — злобно ругнулся Франц, одновременно услышав доносящийся с соседней улицы цокот копыт приближающегося кавалерийского отряда.

Тогда он стукнул Магнуса по голове тяжелой рукояткой кинжала, а затем сунул кольцо графа де Вазаборга себе в карман.

Рука Магнуса выпустила кинжал, его мускулы обмякли, и голова упала на землю.

Кавалерийский отряд приближался. Франц проворно обшарил все карманы Магнуса и отстегнул пояс. Больше оставаться рядом с бездыханным, возможно, умирающим телом было опасно.

— Спасайся кто может! — сказал он.

И вся банда растворилась во мраке ночи.

Франц тотчас же на всякий случай отправился к Жану де Верту. Влиятельное положение и имя этого богатого сеньора обеспечивали ему защиту и, кроме того, он надеялся сорвать с него большой куш за кольцо, похищенное у Магнуса. Золотых и серебряных дел мастер, пожалуй, не дал бы за него и двадцати пистолей, а Францу хотелось получить по меньшей мере сто, в уплату за его труды и хлопоты.

Людям барона было приказано в любое время допускать Франца к нему. Беспорядок в одежде и озабоченный вид Франца озадачили барона, он подумал, что случилось что-то чрезвычайное.

— Что произошло? — спросил он.

Франц улыбнулся и провел рукой по усам:

— Усердие, с которым я служу вашей милости, погубит мое здоровье! — сказал он. — Я больше не сплю. Чем, вы думаете, я занимаюсь весь вечер, вместо того, чтобы лечь спать, на что, как честный человек, имею полное право после таких треволнений?!

— Почем мне знать? — развел руками Жан де Верт. — Ты человек, полный фантазий!

— И в самом деле вы ни за что не угадаете.

С видом человека, в котором скромность спорила с тщеславием, Франц рассказал барону, с каким триумфом провел он последние часы.

— О да, неплохо! — сказал Жан де Верт. — Как ты думаешь, что заставило этого неумеху помогать особе, заключенной в тюрьму, которого так кстати и так быстро ты усмирил?

— Магнуса? Я знаю, в какие игрушки он играет! К тому же, он сейчас должен быть, мертв…

— Да отпустятся ему его грехи! — сказал барон.

Франц перекрестился.

— Между прочим, я тут нашел у него одну из его игрушек, — сказал Франц.

Увидев кольцо, которое протянул ему Франц, Жан де Верт с трудом сдержал радостную улыбку. Он вспомнил, что уже видел точно такое на пальце Густава-Адольфа.

Он живо схватил его, повертел в руках изящную оправу драгоценного камня и увидел внутри его инициалы «Г» и «А» с короной, выгравированные на сапфире. Очевидно, что оно было вручено тому, кого король разрешал допускать к своей особе в любых случаях беспрепятственно, — это был знак его признательности. Лишившись этого кольца, г-н де ла Герш стал безоружен.

— Ценная вещица, — хвастался добычей Франц, стараясь при этом прочесть что-либо на лице барона.

— Гм! Оно стоит самое большое тридцать пистолей, — ответил Жан де Верт притворно безразличным тоном. — Несомненно, это любовный подарок, некий знак, который арестованный хотел послать своей любовнице!

Лицо Франца, не подумавшего о таком повороте дела, основательно помрачнело.

— Однако принимая во внимание работу, проделанную тобой, я хочу предложить тебе сто пистолей, — сказал барон.

Это была сумма, которую надеялся получить Франц. Его лицо засияло.

— Сделка состоялась! — согласился он.

Только после того, как Франц Крес ушел, Жан де Верт облегченно вздохнул.

— Теперь я могу спать спокойно! — проговорил он. Господин де ла Герш — покойник!

24. Харибда и Сцилла

Франц Крес, конечно же, чересчур хвастался, когда говорил с такой необычайной любовью о рукоятке своего кинжала, да и рука его, ослабленная полученной раной, была недостаточно крепкой для удара.

Когда утренний холодок привел Магнуса в чувство, он ещё лежал на улице. Он медленно поднялся, оглянулся вокруг и дотронулся пальцами до своей головы, где ощущал сильную боль, потом увидел, что рука его в крови. Мало-помалу он вспоминал произошедшее накануне.

— Глупая скотина! — проговорил он. — Он думает, что убить Магнуса просто, как любого другого. Ну если бы он проткнул мне горло, тогда, понятно, был бы конец… Потому что когда шпага доходит до артерии, то…

Вдруг он смолк, а потом дико вскрикнул: только теперь он вспомнил все.

— Он забрал кольцо! — понял он.

Магнус сразу же вскочил и несколько мгновений смотрел под ноги, взглядом надеясь найти кольцо.

— Ах, бандиты, грабители! — закричал он. — Они меня обокрали, а я жив!

Магнус взвыл, точно дикий зверь, у которого только что отняли детенышей.

— Ну вот что: я убью тебя! — решительно произнес он. И потом, поскольку кольца, конечно же, нигде не было, широким шагом направился к тюрьме г-на де ла Герш. Арнольд де Брае сначала колебался, впускать ли его к арестованному. Начальник тюрьмы уже составил рапорт, все формальности были соблюдены — и г-н де ла Герш долен был теперь предстать перед трибуналом, — всякая связь с внешним миром была для него под запретом: это был вопрос военной дисциплины.

— Если вы не хотите, чтобы старый солдат умер обесчещенным, пропустите меня к нему! — просил его Магнус.

Офицер внимательно посмотрел на Магнуса: печать отчаяния лежала на его мужественном, изрубцованном лице.

— Ну ладно, войдите! Я все беру на себя! — разрешил наконец он.

Стражник проводил Магнуса по длинному лабиринту коридоров и, подойдя к железной двери, бесшумно открыл её, сняв с незаметных крюков, вмурованных в гранит.

Арман-Луи сидел перед столиком из светлого дерева, стоящим у слухового окна, откуда из-за густых решеток падал тусклый свет. Комната со сводчатыми потолками была чистая. Кроме стола, на котором лежала раскрытая Библия, здесь были ещё стул и кровать.

— Как, ты уже вернулся?! — крикнул г-н де ла Герш, увидев Магнуса.

Магнус показал ему свой окровавленный лоб.

— Господин граф, — заговорил он. — Бейте меня, презирайте меня, убейте меня! Называйте меня негодяем и разбойником! Я не буду обижаться… Ваше кольцо…

— Что же?

— У меня его больше нет, а я не умер!

Арман-Луи побледнел.

— Ах! Это последний удар! — прошептал он.

Но, потрясенный лишь в первое мгновение, Арман-Луи поднял затем свое мертвенно-бледное лицо и, ткнув пальцем в одну из страниц Библии, прочел:

— «На то Божья воля».

— И вы не проклинаете меня! Вы не плюете мне в лицо! Вы не называете меня предателем и изменником! Вы не лишаете меня жизни! — вскричал Магнус.

— Если ты исполнил свой долг, я прощаю тебя. Если тебе не повезло, я тебе сочувствую! — ответил ему г-н де ла Герш.

— Послушайте меня! Они схватили меня ночью, как волка, вышедшего на охоту: четверо против одного. Они повалили меня на землю, придушили, а потом пристукнули! По моим венам до сих пор струится холод смерти… Ах! Лучше бы я умер на самом деле! Негодяи! Я уверен теперь, что в зарослях деревьев, когда вы со мной говорили, кто-то был… Но я не придал вовремя этому значения…и я ошибся, я, старая лиса! О, я ещё подержу их на кончике моей шпаги однажды! Но вы, вы!..

Две слезы скатились по обветренным щекам старого солдата.

— Успокойся, Магнус, и иди с миром! Разве жизнь — не сражение, и разве оба мы не солдаты?

— Чтобы я пошел теперь с миром?!.. Я пойду по миру как дикий зверь, пока не буду отомщен!

Магнус задумчиво прошелся по камере, потирая свои грубые руки одна о другую.

— Так вы простили меня? — снова спросил он.

— Да, и лучше тому доказательство то, что я хочу дать тебе новое задание.

— Это задание поможет вытащить вас из этой тюрьмы? Арман-Луи покачал головой.

— Тогда давайте другое! Я сказал, что увижу короля, и я его увижу! Ах, я уже потерял столько времени!

Магнус платком остановил кровь, которая сочилась из раны и затекала на глаз, мешая смотреть, затянул свой пояс решительным движением человека, готового идти на любой риск, и сделала два шага к двери. Арман-Луи жестом остановил его.

— Ну а кому же ты хочешь, чтобы я поручил свое задание?.. Если ты отказываешься, я не знаю, кто бы другой взялся его выполнить! — воскликнул г-н де ла Герш, задумчиво глядя на него.

— Никто. Если речь идет о том, чтобы передать послание мадемуазель де Сувини, Арнольд де Брае, который охраняет вас, пусть займется этим: он молод, сердечные дела ему ближе, у него честное и открытое лицо, он и увидится с Адриен, которую вы любите. Но я хочу быть свободным: я хочу чтобы вы остались живы, и я не хочу, чтобы ваша кровь пала на мою голову, а для этого у меня не слишком много времени!

— Что ты намерен делать?

— Пока не знаю. Но если моя смелость, моя самоотверженность и моя воля способны что-то изменить, я спасу вас.

Выйдя из тюрьмы с сердцем, облегченным прощением г-на де ла Герш, но ещё более укрепившимся в мысли сделать все возможное, чтобы вырвать его из рук смерти, Магнус пошел по дороге к королевскому дворцу. Он не знал, как он проникнет к королю, знал только, что должен его увидеть, и, чего бы это ему не стоило, он добьется своего.

Оказавшись на площади перед входом в замок, он увидел большую толпу людей. Королевский конный эскорт стоял там в оцеплении часовых. Почти в тот же миг король Густав-Адольф показался на крыльце, обутый в сапоги со шпорами.

Магнус принялся расталкивать толпу, расступавшуюся под натиском его мощных локтей.

«Я подожду, когда он поравняется со мной, и брошусь к его ногам», — подумал Магнус.

Король вскочил на лошадь и понесся галопом. Эскорт всколыхнулся и последовал за ним. Множество возгласов приветствовало монарха.

— Господи, спаси-сохрани короля! — кричала толпа с воодушевлением.

— Куда направляется король? — спросил Магнус, приготовившись к рывку.

— Наш горячо любимый Густав-Адольф? — отозвался один из обывателей. — О! Он не теряет и минуты с тех самых пор, когда провидение вдохнуло в него святую идею освободить наших братьев в Германии. Он поехал на смотр кавалерийских полков новобранцев, что в десяти лье отсюда.

— Значит он покидает Карлскрону? Но он ведь должен вернуться к вечеру?

— Да нет же! — возразил кто-то другой. — Король собирает отряды в Эльфснабе, он намерен инспектировать их, а потом он…

Но Магнус уже никого не слышал, ведь Густав-Адольф уносил сейчас жизнь г-на де ла Герш, брошенную на круп своей лошади. Если уедет он, то где же искать капитана гвардейцев или таинственного графа де Вазаборга? Потоптавшись на месте, Магнус оттолкнул часового, который удерживал его в толпе, и устремился прямо через площадь вдогонку за королем.

Густав-Адольф только что повернул на улицу, в конце которой открывался длинный сводчатый проход. Часто случалось так, что в проходе его поджидала толпа, и Магнус надеялся догнать его там, прежде чем тот выйдет на просторы полей. Артиллерийский экипаж как раз проходил в это время под сводами. Магнус побежал с удвоенной скоростью. Он хотел крикнуть, но голос его затерялся в дорожной сумятице и грохоте копыт трех сотен лошадей, крушащих мостовую.

На мгновение королевский эскорт приостановился, и Магнус почувствовал, как возродились его силы: и он снова уже преодолевал препятствия, которые не мог обойти, и, кажется, он различал уже черты лица короля.

— Господи! Дай мне ещё три минуты! — взмолился он.

Но офицер, командовавший артиллерийским обозом, уже отдал распоряжения, и канониры выстроились со своими орудиями по обе стороны улицы, пропуская короля, который тотчас устремился со своим эскортом под своды прохода, где сплошным потоком шли всадники.

Магнус задрожал от напряжения и побежал ещё быстрее. Он тяжело дышал, пересохшее горло горело, он задыхался.

— Король! Король! — прокричал он из последних сил.

Но звук его голоса растворился в гуле передвигающейся толпы.

Сделав ещё одно усилие, он перескочил через тяжелую пушку, которая закрыла проход, вбежал под своды, пролетел под ними, подобно ядру, среди громовых проклятий, и, не разбирая, на кого натыкался и кого опрокидывал, выскочил на дорогу.

Королевский кортеж, точно вихрь, уносился теперь в глубь полей.

В глазах у Магнуса потемнело, будто надвинулось облако, застучали виски, в ушах засвистело — крик замер в его горле. Качаясь, он сделал ещё несколько шагов и, упав у межевого столба, зарыдал.

Женщины, возвращавшиеся с полей, остановились, удивленные при виде седобородого солдата со шпагой на боку, плачущего как дитя. Когда он поднял голову, он увидел их, стоящих над ним. Одна из женщин подала ему стакан воды.

— Да, я плачу, — сказал он им. — Потому что мой хозяин погиб!

От звука собственного голоса он, казалось, пробудился как ото сна.

— Погиб?! Нет, ещё не погиб!

Он выпил глоток воды и, поблагодарив женщину, принесшую ему стакан, попросил ее:

— Если у вас есть брат, муж, жених, помолитесь Богу за молодого человека, которого зовут Арман-Луи де ла Герш.

И решительным шагом Магнус вернулся в город.

Неожиданно только что он вспомнил об Аврааме Каблио и о его дочери Маргарите.

«Возможно, что в них — его спасение», — подумал он. Отец спас г-на де ла Герш, а г-н де ла Герш спас его дочь: к кому же из них стоило обратиться прежде всего?

Авраам был одним из богатейших купцов Швеции. Страстный кальвинист, имеющий в своем распоряжении десять вооруженных кораблей на службе у короля, он стало быть, пользовался большим влиянием среди министров. Маргарита же была связана с этим неведомым графом де Вазаборгом, имеющим свободный доступ к королю в любое время и в любом месте. Но, кроме того, Маргарита была женщиной и женщиной любимой.

— Так, выходит, что Авраам будет отдавать распоряжения, а Маргарита — действовать, — размышлял Магнус, продолжая путь. — У Авраама — голова, а у Маргариты — сердце. Что ж, тогда лучше к Маргарите!

Он побежал в трактир, оседлал лошадь и помчался а ней во весь опор.

При имени г-на де ла Герш двери дома, где уединилась дочь Авраама, открылись настежь.

Маргарита была одета во все черное, как вдова. Увидев человека, испачканного кровью, покрытого пылью и грязью, она отступила.

— Вы не узнаете меня? Я слуга господина де ла Герш, представился Магнус. — Господин де ле Герш — в смертельной опасности. Я пришел просить вас: «Спасите его!».

Он рассказал ей, что произошло в королевском саду.

— Великий Боже! Но речь идет о его жизни! — удивилась Маргарита.

— В том-то и дело! И потому я пришел к вам. Существует ли человек, которого зовут граф де Вазаборг?

— Да, — прошептала Маргарита, затрепетав.

— Этот человек живет при королевском дворе? Вы его знаете? И он действительно может пройти к королю когда захочет?

Маргарита оперлась дрожащей рукой о кресло.

— Верно, все так: когда он захочет, может пройти в любое время, — подтвердила она.

— Ну-ка, напишите же нужное словечко для графа де Вазаборга, чтобы он увиделся с королем безотлагательно и чтобы рассказал о господине де ла Герш. Ваше письмо я берусь передать ему, где бы он ни был.

Маргарита достала из комода шкатулку из слоновой кости, вынула из неё лист бумаги, написала на нем несколько строк, подписала и, сложив листок вчетверо, снова вложила в шкатулку.

— Вот, возьмите и езжайте с этим талисманом, — сказала она, вручая ему шкатулку. — Я могла воспользоваться им только ради себя или ради существа, которым я дорожу больше жизни… Но речь идет о господине де ла Герш. И вот я отдала его. Теперь скачите, не теряя ни минуты. Где бы ни был король, вы встретитесь с ним, клянусь вам. Скажите ему, что сын графа де Вазаборга и Маргарита Каблио просят за него.

Уже через минуту Магнус мчался по дороге, которой проследовал король.

— Ах, я знал, что следует бить по сердечным делам! — радовался он.

Но пока Магнус разыскивал два кавалерийских полка, которые Густав-Адольф собирался инспектировать, дело об «оскорблении величества» было передано в суд, и началось слушание. Суд длился не слишком долго. Было установлено место преступления, и хотя г-н де ла Герш был иностранцем, он все же ранил противника, против которого, по его словам, он первым обнажил шпагу — из чего следовало, что приговор был предопределен.

По окончании суда Арман-Луи был возвращен в тюрьму. В момент, когда дверь за ним должна была захлопнуться, г-н де ла Герш обратился к Арнольду де Брае:

— Сколько времени понадобится суду, перед которым я только что предстал, для исполнения приговора? — спросил он.

— Хотите знать правду?

— Я дворянин и солдат.

— Он будет оглашен сегодня же вечером.

— А когда будет приведен в исполнение?

— Завтра в полдень.

— То есть мне отрубят голову прежде чем пробьет двенадцатый удар?

— Да.

— По милости Божией, я умру как честный человек. Но есть одна особа, которой я хотел бы послать свои последние слова. Если я попрошу вас передать ей это прощальное послание, вы согласитесь?

— Я знаю вас, сударь, всего лишь несколько часов, однако вы завоевали мое уважение и мою дружбу. Приказывайте.

— Спасибо.

Арман-Луи снял со своего пальца кольцо, которое дала ему в прежние времена м-ль де Сувини, и, написал несколько строк на бумаге, вручил письмо и кольцо г-ну де Брае.

— Та, с которой вы будете говорить, однажды должна была стать графиней де ла Герш. Скажите ей, что имя её будет на моих губах перед моим последним вздохом.

Уже через несколько минут Арнольд де Брае предстал перед г-ном де Парделаном.

Офицер был принят в большой зале, в которой присутствовали м-ль де Сувини, Диана де Парделан и Жан де Верт. Несмотря на неудачи, для достижения своей цели Жан де Верт продолжал плести интриги при королевском Дворе.

— Мадемуазель де Сувини? — спросил Арнольд входя.

— Это я, сударь, — ответила Адриен и побледнела от дурного предчувствия.

Арнольд вынул из кармана письмо г-на де ла Герш.

— Прошу простить, сударыня, поскольку я имею честь впервые предстать перед вами, — сказал он. — Мой долг обязывает нанести вам самый страшный удар.

— Ах, дьявол! — прошептал барон, не ожидавший этого визита.

— Великий Боже! Господин де ла Герш! Что с ним? вскрикнула м-ль де Сувини. — Он…

Она не решилась продолжить, её потрясенное лицо говорило за нее.

— Господин де ла Герш, которого я только что покинул, — снова заговорил г-н де Брае, — поручил мне передать вам это письмо.

— Вы покинули господина де ла Герш и…

Вновь Адриен не могла говорить, самые страшные мысли приходили ей в голову: все, кажется, подтверждало их.

Взяв письмо, она ощутила уже под пальцами кольцо, которое когда-то снял я её руки на память Арман-Луи.

— Ах, он умер! — вскричала она.

Если бы м-ль де Парделан не поддержала её, она бы упала.

— Пока ещё нет! — вздохнул Арнольд.

Но, взяв себя в руки отчаянным усилием воли м-ль де Сувини сломала сургучную печать и увидела кольцо.

— Ах, сударь, что же это? — спросила она.

И, мертвенно-бледная, обезумевшая от страха, с блуждающим взглядом она протянула письмо г-ну де Парделану.

Г-н де Парделан взял его.

— Арман-Луи в тюрьме! Господин де ла Герш приговорен к смерти за преступление «оскорбление величества»!.. Как же так? Почему? — изумился он.

— Господин де ла Герш? Так он в Швеции? — спросил Жан де Верт с притворным удивлением.

Адриен схватила Арнольда за руку:

— Но, сударь, это невозможно! Он не мог этого сделать, он не виновен! Господин де ла Герш — сама честность. Убить его — это убийство!.. Его не казнят!.. Он ошибается! О, скажите же мне, что он ошибается!

Арнольд отвернулся, чтобы не видели, что он плачет. Адриен подбежала к г-ну де Парделану:

— Вы спасете его? Спасете? — умоляла она. — Вы же знаете его теперь, вы полюбили его, вам говорили, как он сражался в Ла-Рошеле?.. Вы не позволите умереть такому отважному дворянину!

— Да, да! Все, что в человеческих силах, я сделаю, ответил г-н де Парделан.

— И я вам помогу! — заверил его Жан де Верт.

— Тогда поторопитесь! — сказал Арнольд. — Счет идет на часы.

Адриен порывисто взяла за руки г-на де Парделана:

— Скорее идите к канцлеру Оксенштерну! Это самый влиятельный из министров: в отсутствие короля он его замещает.

И она выбежала из комнаты в сопровождении г-на де Парделана.

Диана не сводила глаз с Жана де Верта.

— А я, — сказал барон. — Попрошу содействия моих друзей.

— Ах, ничтожество! Он все это знал! — прошептала Диана.

И она вздохнула, подумав о том, что если бы Рено был в Швеции, этой бы страшной беды не случилось бы с Арманом-Луи.

Через некоторое время Адриен и г-н де Парделан вошли в кабинет канцлера.

Адриен сразу же упала в ноги влиятельному министру.

— Господин де ла Герш!.. — выпалила она.

И больше говорить она не могла, у неё пропал голос. Канцлеру уже было известно все, что произошло накануне. Он знал подробности дела и предвидел страшный приговор, который должен был покарать арестованного. В преддверии будущей войны, когда дуэли, как эпидемия, поразили шведскую армию, возможно ли было, — если требовалось поддерживать дисциплину, — нарушать закон и отменить приговоры? Такого мнения придерживался канцлер, а политическая обстановка придавала ему ещё больше твердости и суровости.

Однако отчаяние м-ль де Сувини взволновало его. Он поднял её с полу.

— Еще не все потеряно. Король может смилостивиться, — сказал он.

— Ах, если бы король был в Карлскроне, разве я была бы здесь? — воскликнула Адриен.

Старый министр улыбнулся.

— А вы, — снова заговорила она, — не можете ли вы послать депешу и приказать отложить казнь, или сделать что-то еще, чтобы его спасти?.. О, сжальтесь, прошу вас!

Адриен покачнулась и повисла на руках министра. Он позвонил в колокольчик.

— Мне нужны все документы, касающиеся дела господина де ла Герш и его ареста, — вставая из-за стола, обратился он к вошедшему чиновнику.

Г-н дн Парделан понял, что надо уходить.

— Господин канцлер, — сказал он. — Господин де ла Герш мой родственник. Я проливал кровь, служа Швеции и её королю. Добавьте эту кровь на весы правосудия, которые будут решать судьбу арестованного.

Канцлер Оксенштерн в ответ только поклонился.

«Да, возможно, я прислушивался бы к жалобам, ни будь я министром королевства, которое собирается всецело броситься в страшную войну, — подумал канцлер после того как г-н де Парделан вышел, увлекая за собой м-ль де Сувини, которая едва держалась на ногах. — Но если бы я все же услышал их, что стало бы с армией, кампании которой стоят жизни стольким хорошим солдатам, и так дорого обходится королю и Швеции гибель многих отважных офицеров?!»

Адриен не осмелилась спросить что-либо г-на де Парделан, и он также в свою очередь боялся заговорить с нею. Он был слишком искушен в языке придворных чинов, чтобы составить для себя неверное представление о решении министра.

— Девочка моя! — заговорил он наконец. — Доверьтесь Богу. Если канцлер не отзовется на ваши просьбы, ещё у меня есть друзья, и, кроме того, я разыщу короля, а если он будет слишком далеко для того, чтобы я мог надеяться попасть к нему до наступления рокового часа, мне придется спросить совета у своего отчаяния: я соберу моих солдат; моя рука, послужившая Швеции, ещё может держать шпагу, и пусть мне придется подвергнуться множеству смертельных опасностей, я сниму господина де ла Герш с плахи.

— Ах, но по какому же праву я сделаю сиротой вашу настоящую дочь? Я должна сказать вам: «Не делайте этого!» — вздохнула м-ль де Сувини.

Она возвращалась в замок г-на де Парделана, леденея от ужаса, который почти лишил её способности думать. Каждый звук, доносившийся до нее, будь то барабанная дробь, шум толпы или поступь эскадрона на марше, — все казалось ей сигналом к казни. Иногда она загоралась надеждой. Ей казалось невозможным, что молодость, рыцарское великодушие, храбрость, честность Армана-Луи могут быть брошены на плаху палачу. Вероятно ли, что г-на де ла Герш, исповедовавшего религию чести, обнажавшего шпагу лишь ради того, чтобы постоять за правое дело, казят как преступника! Все её чувства восставали при мысли об этом. И если такое случится, пусть всякое правосудие провалится сквозь землю!

Часть дня прошла в этих раздумьях, где смутные надежды чередовались с грозными страхами. Адриен покидали силы. Диана плакала подле нее. Г-н де Парделан ещё не вернулся, не было и Жана де Верта.

— Ах, но могу же я хотя бы увидеться с ним! — вскрикнула Адриен.

И она помчалась в тюрьму к г-ну де ла Герш.

В мрачном молчании стояла тюрьма. Навесной мост был поднят, охрана удвоена. Арнольд медленно прохаживался вдоль рва. Похолодев при виде этих черных стен, откуда не доносилось ни звука, Адриен молитвенно сложила руки и устремилась к офицеру:

— На один час, на одно мгновение увидеться бы с ним! — взмолилась она.

Но с утра уже поступили новые распоряжения: было категорически запрещено пропускать кого-либо к заключенному. Все мольбы, все уговоры вконец измученной м-ль де Сувини были напрасны. Несмотря на лихорадочную дрожь, от которой голос его срывался и дрожал, Арнольд был непреклонен. Он был солдат и подчинялся приказам.

— Если бы речь шла о моей собственной жизни, я отдал бы её вам, — сказал он. — Но в данном случае речь идет о моей чести офицера.

— Но ведь он погибнет! — вскричала Адриен.

— Кроме короля, есть ещё Бог! — ответил Арнольд.

Ни с чем возвращались они домой. Диана уводила с собой м-ль де Сувини, похожую на живой труп.

Подавленная, сотрясаемая нервной дрожью, м-ль де Сувини упала в кресло: она не могла больше ни плакать, ни рыдать, ей казалось, что жизнь уходила из нее, как кровь вытекает из раны, капля за каплей. Ее даже смутно радовало это. Единственной надеждой теперь оставалась для неё надежда умереть одновременно с г-ном де ла Герш.

«Он увидит, как я любила его», — думала она.

В таком крайне подавленном состоянии донесшийся до неё голос барона Жана де Верта привел м-ль де Сувини в дрожь: барон хотел говорить с ней, причем говорить наедине.

— Оставь меня! — крикнула Адриен Диане.

Диана стояла в нерешительности.

— Я не люблю этого человека! — сказала она.

— А я, неужели ты думаешь, что я люблю его? Но, быть может, речь пойдет об Армане-Луи! Уйди!

Диана вышла и промчалась мимо Жана де Верта, не ответив на его приветствие.

— Еще немного терпения, и я буду отмщен, — прошептал барон.

Адриен, которая только что была не в состоянии сделать и шага, подбежала к нему.

— Вы пойдете к г-ну де ла Герш, не правда ли? — спросила она.

— Да.

— Ах, сударь, — молитвенно сложив руки, проговорила Адриен, — могу ли я надеяться? Скажите же!

— Думаю, не на что…но также возможно и все уладить.

— Приказывайте же! Что нужно делать?

— А вы действительно искренне готовы пойти на все?.. На все?! Подумайте хорошенько!

— Меня оскорбляют ваши сомнения.

— А если речь пойдет именно о вас?

— Обо мне?! — заколебалась Адриен.

— Выслушайте меня внимательно, сударыня. Ставка сделана на жизнь человека, и потому я буду говорить с вами открыто. А после вы скажете мне свое решение.

Он предложил ей сесть и устроился рядом с ней.

— Господин де ла Герш обречен, — сказал он.

— Но канцлер…я виделась с ним…он обещал мне…

— Канцлер подписал приговор.

— А король?

— Его величество король в двадцати лье отсюда, а может, ещё дальше. А с первым ударом часов, бьющих полуденное время, господин де ла Герш выйдет из тюрьмы, чтобы проследовать к месту казни.

Адриен пыталась сказать что-то, но побелевшие её губы не могли произнести больше ни слова.

— Однако, если вы захотите, я смогу увидеться с королем. Благодаря талисману, которым я обладаю, я смогу добиться у него помилования.

М-ль де Сувини подняла на Жана де Верта умоляющие глаза: гнев, обида, испуг, удивление — все смешалось в них.

— Вы можете его спасти… Вы уже пробовали сделать это?! — спросила она.

— Нам надо объясниться, сударыня, — ответил ей Жан де Верт. — Я не из тех рыцарей, которые бросаются во всякого рода авантюры, чтобы донкихотствовать и защищать обиженных. Когда я даю в долг, я требую, чтобы мне вернули причитающееся. Ничего даром не давать — таков мой принцип.

Адриен почувствовала как колотиться её сердце. Она начинала понимать.

— Вы знаете, сударыня, — продолжал Жан де Верт, — что ваша рука обещана мне господином де Парделаном, но вы мне решительно отказали и продолжаете отказывать; я же хочу её получить. Согласитесь — и я, клянусь вам, употреблю все свои силы, чтобы спасти господина де ла Герш.

— Вот чего вы хотите!.. Но вы просите оплатить это кровью!

— Я ненавижу господина де ла Герш так сильно, как люблю вас, и все же готов спасти. Зачем мне делать это, если вы не будете моей?

— Но я не люблю вас!

Жан де Верт встал.

— Вы знаете мои условия, — сказал он. — Я их не обсуждаю. Вы хотите стать женой Жана де Верта — да или нет? Вот и все. Если вы говорите «да», я еду, я встречаюсь с королем, я добьюсь, чтобы канцлер отложил время казни и, возможно, спасу господина де ла Герш от смерти. Если вы скажете «нет», значит, именно вы тем самым убьете его!

— Ради всего святого, сжальтесь!

Жан де Верт перевел взгляд на большие башенные часы, движение стрелок которых можно было видеть из окна комнаты.

— Каждая уходящая минута сокращает жизнь господина де ла Герш. Смотрите, чтобы не было слишком поздно.

Он сделал несколько шагов к двери.

Адриен упала на колени.

— Ах, это ужасно! — вскрикнула она.

Жан де Верт обернулся.

— Вы так меня ненавидите? И вы хотите, чтобы я спас его? О, не надейтесь на это! Я полон любви, которую вы зажгли в моем сердце. Я — боготворю вас, неужели же я безрассудно отдам вас этому непримиримому врагу?.. Если вы могли так подумать, вы не знаете Жана де Верта! Я не прощаю никогда! Можете говорить, что я жестокий, кровожадный, твердокаменный, хищный как тигр. Ради Бога — называйте как хотите! Я люблю вас! Дуэль между мной и господином де ла Герш — без перемирия и без пощады. Он побежден — и я этим пользуюсь! Не надо меня обвинять: однако слова будет довольно, чтобы спасти его, и это слово ваши губки отказываются произнести. Если его голова упадет — значит, вы этого хотели. Вы будете ответственны за кровь, которая прольется. Смотрите! Время идет!.. Прощайте!

— Постойте! — крикнула м-ль де Сувини, схватив Жана де Верта за руку.

— Вы согласны?

— Он будет спасен?

— Чего вы боитесь? Если мне это не удастся, вы будете свободны.

— Ладно, я согласна! Если он будет жить, моя рука будет принадлежать вам.

— Рассчитывайте теперь на меня! — сказал Жан де Верт. И, коснувшись губами ледяной руки Адриен, он вышел.

Возможно, в большей степени, он полагался на свой титул посла, чем на кольцо Армана-Луи. Да и мог ли шведский король в чем-либо отказать чрезвычайному послу Его величества императора Фердинанда в тот самый момент, когда этот посол сбирался отбыть?

Он знал, что король Густав-Адольф, покинув место стоянки двух кавалерийских полков, где шел смотр, вновь приближался к Карлскроне, чтобы отправиться в Эльфснаб. Он был почти уверен, что встретится с ним.

Увидев, что Жан де Верт шел по галерее с высоко поднятой головой, Диана, напуганная его победным видом, стремительно вышла к Адриен.

Она застала её бледной, с лихорадочным блеском в глазах.

— Я видела Жана де Верта, — сказала м-ль де Парделан. — Он улыбался — это напугало меня.

— Ты не знаешь еще… Он спасет господина де ла Герш. — Он!?

Адриен утвердительно кивнула головой.

Но, видя её бледность, лихорадочный блеск глаз и нечто необъяснимое в лице, м-ль де Парделан догадалась: что-то ужасное угрожало Адриен.

— Боже милостивый! — сказала она. — И какую же цену он запросил?

Грудь м-ль де Сувини сотрясли рыдания.

— Ах, ты же знаешь! Ты все знаешь! Я выхожу за него замуж! — вскричала она.

— Вот ничтожный!.. И ты согласилась?.. Ах, бедная Адриен!

— Я хочу, чтоб он жил! И потому я сдержу обещание…но взяв мою руку, Жан де Верт получит лишь труп!

— Адриен! — вскричала Диана.

Но Адриен высвободилась из объятий м-ль де Парделан. — И ты могла подумать, что живая, я буду принадлежать тому кого ненавижу? Пусть только он спасет Армана-Луи, а я умру!

Назад: 15. Птичка в гнездышке

Дальше: 25. Да здравствует король!