Если рассматривать все изобретения как точки данных и оценивать их одинаково, то аргументы технооптимистов звучат убедительно. Но не все изобретения равнозначны. Какие-то из них по-новому выполняют одну-единственную задачу (пишущие машинки), другие – один вид задач (калькуляторы), а некоторые преображают всю отрасль (хлопкоочистительная машина). А потом человечество совершает технологический прорыв принципиально иного масштаба. Последствия таких прорывов производят революцию в десятках отраслей, что ведет к кардинальным переменам в экономике и даже структуре общества. Именно такие технологии экономисты называют технологиями широкого применения, или ТШП. В своей знаковой книге «Вторая эра машин» профессора из МТИ Эрик Бриньолфссон и Эндрю Макафи описали ТШП как технологии, которые «достаточно значительны для того, чтобы ускорить нормальный темп экономического прогресса».

Однако если принимать во внимание только ТШП, то остается не так уж много примеров из истории, по которым мы можем судить о последствиях таких явлений.

Историки-экономисты не пришли к единому мнению о том, какие именно инновации современной эпохи могут претендовать на первостепенную важность (железные дороги? двигатель внутреннего сгорания?), но анализ литературы показывает, что есть три технологии, стоящие выше остальных: паровая энергетика, электричество и информационно-коммуникационные технологии (например, компьютеры и интернет). Это по-настоящему прорывные технологии, повлиявшие на мировую экономику и кардинально изменившие и нашу жизнь, и наш труд.

Однако исследователи редко рассматривали влияние ТШП на прогресс отдельно от других факторов. Обычно во внимание принимались миллионы узкоспециализированных изобретений, таких как шариковая ручка или автоматическая коробка передач.

И хотя это правда, что технический прогресс в долгосрочной перспективе всегда приводил к созданию большего количества рабочих мест и большему процветанию, если мы сосредоточимся только на ТШП, то обнаружим, что трех точек данных явно недостаточно, чтобы делать общие выводы. В таком случае нам следует рассмотреть исторические факты о том, как каждое из этих новаторских открытий повлияло на количество рабочих мест и зарплаты.

Использование парового двигателя и электрификация были важнейшими составляющими первой и второй промышленной революции (1760–1830 и 1870–1914 гг. соответственно). Обе эти ТШП помогли построить современную систему фабрик. Города получили энергию и освещение, технологии производства модернизировались. Однако если посмотреть шире, изменение способов производства привело к деквалификации. Задачи, которые когда-то требовали от рабочих особых знаний и навыков (как, например, при ручном ткачестве), на фабриках решались по-иному: работа делилась на простые операции, которые могли выполнять низкоквалифицированные работники (например – управление паровым ткацким станком). Постепенно эти технологии позволили значительно увеличить объем производимой продукции и снизить ее стоимость.

Ранние ТШП приводили к появлению новых технологий, которые, в свою очередь, приводили к появлению новых рабочих мест. Например, была изобретена сборочная линия, давшая тысячам, а в дальнейшем – сотням миллионов бывших крестьян работу на производстве и место в новой промышленной экономике. Да, относительно небольшое количество опытных ремесленников (некоторые из них могли стать луддитами) осталось не у дел, но гораздо больше было работников низкой квалификации, которые теперь выполняли повторяющиеся, монотонные операции на станках. Производительность труда росла, и начался подъем экономики, ведущий к повышению уровня жизни.

Но как насчет самых последних ТШП – информационно-коммуникационных (ИКТ)? Пока что их влияние на рынки труда и экономическое неравенство остается неоднозначным. Как отмечают Бриньолфссон и Макафи, во время Второй эры машин в течение 30 лет в Соединенных Штатах наблюдался устойчивый рост производительности труда, но одновременно с этим стагнация среднего дохода и занятости.

Бриньолфссон и Макафи называют это «великим расхождением». После десятилетий, в течение которых производительность, заработные платы и количество рабочих мест росли, в какой-то момент связи между ними начали рваться, словно перетершиеся нити. В то время как производительность труда продолжала расти, заработная плата и количество рабочих мест оставались на одном уровне или уменьшались.

Это привело к усилению расслоения общества в таких развитых странах, как Соединенные Штаты, где основная прибыль от применения ИКТ оказалась сосредоточена в руках избранных, составляющих 1 % всего населения. В США доля национального дохода, приходящаяся на эту элиту, выросла примерно вдвое в период с 1980 по 2016 год. К 2017 году 1 % американцев принадлежало почти в два раза больше средств, чем 90 % людей из более низких социальных слоев, вместе взятым. В то время как последняя из ТШП распространилась по всей экономике, реальная заработная плата средних американцев осталась на том же уровне, что и 30 лет назад, а заработки самых бедных из них даже упали.

Одна из причин, по которой ИКТ могут отличаться от паровых двигателей и электрификации, заключается в «смещении навыков». В то время как две предыдущие ТШП увеличили производительность труда и снизили требования к квалификации рабочих, ИКТ часто – хотя и не всегда – выгодны высококвалифицированным специалистам. Инструменты цифровых коммуникаций позволяют лучшим исполнителям эффективно управлять гораздо большими системами и охватывать более широкую клиентуру. Разрушая барьеры на пути распространения информации, ИКТ увеличивают возможности тех, кто обладает самой высокой квалификацией, и подрывают экономическое значение средних игроков. Сложно прийти к однозначному выводу о том, насколько велико влияние ИКТ на занятость и стагнацию в области заработной платы в США. Глобализация, деградация профсоюзов и аутсорсинг – все это факторы, дающие экономистам пищу для бесконечных споров. Но одна вещь становится все более очевидной: нет никакой гарантии, что вызванное ТШП повышение производительности труда также приведет к увеличению количества рабочих мест или повышению заработной платы работников.

Технооптимисты могут считать эти опасения луддитскими заблуждениями, но ряд самых выдающихся ученых-экономистов современности придерживается иного мнения. Лоуренс Саммерс ранее работал главным экономистом Всемирного банка, затем занял пост секретаря казначейства при Билле Клинтоне и наконец стал директором Национального экономического совета при Бараке Обаме. В последние годы он предупреждает об опасности излишнего оптимизма в отношении технологических новшеств.

«Безусловно, нет смысла пытаться остановить технический прогресс, – сказал Саммерс в интервью газете New York Times в 2014 году. – Но нельзя просто предполагать, что все будет в порядке только потому, что рынок магическим образом расставит все по местам».

Эрик Бриньолфссон также предупреждает о том, что взаимосвязь между накоплением богатства и созданием рабочих мест постепенно сходит на нет, и называет это самой большой проблемой нашего общества на ближайшие десятилетия.