Глава 20

Стокер не сделал попытки подняться, и я постучала по нему пальцем.

– Слезай, Стокер. Нас обнаружили.

Он скатился со стола и мягко приземлился на ноги, стащив меня вслед за собой. Я разгладила свой волочившийся по земле наряд, расправила плечи и вежливо улыбнулась.

– Мистер Петтифер, мистер Паджетт, счастлива с вами познакомиться.

Но мистер Паджетт явно не был так счастлив. Он сердито взглянул на меня и махнул подбородком.

– Прошу вас, в мой кабинет.

Я взглянула на Стокера, который лишь пожал широким плечом и жестом велел мне следовать за мистером Паджеттом. Мистер Петтифер замыкал процессию, но нельзя было сказать, что мы под конвоем, и, если бы захотели, могли бы броситься к двери и убежать, но я решила, что жест Стокера означал: мы можем попробовать выудить из них кое-какую информацию.

Мистер Паджетт прошел в комнату, соседнюю с кабинетом мистера Петтифера. Очевидно, он был старшим партнером, потому что его кабинет был гораздо солиднее и обставлен с такой старательностью, которая говорит о больших деньгах и отсутствии вкуса. Вся мебель была из эбенового дерева, а обивка – черная и серая, ковер – очень толстый, гардины – слишком плотные, а мягкая мебель – чересчур плюшевая. Казалось, обстановка была намеренно давящей, и я с опаской примостилась на край стула, на который указал мне мистер Паджетт.

Но, осмотревшись, заметила в комнате то, что искупало все остальные недостатки: бабочек. Они были искусно обрамлены черным шелком – таким же, как на стульях, а на буфете под стеклянным колпаком выставлена целая стайка Pholisora catullus. Но больше всего меня поразил другой экземпляр, да так, что я вскочила на ноги и вскрикнула от восторга: позади письменного стола висела огромная черная бабочка.

– Papilio deiphobus! – закричала я и подошла поближе, чтобы ее рассмотреть. Она была смонтирована брюшком наружу, так, что взору посетителей представала чернильно-черная внутренняя сторона крыльев, будто бархатная, почти однотонная, за исключением тонких серых полосок, окаймляющих их нижнюю часть.

Мистер Паджетт подошел ко мне. Он был тучным мужчиной, шесть-семь футов ростом, и на его лице вдруг отразилась неожиданная сердечность.

– Вам нравится мой «большой парусник»? Он красавец, правда?

– Я поймала одного несколько лет назад на Филиппинах, – сказала я ему. – И, наверное, продешевила с ним. Он был немного крупнее этого.

– Крупнее? – Он слегка надулся. – Вы меня обманываете.

– Вовсе нет. Я была в экспедиции в Азиатско-Тихоокеанском регионе, и у меня была задача поймать как можно больше «парусников». Этого большого хватило, чтобы оплатить мне обратный билет, но позже я поняла, что за него можно было просить и в два раза больше.

– Вы энтомолог? – спросил он с некоторым восхищением, наконец распознав во мне родственную душу.

– Да, сэр, и могу вас похвалить. Маленькие «парусники» такие предсказуемые, что почти не интересны, но этот экземпляр… – Я вновь повернулась к «паруснику», с восхищением глядя на тонкие изящные дуги его усиков и маленькие лапки, прижатые к брюшку для защиты.

Мистер Паджетт вздрогнул.

– Послушайте, а вы как-то связаны с В. Спидвеллом, написавшим интереснейшую статью в «Сассекс энд Кент баттерфляй обсервер» в прошлом месяце?

– Имею честь быть автором этой статьи, – сказала я ему.

Он взял мою руку и крепко пожал.

– Рад знакомству, – сказал он, лучезарно улыбнувшись.

Мы исключили Стокера и мистера Петтифера из дальнейшей беседы о чешуекрылых. Я надеялась, что, разделив с ним его увлечение, смогу надеяться на благосклонное к нам отношение; может быть, он решит закрыть глаза на то, каким способом мы попали в его заведение. После душевного обсуждения того, как тяжело бывает найти хорошие экземпляры, живя в городском окружении (неизменные жалобы любого лондонского коллекционера), мистер Паджетт вновь пытливо взглянул на нас.

– Наверное, вы удивляетесь, как я понял, кто вы такие, – сказал он, явно наслаждаясь моментом.

– Могу предположить лишь, что нас опередил сэр Хьюго, – ответила я.

Он моргнул, как мне показалось, немножко сбитый с толку тем, что ему не удалось меня удивить.

– Ну, да… Он прислал нам сообщение, что можно ожидать вашего визита, – сказал он нам строгим голосом, теперь включив в разговор и Стокера. Стокер зевнул и стал смотреть на свои ногти. Потом достал нож из голенища сапога и начал их чистить. Мистер Петтифер, стоявший в тени в углу, задрожал от страха как кролик.

– Стокер, прекрати размахивать лезвием. Ты напугал мистера Петтифера, это очень невежливо. Пожалуйста, простите его, мистер Петтифер. Он много лет провел в море и растерял все приличные манеры.

– Откуда ты знаешь? – лениво спросил Стокер. – Может быть, я был еще хуже до того, как надо мной потрудились во флоте?

Я признала, что это возможно. Но все-таки попытки запугать гробовщиков были недостойны джентльмена, и я пристально смотрела на него до тех пор, пока он со вздохом не убрал нож на место.

Мистер Паджетт набрал полную грудь воздуха и шумно выдохнул, заметно расслабившись, а мистер Петтифер достал носовой платок и вытер лоб. Я с улыбкой повернулась к мистеру Паджетту.

– Сожалею, что сэр Хьюго решил беспокоить вас по такому незначительному вопросу, – сказала я самым приятным голосом. – На самом деле нам нужен ответ на один-единственный вопрос, и мне показалось, что не стоит отнимать время у сэра Хьюго по этому поводу. Уверена, вы знаете, какими занудами бывают полицейские.

Я улыбнулась и похлопала ресницами, но на мистера Паджетта это не подействовало.

– Да, именно, я знаю и не собираюсь переходить дорогу сэру Хьюго Монтгомери. Нам с мистером Петтифером нечего вам рассказать, – сказал он, многозначительно взглянув на партнера.

Мистер Петтифер выпучил глаза, как испуганная лошадь, и я ему улыбнулась.

– Мисс Спидвелл, – резко сказал мистер Паджетт, заставив посмотреть на него, – я хочу, чтобы вы поняли серьезность моего заявления. У Паджетта и Петтифера всегда много работы благодаря нашим связям состоличной полицией и протекции сэра Хьюго. Я не могу этим рисковать. Мы не можем, – сказал он, опять сурово взглянув на партнера.

– Конечно, нет, – тихо сказал мистер Петтифер, не поднимая глаз.

Я с готовностью поднялась.

– Да, я вас понимаю. Но, может быть, из уважения к собрату – любителю бабочек вы хотя бы не будете говорить об этом визите сэру Хьюго? Ведь мы ничего не узнали, – поспешно добавила я, – а значит, вам даже не придется утаивать от него никакую информацию.

Мистер Паджетт, вежливо поднявшийся на ноги вслед за мной, внимательно и оценивающе посмотрел на меня.

– У меня дома обширная коллекция, но самый первый в ней экспонат, к тому же мой любимый, – траурница – начал выцветать, – сказал он. – Когда-то она была прекраснейшего лилового оттенка, как у весенних фиалок. Но ее неправильно смонтировали, и теперь она теряет свой блеск, а без нее у меня остается незавершенной группа лиловых бабочек. Если бы мне удалось его заменить… – Он замолчал, предлагая мне додумать остальное.

– Ах, мистер Паджетт, – сказала я, широко распахнув глаза, – прошу вас, позвольте мне найти для вас новый экземпляр! Я буду только рада помочь такому приятному джентльмену.

– Как я понимаю, средняя цена на них – что-то около трех фунтов, – вежливо сказал он.

Я махнула рукой.

– Нелепо говорить о деньгах с друзьями. Конечно, я сделаю вам такой подарок, – настойчиво сказала я.

Он подошел и пожал мне руку.

– Как это великодушно с вашей стороны, мисс Спидвелл. А люди, с которыми обращаются великодушно, склонны платить той же монетой.

Я слегка улыбнулась.

– Вижу, мы прекрасно понимаем друг друга, мистер Паджетт.

Мы со Стокером направились к двери, на ходу кивнув мистеру Петтиферу. И уже выходили, когда нас догнал мистер Паджетт.

– Мисс Спидвелл, когда вы зайдете занести мне траурницу, может быть, будете так любезны оставить своего сторожевого пса дома? – сказал он, кинув на Стокера взгляд, полный откровенной неприязни.

Вместо ответа Стокер щелкнул зубами и захлопнул за нами дверь.

Вернув в магазин костюмы, которые брали напрокат, мы возвратились в Бишопс-Фолли: мне нужно было заняться выполнением данного мистеру Паджетту обещания. После обеда стало не по сезону жарко: лето баловало нас последним теплом, перед тем как распрощаться надолго – и я заметила, что в глубине сада, за разваливающимся стеклянным павильоном и прудом, густо заросшим ряской и листьями кувшинок, в кустах порхает прекрасная траурница. Конечно, я не стала упоминать мистеру Паджетту, что траурницы водятся совсем поблизости. Гроша не стоит тот охотник на бабочек, который готов делиться с другими своими тайными местами.

– Завершить группу лиловых бабочек, – пробормотала я себе под нос. – Никогда не слышала ничего глупее. Подумать только, свести Nymphalis antiopa к милой расцветке.

Но все-таки я подумала, что охота на бабочку сможет немного успокоить мои нервы, ведь они уже совершенно расшатались от бесконечных сложностей городской жизни. Я взяла сачок и воткнула несколько минуций (специальных булавок без головок, которыми пользуются лепидоптерологи) в манжеты. Это очень удобный прием, позволяющий хранить все необходимое под рукой. Во время заграничных путешествий это помогало также держать на расстоянии загребущие руки непрошеных ухажеров. Морилку я решила не брать. Достаточно было быстрого укола в торакс, чтобы правильно умертвить насекомое. Стокер вышел вместе со мной, но дошел лишь до пруда.

– Ты останешься здесь? – спросила я, проверяя прочность булавок.

Он сбросил пиджак.

– Ага. А теперь отвернись. Не хочу, чтобы ты заставляла меня заливаться румянцем.

Не успела я повернуться, как он уже стянул с себя рубашку, снял сапоги и замер лишь перед тем, как начать расстегивать пуговицы на брюках.

– Или уходи, или оставайся и помогай, – сказал он, хлопая ресницами, как робкая лань.

– Дурак, – сказала я и быстро отвернулась. Пробираясь сквозь густую листву, я услышала его смех. Потом раздался громкий всплеск: он нырнул в зеленую воду пруда. Я занялась своим делом и прямо направилась к небольшой рощице, где в течение последних месяцев не раз видела порхающие стайки траурниц. Работа будет жаркой, подумала я. Казалось, будто лето, прежде чем полностью сдаться перед холодным очарованием осени, решило устроить последний лихорадочный танец. Мне не раз пришлось вытирать пот с висков, пока я, нагнувшись, высматривала яркое лиловое пятнышко на ветках сливового дерева.

И наконец вот она! Ленивое порхание лиловых крылышек говорило о том, что я нашла добычу. Я подобралась поближе, сжимая сачок натренированной рукой. Я увидела ее среди листьев сливы. Эта красавица только что вылупилась из кокона: крылья влажные и тяжелые, еще немного опущенные вниз из-за капелек воды. Она медленно расправляла их, то открывая, то закрывая, чтобы просушить на теплом воздухе. Это совсем юное создание, подумала я, оно еще не знает всех возможностей своих крыльев, только пытается понять, насколько они сильны. Оно еще не знает, что они умеют делать, как они могут нести его по ветру, мчать далеко над болотами и долинами, живыми изгородями и вересковыми пустошами. Вся Англия могла простираться под этими тонкими крылышками, а их владелица об этом еще не знала.

Обычно я не ловила только что вылупившихся бабочек, но сейчас случай был очень уж соблазнительный. Легкое движение запястьем – и я уже накинула на нее сачок. Мне показалось, что она слишком удивилась, чтобы сопротивляться, потому что лишь немного забилась и сразу замерла. Я просунула руку в сачок и зажала ее в кулаке. Ее крылья что-то шептали в моей ладони. Боролись? Уступали? Этого я не знала. Я приоткрыла левую ладонь и увидела, как она сидит там сжавшись. Большой и указательный пальцы правой руки сложились в щепотку, и я нашла глазами место, прямо под головой, куда нужно нажать, чтобы избавить ее от долгих мучений.

И тогда она завертелась и в последний раз расправила свои яркие крылья в знак протеста. Впервые на них упало солнце, наполняя теплом и жизнью сосудики толщиной с паутинку. Она показалась мне величественной, идеальным существом, невинным, полным скрытых способностей. Я коснулась пальцем края ее крыла, и она задрожала, а крылья затрепетали почти призывно.

– Лети, – прошептала я, – пока я не передумала.

Будто сомневаясь, она еще несколько раз взмахнула своими удивительными, драгоценными крыльями, затем вдруг резким движением сорвалась с моей ладони, брыкаясь совершенно неизящно, как новорожденный жеребенок. Но вот она уже летела, взбираясь ввысь, падая и снова поднимаясь, и скоро оказалась выше сливы, лишь лапками коснулась в полете верхних листков.

– Ну все, хватит, – сказала я себе, сглатывая комок в горле. – В науке нет места чувствам.

Совершенно расстроенная, я вернулась к пруду и увидела, что Стокер подплывает к одному из берегов, несомненно, успев уже несколько раз проплыть туда-обратно. Когда он делал гребок, его плечи высовывались из воды, а потом сильные руки толкали его вперед одним мощным рывком. Я села на берегу прямо на траву, сняла ботинки и чулки и опустила пальцы в зеленую воду. Она была бодряще прохладнойи пахла ряской и водяными гиацинтами. Стокер развернулся и поплыл на спине, его волосы, темные и гладкие, напоминали в воде шкуру тюленя. Увидев меня, он улыбнулся, протянул руку, набрал побольше ряски и прикрыл ею себе бедра.

– Пришла поглазеть на невинного юношу во время купания? Всякий стыд потеряла, Вероника, – весело сказал он.

– Я расстроена. Правда ужасно расстроена, – сказала я ему.

– Это меня задевает. Неужели я представляю такое печальное зрелище?

– Расстроена не из-за тебя, – огрызнулась я. – И не напрашивайся на комплименты, ты выше этого. Я нашла эту красавицу.

– Меня давно уже так не называли, но в общем я не против.

– Бабочку, дурак.

– Молодец, – сказал он, лениво двигая в воде руками; расходившиеся от него волны лизали мне ноги.

– У меня ее уже нет. Я ее отпустила, потому что не смогла заставить себя ее убить, – сказала я ему.

– И это тебя расстраивает? – Он закрыл глаза и подставил тело под теплые солнечные лучи. Ряска сползла набок, но я не стала ему на это указывать.

– Я ученый, – напомнила я ему. – Разве бывает такое, чтобы профессиональный лепидоптеролог не мог заставить себя убить бабочку? – спросила я с некоторым отвращением. – С тем же успехом я могла бы стать вегетарианцем и начать есть бобы и ореховые котлетки, – мрачно добавила я.

Он улыбнулся, не открывая глаз.

– Ты обещала мистеру Паджетту экземпляр. Что будешь делать?

– Да у лорда Розморрана в коллекции их несколько десятков. У нас нет места для всех, нам нужно лишь по несколько пар каждого вида, мужских и женских особей. Я выберу какой-нибудь симпатичный экземпляр и отправлю его мистеру Паджетту. А его светлости возмещу стоимость из своего жалованья.

Стокер пожал плечом, и к моим ногам опять побежали волны. На этот раз вода достала до голеней, и по ногам разлилась приятная прохлада.

– Кажется, ты придумала неплохое решение проблемы. Избавишься от лишнего экземпляра в коллекции его светлости и сумеешь выполнить обещание. Почему ты так сердишься?

– А вдруг я растеряла всю свою решимость? – тихо спросила я.

Он приоткрыл один глаз.

– Что-то непохоже. Решимости в тебе хоть отбавляй.

Я хлопнула рукой по воде, и брызги полетели прямо ему в лицо.

– Я серьезно. Вдруг я сейчас начну думать о них как о живых существах, наделенных чувствами, и больше не смогу заставить себя смотреть на них как на образцы для исследований?

Он поднял голову.

– Я больше не охочусь. Это изменило меня как ученого.

– Как это не охотишься? Конечно, охотишься. Его светлость рассчитывал, что ты будешь добывать для него образцы во время нашей тихоокеанской экспедиции.

– А я бы придумал, как этого избежать, – сказал он. – Предпочитаю изучать животных, сохранять их.

– Но ты не можешь ничего изучать, если прежде не добудешь себе объекты для изучения в дикой природе, – возразила я.

– Всегда бывают животные, для которых смерть – лишь избавление, – заметил он. – Старые, больные или те, которые начали нападать на человека. К тому же его светлость такой забывчивый, я запросто могу сказать ему, что кого-то подстрелил, он все равно забудет об этом, не дойдя до дома.

– Это жестоко.

– Это практично, – возразил он.

Я осмотрела его с головы до пят, внимательно изучив все, за исключением той части тела, которую все еще скрывала ряска, хоть уже и не идеально. На его теле все еще были видны шрамы, полученные в последней экспедиции, и я задумалась, это ли так его изменило. Я указала на тонкую белую линию, пересекавшую его лицо от брови до подбородка.

– Ты тогда перестал? Поэтому?

Он сделал глубокий вдох и опустил голову под воду. Провел там почти две минуты и наконец вынырнул с громким всплеском, шумно выпустил воду и поднялся как величественный сын Посейдона.

– Ну хорошо, да, – признал он. – Мне не очень-то хотелось расправляться с тем ягуаром, хоть он и собирался разорвать меня на куски. Одно дело – метить в животное с большого расстояния. Тогда не чувствуешь такой с ним связи. А это оказалось для меня слишком лично. С тех пор я не убил ни одного зверя и сомневаюсь, что смог бы, во всяком случае, не здорового и полного энергии, такого, у которого еще вся жизнь впереди.

Я вспомнила, как дрожали у меня на ладони влажные крылья, и прекрасно поняла, о чем он говорит.

– Нужно выбраться из города, – сказала я наконец. – Мне необходимо приключение.

Он уставился на меня с открытым от изумления ртом.

– Вероника, мы выслеживаем убийцу. Какое еще приключение тебе нужно?

– Не могу точно сказать, – с досадой ответила я. – Знаю только, что начинаю костенеть. Одним прекрасным утром я не приду работать, ты пойдешь меня искать и обнаружишь, что я полностью окаменела.

– Ты просто раздражена оттого, что хотела швырнуть разгадку этого убийства в лицо Луизе, но пока не смогла этого сделать. Боишься, что Майлза Рамсфорта повесят, и тебя волнует не то, что восторжествует несправедливость, а то, что в таком случае ты проиграешь.

– Как это низко – говорить мне такие вещи, – сказала я, собирая свои чулки и ботинки. – Думаешь, что ты чертовски умен, но знаешь, это совсем не так. Ведь ты не можешь даже уследить за своей ряской. Честно говоря, она уже давно уплыла.

Стокер чертыхался всю обратную дорогу до Бельведера.