Глава 18

Ужин с его светлостью проходил в напряжении. Стокер очевидно жалел о том, что я приняла приглашение его брата. За едой он почти ничего не сказал, а мы с виконтом беседовали о театре, бабочках и моих путешествиях.

– Я вам завидую, – сказал он, наполняя вином мой бокал. – Всегда мечтал о путешествиях, но никогда не мог себе этого позволить из-за своих обязанностей здесь.

Говоря это, он не смотрел на брата, но я знала, что Стокер услышал в этом укол. Напряжение в воздухе возросло, и на минуту в комнате повисла полная тишина. Я ждала, надеясь, что сейчас наконец разразится ссора и они смогут высказать друг другу все накипевшее взаимное недовольство, но ни один из них так и не заговорил. Так, может быть, именно в этом и был корень всех их проблем? Зависть старшего брата по отношению к младшему, к тому, что он может не брать на себя никакой ответственности? Возможно, но не очень вероятно. Если посмотреть с другой стороны, я наверняка знала, что Стокер не завидует ни титулу старшего брата, ни лежащей на его плечах ответственности. Он не был амбициозен, не мечтал носить корону пэров и сидеть в палате лордов. Смешно было даже подумать о том, чтобы Стокер принимал участие в таких условностях. При взгляде на виконта, совершенно городского, ухоженного джентльмена, сложно было представить, чтобы он жаждал свободы младшего брата, вернувшегося в Англию с татуировками по всему телу, проколотыми ушами и повязкой на глазу.

Молчание тянулось, и я решила взять дело в свои руки. Я поднялась, и оба брата тоже вскочили на ноги. Несмотря на все их различия, они оба до мозга костей были английскими аристократами и все условности поведения впитали с младых ногтей.

– Уже поздно, – сказала я виконту. – Мне кажется, нам пора уходить.

Он взглянул на брата.

– Да, конечно. Но, Ревелсток, мы с тобой так и не поговорили о делах.

– Позже, – твердо сказал Стокер голосом, не допускающим возражений.

Но его светлость не сдался.

– Ты это уже говорил много раз. Хочу, чтобы ты встретился с солиситорами и мы могли наконец закончить дела по отцовскому наследству.

– Позже, – повторил Стокер.

– Мне нужно, чтобы ты дал слово, – сказал виконт, смерив его взглядом. – Несмотря на все твои грехи, твое слово по-прежнему чего-то стоит.

– Мое слово как Темплтон-Вейна? – спросил Стокер. Он зло улыбнулся одними губами. – Прекрасно. Даю тебе слово, что встречусь с ними, как Темплтон-Вейн.

Он повернулся на каблуках и быстро вышел из комнаты. Виконт посмотрел ему вслед, а затем обратился ко мне.

– Необычная у вас дружба, – заметил он.

– Это только дружба, милорд, – ответила я, старательно подбирая слова. – Уверяю вас, я не представляю угрозы для Темплтон-Вейнов.

В ответ он лишь загадочно посмотрел на меня.

– Приятно было с вами познакомиться, милорд, – сказала я, с удивлением осознав, что говорю правду.

Его губы тронула улыбка.

– Я не такой солдафон, как вы ожидали?

– Да, не такой, – призналась я.

Он взял меня за руку.

– Вы тоже очень удивили меня, мисс Спидвелл. По описанию сэра Руперта… Впрочем, не стоит опять об этом вспоминать. Достаточно сказать, что я уже очень давно не получал такого удовольствия от вечера. И… – Он ненадолго замолчал, глядя на мою руку, лежащую в его руке, на мою ладонь, маленькую на фоне его, гладкой и широкой. Пальцем другой руки он провел по тыльной стороне моей ладони с таким мастерством, что я сразу ощутила, как у меня по спине бежит волна чего-то темного и горячего.

– Пожалуйста, приходите сюда, когда только пожелаете. Если ждать, пока вас приведет Ревелсток, можно прождать до скончания века.

– Вероятно, – сказала я.

Он улыбнулся немного хищно, но все же совершенно очаровательно. Ужасно медленно и осторожно он наклонился и коснулся губами моей руки.

– Тогда до встречи, мисс Спидвелл.

– Милорд.

Стокер не сказал ни слова до тех пор, пока мы не вышли на улицу. Как только я появилась, он развернулся и пошел быстрым шагом, стремительно отмеряя землю своими длинными ногами. Я даже не пыталась идти с ним в ногу. Он очевидно был в дурном настроении, а я, конечно, могла и сама добраться до дома.

Но Стокер был слишком хорошо воспитан, чтобы так поступить, и к концу квартала притормозил и подстроился под мой шаг.

– Не нужно мне было отсылать экипаж Боклерков. Следующая улица – Оксфорд-стрит, там нам несложно будет найти кэб.

– А после нее уже и Мэрилебон. Сегодня приятная ночь. Давай пройдемся.

Он коротко кивнул, и мы перешли на другую сторону улицы, миновали яркие огни и оживленность Оксфорд-стрит и углубились в более тихий район, Мэрилебон.

– Мне было очень интересно узнать, что Майлз Рамсфорт нуждался в деньгах, – сказала я ему. – Тебя это наводит на какие-нибудь мысли?

Он был не расположен к беседе, но его живой и любопытный ум не мог устоять перед таким искушением.

– Конечно, – коротко ответил он. – Шантаж.

– Именно. Если Майлз Рамсфорт использовал этот журнал для того, чтобы кого-то шантажировать, этим людям было бы на руку, чтобы его повесили за преступление, которого он не совершал.

– Тогда Артемизия могла быть не истинной жертвой, а лишь пешкой в их игре, – добавил он.

– Вероятно. И это придает делу совсем иной оборот.

– Объясни, что ты имеешь в виду, – сказал он, взяв меня под локоть, чтобы помочь обойти лужу.

– Убить ее в момент горячности – это преступление на почве страсти, отчаяния, гнева или ревности. Но чтобы хладнокровно убить ее и ждать, что Майлза повесят, – для этого нужна потрясающая расчетливость.

– И тогда мы имеем огромное число подозреваемых, чьи имена были в той книге, – простонал он.

Я прокляла судьбу за то, что мы упустили журнал.

– Думаю, нет никакой надежды вернуть его, даже если мы снова поедем туда и попробуем его отыскать? – я спрашивала с надеждой, но уже и сама понимала тщетность этой мысли.

– У сторожа было предостаточно времени для того, чтобы самому отыскать его.

– Проклятье, – пробормотала я.

– Вот именно. Теперь нужно попробовать пойти другим путем, – сказал он. Мы замолчали и просто шли рядом через Мэрилебон к Бишопс-Фолли.

– А ты был очень удивлен? – рискнула спросить у него я. – Тем, что рассказал твой брат об увеселениях в гроте: оргиях, кнутах и прочем? Как думаешь, бывали ли там мужчины с мужчинами, а женщины с женщинами?

– Вероника, мы не обязаны это обсуждать.

Его профиль казался очень упрямым, а шаги – решительными. Я ласково посмотрела на него.

– Ты в некотором недоумении? Рада буду тебя просветить. Смотри, когда мужчины предпочитают компанию других мужчин…

– Ради всего святого, Вероника. Я знаю про теток. Господи, я же провел несколько лет на флоте.

– Теток? У тебя их было так много, что тебе пришлось придумать для них специальное название? – спросила я.

Он потер глаза рукой.

– Так их все и называют.

– Звучит довольно оскорбительно, – заметила я.

– Это наименьшее из зол, – возразил он. – Тебе больше нравятся «содомиты»?

– Не особенно. Это слово сразу отсылает к библейской истории, а ты же знаешь, я не люблю навязанную религиозность, – напомнила я ему.

Он покорно вздохнул.

– На флоте были такие люди, – сказал он мне. – Мы это не обсуждали. За это больше не грозит повешение, но все-таки можно получить десять лет тюрьмы. В некоторых континентальных странах ситуация другая – подобными вещами занимаются открыто, но на флоте ее величества всегда сохраняется маска благопристойности.

– То есть все совершается под прикрытием и покровом ночи? – предположила я.

– Именно. Во время долгого плавания люди начинают вести себя совсем не так, как на суше.

– Но ведь бывают такие парни, которые всегда предпочитают мужчин, – напомнила я ему. – Ужасное лицемерие – сажать их в тюрьму за безобидное, но неприличное мужеложство, в то время как в угольных шахтах по-прежнему голодают дети.

Я наклонила голову.

– Стокер, а пока ты был в море, ты когда-нибудь…

– Да, раз в день, по воскресеньям – дважды.

Я уставилась на него, открыв рот от изумления, а он разразился смехом – это случалось с ним так редко, что я не сразу поняла, что это за звук.

– Господи, ну и лицо у тебя, – выдавил он, утирая слезы.

Я поджала губы.

– Уверяю тебя, меня больше удивила твоя искренность, чем признание, что ты практиковал любовное искусство с представителями своего пола.

Он успокоился, но в глазах все еще плясали веселые огоньки.

– Нет, Вероника, такого не было. И я не лез в дела тех, кто этим занимался. Да и сейчас не лезу. Мне не очень нравится твоя привычка совать свой нос в чужие спальни, – добавил он с напускной суровостью.

Я пожала плечами.

– Но именно там обычно хранятся самые интересные секреты.

Он вскинул голову.

– Ну хорошо, раз уж мы принялись заглядывать в будуары к разным людям: ты когда-нибудь пробовала сапфические удовольствия?

– Что за вопрос! – воскликнула я.

– Это был выстрел из пушки по воробьям, – ответил он, слегка закашлявшись, – но вижу, ты покраснела. Наши друзья-художники назвали бы этот цвет cuisse de nymphe èmue.

– Цвет бедра возбужденной нимфы? – уточнила я голосом, не очень похожим на мой обычный.

– Да, – сказал он, явно наслаждаясь этим моментом. – Очевидно, имеется в виду тот нежно-розовый цвет, который приобретает кожа женщины в момент наивысшего сексуального возбуждения. Но вернемся к теме нашего разговора – позволь заметить, что ты так и не ответила на мой вопрос.

Он скрестил руки на груди и стал ждать ответа; в его глазах блестел зловещий огонек.

Я коротко кивнула.

– Ну хорошо. Была одна история с пастушкой на Сардинии. Очень миловидной: пухлые губы, глаза темные, как терн. Я поцеловала ее, вот и все – да и то исключительно из научного интереса.

– Научного интереса? Что это значит? – спросил он.

– До этого я была в постели с ее братом-близнецом, и мне стало интересно, одинаково они целуются или нет.

Я взяла его за подбородок и чуть подтолкнула вверх.

– Стокер, закрой рот. Сейчас ты похож на карпа.

Он сглотнул, и я убрала руку.

– Мы еще вернемся к рассказу о том, как ты находилась в объятиях пастушки, – предупредил он меня, – но сейчас нам стоит подумать о продолжении расследования.

Он сильно потряс головой, будто для того, чтобы в ней прояснилось.

– Ты правда не был удивлен тем, что открылось во время разговора с его светлостью?

Он пожал плечами.

– Это все не мое дело. Меня это не волнует, пусть сношается хоть со скотом.

Я повернулась и посмотрела на него. Уличный свет заливал одну половину его лица, а вторая оставалась полностью в тени.

– Ты ничего не понял, правда?

– Что именно?

– Его искренность была попыткой как-то залатать страшную дыру в ваших отношениях.

Стокер хмыкнул и развернулся, чтобы идти дальше. Я потянула его за рукав, заставив остановиться.

– Он не обязан был ничего нам рассказывать, – напомнила я ему. – Мог сказать, что мы просто выдумали, что видели там его имя. У нас же нет журнала, а значит, и доказательств. Он мог сказать, что был там лишь однажды или что кто-то подделал эту запись. Но он ничего из этого нам не сказал.

– И что? – спросил он резко и так холодно, будто доставал эти слова изо льда.

– Это значит, что он нам доверяет. Если бы мы решили донести на него в полицию, он оказался бы в тюрьме, Стокер. Ты же знаешь, что те древние обряды, которым предавались в Елисейском гроте, незаконны. Его бы приговорили к каторжным работам.

– Пэров не сажают в тюрьму, – заявил он, выпятив нижнюю губу.

– Не притворяйся циником. Это тебе не идет, и я все равно вижу тебя насквозь, – сказала я ему. – Это была оливковая ветвь, и неважно, готов ты в это поверить или нет.

– Правда? Вероника, он знает, что мы ничего не можем доказать. Он мог совершенно спокойно делиться с нами самыми непристойными подробностями своей жизни. Это ты ничего не понимаешь. Он же один из них: аристократ, неприкосновенное лицо.

Он снова развернулся и двинулся дальше, но мне показалось, что весь его гнев теперь улетучился. Несколько кварталов мы прошли в молчании.

– Интересно, а как мужчины, которые спят с мужчинами, решают, кто из них будет играть пассивную роль? – спросила я ни с того ни с сего.

Стокер издал какой-то странный звук, похожий на рык.

– Хватит, Вероника.

– Ну хорошо. Тогда я спрошу его светлость при нашей следующей встрече. Кажется, он не так стесняется подобных тем.

Стокер остановился как вкопанный.

– Какого дьявола ты говоришь «при следующей встрече»?!

– Виконт выразил желание продолжить наше знакомство.

– Ни черта он не получит! – взорвался Стокер.

– Боже, Стокер, ну какая тебе-то разница?

– Как это на него похоже: думать, что он может поступать как ему заблагорассудится только потому, что он лорд и хозяин поместья, – сказал он со злостью и отвернулся, а потом вдруг резко навис надо мной во весь свой внушительный рост.

– Никуда ты с ним не пойдешь. Ты не будешь наносить ему визиты. И принимать его у себя тоже не будешь.

Я так удивилась, что чуть не рассмеялась ему в лицо.

– Неужели ты правда думаешь, что я позволю тебе что-то мне диктовать? – начала я.

Он нагнулся еще ближе, так, что я ощутила у него изо рта запах дорогого виски из запасов его брата. Его губы шевелились прямо перед моим лицом, и он почти прижался ко мне всем телом. Я видела, как у него на шее тяжело бьется пульс.

– Я могу диктовать тебе эти условия, – сказал он голосом, очень напоминающим рычание. – И больше не позволю ему ничего у меня забрать.

– Я не «что-то твое», – напомнила я ему, окатив его презрением в голосе. – Меня не интересуют ваши взаимные обиды, и ты никогда не будешь указывать, с кем мне видеться. Ты мне не муж!

Я уперлась руками ему в грудь и попыталась оттолкнуть его, но он не пошевелился, поднял руки и крепко схватил мои запястья. На краткий миг мне показалось, что в его глазах промелькнула боль.

– Нет, – тихо сказал он, – я лучше, чем муж. Я – твой друг.

Мучительно медленно он отпустил мои руки и ушел.