Глава 16

Мы вошли в Бишопс-Фолли через небольшую пешеходную калитку в дальнем конце поместья, пробрались через обширные сады, всевозможные искусственные руины и прочие причудливые строенияи оказались у Бельведера. Я толкнула Стокера локтем.

– У наших дверей визитер.

Стокер взглянул на нашего гостя и выругался.

– Черт бы тебя побрал… – начал он, но я остановила его, тронув за рукав, и приветствовала посетителя.

– Добрый день, сэр Руперт.

Сэр Руперт, второй из сыновей Темплтон-Вейнов, посвященный в рыцари барристер, снял передо мной шляпу, не обратив никакого внимания на младшего брата.

– Мисс Спидвелл, рад встрече.

– Рада вас видеть. Может быть, войдете?

– Черта с два он войдет, – возмутился Стокер.

Сэр Руперт с некоторым усилием подавил вздох.

– Как вижу, это будет утомительно. Да, мисс Спидвелл, я с удовольствием войду: не хочу выяснять семейные вопросы на улице при свидетелях, – сказал он, покосившись на шуршащие кусты.

– А, это? Это просто Патриция, не обращайте на нее внимания, – ответила я и рассказала ему о гигантской черепахе его светлости, когда мы вошли в Бельведер. Через несколько минут я уже достала коробку с печеньем и разлила виски по стаканам.

Сэр Руперт с видом знатока пригубил напиток и подержал его на языке.

– А это отлично. Я боялся, что вы предложите мне чай.

– Помню, в прошлую нашу встречу мы начали с крепких напитков, – сказала я ему. – В тех обстоятельствах это казалось уместным.

Мы обменялись многозначительными взглядами, а Стокер закатил глаза и осушил стакан.

– Руперт, зачем ты пришел?

Сэр Руперт продолжал потягивать виски, а я в задумчивости посмотрела на Стокера.

– У тебя и правда ужасные манеры, Стокер. Сэр Руперт, а он всегда был таким?

– Порывистым? Грубым? Думающим только о себе? Да, с колыбели. Его совершенно невозможно было исправить, хотя отец очень старался. Он еще и упрям как черт. Помню один случай, когда отец запретил ему участвовать в скачках у нас в имении, потому что он был еще недостаточно хорошим наездником.

– Представляю, как он разозлился. Это он умеет.

Сэр Руперт покачал головой.

– Нет. Все было еще хуже. Он украл лучшего отцовского скакуна, Теншебре, вскочил на него, даже не оседлав, и обогнал всех на поле.

– С тех пор отец никогда не отзывался плохо о моей езде, – с вызовом вставил Стокер.

– Этот конь уже никогда не был прежним, – сказал мне сэр Руперт. Я улыбнулась ему, а он с видимым удовольствием сделал еще один глоток.

– Вы добры ко мне, мисс Спидвелл, даже более, чем я того заслуживаю. Я услышал, что приключилось с Мерривезером, и теперь не знаю, как мне заслужить ваше прощение. Этого юнца надо просто выпороть за такое оскорбление.

– А откуда он узнал, что с мисс Спидвелл можно так обращаться? – спросил Стокер с явной грозой в голосе.

Сэр Руперт изящно покраснел: кончики ушей стали нежно-розового цвета.

– Боюсь, это моя вина. В тот вечер, когда похоронили отца, все мы, братья, собрались, чтобы выпить в память о нем последние запасы его наполеоновского бренди. И ты был приглашен на ту встречу, – добавил он, многозначительно посмотрев на Стокера. – Как бы то ни было, там оказалось гораздо больше бутылок, чем мы ожидали, и мы расправились со всеми. В какой-то момент я упомянул, что ты, может быть, не пришел из-за того, что у тебя встреча с мисс Спидвелл. Возможно, затем я даже заметил, что если бы у меня был выбор: выпить с братьями или провести вечер в такой очаровательной компании – я бы не колеблясь предпочел второй вариант, – добавил он, учтиво кивнув в мою сторону.

Стокер фыркнул с явным недоверием, но сэр Руперт продолжал.

– Естественно, за этим от обоих братьев последовали вопросы, и когда я попытался рассказать имо мисс Спидвелл, боюсь, немного разошелся в описании ее очаровательных черт.

Я широко ему улыбнулась.

– Не беспокойтесь, сэр Руперт, я все прекрасно понимаю.

– Я тоже, Рип, – вмешался Стокер. – Ты был пьян в стельку и делал о ней такие грубые замечания, что Мерри не мог найти себе места и при первой возможности притащился сюда, чтобы взглянуть на мисс Спидвелл собственными глазами. Более того, он заявлял тут, что она – моя любовница, – решительно сказал он.

Сэр Руперт закашлялся и начал бормотать извинения.

– Не стоит, – любезно сказала я. – Но память немного изменяет Стокеру. Мерривезер ничего не заявлял, он просто сказал, что был счастлив познакомиться с «дурной женщиной».

Сэр Руперт одним глотком допил свой виски, передернув плечами от крепости напитка.

– От всего сердца прошу меня простить.

Затем он повернулся к Стокеру.

– Брат сказал, что ты чуть не устроил ему взбучку, и я пришел извиниться перед мисс Спидвелл и сделать выговор тебе, но, кажется, вместо этого мне и самому сейчас достанется.

– Да что вы, сэр Руперт, мы, конечно, простим его, оправданием ему – горячность юности. Если я не готова справляться с недовольством, то вы имеете полное право мне его высказывать.

– Вы правда очень снисходительны, – сказал он мне и протянул свой стакан, чтобы я вновь наполнила его. Пока он пил, мы вели светскую беседу о состоянии дел на Самоа: немцы грозили усилить свое господство на островах, отрезав нам возможность вести там оживленную торговлю, о том, почему в саду его светлости не разрастается буддлея, и о предстоящем открытии театра «Хеймаркет» после реконструкции.

Мы все болтали, но тут начали бить часы, сэр Руперт вскочил на ноги, хотя не слишком уверенно, и воскликнул, что опаздывает куда-то на ужин. Я проводила его до двери, а Стокер с мрачным выражением лица остался сидеть, развалившись в кресле и вытянув вперед скрещенные ноги.

В дверях сэр Руперт тепло пожал мне руку.

– Вы очень любезны, мисс Спидвелл… А, да, я что-то хотел обсудить с Ревелстоком, но черт бы меня побрал, совершенно не помню, что именно… – нахмурился он.

Я высказала предположение.

– Может быть, что-то, связанное с отцовским наследством?

– О боги, конечно! – воскликнул он. – Вы чудо, мисс Спидвелл, действительно наследство. Но как же вы догадались?

– Мерривезер приходил с тем же поручением.

– А… ну что сказать… у него это получилось не лучше, чем у меня, – заметил он с печальной улыбкой, затем понизил голос: – Вы оказываете на него большое влияние, на Стокера. Я был бы очень благодарен, если бы вы попытались его убедить.

– Влияние! Дорогой сэр Руперт, вы ошибаетесь. Мы коллеги, наверное, даже друзья и вечно ссоримся, как кошка с собакой.

Он загадочно улыбнулся.

– Ну, как скажете. Хотя лично я замечаю… что-то совсем иное. В общем, если он наконец ответит солиситорам, это и правда очень облегчит нам жизнь. Понимаете, Тибериус, то есть новый лорд Темплтон-Вейн, начинает волноваться, а когда Тибериус волнуется, всем может не поздоровиться, – сказал он с содроганием.

Видя сэра Руперта в таком плачевном состоянии, я подумала, как нечестно с моей стороны было бы воспользоваться ситуацией, чтобы расспросить его о связи лорда Темплтон-Вейна с Елисейским гротом. И, конечно, не стала терять ни минуты.

Я одарила его самой обворожительной из своих улыбок.

– Интересно узнать что-нибудь о новом виконте, – сказала я ему. – Что он за человек?

– Властный, – не задумываясь ответил он. – Настоящий старший брат, воспитан, чтобы повелевать. Он был ужасно испорченным ребенком, но, к его чести, сумел избавиться почти от всех дурных качеств, хотя все-таки ждет, что все будут его слушаться.

– Настоящий капитан Блай, – предположила я.

– Ну, не так все плохо, – поспешил он меня поправить. – Но он бывает очень требовательным. Сложность в том, что он очень остро чувствует свою ответственность во многих сферах и от этого порой становится невыносимым.

– А существует ли леди Темплтон-Вейн?

Он покачал головой и сразу потерял равновесие, но удержался на ногах.

– Сейчас – нет. Была когда-то, но эта девушка совсем ему не подходила. Он женился на ней только потому, что она была дочерью герцога, а он хотел еще больше очистить нашу кровь. Но ему повезло: бедная девочка умерла через два года.

– И он не женился повторно?

Сэр Руперт пожал плечами.

– Ему на это духу не хватает. Не поймите меня неправильно: ему нравятся хорошенькие пампушки, – сказал он, но сразу прикрыл рот ладоньюи пригладил усы. – Не стоило мне этого говорить. Простите меня, мисс Спидвелл.

– Ничего страшного, сэр Руперт. В конце концов, мы взрослые люди и, конечно же, можем обсуждать такие вещи без смущения. Было бы удивительно, если бы человек такого положения, как лорд Темплтон-Вейн, не предавался каким-нибудь развлечениям. Скажите-ка, а все его увеселения имеют общепринятый характер или он увлекается чем-то необычным?

– Необычным? Вы имеете в виду что-то вроде филателии? – спросил он, нахмурившись.

– Нет, сэр Руперт, что-то вроде оргий.

Он издал странный звук, а его глаза распахнулись так широко, что я увидела белые ободки вокруг зрачков.

– Моя дорогая мисс Спидвелл, сама мысль… Простите, кажется, мне нехорошо.

Его вывернуло наизнанку у ближайшего куста, после чего он вернулся ко мне, прижимая платок ко рту.

– Думаю, мне лучше сейчас уйти, мисс Спидвелл, – сказал он извиняющимся тоном. Он выглядел точно так же, как Гексли, когда вляпался в саду в какую-то невообразимую гадость.

– Вы уверены, что сможете добраться до дома, сэр Руперт?

Он поднял руку.

– Конечно. Свежий воздух, несомненно, пойдет мне на пользу, – заверил он, постепенно приходя в себя, надел шляпу и задорно постучал по ней сверху. – Всего хорошего, мисс Спидвелл! – закричал он уже на ходу и врезался всего в несколько кустов по дороге.

Естественно, вернувшись в Бельведер, я не стала сразу заговаривать со Стокером об отцовском наследстве. По опыту общения с мужскими особями нашего биологического вида я знала, что самый простой способ заставить их поступить по-моему – попытаться уговорить их сделать ровно противоположное.

– Думаю, ты совершенно прав, что не обращаешь внимания на требования своей семьи, – начала я, устроившись перед коробкой с унылыми бражниками Sphingidae.

Стокер в тот момент читал газету; он слегка опустил ее и уставился на меня с подозрением поверх страницы.

– Неужели?

– Конечно. Ты уже много лет спокойно обходился без них, никак не вступал в контакт. Так чего беспокоиться сейчас? Можешь смело и дальше бросать все их письма в огонь, не читая.

Он хмыкнул.

– Вероника, я вижу тебя насквозь.

– О чем это ты?

Отложив газету, он поднялся и подошел ко мне вплотную. Но я не отрывала взгляда от своей моли.

– Я вот о чем: напрасно ты думаешь, что можешь с такой же легкостью обвести вокруг пальца меня, как и всех своих безмозглых любовников.

Я вспылила.

– Никакие они не безмозглые! Уж поверь мне, Стокер. Я бы никогда не завязала интрижку с мужчиной, которого можно было так описать.

Он скрестил руки на своей широкой груди.

– Прекрасно. А какое слово подойдет мужчине, которым крутит женщина?

Я резко отодвинула стул и встала лицом к лицу со Стокером.

– Я никем не кручу.

– Конечно, крутишь, – ласково сказал он. – Пользуешься силой своего характера, чтобы сделать все по-своему, и совершенно не задумываешься о том, чего хотят другие.

– Это абсурд. Ничего подобного. Я никогда так себя не веду.

Он начал загибать пальцы.

– Ты втянула меня в расследование смерти барона, – сказал он.

– Это ты похитил меня, потому что думал, что я его убила! – возразила я. – Так что, кажется, вину за то, что мы занялись этим расследованием, можно полностью возложить на тебя.

– Но ты ни за что и сама от него не отказаласьбы, – напомнил он мне. – Далее. Ты убедила лорда Розморрана организовать экспедицию на Фиджи, а не в Африку, хотя знала, что я предпочел бы Конго.

Он продолжал в том же духе, припомнив не меньше дюжины подобных историй, а я слушала его с нарочито скучающим видом.

– Ты закончил? – спросила я ледяным тоном, когда он наконец прервался, чтобы сделать вдох поглубже.

– Закончил? Да я еще даже не углубился в эту тему.

– Неужели? Ну что ж, прекрасно, но раз уж ты готов обвинять меня во всем этом, не забудь, что и твои руки по локоть в грязи.

– Какого дьявола?!

Я начала составлять собственный список.

– Ты похитил меня и заставил жить в бродячем цирке, – сказала я ему. – Решил, что уже пора переделывать чучела из этой коллекции, хотя каталогизация еще даже не движется к завершению, просто потому, что не любишь «бумажную работу», по твоим же собственным словам.

Я, в свою очередь, нашла не меньше дюжины причин, в чем можно было его обвинить. Мы стояли уже совсем вплотную, превращая тихое недовольство в горячее взаимное обсуждение недостатков. Я припомнила ему сомнительную гигиену и нравственность, напала даже на его научные методы. Он ловко парировал, что в отношении морали ему до меня, конечно, далеко, а уж по тугодумию я дам фору любому девятилетнему ребенку.

В общем, ссора получилась прекрасная – мы оба взбодрились и быстро избавились от подступавшей хандры. Когда пыль улеглась и мы уже могли спокойно взглянуть друг на друга, Стокер задумчиво посмотрел на меня.

– Так что сказал тебе Руперт о Тибериусе?

Я даже не стала спрашивать, как он понял, что я разузнавала у сэра Руперта о виконте. Хотя мы были не так давно знакомы, между нами существовала некая ментальная связь, какой прежде у меня ни с кем не случалось. Это всякий раз выглядело как ловкий фокус: он часто мог предугадать мои действия и мотивы, но и у меня это получалось не хуже, а потому меня это почти не беспокоило.

– Ничего интересного. Я попыталась перевести разговор на то, участвует ли лорд Темплтон-Вейн в каких-то оргиях. Но это мне совершенно не помогло.

Губы Стокера слегка скривились, будто он с трудом сдерживал приступ смеха.

– Представляю себе. И что же он сказал?

– Почти ничего. Он был слишком занят: сдавал весь свой виски в ближайший куст.

Стокер выругался.

– В жизни больше не стану тратить на него хороший односолодовый напиток.

Я вздохнула и потянулась.

– Трудный был день.

– Но и не совсем бесполезный, – согласился он.

– Со стороны можно сказать, что мы сделали все, что могли, и даже больше, – сказала я.

– Да, сделали.

– А вечером пойдем еще куда-то?

– Конечно. Подозреваю, ты хочешь вернуться в Литтлдаун и проверить, не удастся ли нам пробраться в сам особняк. Или желаешь еще раз отказать Гилкристу, а заодно опять обыскать его комнату в Хэвлок-хаусе? Вероятно, его не будет дома вечером.

– Ни то, ни другое. – Я замолчала, позволяя ему самому догадаться, в чем дело.

– Вероника, нет, – сказал он решительно.

– У нас нет выбора. Это одна из нитей расследования, и мы должны ее проверить.

– Это не нить, – возмутился он. – Просто ты пытаешься влезть в мои семейные дела.

– И этому не было бы оправдания, если бы не тот факт, что имя Тибериуса Темплтон-Вейна мы видели в журнале, который вел Майлз Рамсфорт. – Я похлопала его по плечу. – Выше голову, Стокер. Я тебя об этом не просила бы, если бы от этого не зависела человеческая жизнь, но ведь зависит. К тому же, – сказала я, распахнув глаза с притворной невинностью, – если не пойдешь, я вынуждена буду заключить, что ты просто боишься встречи со старшим братом.

Следующие несколько минут Стокер упражнялся в грубости, припоминая все бранные слова, а я составляла в уме список бабочек, которых мне еще предстояло поймать, и уже дошла до Greta oto, стеклянной бабочки, когда он наконец успокоился.

– Все, закончил? – весело спросила я. – Так, ты говорил, что его светлость – поклонник театра. Значит, он точно не пропустит сегодня вечером открытие «Хеймаркета». Всегда можно в последний момент купить билеты в партер. Оденемся прилично, пойдем пить шампанское и «случайно» столкнемся с твоим старшим братом. Он так рвался с тобой поговорить, что точно предложит пообщаться с глазу на глаз, и тогда мы расспросим его о Елисейском гроте.

– Бесполезное занятие, – сказал Стокер сквозь сжатые зубы. – Судя по журналу, он не был там уже несколько месяцев.

Я смерила его долгим оценивающим взглядом.

– У нас не было возможности посмотреть последнюю страницу, а значит, мы не можем это утверждать с полной уверенностью. К тому же, Ревелсток Темплтон-Вейн, я отказываюсь верить, что ты позволишь умереть человеку только потому, что не хочешь говорить с братом.

Он заворчал, но не сказал ничего вразумительного, и я поняла, что бой окончен и победа осталась за мной.

– Мы должны перевернуть каждый камень в этом расследовании, и если это тебе неприятно, ну что ж, мне жаль.

Он закатил глаза.

– Все это расследование мне неприятно. Ты мило проводишь время с принцессой, а с меня сдирают шкуру и подают на блюдечке Эмме Толбот, как молочного поросенка.

– В следующий раз я лично вставлю тебе в рот яблоко и надену на шею ожерелье из веточек петрушки. А теперь поскорей приведи себя в порядок. У нас мало времени, – распорядилась я.

Я знала, что он согласился не из-за моих маленьких хитростей и колкостей. Стокер мог быть непоколебим как скала, если действительно чего-то не хотел. Все дело было в напоминании, что Майлза Рамсфорта могут повесить за преступление, которого он не совершал. Несмотря на все свои недостатки, Стокер был поборником справедливости, и мысль о том, что какой-то злодей пытается прикрыться Рамсфортом, толкала к действиям и его, и меня.

У меня было только одно платье, подходящее для посещения театра, – простого кроя, но эффектное, из лилового атласа, – и, убедив наконец Стокера поступить по-моему, я поспешила в свой домик, чтобы переодеться. Миссис Баскомб разрешила мне время от времени прибегать к помощи горничной, Минни, и вот сейчас она пришла ко мне, до зубов вооруженная разнообразным женским оружием. Она мечтала выучиться на камеристку, и миссис Баскомб сочла, что ей лучше потренироваться на мне, чем на дамах из семьи графа. Со своей стороны, Минни была так рада этой прекрасной возможности, что принялась за данное ей задание со страстью миссионера. Она сделала мне простую прическу: обошлась без обычных щипчиков для завивки и накладных локонов, лишь свободно собрала у меня на затылке мои собственные черные пряди, закрепив их каким-то поразительным количеством невидимых шпилек.

Я сама натерла себе лицо и декольте своим любимым розовым кольдкремом и воспользовалась французскими духами, но Минни дополнила эту картину, обильно припудрив меня, чтобы моя кожа засияла как персик. Она слегка коснулась моих губ розовой помадой собственного изготовления, нанесла понемногу мне и на щеки и сделала все это с таким мастерством, что стало казаться, будто все это очарование свойственно мне от природы, а вовсе не результат умелой работы. Затем в дело пошла тонкая, как карандаш, сурьма, и на этом уловки Минни закончились. Хорошенько затянув меня в корсет, она зашнуровала на мне лиловое платье, завязав ленты как можно туже, чтобы талия стала узкой, а зад поднялся вверх. В результате вид у меня получился необычайно соблазнительный, и я в очередной раз убедилась, что не зря я терпеть не могу модные аксессуары. Во время работы я всегда предпочитала простой, свободный лиф, в котором легко двигаться и совершать любые действия, но вечерний наряд обязательно предполагал настоящий корсет со всеми его ограничениями. С его помощью из любой девушки можно сделать что-то вроде беспомощной куклы, у которой талия неестественно тонка, а все остальные части фигурны до неприличия.

– Крайне неразумная одежда, – пробормотала я.

– Но в ней вы такая красавица, – выдохнула Минни.

Я улыбнулась, достала банкноту из своего ридикюля и вручила ей, а она аккуратно убрала деньги в карман.

Потом девушка с испугом уставилась на меня.

– Мисс, вы не надели свои драгоценности!

– У меня нет драгоценностей, – сказала я ей.

Она побледнела.

– Вы не можете выходить вечером в свет без украшений. Все подумают, что вы нищенка!

– Она будет оригинальной, – сказала леди Веллингтония, входя к нам без всяких церемоний. – Все остальные женщины будут увешаны бриллиантами. А у мисс Спидвелл не будет ни единого украшения, и этим она будет выделяться из всех.

Леди Веллингтония приблизилась и смерила меня долгим оценивающим взглядом с головы до пят.

– Очень эффектно, дорогая. Простите, что пришла без приглашения, но я услышала, как миссис Баскомб говорила Минни, что сегодня вечером вы собрались в театр, и я решила кое-что вам принести.

Она достала из кармана коробочку и вручила мне ее как сокровище.

– Это не подарок, – подчеркнула она. – Однажды я брала его с собой на бал в Букингемский дворец, – добавила она. Я открыла коробку и увидела там веер, покоящийся на дорогой подкладке. Когда я раскрыла его, Минни восторженно выдохнула; она смотрела на веер, как алтарник на святые мощи, а на губах леди Веллингтонии играла легкая улыбка.

Я стала рассматривать веер. Основа и гарды – из изящно вырезанной слоновой кости, а между ними – не ожидаемая шелковая ткань, а ряд черных гусиных перьев, таких гладких, что на них была изображена изумительная сцена с Пигмалионом и Галатеей. Художник запечатлел пару в тот момент, когда Пигмалион целует законченное создание и под его ищущими руками она обретает плоть и кровь. Я вспомнила комплимент Фредерика Хэвлока и удивилась, насколько уместный аксессуар одолжила мне леди Веллингтония.

– Как мило! – выдохнула я и слегка взмахнула веером.

– Я рада, что он вам нравится, дорогая. Мне всегда приятно бывать феей-крестной.

Она достала что-то из другого кармана.

– Смотрите, что тут еще у меня есть. Стокер сказал, что вы хотите купить в последний момент билеты в партер, но такое прекрасное платье жалко тратить на солиситоров, торговцев и их унылых жен. У меня есть ложа, которой я сейчас не пользуюсь. Его светлости сегодня получше, и он обещал спуститься вниз и после ужина сыграть со мной в немецкий вист. Он-то думает, что мы будем играть на деньги, но если я выиграю, то хочу заставить его выпустить этих проклятых неразлучников, чтобы я смогла наконец насладиться тишиной.

Она помахала передо мной билетами, и я взяла их с улыбкой.

– Вы очень добры, миледи. Спасибо вам.

– Дитя мое, как я уже сказала, мне всегда нравилось исполнять желания. А теперь, Золушка, пора на бал. Я заказала экипаж для вас на сегодняшний вечер, но, боюсь, у нас нет мышей, чтобы превратить их в лакеев. Придется вам обойтись самыми обыкновенными.

С этими словами она вышла, за ней засеменила Минни, а я постояла минуту, наслаждаясь ощущением, что я красиво одета и готова к выходу. В последний момент я открыла небольшую картонную коробку и достала бархатного мышонка. Честер был у меня, сколько я себя помнила, верный товарищ во всех приключениях.

– Может быть, у Золушки сегодня все-таки будет мышка, – пробормотала я, убирая Честера в ридикюль.

Я столкнулась со Стокером, когда он выходил из своей маленькой китайской пагоды, одетый строго, в черно-белых тонах, как того требовал от джентльменов вечерний этикет. Волосы блестели и были тщательно расчесаны, так что выглядели довольно аккуратно, несмотря на длину, а подбородок – чисто выбрит, и на нем даже не проступала обычная синева. На глазу – повязка, не обычная кожаная, а тонкая полоска черного шелка, так подходившая к волосам. Ногти вычищены, руки отдраены до первозданной белизны. Ни одна пылинка или морщинка не портила его идеального облика, и я не сразу осознала, что смотрю на него во все глаза.

– Что такое? – с подозрением спросил он.

– Никогда не видела тебя таким чистым.

– Проклятье, видела, конечно, – заспорил он. – Если мне не изменяет память, когда я был в купальной простыне.

Я улыбнулась при воспоминании о том, как мы жили в бродячем цирке.

– Это совсем не то. Тогда ты просто вылил на себя тазик теплой воды. А теперь ты просто весь блестишь. И выглядишь шикарно, – добавила я, обратив, однако, внимание, что под этим костюмом совершенно скрылись все его татуировки. Только золотые кольца в ушах и длинные волосы говорили о том, что он не совсем такой, как остальные высокородные джентльмены, готовые к выходу в свет.

– На себя посмотри, – сказал он, переводя взгляд с моей пышной прически на кончики туфель.

– А что я? Я всегда чистая, – возразила я.

– Да, но обычно ты не… – Он запнулся и не мог отвести взгляд от выреза у меня на платье.

– Да, кое-что приходится прятать, чтобы ты не терял дара речи, – ласково заметила я.

Он вздрогнул и поднял глаза, сердито двигая челюстью.

– Прошу прощения, – сказал он хриплым голосом. – Но в этой красоте души не чаем.

Я улыбнулась цитате из Китса, взяла его под руку, и мы двинулись к подъездной дорожке, где нас должен был ждать экипаж.

– Стокер, помнишь, мы говорили с тобой о сексуальных отношениях?

– С болезненной ясностью, – ответил он, не глядя на меня.

Мне было легко обсуждать подобные вопросы, но Стокер бывал очаровательно скрытен в отношении своих низменных потребностей. Однажды мне удалось вытянуть из него признание, что последний раз у него была физическая связь несколько лет назад: дело было во время его разгульной жизни в Бразилии, о чем сейчас он старательно не вспоминал. С тех пор он был чист как монах, но я считала, что такое состояние и нездорово, и неестественно. Но так как я ограничивала все свои интрижки заграничными поездками, то и сама уже давно чувствовала беспокойство: мое тело настоятельно требовало разрядки. Стокер посоветовал мне плавать в холодной воде, но по страдальческому выражению его лица я заключила, что она так же мало помогала ему, как и мне.

– Думаю, тебе нужно найти себе милую, тихую горничную для удовлетворения своих потребностей, – сказала я ему. Должно быть, его нога попала в кроличью нору, потому что он оступился, а когда снова крепко встал на ноги и подал мне руку, его пальцы крепко сжали мои.

– Думаешь, мне необходимо кувыркаться в постели с горничной? – сухо спросил он.

– Ну, или с помощницей кухарки, или с молочницей. Точно, молочница! Знаешь, у них обычно крепкие руки. И вообще они мускулистые, здоровые девушки. Это как раз то, что тебе нужно.

Он немного помолчал, а потом заговорил каким-то чужим голосом.

– Мои дела – это моя забота, Вероника. Я разберусь с этим без твоего вмешательства.

Экипаж подкатил как раз в тот момент, когда мы вышли на подъездную дорожку. Мало того, что он был невероятно изящный, он еще и прибыл минута в минуту!

– Я просто хотела помочь, – сказала я ему.

– Мне не нужна твоя помощь, – отрезал он. – Особенно в этом вопросе.

Он еще раз взглянул на мое глубокое декольте, отодвинулся от меня как можно дальше на бархатном сиденье и стал смотреть в окно, сурово сомкнув губы и сжав руки в кулаки на коленях. Я дорого заплатила бы за то, чтобы узнать, о чем он думал. Но он ничем себя не выдал. А я не стала спрашивать.