Глава 2. Красавица и чудовище

Альв удивила его снова. Когда в сопровождении Варвары она вышла из палаты, выглядела она не в пример вчерашнему просто замечательно. Она, вроде бы, даже поправилась на пару килограмм, не говоря уже о прочем. И глаза у нее вновь стали голубыми. Ясный спокойный взгляд прозрачно-голубых глаз, мягкая полуулыбка на полных чувственных губах, матовая белизна кожи, волнистые с живым блеском длинные волосы, завивающиеся на концах. И все это без макияжа, от которого Альв наотрез отказалась, и без ухищрений куафера, если не считать таковыми несколько движений простой щеткой для волос. Естественная, ничем не подправленная красота. И одежда, подобранная Варварой, сидела на "найденыше" так, словно, специально для нее шилась. Элегантный шерстяной костюм — удлиненный блейзер, чем-то напоминающий флотский китель, и узкая юбка довольно смелого покроя — шелковая блуза с галстуком, полусапожки, короткое пальто, шляпа и перчатки. И все это в оттенках от светло-серого до темно-серого, вот только блуза темно-синяя, да сапожки из блестящей черной кожи. Вот и говори после этого, что ведьм не существует! Еще как существуют, и Варвара одна из них. Ведь как смогла угадать с цветами, имея в распоряжении лишь косноязычное описание совершенно незнакомой ей женщины! Чертовщина, да и только!

— Схватывает на лету, — шепнула Варвара прямо в ухо Якова. — Но ты прав, дорогой, про бюстгальтер и пояс для чулков она напрочь забыла… А может быть, и не знала?

"Может быть", — кивнул мысленно Яков, но комментировать слова Варвары не стал.

На том и расстались.

— Куда вы меня берете? — спросила Альв, когда они остались вдвоем.

— Сначала предлагаю пообедать, — начал излагать свои планы Яков. — Затем совершим экскурсию по городу, а когда стемнеет, поедем в дом к моей сестре. Ее зовут Трута, и она пригласила нас в гости. У Труты вы и переночуете, а завтра утром подумаем, что делать дальше.

— У вас, Яков, нет своего дома? — вопрос, казалось бы, уместный, но, в то же время, несколько странный.

Но, с другой стороны, все, что касалось Альв, было окрашено в цвета безумия. Молодая женщина, потерявшая память, но, судя по всему, не утратившая основных характеристик личности. Спокойная. Уверенная в себе. Не испытывающая, как кажется, и тени озабоченности относительно утраченной памяти или своего положения и статуса.

— У меня есть дом, — Яков подумал вдруг, что поведение Альв лишено притворства, и все, что она делает, естественно и непротиворечиво. Во всяком случае, для нее самой.

— Почему, тогда, я останусь ночевать у вашей сестры?

— Потому что молодой женщине неприлично ночевать в доме холостого мужчины.

— Скажите, Яков, — голубые глаза смотрят на него снизу-вверх, но отчего-то создается ощущение, что все обстоит с точностью наоборот, — Варвара когда-нибудь ночевала в вашем доме?

Ну, что ж, забыла она что-то, или нет, в проницательности этой женщине не откажешь.

— Ночевала, — вынужден был признать Яков.

— Это повлияло на ее репутацию? — гнула, между тем, свою линию Альв.

— Видите ли, госпожа Ринхольф, — попытался выбраться из западни Яков, — госпожа Демидова не слишком озабочена ни своей репутацией, ни чужим мнением. Такова уж она.

— Такова уж я, — чуть улыбнулась Альв.

— Вы не можете этого знать, — возразил Яков. — У вас амнезия.

— Да, верно! — кивнула женщина. — У меня расстройство памяти, но согласитесь, господин Свев, я не страдаю расстройством личности или умственной отсталостью. И я вам заявляю со всей определенностью, что вам не следует заботиться еще и о моей репутации. Так что, если это единственная причина, я предпочту ночевать в вашем доме.

— Ну, если не будет другого выхода… — пожал плечами Яков.

Продолжать разговор на эту щепетильную тему он счел излишним. Будет день и будет пища, как говорится.

— Боюсь вас испугать, — улыбнулась женщина, — но выхода не будет.

— Итак, куда мы идем? — резко сменила она тему разговора.

— Для начала в регистратуру, — объяснил Яков. — Оформим вашу выписку, и тогда уже отправимся на поиски приключений.

Из похода в ресторан и в ходе экскурсии по весеннему Шлиссельбургу Яков узнал, что Альв обладает хорошим аппетитом, но ест при этом спокойно, не торопясь и крайне воспитанно. Ножом и вилкой, как и прочим ресторанным инвентарем пользуется с естественностью "старожила", названиям блюд и продуктов не удивляется, и никакого неудобства от поездки в тяжелом локомобиле не испытывает. Город ей, судя по всему, понравился, но, несмотря на то, что она по-прежнему, ничего не помнила ни о Себерии, ни о Шлиссельбурге, удивления не вызвал. Город, люди, техника — все это являлось предметом любопытства, но и только.

Потом, когда наступили ранние сумерки, Яков вывел свой "Кокорев-командор" на шоссе, идущее параллельно Старо-ладожскому каналу, и погнал на север, предполагая обогнуть Щучье озеро и подъехать к усадьбе Норнов по старой лесной дороге с северо-востока. Вообще, в отличие от западного берега, заросшего густым лесом, восточный был давно и хорошо обжит. Здесь издавна — лет триста, пожалуй, — жили Норны, Кумачевы, Зарубины и Свевы. Четыре мызы с молочными фермами, лесопилкой и маленьким конезаводом, давным-давно находившимися в ведении арендаторов. Однако усадьбы, строенные из кирпича, битого камня и дубовых бревен, до сих пор являлись родовыми гнездами четырех семей, роднившихся в прошлом не раз и не два. Последним по времени такого рода матримониальным союзом стал брак сестры Якова Труты Свев и соседского сына — Петра Норна, служившего в Казенном приказе, сиречь в Министерстве Финансов. Петр был значительно младше Якова, к тому же "банкир", а не "вояка". Соответственно, и особой дружбы между ними с самого начала не возникло. Соседи, знакомые, родичи по браку — зять и шурин, — государственные чиновники, но никак не друзья. Тем не менее, Яков бывал у Норнов довольно часто, благо холостяк и живет поблизости. Но причина частых визитов была, разумеется, не в Петре, а в Труте, и все посвященные все прекрасно понимали.

Память не возвращалась, и это было странное чувство: знать, что многого не знаешь, потому что забыла, но не знать, что именно забыла, потому что и это тоже стерто из памяти. Она прекрасно себя чувствовала, свободно говорила с другими людьми, ориентировалась в окружающей обстановке, хотя и не всегда узнавала те или иные вещи, и все-таки не знала даже того, как ее зовут на самом деле. Альв Ринхольв, сказал Яков. Возможно, что и так. Но назвалась она — если, и в самом деле, назвалась, — находясь в полубессознательном состоянии. Тогда назвалась, сейчас снова не помнила. И ничего по поводу этого имени не чувствовала. Но вот какое дело, оно не казалось ей странным или чужеродным. Напротив, оно было одним из многих имен, имевших отношение к языку, который здесь отчего-то никто не понимал. Ульфила, Вульфсиг, Ринхольв… Альв Ринхольв… Эльф из Волчьего Круга… Должно ли это что-то означать или это просто имя, как и любое другое, которое когда-то что-то значило, но давно уже это значение утратило? У нее не было ответа на этот вопрос, но и другого имени не было тоже, и, значит, она была Альв Ринхольв. Во всяком случае, пока.

А сестру Якова звали Трута. Тоже знакомое имя, но на вкус Альв, ТруДа звучало бы лучше. Любимая, возлюбленная… Красивое имя для женщины. И для сестры Якова вполне подходит. Было видно, что женщина любима. И мужем, Петром Норном, и братом, носившим непростое прозвище Свев. Свевов Альв откуда-то знала, хотя и не помнила откуда, и кто они такие тоже не помнила.

Между тем, приняли ее радушно, усадили в удобное кресло, угостили каким-то крепким напитком — первачом — который Альв решительно не понравился, хотя запахи трав и цветов, которые он нес, заставили насторожиться. Кровохлебка, лютик едкий, зверобой, душица… Все эти растения она знала, и даже более того, могла сказать, что, лютик едкий, например, является ядом. Но в малой концентрации и при наличии других компонентов, той же душицы, не опасен, так что самогон этот пить можно, хотя и не нужно. Слишком много алкоголя и вкус сомнительный.

"Не мое", — решила она и от дальнейшей дегустации водок и настоек домашнего приготовления благоразумно отказалась.

А вот за столом, когда ей предложили красное вино, она ему обрадовалась так, словно встретила старого приятеля. И в самом деле, это было Барбареско — вино четырехлетней выдержки из Пьемонта. И вот, что любопытно, едва она вспомнила про Пьемонт, как в памяти всплыло название Castello di Pavone, и сразу же возник образ крепости, вернее, небольшого древнего замка и его внутренних интерьеров.

"Панкрацио ди Риорино… Дзино… "

Узкое лицо, тонкие губы, хищный нос и мрак, клубящийся в равнодушных глазах… Но кто он такой, этот мужчина, с которым она встречалась в замке ди Павоне, Альв так и не вспомнила.

"Тем не менее, лиха беда начало, разве нет?"

Обед, который хозяева называли ужином, ее удивил. Не считая сыров, на стол подали всего одно единственное блюдо — пышный мясной пирог с начинкой из пяти разных фаршей, уложенных слоями, — и все то же красное вино Барбареско. Альв это показалось… Недостаточным? Да, скорее всего, именно так. Подсознательно она ожидала хотя бы нескольких перемен и большего числа разных яств, но и слуг в этом доме, как ни странно, не оказалось тоже. Вернее, была одна старая кухарка, которая, как выяснилось из разговора, пирог, собственно, и не пекла. Пирогом занимался хозяин дома — Петр Норн, что показалось Альв еще более странным, чем скудость стола и отсутствие слуг в небольшом старинном замке, который здесь, в Себерии, называли мызой или фольварком. Слово "мыза" она, вроде бы, когда-то уже слышала, но где и при каких обстоятельствах — забыла. Впрочем, возможно, она просто не знала местных порядков, или знала, но тоже забыла?

Альв мысленно пожала плечами и принялась за пирог. Аппетит по-видимому никогда ей не изменял. Во всяком случае, значительная по обычным меркам порция хорошо пропеченного дрожжевого теста и пряной мясной начинки никакого протеста — ни физического, ни душевного — у Альв не вызвала. Ушла легко и просто под неспешный разговор об искусстве и под три бокала довольно крепкого на ее вкус вина. Получалось, что "обычные мерки" — например, пищевое поведение Якова и хозяев дома, — не для нее исчислены.

Насытившись, Альв некоторое время прислушивалась к общему разговору, в котором она, впрочем, не участвовала. Сидела вместе со всеми в креслах у разожженного камина, слушала, вдыхала запах сгоревшего табака и пыталась вспомнить, как проводила такие вот вечера она сама. Дома, где бы он ни находился. Ничего путного из этого, увы, не вышло, только начало болезненно сжимать виски, и в глазах появилась странная резь, как если бы свет вдруг стал слишком ярок для нее. Так, например, как бывает больно глазам, когда смотришь прямо на полуденное солнце. Пришлось прикрыть веки, что было воспринято гостеприимными хозяевами, как признак усталости, и ей предложили лечь спать.

— Вам, сударыня, надо отдохнуть, — спохватился Яков — После всего, что случилось с вами вчера…

"А что, собственно, со мной случилось?"

— Я постелю вам в гостевой спальне, — предложила Трута.

— А где будет ночевать Яков?

Отчего она спросила об этом? Какое ей дело, где он будет спать? Бог весть, но факт, что спросила.

— Я полагаю, у себя дома… — смутилась сестра Якова.

— У вас маленький дом, господин Свев? — повернулась Альв к Якову.

— Да, нет, — пожал он плечами. — Не меньше этого, но я же говорил вам, Альв, это может повредить вашей репутации…

— Но ведь она моя, — вполне резонно, как ей показалось, возразила Альв. — Репутация принадлежит мне, мне и решать.

— Что ж, — пожал плечами Яков, — если так, поехали…

И они вышли из дома Норнов в холодную знобкую ночь, и Альв представила, как лежит на снегу в одном платье и шелковых чулках…

— Отчего они умерли? — спросила она, когда они с Яковом оказались в его самодвижущейся повозке.

— Кто? — нахмурился он.

— Вчера ко мне заходил ваш человек… — объяснила Альв. — Адъюнкт Суржин. Он рассказал, как меня нашли в том лесу. Показал… фотографии… тех… других. Я никого не вспомнила, но я так и не поняла, от чего они умерли? Замерзли насмерть?

Это был важный вопрос, сущностный. Важнее даже вопроса о том, кем они были, эти люди.

— Не знаю, — покачал головой Яков. — Никто не знает. Но не думаю, что они замерзли. Вы, Альв, тоже не выглядели замёрзшей, хотя и выглядели…

— Мертвой, — подсказала она, почувствовав, что он стесняется произнести это слово вслух.

— Да, — кивнул, тогда, Свев, — по всем признакам вы были мертвы. Ни пульса, ни дыхания… а потом, взяли и ожили, и этого тоже никто не может объяснить.

Он явно чего-то не договаривал. Не врал, не обманывал, но скрывал. И она его об этом спросила, решив, что правда — лучшая политика:

— О чем еще вы умолчали?

— Умолчал?

За окнами повозки было темно, но Альв угадывала деревья и скованное льдом зеркало озера. Сильные фонари, установленные на самодвижущейся повозке, освещали только дорогу, вернее небольшой ее отрезок, лежавший сразу перед ними, и получалось, что "машина" движется из ниоткуда в никуда. Из тьмы во тьму. Из неизвестного прошлого в неизвестное будущее.

— Вчера в больнице вы выглядели ужасно, — признался после секундного колебания Яков Свев. — Вы, госпожа Ринхольф, были болезненно бледны, осунулись, утратили присущий вам блеск…

— Блеск? — переспросила Альв, на самом деле представлявшая, куда может завести их обоих этот разговор.

— Вы ведь красавица, сударыня, — усмехнулся собеседник, возможно, уловивший подтекст вопроса. — Полагаю, об этом вы не забыли.

— Вы правы, — согласилась Альв. — Есть, мне кажется, женщины намного красивее меня. Ваша подруга Варвара, например. Но я тоже хороша собой. Это бесспорно. Так что вас беспокоит?

— Когда я увидел вас впервые, — начал объяснять Свев, — вчера утром, лежащую навзничь на снегу…

"Лежащая навзничь? Мило… Я могла бы…" — она даже представила себе, что именно могла бы сделать, но Яков Свев между тем продолжал:

— Вы были очень красивы, госпожа Ринхольф, хотя и показались мне неживой. А вечером вы были уже другой, и в этом, казалось бы, нет ничего необычного. Пережитое, даже если вы о нем не помните, могло оставить свой след в вашей душе. Могли быть и иные причины. Но сегодня утром вы снова были полны сил и жизни. Никакой бледности, никаких признаков слабости или болезни. Напротив, мне показалось, что вы поправились на пару килограмм… Ваша кожа приобрела несколько иной оттенок. Я бы сказал, золотисто-розовый. В наших краях такой цвет кожи редок, но в Италии или на юге Франкии он встречается часто и хорошо сочетается с черными волосами. Но изменился не только цвет вашей кожи, ваши глаза, Альв, еще накануне прозрачно-голубые стали темно-синими.

Что-то ворохнулось в ее памяти. Что-то знакомое, но ускользающее. Что-то, связанное с изменением цвета кожи и глаз и, кажется, даже волос… Но что именно? Что-то, что она знала, но забыла, хотя это знание, наверняка, могло ей пригодиться.

— Интересно, — сказала Альв вслух. — Жаль только, что сама я себя не видела. Очень жаль. Но, увы, господин Свев, мне это ни о чем не говорит.

Свевская заимка была построена в том же стиле и в то же время, что и дом Норнов. И следует отметить, обе мызы строились с расчетом на большие семьи. При деде Якова — Аскольде — так, собственно, все и обстояло. В доме жили дед и бабка, мать деда, — прабабка Пелагея, незамужняя дедова сестра Ксения, и девять детей, не считая нескольких дальних родственников со стороны бабки. Но уже у отца Якова было только двое детей, не принимая в расчет тот факт, что Яков, на самом деле, не родной, а приемный. И вот родители умерли, а Трута вышла замуж, и Яков, остался в своем пустом замке один.

— У вас красивый дом! — сказала Альв после короткой экскурсии по второму этажу, которую, как радушный хозяин провел для нее Яков. — Кто собирал эти картины?

Картины — все, как одна, пейзажи заснеженных лесов и скал, — висели на лестнице и в коридоре второго этажа.

— Моя бабушка, — ответил на вопрос Яков, который помнил эту женщину, хотя и застал ее уже сильно сдавшей из-за терзавших ее в старости недугов. — Она любила живопись, разбиралась в ней, но еще больше она любила север. Она происходила из старой поморской семьи… Впрочем… — покачал он головой, сообразив, что Альв не знает, кто такие поморы, и про новгородский север, и про северные леса. — Извините, сударыня, вы ведь всех эти тонкостей не знаете.

— Или не знаю, или забыла, — улыбнулась Альв, которую подобные разговоры, судя по всему, не расстраивали и не раздражали. Они ее, вообще, похоже, не трогали, оставляя абсолютно равнодушной. Вода, стекающая по стали…

Это было более чем неправильно. Поведение этой молодой женщины выглядело дико, но таким, собственно, и было.

— Где находится ваша спальня, Яков? — неожиданно сменила тему женщина.

— Это так важно? — поднял бровь Яков.

— Нет, просто любопытно, как выглядит ваша комната. Но я не настаиваю… Где буду спать я?

— Вот здесь, — Яков открыл дверь и включил в комнате свет.

На самом деле, это была не только самая хорошая гостевая спальня, но и самая обжитая и теплая комната в доме, не считая его собственной спальни. Обжитой она была, потому что в ней изредка ночевали приезжавшие навестить Якова друзья и родственники, а теплой — потому что вдоль одной из ее стен проходил дымоход большого камина, находившегося в гостиной на первом этаже. Яков разжигал там огонь практически каждый день, собирался разжечь и сегодня. Ну, и печь, разумеется, общая для этой и смежной с ней комнаты, по случаю служившей Якову спальней. Ее он тоже растапливал каждый день. Так что комната, предназначенная для Альв, была теплой по определению. Просто потому что Яков постоянно жил в этом доме.

— Сейчас я разведу огонь, — кивнул Яков на голландскую печь, — и мы с вами, Альв, спустимся вниз. Белье на кровати свежее. Постель перестилалась на прошлой неделе, так что еще не запылилась. Но ложиться спать сейчас, уж извините, нельзя. Замерзнете. Давайте дадим комнате немного прогреться. Полчаса хотя бы… а я вас пока угощу хорошим и некрепким вином.

— Договорились, — улыбнулась девушка. — Тем более, что спать я не хочу.

— Но у вас глаза закрывались и сейчас… — хотел возразить Яков, но Альв ему продолжить мысль не позволила.

— Яков, мне просто свет режет глаза, — объяснила она. — Не знаю, отчего вдруг, но мне было бы легче, если бы вы не стали зажигать свет. Камин и, может быть, несколько свечей, чтобы не сидеть в потемках…

— Надо бы показать вас врачу, — встревожился Яков.

Иди знай, прав он или нет в своих предположениях, но, в любом случае, Альв еще двое суток не прошло как, то ли умерла и воскресла, то ли впала в такую глубокую кому, что показалась мертвой не только ему, но и другим осматривавшим место происшествия людям. Всякое могло произойти. Амнезия ведь тоже не вдруг случается. Вот и светобоязнь могла от тех же самых причин развиться.

— Не думаю, что это серьезно, — успокоила его Альв, первой спускаясь вниз по лестнице. — По ощущениям, это вроде бы нормально для меня, хотя и не могу объяснить, отчего так.

"Нормально?" — звучало более чем странно. Ну что может быть нормального в светобоязни?

Однако и эту тему Альв развивать не стала, переключившись на простые, но по-человечески понятные вопросы:

— У вас нет слуг, — констатировала она очевидное. — Кто же убирает дом, перестилает постели, готовит, занимается стиркой? Ведь не вы же сами, ведь так?

— Нет, конечно, — улыбнулся Яков, присев на корточки перед камином. — Хотя я все это умею делать и сам. Но тут неподалеку живут мои арендаторы, две большие семьи, вот их женщины и приходят пару раз в неделю прибраться, постирать, да погладить. А готовлю я всегда сам. Есть время — могу и суп сварить, нет — обхожусь малым. У меня тут подвал глубокий, в нем и летом прохладно, не то что зимой. Сыр, ветчина, колбасы могут подолгу храниться… Хлеб, правда вымерзает и черствеет быстрее обычного, но и это терпимо…

Свев ей понравился. Серьезный мужчина. Умный, образованный, воспитанный… Все эти качества, судя по ее спонтанным реакциям, нравились Альв и раньше. Особенно мужской ум. Однако она не осталась равнодушна и к внешности Якова. Высокий, широкоплечий мужчина с крепкой шеей и волевым подбородком производил хорошее впечатление. Но еще лучше на ее взгляд было то, что Свев не мальчишка кокой-нибудь прыщавый, но и не старик, слава богам! Похоже, ей нравились опытные мужчины, не утратившие, однако, ни физической силы, ни воли к жизни. А Свев к тому же еще и симпатичный. Строгие черты лица, наверняка, способные в определенных обстоятельствах становиться суровыми, темно-русые волосы, серые глаза…

Пару раз за вечер Альв подумывала о том, чтобы соблазнить его на "грех", и, видят боги, задача представлялась ей совсем несложной. Яков, разумеется, рыцарь и ни разу не позволил себе ничего такого, что могло быть истолковано, как неуважение к даме. Прямо-таки Роланд, кладущий меч Дюрандаль между собой и Анжеликой, чтобы не потревожить ее сон. Однако от Альв не укрылось то выражение, с которым Свев на нее смотрел, и оно, это выражение, не оставляло сомнений в природе его чувств. Как минимум, она ему нравилась, и он ее хотел. Как максимум… Впрочем, о высоких чувствах как-то не думалось. Хотелось другого, но Альв на это просто не решилась. Иди знай, какая она на самом деле! Может быть, в прошлой ее, "настоящей", жизни, переспать с этим интересным и по всей видимости сильным мужчиной было бы для Альв обычным делом. Но, возможно, все обстояло с точностью наоборот, и ее ощущения не имели никакой связи с привычным поведением и представлениями о нравственности. В последнем она, впрочем, сомневалась, но доказать обратное не могла тоже. Поэтому и спать отправилась в одиночестве.

В комнате было тепло и уютно. Горела одинокая свеча, которую Альв поставила так далеко от кровати, как смогла. Света ей, впрочем, хватало, но зато не надо было щуриться. Раздевшись, она умылась теплой водой из кувшина, который перед сном принес ей Яков с кухни, полюбовалась на себя в ростовое зеркало, вставленное в среднюю створку большого шкафа и, повертев в руках ночную рубашку, заботливо купленную для нее Варварой, залезла под одеяло как была — "без всего". Так ей показалось более естественно и правильно. Но вот какие правила и какие привычки стояли за ее решением, Альв не знала. Что-то наверняка было, но, хоть тресни, не вспоминалось.

Заснула она сразу — едва положила голову на подушку, — но и проснулась тоже сразу. Ощущение было странное: тревога какая-то невнятная, томление сердца, холодок по спине. И тем не менее, Альв откуда-то знала, хотя и не смогла бы объяснить, откуда, — что все это не просто так. И тревога не случайна, и опасения небеспочвенны.

Она полежала еще немного, прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь понять, что именно ее насторожило. Потом легко выбралась из-под одеяла и неслышной тенью скользнула в коридор. Было тихо. Тикали где-то внизу большие напольные часы, потрескивали угольки в печке-голландке, поскрипывало старое дерево дома. Не останавливаясь, Альв бесшумно пробежала коридор, спустилась по лестнице и через гостиную проникла в заднюю часть дома. Инстинкт ее не обманул: из кухни можно было выбраться на улицу или через дверь, или через люк погреба, соединявшегося с подвалом. Яков эту часть дома ей накануне не показал, а здесь оказалось много нового и интересного — мыльня, например, — но времени заниматься изучением дома у Альв сейчас не было. Она прошла через подвал и погреб, попутно принюхиваясь к вину в маленьких бочках, копченому окороку, вяленой рыбе и прочим вкусностям и разностям, и выбралась во двор.

Снаружи, как и ожидалось, было холодно, но это был обычный холод, который можно перетерпеть. Альв на него, если честно, даже внимания не обратила. Она слушала окрестности, вглядывалась в тени, нюхала сырой воздух. Охотника она обнаружила метрах в ста от дома, близ дороги, по которой давеча они с Яковом приехали сюда на его локомобиле. Человека, притаившегося под просторной маскировочной накидкой, тоже, вероятно, кто-то сюда привез, но гораздо позже. Сейчас он был один в своей охотничьей лежке, вел себя тихо, рассматривал дом через некое подобие зрительной трубы. Пах он странно, можно сказать, притягательно, отчего у Альв даже настроение улучшилось. Она подкралась к нему сзади и резко ударила собранными в щепоть пальцами в висок. Все случилось очень быстро и как-то само по себе. Альв даже не успела сообразить, что делает и зачем, но вот когда ударила, в голове, словно, солнце взошло. Она мгновенно осознала свои побудительные мотивы и нашла их вполне состоятельными. А еще Альв поняла, что человек умирает. Вернее, умер, но все еще полон жизни, которая утекает из него слишком быстро, чтобы оставить все, как есть. Следовало спешить. Альв перевернула мертвеца, нагнулась над ним и, перекусив сонную артерию, потянула в себя не успевшую еще остыть кровь.

Оторвалась она от разорванного горла только тогда, когда почувствовала, что больше не сможет сделать ни глотка. Села рядом с трупом, вытерла рот и сразу же сообразила, что "кажется, наделала глупостей". Убила человека рядом с домом сыскного чиновника, притом убила так, как здесь, похоже, никто не убивает. Во всяком случае, такое у нее возникло впечатление. Но, если так, то следы следовало скрыть. Альв завернула мертвое тело в просторную накидку из плотной ткани, оттащила в сторону и замела следы лежки ветками ели и сосны. Получилось хорошо, но теперь надо было избавиться от трупа. Вскинув его на плечо, Альв побежала в сторону озера, стараясь не ступать на попадавшиеся тут и там пятна нерастаявшего снега. На мерзлой же земле она следов не оставляла.

Добежав до озера, Альв нашла полынью и нырнула в нее вместе с мертвым телом. Плыла долго, добравшись подо льдом до противоположного, поросшего густым лесом берега, и там спрятала мертвеца на глубине, засунув под притопленную корягу. Вынырнула, проломив лед, отдышалась, не покидая воды, и поплыла назад. Нашла давешнюю полынью, выбралась под очистившееся от туч небо, и медленно побежала к дому. Пока бежала, сбросила с себя почти всю влагу, а остатки высушила. Так что в доме не наследила и, бесшумно добравшись до своей комнаты, снова оказалась на широкой кровати под мягкой и теплой периной.

"Спать!" — приказала она себе, устроившись поудобнее, и сразу же провалилась в сон без сновидений.

Утро выдалось на удивление солнечное. Чистое небо, голубое, как глаза Альв. И воздух согрелся. Во всяком случае, в десятом часу утра, когда Яков решился постучать в дверь гостевой спальни, на улице уже царила настоящая весна. Стучать долго не пришлось, девушка откликнулась практически сразу, словно бы только того и ждала, чтобы Яков постучал в дверь. Но, может быть, и ждала. По внутреннему ощущению, все, что касалось Альв, было ненадежно по определению, что, впрочем, не мешало Якову любоваться девушкой практически в открытую. Прятать взгляд было бесполезно: он уже понял, что Альв знает, когда он на нее смотрит, и, кажется, ничего против этого не имеет. Впрочем, по временам она позволяла себе замечания на эту тему, и замечания эти, если честно, едва не вгоняли Якова в краску.

— Я красивая? — спросила Альв за завтраком.

О, она, и в самом деле, была сегодня страсть, как хороша. Буквально светилась вся, излучая внутренний свет. Сияли глаза, солнечный свет играл в блестящих черных волосах. Этим утром они лежали, словно бы, после укладки. Волнистые, пышные… И да, Якову показалось, что они стали длиннее. Длинные черные волосы, матово-белая атласная кожа, полные карминовые губы, огромные голубые глаза.

"Сколько ей лет? — сейчас Якову казалось, что он ошибался, когда думал, что ей двадцать два или двадцать три года. — Лет девятнадцать? Максимум двадцать! Интересно, замужем ли она…"

— Да, — между тем кивнул Яков, — я вам, госпожа Ринхольф, об этом уже говорил. Вы красивая женщина, и мне доставляет удовольствие на вас смотреть.

— А, если я разденусь донага, ваше удовольствие возрастет?

— Надеюсь, вы не станете этого делать, — улыбнулся Яков и пояснил, чтобы не возникло недопонимания:

— Это было бы крайне неловко… прежде всего, для меня.

— Вас смущают мои вопросы? — почувствовав слабину, тут же насела Альв.

— Пожалуй, — согласился Яков. — Все это непривычно для меня. Я имею в виду стиль нашего разговора, и вызывает у меня чувство неловкости.

— Сколько вам лет, господин Свев? Нет, молчите! Я сама угадаю. Сорок четыре?

— Сорок пять.

— Надо было еще подумать, — "смущенно" улыбнулась в ответ девушка. — Вечно я куда-то спешу!

Но это она только так говорила. На самом деле, Альв была невероятно точна во всем, что делает. Иногда быстра, но никогда не поспешна.

— Яков, вы говорили, у вас тут есть конюшни…

Она все время балансировала на грани: то называла его по имени, но на "вы", то величала господином Свевом.

— Конюшни содержит мой арендатор, — объяснил Яков. — Но, если вы хотите покататься верхом, думаю, это не составит проблемы.

— Серьезно? — подняла она бровь. — Это возможно?

— Да, — кивнул он. — И я даже знаю во что вас по такому случаю одеть.

— Меня не надо одевать, господин Свев, я сама одеваюсь, — улыбнулась Альв.

— И раздеваюсь, — добавила через мгновение с милой улыбкой.

— Вы меня поняли, — остановил ее Яков. — Хотите прогуляться по окрестностям верхом?

— Я уже сказала, что хочу.

— Тогда, пойдемте найдем вам подходящую одежду.

Вариантов, на самом деле, было несколько. Точнее — два. Первый — "девичья светелка" Труты, где хранились все ее "детские" вещи. Двенадцать лет назад, когда ей было пятнадцать, своими размерами сестра Якова мало чем отличалась от Альв. Разве что грудь поменьше, да бедра поуже, но попробовать стоило. За одеждой и обувью продолжали следить все эти годы, потому что так хотела Трута, ну а Якову это большого труда не стоило. Это ведь не он стирал и проветривал одежду, смазывал салом и ваксил кожаные сапоги для верховой езды. Однако куда реалистичнее выглядел второй вариант. В прошлом году в Свевской заимке гостил двоюродный брат Якова с семьей. А тут, как на зло, случилась война, Андрея вызвали в часть, как, впрочем, и Якова, и Свевы Ниенские, — как их было принято называть в семье — отъехали второпях, словно, эвакуировались, оставив в доме половину своих вещей. Среди прочего остался и костюм наездницы, принадлежавший старшей дочери Андрея — шестнадцатилетней Екатерине. Ну, остался — это мягко сказано, точнее, был забыт и брошен там, где Катя переодевалась в день отъезда. Вот этот костюм — в связи со сходством комплекции двух фемин — должен был подойти Альв, как родной. Он ей и подошел. Однако и здесь не обошлось без недоразумений.

— Разве женщинам прилично надевать мужские штаны? — подняла в удивлении брови Альв.

— Не знаю, как у вас, — усмехнулся Яков, давно ожидавший чего-нибудь в этом роде, — а у нас женщины носят все, что им нравится.

"Или не носят ничего", — добавил он мысленно, пытаясь угадать, как Альв будет выглядеть в костюме для верховой езды и без него.

— Ладно, раз вы настаиваете…

— Я не настаиваю, — возразил Яков, — но боюсь, в этом платье вам будет неудобно ехать верхом. К тому же у нас нет женских седел для езды амазонкой.

— То есть, и ехать мне придется, сидя по-мужски? — "почти ужас", но скорее всего, Альв просто над ним потешается.

— Выбор за вами, — пожал плечами Яков. — В конце концов, мы можем проехаться по окрестностям в локомобиле…

— Нет уж! — сказала, как отрезала. — Решили верхом, значит верхом. Оставьте меня, Яков, я попробую все это на себя надеть.

Переодевание заняло гораздо больше времени, чем можно было предположить. Но результат превзошел любые ожидания. В свитере с высоким воротом, теплом казакине и брюках-галифе, в сапогах до колен и тирольской велюровой шляпе выглядела Альв истинной амазонкой. Ей бы еще лук в руки, получилась бы Себерская Диана-Охотница. Впрочем, у себерцев уже была одна такая — звалась Деваной. И еще, увидев ее в брюках, Яков узнал, что у Альв на удивление длинные ноги. Соразмерные росту, но притом длинные, прямые, и да — красивые!

— Хорошо выглядите, — заметил он вслух нейтральным тоном. — Вам идет быть амазонкой.

— Возможно, — задумчиво кивнула Альв. — Впрочем, какая же амазонка без лука!

— Хотите лук? — прищурился Яков.

— А у вас есть?

— Есть!

Рядом со светелкой Труты располагалась его собственная детская комната. Зачем хранила свои вещи Трута, бог весть. Яков же, когда вошел во владение домом, все свое повыкидывал без всякой жалости. Оставил лишь те вещи, которые продолжали ему нравиться и теперь: ростовой тисовый лук, сделанный на заказ в Бретани, композитный нормандский лук, ничем, собственно, не отличавшийся от новгородского пехотного — их все еще делали в Пскове и Новгороде в качестве спортивных или охотничьих, и несколько составных кавалерийских луков — татарских и монгольских, полученных в подарок или купленных во время поездок в Золотую Орду и в Тартар.

— Боги! — воскликнула Альв, похоже, искренно восхищенная увиденным. — Ты что, стреляешь из лука?

— Сейчас редко, — ответил довольный произведенным эффектом Яков, — а раньше я очень любил и просто пострелять в цель, и поохотиться…

Он сделал вид, что не обратил внимания на то, как легко и непринужденно перешла Альв на "ты". Возможно, это была случайная оговорка, но, по правде сказать, Яков надеялся, что экспромт этот был подготовлен заранее. Такое тоже могло случиться и означать могло так много, что Яков боялся сглазить свою удачу, если конечно она у него была.

— А мне можно?

— Можно, — улыбнулся Яков. — Но, вероятно, все-таки не из нормандского лука!

И то сказать, в Альв всего роста три вершка, а лук Якова был ему под стать — два аршина и девять вершков.

— Мне кажется, этот вполне подойдет! — Альв взяла со стойки татарский лук для стрельбы из седла, взвесила в руке и повернулась к Якову:

— А тетива к нему у тебя есть?

"У тебя!" — отметил Яков, но вслух сказал другое:

— Есть. Хочешь сначала пострелять, а верховую прогулку оставить на потом?

— Ну, я не собираюсь стрелять до вечера! — чуть улыбнулась Альв. — Стрелы, я так понимаю, у тебя тоже имеются?

"В третий раз… Что ж, ты сама решила, Альв!"

— Стрелы у меня тоже есть, — и Яков направился к сундуку, в котором хранились стрелы и тетивы для всех его луков.

Пока он возился с сундуком, разыскивая тетиву для короткого составного лука и другую — для своего норманнского, Альв с интересом рассматривала противоположную стену, на которой были вывешены несколько франкских шпаг и небольшая коллекция кинжалов. Потом, когда Яков нашел тетивы для луков и бросил беглый взгляд на гостью, он увидел нечто весьма любопытное, хотя и ожидаемое, если говорить начистоту. Проведя пальцами по клинку саксонского квилона, Альв вынула его из креплений и, нахмурившись, словно вспомнила что-то неприятное, переложила кинжал в левую руку. Оружие было, пожалуй, великовато для нее, но держала она его правильно и без напряжения. Сильная, умелая рука — так говорят о такого рода впечатлениях.

— Приходилось держать в руке? — спросил Яков, еще не решивший окончательно, переходить ли ему с Альв на "ты", или нет.

— Не помню, — с очевидным сожалением призналась Альв. — Но в руке лежит хорошо, и я вроде бы, знаю, что и как должна делать. Так, так и так! Что скажешь?

Все три движения были выполнены безукоризненно. Яков в свое время много и со вкусом занимался фехтованием. Но это было обычное спортивное фехтование на шпагах и рапирах. Однако позже, в офицерском училище, ему повезло познакомиться с маэстро Спаланцани, который обучал будущих офицеров ножевому бою. Кинжалы, ножи и прочее холодное оружие, которое могло оказаться в руках у военного человека — кавалерийская сабля, например, артиллерийский палаш или простой топор, — все это было предметом тщательного изучения. И вот тогда Яков впервые увидел правильные удары атакующего или парирующего кинжала, лежащего в левой руке.

— Ты явно умеешь биться на кинжалах, — сказал он вслух, разом решив две мешавшие ему проблемы. — И ты очень хороша в этом деле.

— Если бы я еще помнила, кто и зачем научил меня этому искусству, — тяжело вздохнула женщина, возможно, впервые позволив себе продемонстрировать свои истинные чувства.