На третье утро в море после того, как дребезжащая, как тетива лука, и сопровождаемая криком чаек «София» вышла из гавани в синие волны под ярким светом Балтийского солнца, Майкл встретил девушку.

Как диктовал ему статус обыкновенного моряка, он вел себя непринужденно и брался за любую ручную работу, которую ему приказывали выполнять. Часто она состояла в очистке участков, пораженных ржавчиной, в закрытии брешей герметиком; также он занимался грунтовкой и покраской. В некоторых местах приходилось счищать очень много ржавчины, весьма тщательно грунтовать и слишком долго красить — проблемных зон на судне хватало. Еще его работа включала в себя швабру, ведро и процесс отдраивания палубы, которая казалась бесконечной. Но, работая руками, мысленно он позволял себе плыть по течению под убаюкивающий ритм монотонного труда.

За время нахождения здесь он успел проанализировать состав экипажа и насчитал пятнадцать норвежцев, девять шведов, пять поляков, трех испанцев, трех французов, двух голландцев, одного британца (помимо себя), одного русского, одного африканца и одного ямайца. Впрочем, эти данные лишь подтвердили то, что он уже знал, поднимаясь на борт «Софии». Кроме того, он знал их имена и даже часть биографий, собрать которые стало большой трудностью даже для британской секретной службы.

Ямайца звали Дилан Кустис. Его арестовали в Кингстоне за многоженство: по полученным данным он был женат на трех женщинах одновременно. Позже власти узнали также и о фальшивых деньгах, которые он печатал в подвале дома своего кузена. Кустис, очевидно, имел определенный художественный талант, позволяющий ему довольно правдоподобно имитировать пятифунтовую банкноту.

Олаф Торгримсен, уроженец Тронхейма, первый раз попал в море на борт парового сухогруза, еще когда был тринадцатилетним мальчуганом. Судя по тому, на каких кораблях ему доводилось бывать, «Софию» он вполне справедливо считал королевой красоты. Единственные его проблемы с законом были связаны с многочисленными публичными драками, но за более серьезные дела он не привлекался. После инцидента в столовой Олафа поместили в лазарет, и с кровати он не вставал, жалуясь на то, что у него двоится в глазах… впрочем, ходили слухи, что он симулировал.

Вторым британцем на судне был восемнадцатилетний матрос второго класса по имени Билли Бауэрс. Майкл несколько раз замечал его рядом с собой во время работы. Криминального прошлого у Бауэрса не было, единственным более-менее известным фактом биографии было то, что в пятнадцать лет он оставил свой дом в Колчестере после смерти матери.

О первом помощнике Майкл знал, что это двадцатишестилетний африканец по имени Энам Кпанга. Судимостей за ним не числилось, известна была лишь история его образования в области бизнеса и морского права в Лондонском Университете.

Капитан «Софии» был случаем более занимательным. Пятидесятиоднолетний француз по имени Гюстав Бушен — уроженец Парижа — вышел в море у самого порога своего тридцатилетия в качестве матроса французского грузового судна фирмы «Френч-Лайн» и оставался в штате компании, пока, наконец, Норвежская «Голубая Звезда» не предложила ему место капитана. На тот момент Гюставу было сорок девять лет. В докладе упоминалось, что капитан баловался крепкими напитками и был подвержен вспышкам ярости. Майкл до сих пор толком не имел возможности пообщаться с капитаном Бушеном, потому что капитан не считал своим долгом встречаться с членами экипажа того ранга, что присвоили Майклу.

Агент Галлатин не горел желанием браться за это задание и пытался уклониться от него со всем возможным рвением. Его вовсе не привлекала перспектива быть запертым на корабле так долго, и он сообщил об этом полковнику Вивиану. Это было против его природы, да и его особые таланты здесь совершенно не требовались. К тому же, у него не было никакого опыта в мореплавании, и он справедливо полагал, что стоило отправить на это задание кого-то более подготовленного.

— Мы посылаем лучшего человека на данный момент, — сообщил ему тогда полковник Вивиан, и голос его был раздражающе спокойным, прохладным и собранным. Этот человек демонстрировал потрясающее самообладание. — Тебя обучали всему, что требуется. В твои обязанности входит работать по необходимости. Сейчас — это необходимо. Так что, пожалуйста, возьми отчеты с собой и изучи. Должен тебе напомнить, что ускоренная тренировка начнется в восемь утра на борту грузового судна «Джон Уиллис Скотт», пришвартованного в сухом доке в Баттерси.

— Да вы, верно, шутите! — воскликнул Майкл. — Вы для этого предоставили целый корабль?! Ради чего? Чтобы я подготовился?

— Я имел обыкновение шутить, — ответил Вивиан, уже указывая Майклу на другой документ, лежавший на столе перед ним, — когда был мелким и добрым мальчишкой. А теперь я вырос, и шутки кончились. Так что хорошего тебе дня, Майкл, и охоты — тоже хорошей.

Майкл Галлатин нахмурился.

— Что ж, будем надеяться, что никакой необходимости в охоте на этом задании не возникнет.

— К делу, — кивнул полковник, выдавив из себя одну из своих напряженных улыбок. Теперь он весьма редко показывал зубы. — Насладись ночью в Данциге. Отель «Золотой Дуб» я нахожу очень недурственным.

Майкл перемещал малярную кисть из стороны в сторону, маскируя пожелтевшие области и царапины, которые появились, пока он отскабливал ржавчину. Сейчас ржавчина казалась ему врагом, который никогда не спал.

Он стоял на коленях на палубе правого борта, работая над одной из великого множества вентиляционных труб, когда заметил девушку, выходящую из дверного проема корабельной надстройки. Разумеется, ему было доподлинно известно, кем она была, хотя она сама старалась держаться незаметно и одета была так, чтобы ни холодный порыв ветра, ни брызги воды, ни любопытные взгляды даже не предпринимали попыток направиться в ее сторону. На ней была бесформенная серя шинель, застегнутая до самого горла, стоячий воротник которой изрядно потрепало временем. Глаза защищали большие круглые темные очки, а темно-серый шелковый шарф был натянут до самого подбородка, перехватывая и пряча в себе волосы, что делало девушку почти безликой. Майкл, тем не менее, отметил, что у нее стройное тело, и он прекрасно знал, что она молода, потому что в начале второй недели марта Мариэль Вессхаузер исполнилось шестнадцать лет. Походку ее нельзя было назвать грациозной: девушка хромала, потому что ее левая нога была короче правой на целых три дюйма, за счет чего приходилось ходить в ортопедической, неуклюже постукивающей по доскам палубы обуви. Подошва левого ботинка была заметно поднята и увеличена, чтобы сбалансировать походку, но, разумеется, ношение ортопедической обуви не добавляло Мариэль Вессхаузер грациозности.

Заметила ли она его мимолетный взгляд, или ему лишь показалось, что скрытые темными очками глаза обратились в его сторону? Как знать.

Так или иначе, она поспешила уйти прочь из его поля зрения, и вид у нее был заметно подавленный. Девушка удалялась так быстро, как только могла, злой ветер трепал мышиного цвета шарф, а толстая подошва левого ботинка отбивала по доскам палубы уродливый ломанный ритм.

Она скрылась на корме, явно намереваясь посетить столько корабельных отсеков, сколько сможет, пока сила не покинет ее слабую ногу или пока шум, производимый уродливым ботинком, не сломит ее силу воли.

Майкл отвлекся от своих мыслей, заметив, что на него упала чья-то тень. По лекарственному запаху он понял, кто к нему явился, прежде, чем пришелец заговорил. Майкл обернулся и увидел перед собой Олафа Торгримсена — на вид он выглядел чище, чем раньше: волосы были зачесаны назад и блестели от влаги, словно он только что вышел из душа. Удивительно, но неуправляемый вихрь его волос при этом так и не поддался контролю до конца — похоже, никому было не под силу расчесать эти жуткие колтуны.

— А вот и ты, — констатировал Олаф.

— Да, — пожал плечами Майкл, не поднимаясь с колен. — А вот и я.

Они несколько секунд смотрели друг на друга, никто не двигался, лишь корабль под ними продолжал свое путешествие по морю.

Наконец, Олаф нырнул рукой в карман своих брюк и извлек оттуда нечто, завернутое в лист норвежской газеты.

— Дам тебе вот это, — прорычал Олаф и выпустил предмет из рук.

Майкл отложил кисть и взял протянутый предмет. Развернув кусок газеты, он увидел, что в нем лежит овсяное печенье с изюмом — еще теплое, только с подноса в столовой. Повара, как и ржавчина, никогда не спали.

— Спасибо, — сумел выговорить Майкл, не представляя, как реагировать на этот… подарок.

— Ты не моряк, — буркнул Олаф. — Пока. Но, может, ты боец? А?

Майкл не знал, что на это ответить, поэтому просто кивнул.

— Олаф любить боец, — только и сказал гигант в ответ, после чего, видимо, сочтя этот комментарий достаточным, развернулся, и его толстая масса побрела прочь с залитой солнцем палубы в тень под синим тентом, натянутым рядом с надстройкой. Майкл услышал, как открывается, а затем закрывается дверь.

Он решил вернуться к работе, но сначала съел принесенное печенье и позволил себе несколько минут поразмышлять, как вдруг услышал звук шагов Мариэль Вессхаузер. Теперь она шла заметно медленнее, при этом поступь левой ноги казалась тяжелее, словно уродливый ботинок был якорем, тянувшим ее назад.

Девушка обошла спасательную шлюпку, прохромала между вентиляционными трубами и, казалось, даже бросила быстрый взгляд на Майкла, избегая взглядов других обыкновенных моряков, делавших ту же работу, что и он, а затем исчезла в дверном проеме, из которого появилась. Скорее всего, вернулась к себе в каюту, которую делила со своим двенадцатилетним братом Эмилем. Их отец и мать занимали другую каюту, дальше по коридору пассажирского отсека. Еще два помещения — Майкл прекрасно это знал — были оплачены В. Вивианом, но сам В. Вивиан не появился к отплытию, поэтому выкупленные им пассажирские места пустовали. Майкл был также осведомлен, что Пауль и Аннелиза Вессхаузер получали еду прямо в каюту, а в списке пассажиров (очень коротком) они значились под именами Клауса и Лили Хендрикс.

Майкл завершил работу по покраске, но лишь на одном участке, а на таком большом судне, как «София» работы всегда было много, и бывший капитан грузового судна «Джон Уиллис Скотт» не раз демонстрировал ему это, находя для него занятие прежде, чем он мог позволить себе хоть несколько минут передышки, причем, если Майкл не находил себе занятие самостоятельно, ему наглядно показывали, что леность на борту наказывается усложненными, суровыми заданиями. Поэтому сейчас Майкл решил направиться к дымоходу и приступить к очистке рыжей ржавчины.

При этом он не забывал о своей настоящей работе на борту этого грузового судна. Ему необходимо было внимательно следить за членами экипажа, слушать их разговоры, подмечать их движения и соответствовать (если это вообще возможно) их облику, продолжая держать ухо востро. Он должен был быть наблюдательным, как волк на охоте, так сказать. От Майкла зависело очень много. Быть может, многие тысячи жизней…

Хотя на деле речь шла о четырех жизнях.

Он подумал о своем нынешнем положении и счел, что ситуация пока что находится полностью под контролем. И будет под контролем на протяжении всего пути, если повезет. «София» прошла уже больше четырехсот морских миль, но оставалось еще восемьсот шестьдесят (или около того) впереди. Путешествие из Данцига в Дувр должно было занять от десяти-двенадцати дней до двух недель в зависимости от погодных условий.

Внезапно Майкл захотел вскочить с колен, оглянуться вокруг и окинуть взглядом безбрежную водную гладь, которую они пересекали, что он и сделал. Море было безмятежно, лишь под кораблем клубилась белая пена.

Майкл вздохнул, вспоминая наставления полковника Вивиана. Тот говорил своему агенту, что иногда упущение свободных концов может обернуться плачевными и опасными последствиями, поэтому необходимо всегда быть готовым к неожиданностям.

Хороший совет, хмыкнул про себя Майкл.

— Эй, ты! А ну, за работу! — прогремел голос с испанским акцентом. Это был второй помощник, следивший за порядком. У него был достаточно громкий голос, чтобы каждый на судне мог услышать, что приказ отдает настоящий мужчина. На лице оборотня, рожденного на русской земле, не дрогнул ни один мускул, а выражение глаз его осталось непроницаемым. Он покорно опустился на колени и продолжил делать свою работу.