Пятьдесят оттенков МакКаммона или традиционное послесловие переводчика
Кто такой переводчик в глазах читательских?
Я не раз задавалась этим вопросом, работая над книгами Р.Р. МакКаммона. Также меня не покидал вопрос, как себя чувствовал М.Б. Левин, в переводах которого мы читали большинство других работ полюбившегося автора. К сожалению, вряд ли мне когда-либо доведется узнать ответ на этот вопрос, поэтому расскажу вам о том, как чувствует себя человек, которого на просторах сети Интернет уже окрестили народным переводчиком.
А чувствует он себя… странновато. В этот раз у меня создавалось ощущение, будто я заперта в прочную сюжетную клетку, некоторые детали которой мне так и хотелось изменить и перекроить, причем, перекроить довольно жестко, но внутренне я останавливала себя и говорила: нельзя, не трогай, не твое. И продолжала сидеть в этой клетке, скрипя зубами от досады.
Скажу сразу, что на этот раз работа с книгой была особенно тяжелой — гораздо тяжелее, чем с «Рекой Духов», которая стала моим первым опытом в деле переводчика; сложнее, чем со «Свободой Маски», где я столкнулась с множеством языковых тонкостей, которые нужно было адаптировать; много труднее, чем с обеими книгами о Треворе Лоусоне, где я вообще позволяла себе определенные вольности. Все перечисленные книги объединяло лишь одно обстоятельство — я проникалась искренней человеческой симпатией к главным героям этих книг, и, перекладывая чужой текст с одного языка на другой, сопереживала персонажам и относилась к своей работе с искренней любовью. С серией «Майкл Галлатин» у меня отношения сложились несколько иные…
О вкусах, разумеется, не спорят, и каждому приходится по духу свой герой, но Майкл Галлатин лично для меня был героем… обычным. Я старалась — искренне старалась — отыскать в нем для себя то самое, что вызовет во мне тот же трепет, какой испытывала к Мэтью или Тревору, но этого чувства не появилось ни при прочтении первой части («Час Волка»), ни при переводе «Лесного охотника». Поэтому работать было тяжело: сделать качественный продукт без нежной любви к нему мне представлялось делом весьма и весьма непростым. У меня так, собственно, всегда — с любым делом, за которое я берусь. Его необходимо любить, иначе может получиться плохо.
Если честно, мне трудно судить о том, насколько хорошим получился «Лесной Охотник», но спешу заверить, что, несмотря на то, что оригинальный текст попал ко мне в жутком состоянии (куча слипшихся слов, рваные абзацы, и опечатки, явно перепутанные, оборванные предложения, которые приходилось выискивать отдельно в Интернете), я приложила все свои силы к тому, чтобы сделать эту книгу не хуже первой.
В оригинальном тексте (в той его версии, которую мне удалось отыскать), было весьма тяжело определить прямую речь — она периодически сливалась со словами автора, использовалась без привычных кавычек… текст во многом был просто литым, сплошным, без разрывов и иногда даже без нужных знаков препинания. Возможно, имела место ошибка при конвертации файла в формат MS Word, но, так или иначе, переводить было тяжело. И ведь это при том, что герой мне был отчего-то не близок, и копаться в нем мне совершенно не хотелось. Тем не менее, с пониманием природы человека у меня проблем не обнаружено, поэтому в итоге я, разумеется, со всеми трудностями разобралась.
Скажу честно, здесь я никаких вставок не делала, старалась переводить максимально близко к тексту… за исключением лишь моментов, когда текст этот в переводе получался уж слишком отрывистым. «Он побежал вперед. Он посмотрел на врага. Он оттолкнулся задними лапами и рванулся вверх…» и так далее. Нет, знаю, что иногда такой литературный прием (парцелляция) очень даже уместен для нагнетания обстановки, но здесь он использовался довольно часто… я бы сказала, слишком часто, поэтому в переводе на русский язык книга получилась бы чересчур простой, и я в некоторых моментах эти предложения соединяла в более объемную конструкцию. Некоторые предложения же приходилось, наоборот, разбивать, потому что МакКаммон известен своей любовью порой делать предложения длиной в полстраницы. Я старалась немного регулировать эти объемы только там, где получалось совсем уж нечитабельно, в остальном же максимально придерживалась оригинального текста.
Когда приходило время что-то перекроить, я тут же пускалась в раздумья: но там же было все-таки по-другому! Мало ли, что тебе не нравится, как это выглядит, МакКаммона же напечатали прямо так.
Я каждый раз гнула прутья этой текстовой клетки с максимальной осторожностью. Ведь кто такой переводчик в глазах читательских? Может ли он что-то править, может ли чуть изменять текст ради ему одному видимого благозвучия? Соавторы так делать могут. Редактор может вмешаться. А переводчик? Это ведь, по сути, курьер, переносящий текст с одного языка на другой. Курьер в еду специй на свой вкус не добавляет… Или переводчик все же обладает какими-то правами? Трудно рассуждать на эту тему, когда ты все-таки самоучка и действуешь исключительно по наитию, а не по выученным канонам.
В общем, процесс раздумий был тяжким. К чему я пришла? Переводчик — это, конечно, не соавтор. Он работает с тем, что имеет, не отходя от текста в сторону. И все же есть переводчики, текст которых отчего-то и вовсе не может зацепить, а есть те, которые передают дух книги, как хороший повар передает вкус блюда и делает его изысканным деликатесом, в то время как его коллега может сделать из ингредиентов совершенно несъедобную смесь, хотя пользоваться они могут одним и тем же рецептом…
К какому типу переводчиков отношусь я, мне судить не хочется, но, разумеется, тянет быть тем, в чьих руках книга на русском языке оживает и становится не менее вкусной, чем в оригинале. Я никогда не училась переводить книги, но я большую часть жизни училась писать книги. Натыкалась на собственные огрехи и ошибки, открывала для себя новые и новые приемы и способы передачи верных ощущений словами, прислушивалась к критике, корректировала свое мнение, выносила определенные уроки…
Писать или переводить — вот, в чем вопрос. Что легче? Что сложнее?
Я не скажу, потому что на этот вопрос у меня нет ответа. Я просто знаю, что моей задачей в этой книге, как и в предыдущих работах с переводами, было сделать хороший и качественный продукт по заранее составленному рецепту. Буду надеяться, что у меня получилось, несмотря на то, с какими сложностями в механических тонкостях мне пришлось столкнуться и в каких темах покопаться. Впрочем, копаться и изучать всякое новое я искренне люблю, поэтому сведения, полученные после переводов, оседают в моем котелке плотным осадком и, надо думать, еще когда-нибудь пригодятся.
Единственное, что стало для меня по-настоящему — вот совсем — трудным моментом в этой книге, это, разумеется, постельные сцены.
Возможно, многие читатели не разделяют моего мнения в этом вопросе, но я страшно не люблю книжный секс. Чаще всего потому, что эти сцены в книгах не вызывают у меня ничего, кроме приступа нервного хохота. Мне всегда казалось, что в художественной литературе интимные моменты не стоит описывать досконально — в конце концов, у всех есть воображение и свое представление об этом, читатели прекрасно справятся с тем, чтобы при желании все себе представить. Но нет, многие авторы любят смаковать постельные сцены, еще и добавляя туда метафор и аллегорий, чтобы привнести в них определенную поэтичность. Наверное — поэтичность. Не знаю, зачем это еще… Как по мне, постельные сцены очень мало где получаются удачными и могут вызвать у читателя то, что призваны вызывать. Но это, разумеется, лишь моя позиция, я ее не пропагандирую.
Основная проблема состояла в том, что я прекрасно знала — в этой книге постельные сцены будут, и на этот раз с ними придется работать уже мне, ярому нелюбителю книжных постельных сцен. Собственно, первая попалась практически сразу. К моему удивлению, с нею все прошло довольно легко, и я уж понадеялась, что и в дальнейшем интимные моменты будут описаны похожим образом. Но этой надежде суждено было разбиться, когда я дошла до описания сцен с Франциской Люкс. Вот тут — честное слово, я чуть смягчала эти моменты, потому что в оригинале реально получались какие-то «50 оттенков МакКаммона». Если рассматривать то, что вышло бы при дословном контекстуальном переводе, было бы нечто вроде этого:
Он не жалел усилий и не пропускал ни одного порта захода, а когда его поездка была почти закончена, она сдвинула свои бедра и схватила его за волосы обеими руками, призывая его вернуться в ее больную гавань.
Ее рот был больше, чем он мог себе представить, и ее язык становился все горячее.
Ее прямолинейное намерение состояло в том, чтобы потреблять его в корень и держать его там до тех пор, пока удовольствие и боль не сольются воедино в третью сенсацию, неизвестную ему до сих пор.
Казалось бы, оно и не сильно-то отличается от того, что осталось в моем переводе, но все же некоторые… гм… незначительные детали рисовали в моем воображении нечто похожее на то, что я прикрепила в качестве иллюстраций. Пусть это будет моим маленьким пунктиком, но я просто не могла оставить эти предложения в таком виде, потому что такие описания повергали меня в истерические припадки. Быть может, именно поэтому работа над «Лесным Охотником» продвигалась так медленно. Так или иначе, теперь эта работа закончена, и, я надеюсь, вам она понравится, и я делала ее не зря.
До встречи в новых работах МакКаммона. Следующая на очереди «Граница» («The Border»), к которой я уже приступила.
А далее я возьмусь (пока МакКаммон ничего нового не выпустил) за перевод книг, которые станут моей гордостью — за продолжение серии Дугласа Престона и Линкольна Чайлда «Пендергаст».
До новых встреч!
Я не прощаюсь.
Искренне ваша.
Наталия М.
notes