Сквозь ветер и снег по темным и пустым улицам Берлина неслись два черных седана, прорываясь через кошмары оставшихся в городе членов Внутреннего Кольца, которые все еще надеялись устроить диверсии, укомплектовать книги и документы или зачать ребенка во славу новой Германии.

Когда за тобой приезжают люди на таких машинах, умный человек решает, что лучшим, что он может сделать, будет поднять пистолет, лежащий на столе, застрелить своих детей в голову, после — жену, а затем и самого себя. Только так можно было избежать ужасов, ожидавших в подвалах Гестапо.

Но Майкл Галлатин — нагой, слабый и истекающий кровью — сидел на заднем сидении такого седана между Зигмундом и Россом и никак не мог повлиять на свою судьбу.

Силы оставили его, он израсходовал их все. Он просто больше не хотел жить.

Можно ли считать самоубийством то, что ты позволишь кому-то другому убить тебя? Если ты просто будешь лежать, не сопротивляясь, пока тебя будут потрошить на куски? Волк внутри Майкла ничего не говорил в ответ на этот вопрос.

Они двигались по улицам, преодолевая снег и ветер. Две машины друг за другом свернули на Принц-Альбрехт-Штрассе. Их по-кошачьему желтые фары осветили пятиэтажное готическое здание из старого кирпича ниже по улице примерно в… а кто знает, как далеко? Сквозь окна невозможно было ничего разглядеть, однако было ясно, что место, в которое они направляются, никогда не спит.

Машины проехали через черные ворота, мимо электрических ламп, стоявших по обе стороны входной арки, и скользнули к своей остановке позади здания. Майкла выволокли наружу, «Люггер» Росса грозно уперся ему в ребра. Он знал, что если начнет бороться, то получит не удар в бок — вместо того его снова ударят по голове, разобьют лицо или, в худшем случае, расстреляют прямо здесь на площади, но не нанесут ни одного выстрела, который бы принес быструю смерть, они будут стрелять по рукам и коленям, надеясь, что их жертва будет умирать долго и мучительно.

Он не хотел бороться: на это ушло бы слишком много бесполезных усилий.

Зигмунд нажал утопленную в стену кнопку рядом с дверью, и через несколько секунд дверь уже закрылась изнутри. Под конвоем шести сильных человек, рассредоточившихся по обе руки от бледного и хромого пленника, Майкл был проведен по коридору. Вскоре впереди показался стол с телефоном и картотекой, за которым сидел солдат, не выразивший ни малейшего удивления появлением нагого узника. Следом располагалась еще одна дверь. Майкла наполовину толкнули наполовину пронесли через нее, и он оказался в коридоре с бледно-зелеными стенами и холодными фонарями, распространявшими по потолку холодный свет. Вдоль длинного, нагоняющего страх, коридора располагалось множество дверей, и в дальнем конце маячило высокое широкое окно, через которое пробивался свет. Миновав примерно половину пути, конвоиры потащили Майкла по большой дубовой лестнице вниз. Как только ноги пленника подогнулись, его подхватило два человека — они сработали так слаженно, что даже не снизили темп спуска. Так, наклоняя пленника влево, вправо и вперед, в соответствии с поворотами лестницы, конвоиры миновали несколько пролетов и дверей, очутившись, наконец, в коридоре, где стену освещали голые лампочки. До Майкла донесся стойкий, застарелый запах человеческого пота и страха… Впрочем, может, и не настолько застарелый.

— Пошевеливайся! — скомандовал голос позади него. Дубинка Зигмунда с силой ткнула его в затылок, заставив яркие звездочки заплясать у него перед глазами. Пленника подвели к основанию лестницы. Послышался веселый перезвон ключей, напомнивший звук колокольчиков. Замок щелкнул.

Когда дверь открылась, Майкла снова толкнули и потянули внутрь. В своем полубессознательном состоянии он разглядел комнату с бревенчатым потолком и каменными стенами, последи которой на проводе свисала одинокая лампочка. На полу плясали тени, часть комнаты не освещалась. По кругу были расставлены стулья. Также в комнате находилась некая машина с шарнирами, свернутым кабелем и огромным щипковым зажимом. На другом устройстве, похоже, был закреплен переносной бак с водой на одном конце, а на втором находился некий инструмент, напоминавший пекарский пинцет, и Майкл сомневался, что его использовали для заморозки тортов ко дню рождения.

Он слышал, как закрылась дверь позади него. Затвор был задвинут со злобным металлическим лязгом, запросто могущим заставить любого пленника начать плакать и стенать в ту же секунду. Здесь не было окон. В воздухе пахло уксусом и острой горечью химического дезинифицирующего средства.

И страхом. Непрекращающимся, зловонным страхом.

Майкла потянули вперед, люди вокруг двигались быстро.

Машины в помещении были пройдены, уступив место неким средневековым атрибутам. Красные угли светились в жаровне, на которой докрасна разогревалась кочерга, а рядом стояло одно из древнейших пыточных орудий — прямоугольная деревянная стойка, на которой крепились ролики и веревки… этот пыточный агрегат назывался дыбой.

При одном взгляде на это что-то внутри Майкла Галлатина зашевелилось и прорычало собственному нутру сигнал к сопротивлению… но это был просто рык, за которым ничего не последовало. Он не собирался сопротивляться. Он больше не мог изменять плоть и покрываться шерстью — его дух утратил силы на это. Все было кончено, и Майкл Галлатин готов был умереть.

Но его похитители этого не знали.

— Росс, — командным голосом обратился Снеговик.

Пока Майкла держали, Росс бил его. Кулаки в черных перчатках нещадно врезались в ребра, плечи, челюсть, нос и скулы. Ноги окончательно предали Майкла, и он провалился в темноту.

Он знал, что лежит на спине, а его запястья и лодыжки связаны веревками. Он слышал треск пыточного орудия: ролики громыхали, веревки напрягались, и давление в руках и ногах начинало нарастать.

В лицо вдруг плеснули теплой жидкостью. Майкл несколько раз сплюнул. Его опухшие глаза, открывшись, больше походили на мелкие щели. Он почувствовал запах и понял, что в него плеснули мочой, причем, принадлежавшей нескольким мужчинам.

Заставив кровавую маску, коей теперь стало его лицо, напрячься и открыть глаза чуть шире, он попытался отыскать Зигмунда среди теней. Бухгалтер держал ведро в одной руке, а другой рукой застегивал брюки. Росс тоже застегивался, хоть и не так спешно — похоже, ему доставляло удовольствие хвастать размерами своего огромного члена перед остальными собравшимися и вызывать у них зависть.

Из темноты выплыла малиновая луна лица Риттенкретта. Зубы в кратере его рта перемалывали сигариллу.

— Как тебе наше местное шампанское, майор?

Майкл снова закрыл глаза, щурясь от мелькнувшего над головой Риттенкретта яркого света, однако он заставил себя посмотреть на него снова и увидел, как Снеговик снимает свой белоснежный пиджак, под которым показался фартук мясника.

— Твои зубы все еще на месте. Тебе еще не оторвали губы. Пока. Так что ты еще можешь говорить. Давай-ка послушаем твою историю без лишних формальностей.

Майкл почувствовал, как ему в лицо дрейфует облако дыма.

Раздался треск пыточного агрегата… еще и еще… Давление на суставы заметно увеличилось. Боли еще не было, но она не заставит себя ждать, когда ручка дыбы повернется в следующий раз.

— Хорошо, давай я попробую, — великодушно произнес Риттенкретт. Майкл услышал, как белые ботинки шаркают по каменному полу. — Можно с уверенностью сказать, что ты не тот, за кого себя выдаешь. Да? Не немецкий офицер. И даже не немец? Хотя ты держишься довольно самоуверенно, поэтому, надо думать, тот, кто отправил тебя сюда, хорошо тебя обучил. Ты знаешь, я ведь говорил тебе… эй, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! — горящий конец сигариллы прижег волосы на груди Майкла.

Майкл подчинился, но не потому, что должен был, а лишь потому, что хотел приблизить момент пытки. Чем раньше Риттенкретт оставит попытки разговорить своего пленника — а он не собирался говорить — тем быстрее они перейдут к жесткому лечению, которое, в конце концов, приведет к смерти, которой Майкл так жаждал. Сколько часов это займет?

Неважно. Он знал, что живым из этой комнаты не выйдет уже никогда.

— Так-то лучше, — ухмыльнулся Снеговик. — Итак, продолжим. Позволь мне… немного вернуться назад! — он выпустил несколько дымовых колец и восхищенно проследил глазами за их перемещением по комнате. — Со мной сегодня произошла удивительная вещь! Буквально сегодня в полдень Франциска прибыла в мой офис, выглядя при этом крайне соблазнительно, и сказала следующее: «Аксель, ты ведь знаешь, что всегда хотел сделать со мной?» О, и поверь, майор, я знал! Тогда она сказала: «У меня есть одна просьба. Чтобы ты вызвал Денкера из администрации и напомнил ему сделать то, что я у него попросила». Я не преминул полюбопытствовать, о чем идет речь. Но она сказала, что это ее личное дело, и поэтому — прекрасно понимая, что у Денкера мне будет гораздо проще все выяснить — я ответил: «Как пожелаешь». После этого мы отправились в одно укромное местечко, которое должно быть у каждого порядочного женатого мужчины, — Снеговик осклабился, пожевывая сигариллу в уголке рта. — И я принимал ее подарок так долго, как только мог. О, ты прекрасно знаешь, какова она в постели. А какая задница! Ах, черт, — массивные плечи чуть содрогнулись. — Мне будет не хватать ее чувства юмора.

Риттенкретт принялся расхаживать взад-вперед, улыбаясь.

— Но это не вся история, — он настороженно продолжал держать своего пленника в поле зрения. — Денкер вечером позвонил мне с вопросом, известно ли мне об отношениях между Франциской Люкс и неким майором Хорстом Йегером, — он состроил гримасу и хлопнул себя по лбу. — Снова этот клятый майор! Я же ведь сказал тебе оставить Франциску в покое! И вот Денкер рассказывает мне, что сегодня фройляйн Люкс направилась к полковнику Пиффину, старому козлу с крупными связями, который может изменять приказы по отбытию определенных солдат на фронт. Примерно через час они покинули здание вместе. Денкер, как ты понимаешь, работает у Пиффина ассистентом. Когда они вернулись, фон Пиффин опирался на трость. Впрочем, ни для кого не секрет, что у него тоже есть небольшое укромное местечко, в которое он приводит своих любовниц. А теперь слушай внимательно, майор Как-Тебя-Там, ты это оценишь!

Новое кольцо дыма растворилось в грязноватом свете комнаты.

— Денкер, — продолжил Снеговик. — Передал мне, что Франциска назвала его привлекательным. Да-да, его, с его выпученными глазами. И она попросила его об одолжении. Она спросила, если полковник фон Пиффин не поставит завтра свою подпись на определенной бумаге о переводе, сможет ли Денкер сделать это за него. Сказать тебе по правде, он постоянно это делает. И Франциска сказала, что, если этот пучеглазый уродец окажет ей такую услугу, она с радостью пройдет в укромное местечко с ним. Только Денкер слишком глуп, чтобы обзавестись подобного рода убежищем, поэтому он повел ее в кладовку на четвертом этаже. Затем… только представь… после этого Франциска пришла ко мне, чтобы поговорить о своей особенной работе, майор!

Майкл позволил своим векам опуститься, но Снеговик склонился над ним, ища его взгляд.

— Вишенкой на торте в этой горестной истории стало то, что Денкер объяснил, почему ее просьбу невозможно выполнить, — сказал Риттенкретт. — Она хотела, чтобы ее обожаемого майора Хорста Йегера перевели из 25-й танковой дивизии перед отправкой на Восточный Фронт. Она хотела, чтобы этот великий человек перевел ее любовника на Западный Фронт. Вот только когда Денкер искал приказ, он выяснил, что 25-я танковая дивизия была отправлена на Восточный Фронт в начале прошлой недели. «Да у нас здесь дезертир», ответил я Денкеру. Тогда мы обратили на твою персону некоторое внимание, сделали несколько звонков и привлекли людей, у которых был выходной. Сейчас ночь, телефонные линии в пределах Берлина и за ними отрезаны свиньями из Внутреннего Кольца, поэтому пришлось отрывать каждого полковника от своей девки или снимать с толчка. Записи неполные, с документацией творится полная херня, майор, и вокруг полным-полно некомпетентных бездарей, многие документы испорчены. Но в конце концов — примерно час тому назад — мы получили необходимую информацию. И как ты думаешь, что мы нашли? Ну, говори!

Майкл сохранил молчание.

— Тебя не существует, — прошипел Снеговик. — И никогда не существовало.

Он позволил этой фразе повиснуть в воздухе и выдул облако дыма, которое распространилось вокруг него.

Затем он открыл красную коробочку, которую держал в правой руке и извлек оттуда нож для колки льда с жемчужно-белой рукояткой.

Клак… клак… Ручка дыбы снова заскрипела. Майкл поморщился и прикусил нижнюю губу, когда боль заструилась через его суставы.

— Она пыталась отправить тебя на Западный Фронт, — Снеговик осмотрел своего пленника, будто примеряясь к нему с ножом, на лезвии которого блеснула опасная искра. — В надежде спасти тебя от русских, я полагаю? Вообрази это. Бедная Франциска, сражающаяся за жизнь своего честного и благородного рыцаря с помощью единственного доступного ей оружия.

«Я так устала», сказала она. Надо думать, ей пришлось много скоблить кожу мочалкой, чтобы избавиться от запахов этих людей. И ведь, выходит, Майкл был слишком влюблен в нее, ведь единственным запахом, который он мог ощущать, был ее собственный.

И теперь его истязали в его персональном Аду. Что ж, пожалуй, тост, который она предложила, был не лишен смысла.

Это какой-то особый тост? — он вспомнил собственный вопрос.

И она ответила: Я надеюсь, ты его вспомнишь, когда придет время.

Он, наконец, вспомнил, что она хотела сказать ему.

Казалось, она и сейчас говорила с ним. Ее тихий голос из царства мертвых звучал внутри него.

— А затем ты убил ее, — сказал Риттенкретт. Он отвел руку назад и воткнул нож для резки льда в открытую нижнюю часть левой руки Майкла.

Эта небольшая боль ничего для него не значила.

— Ты британец? — теперь от ткнул ножом в правую руку пленника и провернул лезвие. — Американец? — нож погрузился в левое бедро. — Ты русский? — перед этим возникла пауза, а затем он вонзил нож для колки льда в правое яичко Майкла. — О-о, — протянул Риттенкретт, услышав крик сквозь стиснутые зубы. — Похоже, хоть этим тебя можно пронять.

Его зрители, притаившиеся в темноте, рассмеялись.

Риттенкретт кивнул тому, кто отвечал за ручку дыбы.

Клак… клак… Два поворота. Агония во время агонии. Туман пота и новый поток крови из носа Майкла. Следующий поворот ручки вырвет ему руки и ноги из суставов.

— Спрошу еще раз, — произнес Снеговик. — Ты британец?

Нож погрузился в бок Майкла, и новая кровь полилась на пол.

— Ты американец?

На этот раз под удар попала правая щека. Риттенкретт не сразу извлек нож, позволив ему некоторое время вибрировать под собственным весом.

— Ты русский? — рука Риттенкретта замерла в воздухе. Конец сигариллы был раскаленным докрасна, как его лицо.

Нож воткнулся в мягкую плоть между пенисом Майкла и мошонкой.

— О, я промахнулся! — усмехнулся Снеговик, вытащив нож и ткнув им в левое яичко пленника.

Зрители зааплодировали, и он направил лезвие дальше. Затем остановился, чтобы выпить воды и поджечь свежую сигариллу.

— Какой смысл хранить молчание, майор? — спросил он, повернувшись к обливавшемуся кровью и потом пленнику, растянутому на дыбе. — Я ведь просто спрашиваю о твоей национальности, вот и все. Фактически, я хочу узнать, на кого ты работаешь, — он снова занял свою позицию и поднял нож. — Итак, начнем снова. Ты британец?

Нож сверкнул в грязноватом свете и вонзился в левую ногу Майкла над коленом.

— Ты американец?

На этот раз лезвие проткнуло верхнюю часть груди в области ключицы.

— Ты русский? — Риттенкретт занес нож высоко. — Знаешь, кем бы ты ни был, это бесполезно. С тобой уже, считай, кончено. Не только с тобой, но и со всей твоей работой. Потому что, знаешь ли, одно авторитетное лицо донесло, что ученых всего несколько дней отделяет от того, чтобы завершить работу над «Черным Солнцем», и когда эта работа завершится, ничто не сможет устоять против Рейха.

Свет поблескивал на окровавленном кончике ножа.

Капля крови упала, попав Майклу на лоб.

Он запомнил услышанное.

Что-то внутри него, что он так старался усыпить… а возможно, даже усыпил на некоторое время, теперь разливалось по его мускулам и заставляло его широко раскрыть горящие яростью зеленые глаза.

Забыв о себе, забыв обо всей своей боли, которая ныне объединилась в одну огромную непрекращающуюся агонию, он вспомнил о своем долге, который заключался не только в том, чтобы отвлекать Франциску Люкс. В миг эта мысль оттянула его от самого края, очистила голову.

Он знал, кто он. Знал, кем он должен быть. И знал, почему.

Майкл посмотрел на Снеговика и заговорил. Его голос походил на хриплый скрежет, и говорил он по-английски.

— Лучше бы… ты этого не говорил.

— Он сказал что-то! — с искренним изумлением воскликнул Риттенкретт, поворачиваясь к остальным. — И, похоже, это был английский. Утманн, иди сюда! Ты, вроде, говоришь по-английски?

— Я убью тебя, — прохрипел Майкл Галлатин — растянутый на дыбе узник Гестапо.

— Что? — Риттенкретт наклонился к нему, зажимая сигариллу зубами в левом уголке рта.

Снеговик поистине не мог знать, что сейчас видит, пожалуй, самую идеальную упаковку в мире.