Майкл Галлатин вышел из ванной, встал над кроватью и посмотрел на ее тело.

Должно быть, где-то в проводке то и дело происходили перепады напряжения, потому что свет в номере мерцал, как глаза Левиафана. Шевельнулась ли она в этом мигающем освещении, или это лишь игра света и тени? Неужели она действительно чуть раздвинула свои упругие бедра, открыла свои глаза оттенка серого пепла и прошептала своим низким бархатным голосом: иди в постель, дорогой! Иди и возьми меня снова, выпей меня досуха, каждую каплю!

Нет, она была неподвижна.

Майкл задался вопросом, куда он придет в конце жизни? Что, на самом деле, кроется за таким существом, как он? И что его ждет? Будет ли он засыпать среди ангелов, или демоны Ада будут пытать его на своих кострах в комнате у подножья лестницы?..

Одетый в униформу немецкого майора разведывательного батальона 25-й танковой гренадской дивизии, Майкл заметил ее на танцполе в Королевском номере отеля «Гранд-Фредерик». Тем вечером группа в смокингах играла на сцене не обычные немецкие ритмичные партии, а свинг — новый виток джаза. Наверху, под сводчатым потолком, расписанным лицами древних царей и императоров, глядевших сверху вниз на простых смертных и на беспорядок, который они оставили позади, дрейфовали красные шары.

Это была его третья ночь в Берлине, и эта вечеринка послужила для него поводом снять номер в отеле. Здесь мерцал свет, а тихий лепет разговоров иногда прерывался слишком громким смехом над пошлыми шутками о скрещивании американских ослов и русских козлов, но даже в темноте музыка продолжала играть, и даже в темноте Майкл наблюдал за ее движениями среди мужчин и других женщин — как пламя факела посреди печальных и тусклых свечей, блеск ее глаз привлек его в кратчайшие секунды. Она просмотрела его, казалось, насквозь, и он почувствовал себя рыцарем, готовым стать на колени перед своей Королевой.

Не все в этом зале были одеты в униформу, но большинство — носило ее. Не все женщины в этом зале были прекрасны, но большинство — было.

Однако никто не мог сравниться с ней.

Ни одна другая женщина.

Он почувствовал себя тесно в своей униформе, и одна из полированных золотых пуговиц, казалось, вот-вот могла отскочить из-за переполнявших его эмоций. Что сделать? Навязать ей пару глупых вопросов относительно расположения войск или просто, без повода, подойти и рассказать, какие сражения ему доводилось видеть? Заказать ей еще вина или выразить мнение о планирующейся операции против русских, которые в первую неделю февраля находились уже в сорока милях от города?

Майкл предпочел сделать очередной глоток превосходного бренди, расправить плечи и, собравшись с духом, двинуться через танцпол к женщине в красном платье, которая была занята разговором с двумя другими мужчинами. Когда ее собеседники посмотрели на него, она тоже повернулась, потому что уже знала, что он приближается. Он обратился к ней, глядя прямо ей в лицо, которое было почти на уровне его собственного:

— Прошу простить, — начал Майкл с превосходным вестфальским акцентом. — Но вы — почти самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел.

Она молча смотрела ему в глаза, быть может, секунды три. Три очень долгих секунды.

Ее красные губы чуть приоткрылись.

Она сказала с едва заметным намеком на улыбку:

— Почти?

— Ну, — повел плечами он, одаривая ее самой обезоруживающей из своих улыбок. — Я ведь еще не повидал всех на этом свете.

Он не знал, что собирался сказать, пока эти слова сами не слетели с его губ. Но как только они прошли через воздух, она вскинула подбородок, словно пробуя их на вкус. Ее горло на мгновение было предложено ему. Они смотрели друг на друга, и в этот момент двое мужчин позади Франциски Люкс, по мнению Майкла, уменьшились в размере, превратились в картонные вырезки. Надо же! Граждане мира побледнели от страха любовной неудачи! Впрочем, поблекшим показался весь зал. Королевский номер сделался похожим на джунгли, и все местные обитатели вдруг перестали казаться красивее диких зверей. Лишь два животных — по-настоящему красивых — присутствовали здесь в эту ночь. И они нашли друг друга.

А затем Майкл снова сказал, обратившись к ней:

— Прошу простить, — после он подарил крупицу внимания ее спутникам. — Господа, — и с поклоном отошел в свой подлесок.

Она не последовала за ним. Как истинная хищница, она даже не стала слишком долго и пристально следить за ним глазами. Вместо этого она вернулась к своему разговору, а третий человек, подошедший к ней, принес ей хрустальный бокал «Пикардон Бланк». В следующий миг огромный белый торт с заварным кремом, приготовленный ко дню рождения, выкатили на тележке из кухни и джазовый квартет, название которого — «die Vier Glatten Klagen» [«Четыре гладких костюма» (нем).] — было написано на басовом барабане, запел а-капелла. В тот же миг появилась фигура вечера — большой человек, одетый в белый костюм, белую рубашку и красный галстук. Он сделал шаг вперед в намерении испытать свои легкие и побороть тридцать семь свечей. Его лицо покраснело даже раньше, чем он начал дуть.

Майкл наблюдал за торжеством из угла номера, медленно потягивая свой напиток и избегая зрительного контакта с кем-либо. Его разум держал в себе облик Франциски Люкс: ее сильный волевой подбородок и классический римский профиль, ее аппетитные красные губы, созревшие для поцелуев, но, возможно, несущие в себе изюминку жестокости, ее серые глаза — почти светящиеся в этом золотистом свете, — арки ее черные бровей, гриву волос цвета черного дерева, которые обрамляли ее лицо и ниспадали на голые плечи и ровную точеную спину. Ее зернистый снимок не сумел по-настоящему подготовить его. Она была идеалом нордической немецкой красоты. Она не была дешевой фикцией, на которую повелся бы любой немецкий вояка, о нет! Она была настоящей женщиной, из плоти, крови, сухожилий, костей… В ней чувствовалось тепло, даже жар, который мог вызвать привыкание куда более сильное, чем марочный арманьяк. От ее тела исходил цветочный аромат духов «Убиган» — легкий шлейф, напомнивший ему дикую и необузданную лесную природу, а не парижский сад, несмотря на то, что именно такую ассоциацию должен был в первую очередь вызывать этот запах.

Но его образы отличались от образов, навеянных простым людям. Недаром ведь его кодовым именем было Horst Jaeger — Лесной Охотник.

Ее имя также было интересным. Франциска — означало «свободная». Но Майкл считал, что многим мужчинам пришлось бы дорого заплатить, чтобы просто прошептать его.

Пока торт разрезали на кусочки, выкатили мороженное, и в зале появилось огромное количество бутылок вина и различных ликеров. «Четыре гладких Костюма» продолжили свое выступление и начали — как сказали бы американцы — прыгать в ритме блюза, полностью раскрывая возможности саксофона и мощи барабанных палочек ударника. Буги-вуги, вспомнил он название.

Стройная молодая женщина в черном платье, волосы которой отдавали красными и медными бликами, подошла к нему через танцпол и попросила поджечь ей сигарету.

Майкл невольно задумался о том, сколько вреднейших химических веществ находится в сигаретах, и все же курильщиков было миллионы, а их число росло с каждым годом.

Майкл чиркнул спичкой и протянул ее, и когда незнакомка уже собиралась прикурить, с юго-восточной стороны подул ветер, появилась чья-то тень, и рука выхватила сигарету из уст женщины.

— Вернись к своему мужу, Бетт, — приказала Франциска Люкс. Она вложила сигарету обратно в руку женщины и сомкнула ее белые пальцы. — Он, — она указала на Майкла, — увы, самый привлекательный гомосексуалист в этой комнате.

Бетт фыркнула и удалилась, дрейфуя вдоль толпы так, словно кто-то только что умер, но даже сам еще не успел этого узнать.

— Не благодарите, — сказала Франциска Люкс, и в уголке ее губ заиграла легкая улыбка. — Я только что спасла вас от скучной встречи с настоящей нимфоманкой.

Майкл приподнял брови.

— Не благодарить, говорите?

— Я Франциска Люкс, — представилась она и предложила ему руку, но не для поцелуя, как какая-нибудь изнеженная дамочка, а для рукопожатия, что одновременно захватывало и встряхивало его. Майкл принял такие правила игры. Она сдавила его руку ощутимо сильно, прежде чем отпустить. — Я фотограф и журналист в «Сигнале». Возможно, вы знакомы с моими работами.

— Возможно, — отозвался он. — В последнее время у меня маловато времени для чтения журналов.

— Вы майор? — разумеется, спрашивала она лишь для приличия: отличительные знаки она давно разглядела. — Разведчик? — это было ясно из нагрудного знака. Его железный крест был у всех на виду. Он ждал вопроса, на который действительно хотел дать ответ. — Как вас зовут?

— Хорст Йегер, фройляйн. К вашим услугам, — он чуть склонил голову.

Ее улыбка сделалась чуть шире. Движение казалось осторожным и расчетливым.

— Почему вы решили, что я не замужем? Я могла бы попросту оставить кольцо дома сегодня вечером.

— Ни один мужчина Германии, — сказал Майкл. — Никогда бы не дерзнул появиться в обществе такой жены, как вы.

— В самом деле? Почему это?

Он пожал плечами и последним глотком допил свой напиток.

— Потому что тогда ему пришлось бы защищать вас от таких, как я.

— Я не нуждаюсь в защите, — сказала она, и он знал, что это она и имела в виду, даже ее улыбка не смягчила этот комментарий. Пауза длилась несколько секунд, в течение которых Майкл думал, что, возможно, потерял ее. Он ожидал, что сейчас она отвернется и уйдет, но, когда человек в форме капитана люфтваффе тронул ее за плечо, прошептав что-то, а она не ответила, Майкл немного расслабился. Капитан люфтваффе бросил на него взгляд с саркастическим пожеланием удачи и отошел.

— Вы меня заинтересовали, — сказала ему Франциска, когда квартет начал играть более медленную, мягкую мелодию. — Майор Йегер, вы когда-нибудь принимали участие в профессиональной фотосессии?

На его лице появилось насмешливое выражение.

— Моя цель, — начала объяснять она, приблизившись к нему. — Запечатлеть печать доблести на лицах воинов. Тех, кто не сдался. В своем сердце, — сказала она. — Я могу с первого взгляда сказать, кто в этой комнате сдался, а кто нет. И нет, я не говорю, что кто-то в этом зале трус или обреченный… или предатель. Но разница между благородным воином с верой в сердце и чернью в униформе состоит не в золотых полированных пуговицах, — в этот момент она покосилась на толстого человека, который, пошатываясь, метался от одного бокала с ликером к другому, хотя казалось, что он просто ищет нож, чтобы отрезать себе еще один кусок торта.

Майкла поразила ее настойчивость. Сейчас она стояла прямо перед ним, изучая его. Она была почти шесть футов ростом, и он видел, что каблуки ее не очень высоки. До него снова долетел лесной аромат ее духов. Контролируемая дикость плескалась на дне ее глаз, и сейчас женщина не представляла никакой угрозы, но Майкл был уверен, что это лишь затишье перед бурей. От этого ощущения ему захватывало дух, перехватывало дыхание. Казалось, рядом с ним находится нечто почти потустороннее, и ему пришлось напомнить себе, где он находится. Сейчас было особенно трудно забыть о своем задании, а ведь то была ответственная миссия, малейшая ошибка в которой могла оборвать его жизнь еще до полуночи.

— Я не уверен, что я такой уж благородный, — ответил он, и на этот раз ему пришлось отвести свой взгляд от ищущих глаз женщины, потому что он боялся, что они разглядят в нем слишком много.

— Смирение не отменяет благородства, — ответила Франциска, которая уже едва ли не дышала им. Голос ее изменился, в нем послышались интонации девочки, которая, должно быть, мечтала встретить принца на белом коне…

— Боже, где ты была? — послышался чей-то голос. — И кто это? Незваный гость, я полагаю?