Глава 5

В подмосковную резиденцию Его Величества мы с девочками вернулись уже за полночь на том же самом челноке. В отличие от меня, почти сутки проведшего в заботливых руках светил отечественной науки, красавицы всё это время куковали в зоне отдыха, проводя утомительные часы в спа-салоне, мучаясь неизвестностью в элитном ресторане с французской кухней, надрываясь в бассейне и в зале голографических игровых автоматов, а также страдая в руках умелых массажистов. Так что, глядя на довольные и немного усталые мордашки квартета страдалиц, которым пришлось столько всего пережить из-за моей неблагодарной персоны, меня так и тянуло их пожалеть. Причём всех четверых, потому как показательно выделять малознакомую пока что Евгению Касимову из нашего маленького коллектива показалось не шибко-то правильным.

Во время обратного перелёта мне оставалось только тихо хмыкать и качать головой, глядя на две пары весело шушукающихся между собой сестёр, как будто и не было всего-то несколько дней назад между ними необъявленной холодной войны. Стена, которую, как я понял из объяснений, возвели между Инной и Ниной родственники, желающие взобраться на самый верх политического олимпа страны, рухнула, и сейчас девушки, похоже, спешили выговориться друг другу, навёрстывая упущенное за прошедшие годы время. В общем-то тем же самым занимались и Ленка с Женей, почти с самого детства находившиеся в услужении у цесаревен, а от того вынужденные хранить и оберегать их секреты в том числе друг от друга.

Впрочем, мучения подружек на этом не закончились. Всем им предстояло пострадать за меня ещё немного, на этот раз давясь тортиками и захлёбываясь чаем, потому как сразу же по прибытии мою светлость желал видеть Его Величество император Всероссийский для приватного разговора. Так что возвращение домой немного откладывалось.

Остановившись вместе с Фёдором Игнатьевичем перед знакомыми уже массивными дверями в кабинет императора, я покосился на неподвижных гвардейцев, неподвижными статуями стоящих по левую и по правую сторону от входа. И тот и другой были облачены в боевую броню, аналогичную той, которую подарили мне КГБшники, хотя на первый взгляд узнать эту модель было очень и очень сложно. Видимо, это был какой-то особый, парадный вариант, потому как если я в своих здорово смахивал на какого-то жутковатого демона, то стоящие передо мной бойцы напоминали футуристических рыцарей. Такие изменения внешнего вида были, в общем-то, логичными, потому как в задачи дворцовой стражи не входило пугать своим обликом высших чинов государства в полевых условиях.

Поверенный Его Высочества доложился, хотя я был уверен, что император уже прекрасно осведомлён о нашем прибытии, а затем, пропустив меня внутрь, аккуратно прикрыл дверь.

– Ваше Величество, Кузьма Ефимов прибыл по… – начал было я заранее заученную с подачи Фёдора Игнатьевича фразу.

– Довольно! Виделись уже, – оборвал меня самодержец, раздражённо махнув рукой в сторону одного из установленных перед столом стульев. – Проходи, садись.

– Да-а… – произнёс он, дождавшись, пока я размещусь на указанном месте, поглядывая на один из висевших над его столом голографических экранов, и повторил: – Так вот ты какой, северный олень…

– Как-то «Оленем» быть не хочется…

– Ну, тогда будешь «Аленьким цветочком», – хмыкнул император. – И колер к тому же совпадает. Ну что, Кузьма, могу тебя поздравить, ты не только дочек моих попортил, так ещё и ценное материальное имущество разнёс вдребезги. И что с тобой теперь делать, Аватара ты антиматериальная? Профессор Амангельды теперь с ума сходит. Требует немедленно отдать в безраздельное пользование отечественной науке.

– Не хотелось бы, – я поёжился, вспоминая учёного казаха.

– Вот и мне не хотелось бы, – усмехнулся Его Величество. – А Магомету ты всё-таки поединок слил…

– Кому? – не понял я.

– Магомету Азисовичу Двамалиеву, Аватару аспекта воды, чью виртуальную копию выпустили против тебя под конец тестирования, – пояснил Святослав Андреевич. – Да не хмурься. Знаю, что первый раз с равным встретился, так что здесь расстраиваться нечему, ты ещё хорошо держался. Савелий, так тот почти сразу же сдулся, а ты ничего, молодец! Подрастёшь, опыта поднаберёшься, а там тебя Сафронов быстренько поднатаскает.

Его Величество замолчал, задумавшись о чём-то своём, а затем, покачав головой, пробубнил себе под нос: «Ну надо же… Антиматерия! Третий “глобальный” аспект на страну…»

– Вот что, – встрепенулся он. – Об аспекте своём пока молчи! Кого надо – я сам в известность поставлю, а остальным будешь говорить, что, как и твой дед – склонен к огню. В документах так и запишем. Главное, чтобы информация к нашим заклятым партнёрам не ушла, а то им она костью в горле встанет, могут попробовать учудить что-нибудь нехорошее.

– Вы про американцев? – осторожно спросил я.

– И про них в том числе, – ответил Святослав Андреевич.

– Тут такое дело, – произнёс я, – мне вроде как к ним под Новый год на суд ехать предстоит.

– Знаю, – отмахнулся мой собеседник. – По делу Бельской. Не сказал бы, что мне это по душе, но тут не волнуйся. Если сам не нарвёшься, тебя не тронут. Наоборот, пылинки сдувать будут. Открыто перед Конгломератом Наций Либерократия подставляться не станет, а ты будешь под их защитой. Ну да ладно, об этом ещё поговорим отдельно, сейчас давай о текущих проблемах.

– Слушаю вас.

– Во-первых, твой новый титул, – Его Величество улыбнулся. – Признаться, я ожидал от тебя немного иной реакции. Более… бурной, что ли. Мне докладывали, что ты вполне можешь встать в позу и отказаться от своего «наследства». Из-за личной неприязни, так сказать.

Он вопросительно взглянул на меня.

– А смысл? – я пожал плечами. – Старик тут ни при чём, что он там решил – дело его, а мне зачем самому себе создавать лишние проблемы? Я же не вымышленный персонаж из какого-нибудь городского фэнтези, чтобы с умным видом воротить нос от подобных предложений, оправдываясь гипотетическими проблемами… Надо, значит, надо. Да и Нина с Инной…

– Хорошо, что ты это понимаешь, – произнёс император, а затем заговорщицким тоном спросил: – Фантастику любишь?

– Ну да… – я немного смутился, неопределённо поведя рукой. – А что? Никогда не разделял мнения, что «умные люди» в обязательном порядке должны зачитываться именно классической литературой.

– Да ничего, – ответил Его Величество. – Я тоже люблю. Тех же Стругацких. Только это секрет, потому как некоторые подданные подобного увлечения могут и не понять.

– Я вот что спросить хотел, – я нахмурился, припоминая вопрос, который во время всей этой поездки не давал мне покоя. – Если… Если титул перешёл ко мне в наследство от старого хрыча, но почему «Ефимов»? Разве не должен я был стать Митрофановым? К тому же один герцог Ефимов уже есть… Губернатор Минска.

– А ты бы хотел стать Митрофановым? – внимательно и серьёзно посмотрел на меня император. – У тебя же, насколько я понимаю, всё, что связано с дедом, вызывает жуткую аллергию.

– Не хотел бы, – честно ответил я. – Но если…

– Вот и твой дед так же подумал, – не дал мне закончить фразу Святослав Андреевич. – Поэтому, принимая титул, пожелал сменить фамилию. А то, что у нас теперь в Империи два рода Ефимовых будет, так и что с того? Мало ли в стране однофамильцев? Чай, у нас не Япония, с многотысячелетними родами, а вполне нормальная посткоммунистическая держава. Утрясётесь. К тому же титул другим Ефимовым дан не по заслугам, а по владению, и в «Чайный клуб» Григорий Александрович Ефимов – герцог Минский, не входит.

– «Чайный клуб»? – недоумённо переспросил я.

– Именно, – улыбнулся император и пустился в объяснения.

Под таким незамысловатым названием, как оказалось, скрывалось, ни много ни мало, а настоящее правительство нашей страны. Не Кабинет Министров в Имперской Канцелярии, назначаемый императором, не Дума и не Совет Империи, политическое шоу, с которыми под названием «Демократические выборы» периодически устраивалось для народа в стране. «Чайным клубом» называлось собрание «Аватаров» и «Воевод», одарённых седьмых рангов, которые под председательством Его Величества собственно и решали, как дальше жить нашему государству и что для этого следует делать.

Признаться честно, я в силу своего возраста, как, впрочем, и воспитания в чулымской глуши, не очень-то интересовался политикой. Да, я знал, как устроена наша Империя, и читал в Викилории, что подобный принцип управления государством называется «Гибридной Монархией». «Дума» – нижняя палата парламента, выбиралась всеми подданными, достигшими возраста получения избирательного права, раз в четыре года из самовыдвиженцев и представителей политических партий, а «Совет Империи» – верхняя палата, из представителей родовой поместной аристократии, представляющей тот или иной регион. Над ними стоял «Император», которого вполне можно было бы назвать «Президентом», если бы в реальности он не был абсолютным самодержцем. Он назначал министров, канцлера, генерального прокурора и представителей Высшего суда, и ему же на стол ложились все законы, одобренные парламентом. Впрочем, он вполне мог при необходимости или желании взять все бразды правления исключительно в свои руки. Однако подобных прецедентов пока что не случалось, ну а народные избранники, как говорят, выгодно отличались от таковых в Советском Союзе, потому как знали, что творить всё, что вздумается, им никто не позволит.

Вот и получался этакий «гибрид». Разумный союз парламентской республики и абсолютной монархии, который в равной мере устраивал как сторонников «Реставрации», так и экс-коммунистическое население страны с приобщёнными к ним поборниками демократических ценностей. Естественно, что имелись и недовольные, разнообразные либералы-ельцинисты и оголтелые поклонники «Непогрешимого Ленина», а также другие товарищи ультралевых взглядов, но страна, как говорится – не пряник. Всем понравиться не получится, тем более что влияние заграничных доброжелателей с их взглядами на то, как нам следует жить в России, ещё никто не отменял.

Как оказалось, всё было немного сложнее, и имелся ещё «Чайный клуб», в котором сам император хоть и значился «председателем», однако в реальности был всего лишь первым из равных. Именно эти люди ограничивали возможное самодурство государя, и именно они же являлись гарантом того, что интерес народа всегда будут в приоритете у всякого, кто взойдёт на престол. В свою же очередь, они же, Аватары и Воеводы, следили и за тем, чтобы какой-нибудь особо шустрый пустобрёх-популист, в очередной раз воспользовавшись возмущением народных масс из-за недостатка бутилированного «Воздуха свободы», не развалил нашу многострадальную Родину.

Мне же всё это император рассказывал потому, что хоть формально я и мог уже называть себя «герцогом Ефимовым», но тем не менее таковым не являлся до тех пор, покуда «Чайный клуб» не одобрит мой титул и мою кандидатуру на вступление, что должно произойти на заседании в день, когда мне исполнится двадцать один год. На мой же вопрос, почему не в восемнадцать, Его Величество соизволил заметить, что у восемнадцатилетних юнцов мозгов в черепушке наукой обнаружено не было.

– Теперь к другому вопросу, – сказал мне император. – Официальную помолвку с Ниной я назначаю на православное Рождество. Ты как раз из Либерократии должен будешь вернуться. Возражения есть?

– Да нет.

– Вот и хорошо. А теперь, – он подался вперёд, – слушай меня внимательно, Кузьма.

– Слушаю…

– С Инной – делай что хочешь! Она твоя «жена в магии» и уже отдала тебе себя полностью. Жить вы можете вместе, и никто вам слова плохого не скажет.

– Э-э… с ней и Ниной? – уточнил я.

– Нет! – почти рявкнул на меня император, потом глубоко вдохнул и объяснил: – Эта малолетняя дура наломала дров и сама себе подложила большую свинью. Сейчас, после объявления о предстоящей помолвке, за вами будут очень внимательно наблюдать, и любой ваш неаккуратный шаг очень больно ударит и по «её» репутации и по вашему будущему! И не смотри на меня так! Это не шутки! Высший свет Империи и их цепные журналюги с удовольствием сожрут как её, так и тебя. Если гормон играет – вон на Инне отрывайся! Но если я узнаю, что вы с Ниной до официальной свадьбы хоть раз! Кузьма, я клянусь тебе, Аватар ты там или нет, оторву – всё, что болтается! Вам сейчас, вот с этого самого момента, разрешены только платонические отношения. Если выдержите, если не перегорите, то всё у вас будет хорошо. Нет – вы сами себе подписали такую судьбу. Не вы двое первые, не вы последние. Поклянись мне, что сделаешь так, как я сказал! Если чувствуешь, что не способен – хорошо, я заберу Нину из колледжа, и ты увидишь её в следующий раз на помолвке, а потом только на свадьбе.

– Я… – В голове загудело. – Я не буду решать это в одиночку.

– Молодец, – усмехнулся император. – Хвалю.

Его Величество нажал на кнопку вызова на столе и произнёс:

– Федя, пригласи ко мне в кабинет цесаревну Нину.

В наступившей тишине я смотрел на императора, а он, в свою очередь, буравил меня своим пристальным взглядом. Наконец, чтобы нарушить затянувшееся молчание, я произнёс:

– Могу я задать вам вопрос?

– Давай, – сразу же ответил он.

– Личное…

– Слушаю.

– А на этот ваш «Чайный клуб» вы тоже так орёте?

Мой собеседник вздёрнул брови, нахмурился, а затем понял, о чём я говорю, и криво усмехнулся.

– Извини. Знаю, я, наверное, ещё то впечатление на тебя при первой встрече произвёл. Но ты уж прости. Не смог сдержаться, – он тяжело вздохнул. – Вот родится у тебя дочка, приведёт в дом такого вот обалдуя, тогда ты меня и поймёшь. К тому же я любя, по-родственному, так сказать. Будь с нами кто-то другой, я бы никогда себе подобного не позволил.

– О как! – я неподдельно удивился. – А как же я?

– Ну, ты, можно сказать, уже мой родственник. Или ты думаешь, что я позволю тебе соскочить?

Нина… покидать колледж отказалась и согласилась с выдвинутыми нам условиями. Так что, немного посовещавшись, мы клятвенно пообещали её отцу выполнять все требования. Девушка хоть и выглядела немного бледной, гордо вскинув голову и твёрдо глядя на императора, предельно спокойно заявила, что для нас с ней всё это не преграда.

На этом и распрощались. Инна, для которой новость, кажется, оказалась намного более неожиданной, долго о чём-то шепталась с младшей сестрой, в то время как лимузин с небольшим эскортом из мотоциклистов гнал по ночным дорогам в сторону Ильинского. На КПП мы пересели на одно из дежуривших там такси, которое и доставило нас в Нинин особняк, где девушки решили остаться сегодня на ночь.

Я же, памятуя о данном нами слове, дабы не подставлять цесаревну, отправился к себе в общагу. Решение вопроса о том, что в дальнейшем мне, точнее нам, делать с Инной, мы решили отложить на потом, чтоб лишний раз не расстраивать и без того приунывшую Нинку, к тому же сёстрам нужно было много о чём поговорить и договориться в первую очередь между собой. Тем более что, когда я уже уходил, и мы ненадолго остались со старшенькой наедине, девушка не преминула очень непрозрачно намекнуть мне, что младшенькую ей, конечно, жаль, но сама она тоже человек, а потому «своё» желает получать от «единственного и любимого» вдоволь и на постоянной основе.

За всей круговертью последних дней и довольно ровными ученическими буднями, которые случились у меня после разборок с наёмниками, похитившими Андре, я как-то совершенно забыл о войне между нашим колледжем и турецким университетом. Меня, к немалому удивлению, вроде как ветерана и, можно сказать, «Героя обороны передовых рубежей Ильинского», за прошедшее время особо не беспокоили. Да и сводки с «фронтов» меня, признаться, мало интересовали, а военно-трудовую обязанность, вследствие которой враждующие стороны получали какие-то там ресурсные очки, кадеты не отбывали. Так что я, совершенно забыл про такую неприятную штуку, как комендантский час, который был введён в городе сразу после объявления войны.

Решив прогуляться по холодку, подышать свежим, морозным, ночным воздухом и немного развеяться, я, естественно, нарвался на военный патруль, который, после проверки документов, доставил меня в комендатуру, где мне и вляпали штраф за нарушение режима. Ушлый унтер-офицер-третьекурсник, пробив моё имя по базе данных, выяснил, что на мне висит так и не закрытое до сих пор наказание за нарушения во время турнира и, ехидно улыбаясь, сообщил, что я – арестован.

Дорогой костюм, купленный специально для приёма у императора, сменился на арестантскую робу. Остаток ночи я провёл в «учебном изоляторе», а ранним утром меня и ещё пяток таких же неудачников посадили в «автозак» и отконвоировали в «исправительно-трудовой» лагерь нашего колледжа. Естественно, что я попытался покачать права, ссылаясь на свои особые полномочия, однако унтер-офицер отказался меня даже слушать, и уж тем более вызывать ради меня начальство, а утренние конвоиры просто выполняли приказ – так что разговаривать с ними особого смысла не имело, разве что открутить им головы и сбежать. Чего я делать не стал, с одной стороны, не желая выставлять себя совсем уж асоциальным элементом, а с другой, решив проверить, насколько быстро отреагирует герцог Сафронов на подобный произвол в отношении его прямых подчинённых.

Привезли на самую обычную стройку, разместив всех шестерых в небольшой теплушке, из которых состоял мини-городок, в котором ютились проштрафившиеся студенты. Объект считался режимным и его охраной занимались кадеты Особого корпуса, изображая из себя то ли сотрудников Имперской Службы Исполнения Наказаний, то ли натуральных вертухаев из ГУЛага. Всё делалось в строгом соответствии с правилами, естественно, с поправкой на наш настоящий статус, при котором никто не позволил бы корпусникам водить нас по территории враскорячку. Тем не менее парни в форме с «калашами»-эмуляторами вовсю старались соответствовать образу суровых тюремщиков, конвоируя нас утром от домика-камеры в столовую, а оттуда на академические часы в учебные палатки, в которых хмурые преподаватели гоняли нас по общеобразовательным школьным программам в соответствии с годом обучения.

По окончании учебного процесса нас вели на обед, а затем на стройку, распределяя «заключённых» разнорабочими по бригадам. Возьми, принеси, переложи и можешь порадоваться, если прораб разрешит тебе помешать лопатой раствор. В общем, подобная работа называлась «Три П»: «Принеси. Подай. Пошёл на… не мешай». Что я и старался делать три последующих дня.

Вечером, часов в десять, у нас был ужин, а затем конвоиры разводили подопечных по времянкам, тщательно запирая на ночь двери, и спустя полчаса выключали свет. Мои сокамерники, все как один первокурсники, первые два дня откровенно роптали и даже пытались кому-то угрожать якобы немаленьким положением своих родителей в обществе, и, в общем-то, их можно было понять. Одно дело весёлая и в чём-то увлекательная игра во «взрослую, самостоятельную жизнь и политику». Это интересно, местами азартно и подталкивает к личному росту, совсем же другое дело, без суда и следствия, за незначительную провинность оказаться заключённым в подобной «игрушечной тюрьме». Но ничего, на третий день жалобы и стоны прекратились, а некоторые даже начали изображать из себя блатных. Слава богу, что под вечер того же дня меня сняли с работ и конвоиры отвели мою светлость в администрацию.

Сурово хмурящая брови девушка в форме Корпуса, видимо кто-то из местных начальников, прочитала мне длинную и нудную лекцию о том, как важно соблюдать правила и не нарушать законы, а затем мне вручили бумаги о досрочном освобождении. Костюм и мои личные вещи, конфискованные при аресте, я получил в хранилище, а в колледж, не став дожидаться рейсового автобуса, воспользовавшись своими внезапно вновь заработавшими привилегиями, вернулся на машине пищеблока, как раз отправлявшейся в Ильинское за ужином для «заключённых».

В этот раз я решил не рисковать и взял на пропускном пункте такси, которое собственно и доставило меня прямиком к входу в общагу. Моего соседа, Егора Дубного, в комнате не было, видимо, парень опять заседал с такими же, как он, гиками в четыреста двадцатой, где они пару раз в неделю собирались, чтобы поводиться в настольную ролевую игру «Dungeons & Dragons».

Едва подключив к сети телефон, заряд на котором за эти три дня приказал долго жить, я хмыкнул. Быстро промотал обрушившийся на меня вал сообщений о пропущенных звонках и первым делом набрал Нинин номер.

Повесив трубку и отложив в сторону смартфончик, я тихо выдохнул. Почему-то объяснить девушкам, где я и что со мной, оказалось куда проще, нежели последующее за этим телефонное общение с герцогом Сафроновым, тем более что они и так сами успели выяснить, куда подевался их потенциальный жених и муж. Нет, ничего криминального, просто меня ждал серьёзный воспитательный разговор, скажем так – вдогонку к прочитанной мне девчонкой из Корпуса лекции. Вроде как авансом за срезанный мне срок. Впрочем, мораль его сводилась к тому, что я сам дурак, что попался.

Заодно ректор намекнул мне, чтобы я особо не радовался шумихе, поднявшейся вокруг моего выступления во время Гебской кампании. Далеко не всем, особенно старшекурсникам, понравились успехи какого-то там «духа», а особенно то, как я обошёлся с командующим войсками, и что после подобного инцидента наше Министерство обороны не только не настояло на моём отчислении, а наоборот, даже приставило к какой-то там награде.

Люди частенько бывают завистливыми, и собственно оформлявший меня унтер-офицер в комендатуре оказался как раз из таковых. Этот гадёныш всё, в общем-то, верно рассчитал и, воспользовавшись ситуацией, решил слегка подпортить «знаменитости» жизнь, подловив меня на ерунде, вроде нарушения комендантского часа. Типа как в своё время Аль Капоне, которого никак не могли посадить за реальные преступления, подловили на неуплате налогов и с чувством выполненного долга засадили в Алькатрас.

Сам же парень за произвол отделался всего лишь выговором, даже без занесения в личное дело, потому как в полученных им инструкциях ничего не было и не могло быть сказано про каких-то там агентов ректора, хотя, увидев студенческую карту с красным задником, он немедленно должен был взять под козырёк и извиниться за причинённые неудобства. Но он про подобную мелочь просто аккуратно позабыл, а его начальство ему это, можно сказать – простило. Что заставляло задуматься о наличии в Министерстве обороны Колледжа высокопоставленных чинов, которые вовсе не собирались прощать мне ту выходку с командующим Габриэловым.

Сходив в ванную и умывшись ледяной водой, я положил студенческую карту на прямоугольник приёмника и включил компьютер. Полистав пришедшую на мой адрес электронную почту, решил оставить всё, что было связано с академическими вопросами, на завтра, а сейчас заняться личными сообщениями, которых было не так уж и много.

Прочитав пару писем от Грема, хмыкнул и покачал головой. Преподаватель, по его же собственным словам, проявлял в отношении моей персоны дьявольскую выдержку и ангельское терпение. А потому, принимая во внимание всё, что вокруг меня происходит, пообещал всего лишь дать мне по шее за прогулы, когда я в следующий раз появлюсь на занятиях, а потому советовал основательно её вымыть.

Затем на очереди у меня было письмо от сестрёнки, которая жаловалась, что не может до меня дозвониться, и сообщала о том, что мама, забрав детей, возвращается из Чулыма в Москву. Как, впрочем, и то, что согласия своего на развод наш отец ей не дал, и вообще они страшно разругались. Причём именно из-за меня.

Папаня, как выяснилось, даром что поп – не стал проявлять христианского смирения. Он обвинил меня, своего старшего сына, в том, что именно я уже второй раз разрушил его жизнь, и на этот раз окончательно. Признаться честно, прочитав, что написала мне Анька, зародившееся было у меня в душе чувство сострадания к этому человеку, который, разменяв полтинник, вдруг вынужден оставаться один, без родных и близких, как-то само собой потухло. Нет… я, конечно, в чём-то его понимал, но и вины за собой не чувствовал. Впрочем, обижаться на отца было бы совсем уж глупо.

Длинное письмо от Марины, свалившееся ко мне в ящик позавчера, в общем-то, сводилось к тому, что она знает, что я её искал и пытался связаться, но ответить сразу же она мне не могла. Девушка благодарила меня за заботу и просила не волноваться, потому как она «взрослая женщина» и всё такое, а потому сама разберётся с выдвинутыми против неё обвинениями. Короче, всё в духе «строгой учительницы», что, зная её, ну никак не могло меня обмануть.

Да, узнав новость об её временном отстранении и разобравшись с похитителями Андре, я действительно предпринял несколько неудачных попыток связаться с ней, однако телефон девушки молчал, а на письма она мне не отвечала. Когда же я обратился в ректорат, попробовав изобразить из себя «оскорблённую невинность», ведь именно я фигурировал в предъявленных юной учительнице обвинениях, а потому как я считал – имел определённое право голоса, меня вежливо попросили не лезть не в своё дело. Мол: «Когда будет нужно, вас, молодой человек, обязательно спросят! А покуда покиньте, пожалуйста, помещение».

Сафронов же, к которому я после этого обратился напрямую, тот и вовсе заявил мне, чтобы я не лез в это дело, потому как это разборки между Федосеевыми и Афросьевыми. А если я буду шибко отсвечивать, то у меня непременно возникнут проблемы с Савелием «Мрачным», а подобного он допустить не может.

Я тогда, правда, вспылил, заявив, что это они уже втянули меня в свои разборки, и что если «Мрачный» имеет что-то мне сказать, то я всегда готов ему ответить. Ректор только тяжело вздохнул и, словно малому ребёнку, на пальцах объяснил, что: во-первых, с Савелием мне сейчас не тягаться, а во-вторых, юристы Афросьевых сразу же повернули дело так, будто они в первую очередь заботятся именно обо мне, простом, деревенском пареньке, с уникальными возможностями, которого, по приказу Федосеева-старшего, решила охомутать его хитрая великовозрастная воспитанница из младшей семьи. Воспользовавшись своим положением учительницы.

А потому моё личное мнение в данный момент мало кого волнует, как, впрочем, и то, что происходило там на самом деле. Выдвинутые обвинения по сути абсурдные и беспочвенные, а потому развалятся в скором времени сами собой, как карточный домик, потому как временное отстранение Марины призвано в первую очередь решить некоторые проблемы подковёрной межродовой борьбы. А так как я для защитников моей чести – никто и звать меня никак, в первую очередь из-за своего неблагородного происхождения, то любые мои активные действия, нанесут серьёзную обиду Афросьевым, что очень болезненно может воспринять Савелий «Мрачный». Так что мне лучше всего в это дело просто не лезть.

«Что ж… – немного мстительно подумал я, открывая чистый бланк «нового письма» и вбивая в строку «Кому» адрес почты Фёдора Игнатьевича, к которому Его Величество приказал обращаться, возникни у меня необходимость в квалифицированной юридической помощи. – Вот теперь, господа хорошие, мы с вами и прободаемся. Весовые категории у нас пока что, конечно, несравнимы, но сказать, что я “простой деревенский паренёк”, вы уже не сможете! Ну а мне нафиг не сталась такая честь, как быть пешкой в ваших разборках».

Быстренько обрисовав ситуацию, я отправил сообщение, а затем ещё раз пробежался глазами по Марининому письму. На время отстранения девушка вернулась домой в Бердск, под крылышко к своему благодетелю Александру Павловичу Федосееву. Почему я не мог с ней связаться – она не сообщала, зато сама решила мне написать, после того, как с ней связался некий неизвестный и сообщил, что её разыскивает некий Кузьма Ефимов. Тут, по всей видимости, сказалась помощь моих приятелей осназовцев, которые ещё в вертокрыле обещали подсобить мне в восстановлении порушенной Афросьевыми справедливости. Не знаю, как там дела обстоят с последней, но если это с их подачи Маринка дала знать о себе – то и на том спасибо! Тогда дальше мы уж как-нибудь сами.

Последним я прочитал сообщение от Валентина. Короткое и лаконичное: «Не могу до тебя дозвониться! Как появишься, позвони! Это срочно!»

Срочно так срочно. Вновь взявшись за трубку, я набрал номер приятеля. Из динамика донеслась разъедающая мозги мелодия, услышать которую нормальный человек может разве что в кабине лифта, а затем трубка, щёлкнув, разразилась голосом Вальки.

– Нихао-кудасай, Кузьмище! – радостно прокричал мне в ухо парень. – Ты где от общественности прятался, герой?

– В больничке валялся, а потом на зоне чалился, – ответил я с усмешкой. – Вот только-только откинулся. Привет, Валя, чего хотел-то такого срочного?

– В «лагерь», что ль, загремел? – хохотнул парень. – М-да… не повезло. В общем, ладно. Потом расскажешь. У меня к тебе есть просьба.

– Слушаю, – ответил я, посерьёзнев и понимая, что друзья – друзьями, а видимо, пришло время отдавать долги.

– Давай не по телефону, – немного замялся Валентин. – Завтра, после академических… У тебя сколько пар?

– Шесть.

– Окей, – тогда в два будет в самый раз. В твоих любимых «Костромских Крылышках» на Берёзовой. Пойдёт?

– Забились!

Освободился я на следующий день чуть раньше обычного, намотав под конец физухи положенные сто кругов по стадиону в полной выкладке, куда быстрее положенных нормативов, а потому и в забегаловке оказался раньше Вали. Попугав продавщиц и посетителей «Абаканом» и грозным внешним видом скромно пристроившегося в конец очереди жутковатого демона, я взял свой обычный набор и, найдя свободный столик в углу, стал дожидаться приятеля.

Он появился минут через пятнадцать, усталый и хмурый, да к тому же ещё, как и я, облачённый в боевую броню, правда нашу, от колледжа, да к тому же с продольными белыми полосками и надписью «Police» на всех более-менее плоских и хорошо видимых пластинах. Сбросив на стол шлем и лицевую маску и аккуратно сместив свой автомат так, чтобы он ему не мешал, парень грузно плюхнулся на стул и тут же стырил у меня стакан с «Байкалом», основательно ополовинив его, и только после этого поздоровался.

– Хреново выглядишь… – честно сказал я, глядя на друга. – Замурчали на факультете?

– Если бы, – отмахнулся от меня он, – В Строгино маньяк-кровосос появился. Уже четыре полностью обескровленных трупа и все молоденькие девочки.

– Что, кого-то из наших подозревают? – спросил я.

– Нет, – вздохнул он, – проверяют, конечно, по ориентировкам, но это либо кто-то из аборигенов поклонников графа Дракулы, да к тому же со спонтанно пробудившимся даром, замешанным на аспекте «кровь». Либо реальный вампир откуда-то выпочковался. Вот нас, по просьбе администрации района, и поставили под ружьё, как усиление для местных дружинников.

– А я думал, что вы у нас «игровые», только по кампусу работаете, – хмыкнул я.

– Игровые-то игровые, да только сам понимаешь, что может натворить такой маньяк в густонаселённом районе. По нему, конечно, одиннадцатый отдел вовсю работает, но людям-то, пока идёт следствие, на улицу выходить не запретишь. К тому же граждане у нас ответственные, вот и организовались в патрульные дружины, – он откинулся на спинку стула. – Вот колледж и попросили включить в их состав одарённых с обмундированием, а то… много ли невооружённые мужики, если что, смогут сделать. Так что я уже полторы смены на ногах.

– Так ты что, хочешь, чтобы я вам помог, – предположил я.

– Не в этом деле, Кузьма, – он смахнул пот со лба и хмуро посмотрел на меня. – Понимаешь, если бы не маньяк, то я бы сам справился, но сейчас – у меня нет никакой возможности… уйти в самоволочку. А ты, насколько мне стало известно, можешь свободно покидать колледж в любое время. Ведь так?

Он выжидающе уставился на меня.

– Могу, – после недолгого молчания кивнул я. – Рассказывай, Валька. Если в моих силах, то я тебе помогу!