Пустыня

Горячий, сухой воздух когтями впивается мне в горло. В окно льётся ослепительно яркий свет. Я заставляю себя подойти к окну и осмотреться, прикрывая ладонью глаза. Песок и только песок. Слепящее солнце. Дрожащий от жары воздух. Куда ни глянь, ни намёка на соседство людей.

Я с силой выдыхаю, пытаясь смахнуть со лба влажные от пота волосы. На сердце такая тяжесть, что кажется, будто оно вот-вот остановится. Никогда мне не было так больно, как сейчас. Мои надежды только-только окрепли и тут же разбились вдребезги, а на осколках станцевали дурацкие куриные ноги избушки.

Джек стучит клювом по окну, и створка раскрывается. Горячий воздух бьёт в лицо, будто кто-то открыл дверцу раскалённой печи. Джек расправляет крылья, с минуту стоит, оглядывая окрестности, а затем безо всякого изящества плюхается в песок. Что ж, удачи с поисками еды.

Я не притрагиваюсь к каше с вареньем и игнорирую бабушкины попытки завести беседу. Пропускаю мимо ушей её предложения принять горячую песочную ванну, порисовать или отправиться вместе с Джеком на поиски скарабеев и скорпионов.

– Брось, Маринка, разве всё так плохо? Ночью придут мёртвые, у нас будет такой праздник!

– Что это за праздник, когда все гости мертвы, – бурчу я.

– Ещё какой праздник! – Бабушкино лицо расплывается в улыбке, а глаза блестят от волнения. Я отворачиваюсь, и Ба вздыхает. – Ты же сама сказала вчера, что хочешь с кем-то подружиться.

Я смотрю в окно. Глаза пощипывает.

– Каждую ночь ты можешь заводить новых друзей, – мягко говорит Ба.

– Мёртвых? – усмехаюсь я.

– Да, мёртвых. – Ба пожимает плечами. – Живые, мёртвые – какая разница? Люди они и есть люди.

Я хватаюсь руками за голову. Живые и мёртвые – это не одно и то же. Между ними огромная разница.

– Если бы у тебя нашлось время выслушать…

– Какой смысл слушать их? – Мой голос срывается на крик. – К утру они все исчезнут!

– Если бы у тебя нашлось время выслушать, – спокойно повторяет Ба, – ты узнала бы их истории. Их жизни прибавились бы к твоей, и этот бесценный дар от тебя никуда не денется.

– Но это не дружба! – кричу я. – Дружба – это когда вы вместе можете что-то делать, когда друг всегда рядом с тобой, а не только одну ночь!

– Мёртвые должны пройти сквозь Врата, ты же знаешь.

– Так дай мне тогда подружиться с живыми. – Я смотрю ей прямо в глаза. В этом взгляде и вызов, и мольба.

– Так нельзя. – Ба отворачивается и мотает головой. – Яге так не положено. Мы должны охранять избушку и Врата от живых.

– Но я не расскажу им ни о Вратах, ни об избушке.

– Я понимаю. – Ба кладёт руку на мою. – Но это просто небезопасно. Мы должны отделять мир мёртвых от мира живых. Это наш долг как Хранителей Врат.

– А что, если я не хочу становиться Хранителем? – Слова, которые я так долго держала в себе, срываются с губ.

– Стать Хранителем – твоя судьба.

– А если нет? – Я высвобождаю свою руку из-под её. – Что, если я не хочу такой судьбы?

– Нет, Маринка. Есть в жизни то, чего нам не дано изменить. – Ба не повышает голос, но он становится твёрже, как будто сила одних только её слов может убедить меня. Джек залетает в окно и садится на пол в тени стула. – Птицы должны летать, рыбы – плавать, а ты – быть следующим Хранителем.

– Если бы родители были живы… – Мой голос дрогнул и оборвался.

– Ты бы стала следующим Хранителем, просто жила бы в их избушке. У тебя было бы больше времени подготовиться, но потом ты всё равно бы стала Хранителем. – Ба снова берёт меня за руку. – Мне жаль, действительно жаль, что они погибли. Но я старалась растить тебя, как это делали бы они. Я люблю тебя так же сильно, как они любили, и желаю тебе только счастья.

– Но я несчастна! – рыдаю я. Глаза застилают слёзы, и комната превращается в калейдоскоп из звёзд и пузырей.

– Ты должна смириться с тем, кто ты есть. – Ба сжимает мои пальцы. – В твоих жилах течёт кровь Яги, и тут уж ничего не поделаешь. Если бы ты больше заботилась о жизни, которая у тебя есть, а не тратила время на мечты о той, которой нет, думаю, ты стала бы куда счастливее.

От бабушкиных слов мне нисколечко не легче. Она не понимает, как сильно я хочу сбежать от всего этого. Я встаю слишком резко и опрокидываю стул.

– Мне пора кормить ягнёнка, – бросаю я и выхожу на улицу набрать воды из колодца.

Никаких признаков жизни. Ни растений, ни зверей, ни одной птицы в небе, нет даже насекомых, которые копошились бы в песке. Нигде нет воды, и колодец наполовину пуст. Повезёт, если её хватит хотя бы на неделю. По крайней мере, избушка не задержится здесь надолго.

Стены избушки скрипят, и она, чуть покачиваясь, зарывается поглубже в песок, будто бы услышав мои мысли и теперь всем своим видом показывая, как ей здесь хорошо. Я пинаю песок и шагаю обратно в свою комнату, не остановившись даже, чтобы согреть воду для ягнёнка.

Джек садится мне на плечо и тыкается клювом мне в ухо. Я глажу его и кормлю козинаками, затем начинаю готовить бутылочку для ягнёнка. Молочной смеси, которую дал мне Бенджамин, осталось совсем немного. Надеюсь, и обычное сухое молоко подойдёт.

В комнате грязно и плохо пахнет: спасибо ягнёнку, который провёл здесь всю ночь. Думаю, целый день сегодня придётся убирать, да и забор, конечно, надо выстроить. Потом будет готовка, проводы мертвецов… Не может быть, чтобы такой была вся моя жизнь. До самого последнего дня. Нет, я хочу большего. Хочу увидеть маленькие и огромные города. Хочу ходить на разные шоу и концерты, фестивали и танцы. Я хочу встречаться с живыми людьми и дружить с ними.

Я решила назвать ягнёнка Бенджи. Каждый раз, глядя на него, я буду вспоминать друга, который мог бы у меня быть, если б у дурацкой избушки не было ног. Я буду чувствовать ту же боль, что и сейчас, и изо всех сил стараться избежать такого же будущего, как моё настоящее.

День тянется мучительно долго. Жара стоит невыносимая, и, хоть я устала после долгой работы по дому, я не могу уснуть после обеда, а ведь надо бы. Даже когда солнце садится и температура потихоньку спадает, легче мне не становится.

Ба зовёт меня смотреть закат на крыльце. Она говорит, небо просто великолепно.

– Я мешаю борщ, – коротко бросаю я, отправляя в котёл пригоршню чеснока.

Через несколько минут Ба, шаркая, заходит в дом, забирает у меня ложку и кладёт мне на ладонь крошечный розовый с белым цветок в форме звёздочки. Он невероятно красивый и не похож ни на один из цветов, которые я видела раньше.

– Ты нашла его там? – удивляюсь я.

– Ну, мне помогли. – Ба кивает на Джека, который торопится запрыгнуть внутрь. Он горделиво расправляет перья. – Я попросила его найти красивый цветок для моей пчёлки.

Ба целует меня в щёку и обнимает. Моя голова опускается ей на плечо, и вдруг до меня доходит: какая же она маленькая! За этот год я выросла так, что теперь смотрю на неё сверху вниз.

– Не называй меня так. Я уже не ребёнок.

– Ты всегда будешь моей маленькой пчёлкой.

Ба берёт цветок и вставляет его мне в волосы за ухом. Её запах обволакивает меня: лавандовая вода, хлебные дрожжи, борщ и квас. Я вдыхаю такой знакомый аромат, и часть гнева во мне утихает. Он всё ещё там, жжёт в животе, но, кажется, Ба сумела ненадолго унять его.

Мёртвые прибывают с первыми звёздами. Сегодня они удивительно яркие – в струящихся одеяниях и тонких шарфах самых разных оттенков. У всех, даже у стариков, длинные, блестящие волосы цвета воронова крыла. В борщ они добавляют специи, а воздух наполняют сиянием. Ба даёт им гитары, и они настраивают их каким-то незнакомым мне способом, наигрывают мелодии, чуждые для моего уха: таинственные трели и причудливые гармонии. Избушка ритмично приподнимается и опускается, когда мертвецы хлопают в ладоши и отбивают такт ногами.

Когда мертвецы пускаются в пляс вокруг меня, мои ноги начинают предательски отбивать ритм. Вокруг сплошь улыбки и смех. Должно быть, они прожили очень счастливые жизни, и мне хотелось бы узнать, что за воспоминания приносят им столько радости. Я прислушиваюсь, но язык мёртвых мне всё ещё не даётся.

Когда появляются Врата, в животе начинает ныть от ощущения пустоты. Сейчас они уйдут, не дав мне возможности узнать их получше – как и все, кого я встречала в жизни. Ба целует их в щёку, произносит слова Путешествия мёртвых, и они исчезают один за другим. Живые, мёртвые – может, никакой разницы и нет. Никто не задерживается надолго.

Я вызываюсь заняться уборкой. Всё равно мне не уснуть. Ба крепко обнимает меня и уходит спать, а я слоняюсь по комнате, собираю миски и стаканы. Я наполняю большую корзину грязной посудой и несу её на улицу, чтобы вымыть.

И тут я вижу её.

Она сидит на ступеньках крыльца и глядит в небо. На ней длинное зелёное платье и шарф, гладкие, как шёлк, и блестящие, как весенняя листва после дождя. Она выглядит почти как живая, только края её силуэта сливаются с цветом ночи.

По небу проносятся метеоры. Древние старейшины верят, что это – странствующие души мёртвых, так говорит Ба. Я с открытым ртом смотрю на девушку.

– Тебе нельзя здесь находиться. Ты должна была пройти сквозь Врата.

– Я не хотела.

– Но ты должна.

Даже когда я произношу эти слова, в голове возникает вопрос: «Должна ли? Действительно ли она должна уйти?» Врата всё равно уже закрыты, ей не пройти. Первый раз на моей памяти происходит что-то подобное. Мёртвые всегда уходили.

И тут другая мысль как гром поражает меня.

– Скажи ещё что-нибудь! – настаиваю я, с грохотом роняя корзину, полную грязной посуды.

– Я не хочу уходить, – тихо бормочет девушка, и мне хочется её обнять. Потому что, хоть она и говорит на языке мёртвых, я понимаю каждое её слово.