Сажая семена

Я иду переодеться в сухую одежду, а Бенджамин тем временем сидит на крыльце и рисует Джека. Затем он настойчиво зовёт меня пообедать у него. Нужно всего лишь перейти на ту сторону поля, так что я могу быть уверена, что не исчезну, однако всё равно нет-нет да проверяю свои руки, бредя по траве.

У Бенджамина очень симпатичный отец. Он пожимает мне руку и говорит, что сын рассказывал ему обо мне. Затем он наливает нам по чашке чая, мы сидим на кухне и пьём его, пока он готовит нам всем обед. Бенджамин показывает ему в окно мою избушку и говорит, что я здесь на каникулах. Отец смотрит на ту сторону поля, в замешательстве поглаживая подбородок.

– Но как твой дом оказался здесь?

– Пришёл. – Бенджамин подмигивает мне, и я улыбаюсь в ответ.

Жареная картошка, горошек с огорода, маленькие круглые пряники и пудинг – всё это очень вкусно, но вот от жареной ягнятины я вежливо отказываюсь. Я смотрю на Бенджи, который резвится на лужайке за окном.

– Вы оставите Бенджи у себя? – спрашиваю я, пугаясь, что отец Бенджамина может его зажарить и съесть.

– Да, и он точно не попадёт ко мне на тарелку. – Он быстро кивает, догадываясь, что у меня на уме. – У нас большой сад и поле. Он может пастись там хоть до глубокой старости.

– Я не знала, что это поле – ваше. – Я заливаюсь краской: оказывается, избушка устроилась на их земле. – Извините, что…

– Всё в порядке, – перебивает меня отец Бенджамина. – Оставайся здесь, сколько нужно, мы всё равно не используем это поле целиком. Только по краям есть несколько возделанных грядок. Хочешь посмотреть?

Я не замечаю, как бежит время. Бенджамин с отцом показывают мне свежевскопанные грядки, горшки с какими-то травами. Над небольшим цветущим лугом кружат насекомые, а в живой изгороди гомонят птицы.

Нине бы здесь понравилось. Мысль о ней вызывает прилив грусти, но тут Бенджамин открывает коробку с семенами и предлагает посадить их вместе. На самом верху я вижу пакетик с семенами олеандра, который, по рассказам Нины, отец вырастил для её мамы.

Я беру семена дрожащими пальцами, и тут у меня перехватывает дыхание: прямо под ними лежит пакетик с изображением цветка – крошечного, розовато-белого, в форме звезды. Точь-в-точь как тот, что Ба подарила мне в пустыне. Тогда она обнимала меня и называла своей пчёлкой. Мне кажется, это знак: Ба и Нина прощают меня, и всё у меня будет хорошо.

Мы сажаем семена в горшки, и Бенджамин даёт мне по два каждого вида, чтобы я выращивала их у себя на крыльце.

Спускаются сумерки, и Бенджамин с отцом идут проводить меня до избушки. Я очень хочу домой, но мне становится тяжело от мысли, что ночью я окажусь там совсем одна и только Джек составит мне компанию.

Когда мы приближаемся, избушка сужает окна, будто щурится, стараясь разглядеть, с кем это я иду. Затем она без предупреждения встаёт, делает широченный шаг вперёд и усаживается прямо перед нами.

Отец Бенджамина застывает как вкопанный. Он на несколько секунд раскрывает рот, затем издаёт какие-то звуки, как будто задыхается.

– Ш-ш… что?! – Он переводит взгляд то на избушку, то на Бенджамина, то на меня.

– Я же говорил, что она ходит, – пожимает плечами Бенджамин.

Мы помогаем отцу Бенджамина подняться по ступеням, заводим в комнату и усаживаем у очага. Бледный от холода и ужаса, он молчит, пока не согревается горячим чаем. А потом начинает задавать мне вопрос за вопросом.

Я не так уж и много могу ему рассказать, кроме того, что у избушки и правда есть ноги, что она живая и что она заботится обо мне. Я объясняю, что, показав свои ноги, избушка доверила им с Бенджамином большую тайну. Отец Бенджамина говорит, что всё понимает, и даже сочиняет историю, будто я – двоюродная сестра Бенджамина, чтобы местные не задавали лишних вопросов. Однако когда он понимает, что кроме меня в избушке никого нет, он наотрез отказывается оставлять меня здесь одну на ночь. Я убеждаю его: со мной всё будет в порядке, и через некоторое время он соглашается уйти, но только при условии, что утром я обязательно приду к ним на завтрак.

Они уходят, а я сижу на ступеньках крыльца, любуясь звёздами и луной, скрытой за кружевным облаком. Значит, Ба где-то там, и домой она уже никогда не вернётся.

Я никогда больше не увижу её. Не увижу, как она улыбается и танцует с мёртвыми, не услышу, как она играет разные мелодии, не попаду в её объятия и не прижмусь к ней, пока она рассказывает мне сказку. Волна неистового горя сокрушает меня, из груди готов вырваться крик. Каждый мой мускул вздрагивает, слёзы льются по моему искажённому лицу.

Избушка чуть пошатывается из стороны в сторону, как будто хочет укачать меня. Я чувствую, как балюстрада ложится мне на плечи и обвивает их жёстким деревянным объятием, балясины осторожно гладят меня по спине. Я пропускаю руки сквозь деревянные столбики и тоже обнимаю свою избушку.

Издали доносятся болезненный скрип, треск, стук, потом снова скрип.

– Что такое? – спрашиваю я, вглядываясь в кромешную темноту.

Джек, хлопая крыльями, улетает туда, откуда доносится странный шум. Через пару минут он возвращается, выписывает в небе круги и взволнованно каркает.

Скрип. Треск. Стук. Скрип. Треск. Стук.

Звук усиливается, и то, что его издаёт, приближается. Огромная чёрная тень с громким треском плюхается прямо возле моей избушки. Дверь распахивается, и на пороге появляется Старая Яга с улыбкой на лице.

– Приветствую, Яга Маринка! Рада видеть тебя.

– Ваша избушка! – ахаю я, глядя на её переломанный, скрюченный дом. Её ноги потрескались, крыша провисла, окна вот-вот вывалятся.

– Долгая выдалась прогулка. Я уж грешным делом думала, не дойдём. – Старая Яга с грустью и гордостью смотрит на свою избушку. – Ты отлично справилась. – Она гладит балюстраду, затем спускается с крыльца и направляется ко мне.

– Почему вы пришли? Откуда узнали, где я?

Чувство вины сжигает меня, ведь её старенькая избушка проделала весь этот путь и так измучилась только для того, чтобы Старая Яга повидалась со мной.

– Я слышу шёпот из Врат, забыла? – Она присаживается на ступеньку рядом со мной и улыбается. – И когда ты плюхнулась в чёрный океан, я услышала довольно-таки громкий всплеск.

Я отвожу взгляд и вся заливаюсь краской.

– Ой, перестань. – Старая Яга машет рукой, будто хочет отмахнуться от моего стыда и чувства вины. – Некоторые ошибки мы вынуждены совершать – так мы чему-то учимся. Ты цела и невредима – это главное.

Но что меня по-настоящему интересует, так это тот самый плеск.

– Почему? – Я смотрю на неё в замешательстве.

Она наклоняется ко мне, её глаза сверкают.

– Мёртвые уплывают к звёздам. Только живые с плеском падают в воду.

Я делаю вдох и ощущаю воздух совершенно по-новому: он заполняет лёгкие настоящего, живого человека. Но ведь этого не может быть! Или может?..