Проблеск света

Ноги сами несут меня к дому Старой Яги, я вся сжимаюсь, чтобы сдержать рыдания. Дверь открывается передо мной, но хозяйки нигде не видно. Я падаю на стул возле очага, закрываю глаза, жадно вдыхаю запах борща и представляю себе, что я дома, с бабушкой.

Скрипит дверь, и входит Старая Яга, в тяжёлых кожаных перчатках и толстых стеклянных очках на лбу.

– Маринка, с тобой всё в порядке?

Я удивлённо смотрю на неё, не понимая, почему она так странно одета.

– Да. Просто… – Слова застревают в горле, я не знаю, с чего начать. По щеке сбегает слеза, и я вытираю её тыльной стороной ладони.

– Неужели ты снова была с этими двумя девчонками?

Я киваю и всхлипываю:

– Больше никогда. Ненавижу живых.

– Правда? – Старая Яга стягивает перчатки и ставит на огонь чайник. – Почему же?

– Потому что они ненавидят нас, – с горечью в голосе отвечаю я.

– Не думаю. Девочки, с которыми ты общалась, просто молодые и глупые. Наверно, многого не понимают и многого боятся. Но не все живые одинаковы. У меня, например, немало добрых и мудрых друзей среди живых.

– У вас есть друзья-живые? – Я вытягиваюсь в струну, уставившись на неё; спину покалывает. – Но Ягам не позволено дружить с живыми!

– Вообще-то да, поэтому буду признательна, если ты никому об этом не расскажешь. Но мне нравятся живые. Потому-то я и решила поселиться прямо на рынке, когда моя избушка отошла от дел.

Я смотрю на неё с разинутым ртом.

– Но Ба говорила, что Яга должна защищать свою избушку и Врата. Говорила, что мы должны остерегаться живых.

– И была абсолютно права. – Старая Яга разливает чай и кивком приглашает меня к столу. – Я не раз попадала в переделки, заговорив с живыми.

– Так зачем же вы это делаете?

– Затем же, зачем и ты, я думаю.

Я не свожу глаз со своей чашки. Кажется, Старая Яга так довольна своей жизнью! Вряд ли она общается с живыми, потому что хочет стать одной из них и сбежать от своей судьбы и одиночества. Но я не могу озвучить свою мысль, ведь я должна убедить Старую Ягу в том, что хочу стать следующим Хранителем.

– Теперь я понимаю, что дружба с живыми того не стоит, – уверенно говорю я. – Уж лучше никаких друзей, чем такие, как Сальма и Ламья.

– Эти девчонки и впрямь бывают жестоки, – соглашается Старая Яга. – И всё же не спеши ставить крест на живых. Поверь, в этом мире больше хороших людей, чем плохих. Просто нужно быть осторожнее и с умом выбирать себе друзей.

– Не нужны мне друзья. – Горькие слова сами срываются с губ. – Да и нет смысла заводить с кем-то дружбу, когда твой дом всё время перебегает с места на место.

– Слова настоящей Яги. – Старая Яга отпивает глоток чая и улыбается мне.

Я неловко ёрзаю на стуле.

– Мы можем начать готовиться к церемонии? Вы сказали, что поможете мне со сборами.

– Этим-то я и занималась, когда ты пришла. – Глаза Старой Яги загораются. – Только я готовлю кое-что поинтереснее, чем борщ. Пойдём, посмотришь.

Я иду за ней к двери, из которой она появилась немногим ранее. Странные химические запахи щекочут мне нос, а я с благоговением оглядываю стены комнаты, в которой мы оказались. Одну её сторону заполняют огромные медные горшки и трубы. На месте их прочно удерживают растущие вокруг стволы, корни и лозы.

Другая часть комнаты отдана под длинный деревянный стол. Прямо над ним избушка сотворила полки, заставленные всевозможными склянками, горлышки которых оплетены стеклянными завитками.

– Разве не чудо? – Старая Яга с гордостью оглядывает комнату. – Избушка сотворила для меня эту лабораторию больше восьми сотен лет назад, и она так крепко держит каждую колбочку и пробирку, что здесь ни разу ничего не разбилось и не сломалось. Даже когда избушка галопом скакала по степям. Или когда переворачивалась вверх тормашками на потеху гостям. – Старая Яга подмигивает мне.

– Для чего же всё это? – восхищённо шепчу я, изучая всё вокруг широко распахнутыми глазами.

Начищенная медная посуда сияет так ярко, что на неё больно смотреть; я поворачиваюсь к полкам и разглядываю бутылки и склянки, наполненные порошками, гранулами и жидкостями всех мыслимых и немыслимых цветов.

– Это всё для приготовления настойки «Трость». – Старая Яга указывает на половину комнаты с горшками, а затем на ту, где стоит стол. – А это – для разных экспериментов и изобретений. Прямо сейчас я готовлю фейерверк.

– Фейерверк?

По всему телу пробегает лёгкая дрожь, и я начинаю рассматривать всё, что лежит на столе, ещё внимательнее. Круглые бумажные шарики, напоминающие луковицы, аккуратно разложены по столу, из каждой свисает ниточка. Одна из луковиц открыта, и внутри я вижу какой-то чёрный порошок и завитушки из бумаги.

– Это на сегодня, – улыбается Старая Яга. – Хочешь помочь?

– Конечно, – киваю я, мои пальцы чуть дрожат.

Когда я натягиваю перчатки и очки, которые выдаёт мне Старая Яга, ни одной мысли о Сальме и Ламье не остаётся у меня в голове. Я подхожу к столу.

– Можешь заняться звёздами. – Старая Яга постукивает по полке, и с неё спускается лоза, которая подносит ко мне подставку, полную разноцветных порошков. – Вот это придаст нашему фейерверку цвет.

Старая Яга одну за другой достаёт из подставки склянки, называя состав порошков внутри них и объясняя, каким цветом загорится каждый: хлорид бария – бледно-зелёным, хлорид кальция – оранжевым, а нитрат натрия – жёлтым. Потом она рассказывает, что получится, если смешать разные цвета: например, смешав карбонат стронция, который горит красным, с хлоридом меди, который горит синим, я могу получить фиолетовые вспышки. Наконец Старая Яга показывает, сколько порошка нужно положить в каждый заряд, и оставляет это дело мне.

Я делаю маленькие звёзды на одном конце стола, а Старая Яга чем-то занята на другом. Сначала я кладу в каждый заряд только один порошок, но затем начинаю добавлять побольше то одного, то другого, представляя, какими изумительными красками будет расцвечено небо этой ночью.

Старая Яга раскладывает мои звёзды по бумажным луковицам, с вдохновением рассказывая мне о каждом слое и о том, что получается из всей смеси. Она успевает объяснить мне, что луковицы на самом деле называют воздушной оболочкой, что есть подъёмный заряд, который поднимает луковицу в небо, есть взрывной, который вызывает сам взрыв, и есть предохранитель, который отвечает за то, чтобы взрывы происходили на определённой высоте.

– Где вы научились всему этому? – спрашиваю я, когда она на секунду замолкает, чтобы перевести дух.

– У живых! Вот почему я общаюсь с ними – чтобы узнать что-то новое и о мире, и о себе. У меня всегда были друзья-живые, первого друга я нашла ещё в степях, когда была примерно твоего возраста. Это был темноволосый мальчик, из кочевников. Он восхитил меня волшебными трюками. – Старая Яга шевелит в воздухе пальцами и неожиданно достаёт из ниоткуда блестящую золотую монету. – А вот создавать фейерверки я научилась куда позже, у мастера Цзяо на Востоке. Я всегда интересовалась химией, хотя тогда, не одно столетие назад, и науки-то такой не было. Я постигала алхимию с учёными и монахами из разных стран. В те дни нам так мало было известно о химии, что мы и впрямь верили, что можем сделать золото из яичной скорлупы и навоза. Ты не представляешь, какой запах здесь стоял, когда мы проводили свои научные эксперименты. – Старая Яга смеётся, её глаза блестят. – С тех пор наука шагнула далеко вперёд. Я училась у многих великих химиков: Бойля, Лавуазье, Розалинд Франклин. – Она вздыхает. – Кажется, только вчера я занималась с Менделеевым, а ведь с тех пор прошёл целый век.

– Сколько же вам лет? – спрашиваю я.

– Бабушка разве не говорила тебе, что задавать такие вопросы Старейшинам – это дурной тон? – Старая Яга смотрит с укоризной, но всё ещё улыбается, так что, думаю, она шутит.

– Простите, – краснею я. – Ба говорила, что вы из Древних Старейшин, но я никогда не задумывалась о том, что это значит. Думала, вы просто старше, мудрее, ну и тому подобное.

– Старше – это точно. Древние старейшины – это Яги, которые прожили более тысячи лет. Но с возрастом не всегда приходит мудрость, и мне хотелось бы верить, что за свои годы я кое-чему успела научиться.

– Например, химии?

Старая Яга кивает:

– У тебя должны быть и другие занятия, кроме как проводы. Твоя бабушка вот очень любила музыку, не так ли?

– Она могла починить любой музыкальный инструмент, какой мне когда-либо доводилось видеть, а потом сыграть на нём! – с гордостью отвечаю я, изображая бабушку, которая, отбивая ногой ритм, играет на аккордеоне, склонив к нему голову, или бренчит на балалайке, или подносит к губам флейту. Я пытаюсь проморгать нахлынувшие слёзы и напоминаю себе, что сегодня постараюсь вернуть её домой.

– А ты? – спрашивает Старая Яга. – Что любишь делать ты?

Я откладываю звезду, которую только что закончила, и погружаюсь в раздумья. Губы складываются в тонкую линию: мне нечего сказать, я не знаю, что люблю делать. Есть, конечно, какие-то повседневные дела, например чтение и сны наяву, но никакой страсти у меня нет. Как у Бенджамина к рисованию, или у Нины к её растениям и животным, как у Старой Яги к химии или как у бабушки к музыке. И тут в голове вспыхивает проблеск света: я понимаю, чему именно хочу посвятить свою жизнь. Хочу исследовать мир, познавать всё новое и так узнать, к чему именно у меня лежит душа. Но, чтобы осуществить этот план, мне нужно вернуть бабушку домой, чтобы она снова стала Хранителем. Вместо меня.

– Я просто хочу стать Хранителем, – лгу я, размышляя о сегодняшней церемонии и о поисках бабушки. Старая Яга тем временем стягивает с себя перчатки и снимает очки, достаёт новую порцию склянок и ставит перед нами. – Думаю, этого будет достаточно.

Я приподнимаю очки, гляжу в окно и понимаю, что уже стемнело.

– Нам пора? – спрашиваю я, и в животе всё сжимается.

– Если ты и в самом деле хочешь этого. – Старая Яга достаёт из-под стола большую металлическую коробку и начинает складывать в неё заряды.

– Конечно. Скорее бы уже. – Я улыбаюсь, потому что знаю: это правда. Сегодня я увижу столько Яг, сколько никогда не видела. Сегодня над моей головой будут взрываться фейерверки, которые я же сделала. И я пройду сквозь Врата, чтобы вернуть бабушку домой.

Это будет удивительная ночь. А уже завтра бабушка вернётся домой, снова будет провожать мертвецов, трещина на избушке зарастёт, Великий цикл восстановится, а я получу свободу и узнаю наконец, чего я хочу от своей жизни. Возможно, быть мёртвой, навеки привязанной к своей избушке на курьих ножках, – это не так уж и плохо.