Правда и ложь

Я совсем сбита с толку. Смотрю на Нину, затем на свои руки. Мои пальцы полупрозрачные, сквозь них хорошо видны песок и ракушки. Я снова и снова переворачиваю ладони. Это невозможно. Я не мертва. Так почему же я растворяюсь?

Дыхание перехватывает. Я срываюсь и несусь обратно, к избушке, но ноги проваливаются в песок, и я бегу будто бы в замедленной съёмке.

В голове роятся мысли. За забор выходить нельзя. От живых всегда исходит тепло. Врата показались такими знакомыми, когда я к ним потянулась. Возможно ли, что умерла? Помню странное ощущение в руках тогда, в хибаре Бенджамина, – сейчас я испытываю то же самое. Я снова смотрю на свои пальцы и сквозь них вижу свои ноги. Я сжимаю кулаки, впиваюсь ногтями в ладони – и ровным счётом ничего не чувствую.

Мои руки просто онемели от холода. А прозрачность – это не более чем игра лунного света. Я сильнее и сильнее давлю ногтями в ладони, пока не чувствую боль. Вот так. Я не могла умереть. Но в мозгу всё ещё зудит мысль: что-то не так.

– Быстрее, – кричу я. – Нам нужно вернуться.

Я бегу поближе к воде, где песок влажный и можно разогнаться. Мне нужна Ба. Она объяснит, что со мной. Она всё исправит.

– Можно помедленнее? – кричит Нина, задыхаясь от бега. – Что происходит?

Я не могу помедленнее, да и объяснить ничего не могу. Голова кружится, перед глазами всё плывёт. Щёки горячие и влажные, но я не знаю, слёзы это или просто брызги морской воды. Сердце отчаянно бьётся, кровь стучит в ушах. В голову приходит мысль: что бы сейчас ни происходило, Ба скрыла это от меня. Во мне закипает гнев.

Стук в ушах всё громче, и вот уже земля ходит ходуном у меня под ногами. Мне становится легче, когда я вижу, что избушка бежит мне навстречу, с шумом пробираясь сквозь тьму. Огромные куриные ноги останавливаются посреди месива из пены и песка, и избушка наклоняется, будто хочет меня подхватить.

– Маринка. – В дверях появляется Ба. – Я так переживала!

Тут она замечает Нину и меняется в лице: беспокойство, затем осознание и, наконец, разочарование. Я смотрю ей прямо в глаза и поднимаю руки.

– Я исчезаю! – кричу я. – Почему я исчезаю?

Что-то проскальзывает в бабушкиных глазах, но я не успеваю понять – это печаль или, может, чувство вины?

– Поговорим об этом позже. Ты посмотри на эту девочку! – Она поворачивается к Нине. – Боже мой, скорее заходи внутрь. – Ба кивком зовёт Нину подняться. – Как тебя зовут?

– Я… – Нина кусает губу, в глазах стоят слёзы. – Я не знаю.

Кажется, будто она вот-вот совсем растает. От неё осталось только бледно-зелёное платье, неясная тень тёмных длинных волос и большие испуганные глаза.

– Как её зовут, Маринка? Давно она здесь? – спрашивает Ба.

– Почему я исчезаю? – кричу я ещё громче, топая ногами по песку. – Я мертва?

Бабушкины плечи опускаются, как под грузом.

– Я всё объясню, но чуть позже. Давайте внутрь.

Она набрасывает на Нину шаль и заводит её в дом. Избушка даёт Нине силы для путешествия, и она уже кажется более живой. Я изучаю свои пальцы. Они снова непрозрачные. Я сжимаю кулаки и тут же чувствую, как ногти впиваются в ладонь.

Хлопает входная дверь. Ба проходит внутрь, и не подумав ответить на мой вопрос. Для неё мёртвые и проводы важнее всего. А как же я? Неужели я не имею права знать, кто я такая и почему застряла здесь, в этой избушке? Я с силой пинаю ногой ступеньку, да так, что в кровь разбиваю большой палец.

– Чёрт! – кричу я куда-то в пустое небо. – Ненавижу эту избушку!

Избушка присаживается в песок, протягивает ко мне ступени крыльца и распахивает передо мной дверь. Я отворачиваюсь от неё и смотрю на море. Так нечестно. Ба должна была ответить мне, объяснить, почему я исчезала. В уголках глаз скапливаются слёзы.

Джек садится мне на плечо и больно бьёт меня крылом по уху.

– Отстань! – кричу я, сталкивая его. – Какой же ты неуклюжий!

Я валюсь на колени в песок, мне невероятно стыдно.

Джек ни в чём не виноват. Я хватаюсь руками за голову, надеясь, что так она перестанет кружиться, и Джек суёт мне в ладонь что-то влажное и мягкое.

Я разжимаю пальцы, смотрю на раздавленный рыбный пельмень и разражаюсь хохотом. Странный он, этот хохот, вызванный сложным сочетанием чувств, над которыми я не властна. Джек выворачивает шею, косит на меня серебристыми глазами, сияющими в свете луны, и каркает.

– Иди домой, пчёлка. – Нас обоих укрывает бабушкина тень.

Я с трудом поднимаюсь и вытираю глаза. Не хочу, чтобы она видела меня в слезах. Пусть знает: её обман меня жутко разозлил.

Нина сидит у огня, накрытая бабушкиной шалью, в руках у неё миска свежей ухи. Она пристально смотрит на языки пламени под котлом, и в глазах её пляшут воспоминания о прожитой жизни. Она выглядит чуть более осязаемой, но края её силуэта всё же немного расплываются.

– С ней всё будет хорошо? – спрашиваю я, и внутри всё сжимается.

Ба хмурится.

Она оборачивает вокруг меня тёплое шерстяное одеяло и сажает меня к столу. Затем наливает мне ухи, и между нами поднимается пар.

– Почему ты не сказала мне, что она здесь?

Я пожимаю плечами, не отрывая взгляд от супа.

– Ты знаешь, какая это большая ответственность – быть Хранителем Врат. Мы обязаны помочь этим душам завершить цикл. Они не могут оставаться в этом мире после смерти, ты же прекрасно это знаешь. Они растворятся и навсегда останутся неприкаянными.

Я гоняю ложкой кусок бледной рыбы, топлю его в бульоне, слежу, как он всплывает. Не верится, что Ба может так спокойно рассуждать о нашем долге перед мёртвыми, когда сама ещё не ответила на мой вопрос.

– Я так разочарована, что ты скрывала её от меня, – качает головой Ба.

– А как насчёт того, что ты от меня скрываешь? – срываюсь я. – Когда ты собиралась сообщить мне, что я мертва?!

Я сверлю её глазами, больше всего на свете желая, чтобы она сказала, что я не мертва. Пусть вернёт всё как было.

Ба вздыхает, сидя напротив меня. Открывает рот, но не произносит ни слова. Она ёрзает в своём кресле и снова пытается ответить.

– Ну и что это меняет? – Она слегка пожимает плечами. – Ты следующий Хранитель. Я всегда тебе это говорила.

– Для меня это всё меняет. – Я плачу, когда горькая правда становится очевидна. Я мертва. Разве я могла умереть? Я ничуть не похожа на тех бледных мертвецов, которые стекаются ночами к избушке. – Это бессмыслица какая-то, – говорю я, мотая головой. – Я чувствую себя живой. Я существую. А ты говорила, что души не могут оставаться в этом мире после смерти. Так почему же я здесь?

– Ты другая. Ты Яга, будущий Хранитель Врат…

– Так что, все Яги мёртвые? – перебиваю я. – Ты мёртвая?

– Нет, Яги не все мёртвые. И то, что ты мертва, совершенно ничего не меняет. – Ба отмахивается от темы моей смерти как от пустячной. – Ты долго жила в этой избушке, и она дала тебе достаточно сил, чтоб ты казалась живой. Пока ты здесь, ты можешь делать всё, что делают живые.

– Но почему я растворилась? – спрашиваю я, хотя ответ мне уже известен.

– Потому что ты ушла отсюда. – В бабушкиных глазах стоят слёзы. – Чем дальше ты уйдёшь от избушки, тем сильнее померкнешь. Существовать ты можешь только здесь, на границе жизни и смерти.

Я кладу ложку в миску и больше не притворяюсь, что могу есть. Мне дурно, голова кружится. Как я могу остаться здесь навсегда? Если я мертва, если существовать я могу только здесь, в этой избушке, значит, всё потеряно. Сегодня утром у меня хотя бы была надежда как-то избежать этой судьбы. А теперь я понимаю, что никуда мне не деться. От этого дома на ногах, вечно срывающегося с места, не дающего завести друзей. Я здесь навсегда.

– Так нечестно! – Я реву до звона, до боли в ушах. – Я не хочу здесь жить, не хочу быть следующим Хранителем! – Моя кожа пылает, все мышцы напряжены.

Ба мрачнеет, я вижу тень печали в её глазах.

– Ты ничего не можешь изменить, Маринка. Ты сама сделала этот выбор.

– Я не выбирала такую жизнь. Я не хочу этого. Я хочу жить нормальной жизнью, в нормальном доме, с нормальной бабушкой.

Я жалею о том, что сказала, но не могу взять свои слова обратно, поэтому просто сижу и смотрю на стынущую передо мной уху. Ба берёт мои руки в свои:

– Ты умерла младенцем, и я провела тебя сквозь Врата. Но ты вернулась. Ты захотела остаться здесь, со мной и избушкой. Ты точно Яга.

Я откидываюсь на спинку стула и смотрю на неё не моргая. Я не могу быть Ягой. Ба такая спокойная и мудрая, она любит эту жизнь среди мёртвых. С ними она и улыбается, и поёт, и танцует. Но я не такая. Я вообще на неё не похожа. В голове проносится мысль, и леденящий холод проносится по венам.

– Ты ведь не моя родная бабушка, так?

Ба крепко сжимает мои руки:

– Я люблю тебя, как родная бабушка. Даже больше. Ты – лучшее, что когда-либо случалось со мной в жизни.

У меня отвисает челюсть.

– Не понимаю. А как же всё, что ты рассказывала о моих родителях? – Я цепляюсь за воспоминания, но они ускользают. – Это всё неправда? – Оттого, что я не могу понять, где правда, а где вымысел, голос срывается. – Они действительно мертвы?

– Да, они погибли, их дом сгорел, как я тебе и рассказывала. Только ты была с ними.

Образ пылающего дома Яги встаёт перед глазами, как и тысячу раз до этого, но на сей раз я сомневаюсь, правдив ли он.

– Это был дом Яги? – настойчиво спрашиваю я. Комната плывёт перед глазами, весь мой мир трещит по швам.

Ба смотрит на наши руки, всё ещё сплетённые на столе, и качает головой.

– Почему же ты лгала? – Я вырываю руки и смотрю прямо ей в глаза.

– Прости меня. Я не хотела лгать или скрывать от тебя что-то. Просто… – Она смотрит в потолок, будто надеется найти там нужные слова. – Я хотела бы, чтобы ты была мне внучкой, и потому родители-Яги проникли во все истории, которые я тебе рассказывала. Время шло, и всё труднее становилось сказать тебе правду.

– Так мои мама и папа не были Ягами?

Ба снова качает головой, и в голове сияет проблеск надежды: по рождению я не Яга! Но надежда умирает так же быстро, как и появляется: я вспоминаю, что я мертва и навеки привязана к этой избушке.

– А кости? – выдыхаю я, глядя на бабушку исподлобья и вспоминая, сколько раз я возилась с забором, думая, что родители делали то же самое.

– Тебе очень нужно было хоть что-то в память о родителях. И тебе нравилось проводить время во дворе. – Ба смотрит на меня виноватым взглядом. – Ты была счастлива думать, что эти кости когда-то принадлежали им.

– Хоть что-то вообще правда?

Я встаю. Больше всего сейчас хочется уйти, хлопнув дверью, но у меня ещё столько вопросов, на которые мне необходимо получить ответы, да и бежать мне всё равно некуда. Я отступаю к стене и прислоняюсь к ней, ноги как ватные. Перед глазами проплывает мама, рассекает по тёмной, усыпанной звёздами воде.

– А история с гондолой? – реву я. – Всё это ложь!

– Нет, это чистая правда. Я проводила твоих родителей сквозь Врата, и их жизни влились в мою. Все истории, которые я рассказывала про них, правдивы. Они познакомились в городе на воде, прямо так, как я тебе рассказывала. От себя я добавила только, что дома их были домами Яги. Я хотела, чтобы все мы были семьёй, и не только ты и я, но твои родители тоже. Думаю, я просто рассказывала тебе свои мечты. Вернее, свою главную мечту – о семье.

Я смотрю на бабушку так, будто вижу её впервые. Как на кого-то, кто мечтал быть не просто Ягой. Мечтал жить другой жизнью, за пределами избушки на курьих ножках.

– Родители любили тебя больше всего на свете. – Ба вытирает глаза краем шали. – Жалели они лишь о том, что не увидели, как ты растёшь. Они так хотели, чтобы ты жила дальше. Когда я провожала их, я почувствовала все их переживания, как свои. Поэтому я была так счастлива, когда ты вернулась. Я знала, что буду любить тебя не меньше, чем они, и могла подарить тебе жизнь. Хоть и не жизнь среди живых, а жизнь Яги. Я понимаю: это не одно и то же, но, если ты попробуешь, всё может сложиться замечательно. Скажи, скольким людям повезёт путешествовать по миру в заколдованном доме?

С потолка спускаются виноградные плети, усыпанные крошечными белыми цветами. Они изгибаются подо мной и сплетаются в качели. Я не даю магии избушки окутать меня и снова сажусь к столу.

– Но я не хочу быть Ягой.

Моё сердце словно распадается на сотни осколков.

Ба снова берёт меня за руки и смотрит мне прямо в глаза:

– Ты навеки связана с избушкой, избушка – с Вратами, а мёртвых всё равно нужно провожать.

Я отвожу взгляд, но Ба сжимает мои руки, пока я снова не поворачиваюсь к ней.

– Ты хорошая девочка, Маринка. Так что я уверена: ты будешь заботиться об избушке так же, как она заботится о тебе. И знаю, для мёртвых ты тоже сделаешь всё, что нужно. – На её лице появляется улыбка. – А ещё ты умная, упрямая и неудержимая. Если кто и может придумать, как стать Ягой и не только Ягой, то это ты, Маринка.

– Но как… Что ты имеешь в виду?

– Нам нужно провести её через Врата. – Ба кивает в сторону Нины. – А потом ты придумаешь, что делать. Всё встанет на свои места, я в этом не сомневаюсь. Утро вечера мудренее.

Я смотрю на Нину. Она удобно устроилась у огня.

– Нам обязательно провожать её сейчас? Это не может подождать до завтрашней ночи?

Ба качает головой.

– Она и так провела здесь слишком много времени. – Она подталкивает меня к Нине. – Помоги ей вспомнить, кем она была.

Я говорю с Ниной. Называю её по имени, помогаю ей вспомнить их белый дом на краю пустыни. Каналы, которые вырыл её отец, и растения, что он посадил. Инжир, апельсиновые деревья и олеандры, которые он вырастил, потому что мама Нины так любила цветы. Говорю о её сёстрах, о верблюде, которого они когда-то держали, о хамелеоне и кобре, которых она видела в своём саду.

Чем больше она вспоминает, тем ярче сияют её глаза. Вот её бабушки и дедушки приезжают из далёких земель, привозят диковинные фрукты, дарят деревянную куклу с розовыми крашеными щеками. Вот она сажает семена вместе с отцом, под ногти набивается грязь, деревья тянутся ввысь, наполненные жизнью. Вот они сидят с мамой и любуются пёстрыми крыльями, кружащими над ними в закатном свете. Я там, с ней. Вижу и чувствую всё это.

Радость от воспоминаний Нины смешивается с горечью скорой потери друга, и в горле встаёт ком.

Врата открываются. Всё в комнате тянется к ним. Я изо всех сил цепляюсь за стул, чтобы меня не засосало. Ба появляется рядом с Ниной.

– Что ты возьмёшь с собой к звёздам? – спрашивает она.

– Радость заботы о жизни, – отвечает Нина.

Ба целует её в обе щеки и ведёт к Вратам, бормоча слова Путешествия мёртвых. Я смотрю на них в недоумении: почему она не позволила мне произнести слова?

– Мы уносим с собой воспоминания о бесконечно ценном, радость заботы о новой жизни. – Ба улыбается и оборачивается ко мне. В её глазах стоят слёзы, и я понимаю: что-то здесь неладно. – Я должна пойти с ней. Прости, – шепчет она.

– Что?! Нет! – Я вскакиваю, опрокидываю стул и врезаюсь в угол стола. – Ты говорила, мы никогда не должны проходить сквозь Врата!

– Она пробыла здесь слишком долго, она слаба. Я должна показать ей путь. Провести через стеклянные горы. А может, и дальше… Ты не пропадёшь, Маринка. Я верю в тебя, и в избушку тоже. – Ба кивает и делает шаг в темноту. – С миром возвращайся к звёздам. Великий цикл завершён.

– Нет! Стой! – Я с силой отталкиваю стол, бросаюсь к ней, но уже поздно. Врата исчезают, и вот я остаюсь совсем одна.