– Повтори-ка еще раз, что он тебе сказал? – спросил Луис и потянулся к графину с вином.

Он и Айрис лежали на толстом одеяле в углублении между коньками двух крыш и чувствовали себя превосходно. На крышу они попали, выбравшись из слухового окна в доме Луиса. Скат был довольно крутым, а черепица – скользкой, и Луису, который настоял на том, чтобы захватить с собой портвейн и одеяло, приходилось держаться за хлипкое ограждение крыши только одной рукой, однако рискованный трюк закончился благополучно. Вскарабкавшись на самый верх, они перевалили через конек и улеглись в это углубление, словно в гнездо. Правда, отсюда им было почти не видно Лондона – их взгляду были доступны только низкое небо и тонущие в дыму шпили самых высоких церквей, но этого им вполне хватало. В конце концов, они забрались сюда вовсе не для того, чтобы любоваться пейзажами.

– Я сейчас уже точно не помню, – ответила Айрис и поглядела на свою руку – на четыре красно-синих пятна, проступивших там, где пальцы незнакомца впились в ее плоть. – Что-то насчет того, что он-де все понимает и что я должна стать его царицей, его прекрасной дамой или чем-то в этом роде… Все это было очень странно.

– И этот человек – он схватил тебя за руку? – Луис отхлебнул вина прямо из горлышка. Айрис выпятила губы, и он поднес графин к ее рту, чтобы она тоже могла сделать несколько глотков. – По-моему, он просто псих. Ты не обратила внимания, он подходил к кому-нибудь еще?

– Я не видела. – Айрис задумалась. Инцидент, происшедший на выставке, оставил у нее двоякое впечатление: с одной стороны, ничего страшного не случилось, но с другой… У нее было ощущение, что за всем этим стоит что-то большое и страшное – такое, что заставляло ее нервничать и чувствовать себя уязвимой. – Но он подходил ко мне и раньше, – вспомнила она. – Он приглашал меня к себе в лавку. – Новая мысль пришла ей в голову. – Как ты думаешь, может быть, это он прислал мне билет на открытие Великой выставки?

– Билет?

Айрис вздохнула.

– Ты меня совсем не слушаешь!

– Ах, билет!.. Как же, как же, я отлично помню… – Луис провел кончиками пальцев по следам на ее руке. – Но, быть может, этот человек просто увидел картину, потом посмотрел на тебя и был поражен сходством… А кроме того, в тебя просто невозможно не влюбиться.

– Нет, дело не в сходстве. – Айрис покачала головой. Ну как объяснить ему, что она чувствует и почему ей так не по себе? Всю жизнь Айрис старалась не поощрять мужчин, но и не отталкивать, что, впрочем, не мешало ей их немного побаиваться. Как ей казалось, мужчины считали ее чем-то, чем можно любоваться и к чему приятно прикоснуться. Когда кто-то обнимал ее за талию, это казалось Айрис просто дружеским жестом. Жаркий шепот и внезапный поцелуй в щеку приятно льстили ее самолюбию, и когда такое случалось, она чувствовал себя благодарной. Наверное, ей следовало больше ценить подобные знаки внимания, но и не слишком поддаваться мужскому обаянию; нравиться, но не выглядеть слишком доступной. У мужчин не должно было возникать никаких сомнений в ее порядочности и респектабельности, но и тыкать им в нос своей добродетелью тоже не стоило, иначе они могли счесть ее недотрогой… Это, однако, было непростой задачей, и иногда Айрис хотелось просто быть естественной.

– Я знаю, это может показаться пустяком, – попробовала она еще раз, – но…

– Никакой это не пустяк! – тут же отозвался Луис. – Посмотри на свою руку – этот мерзавец наставил тебе синяков! Если бы я знал, кто он такой…

– Но что, если он… – Она чуть не сказала «влюблен до безумия», но это показалось ей слишком самонадеянным, поэтому Айрис выбрала другое слово: – Одержим навязчивой идеей? Так, кажется, говорится?.. Нет, я не знаю, что это за идея, однако у меня такое впечатление, что он уже давно за мной следит. А вдруг этот человек и сейчас наблюдает за нами из какого-то укрытия? Знаешь, от таких мыслей и самой недолго сойти с ума… – Она содрогнулась. – Я как о нем подумаю, так прямо мороз по коже.

– Ты хоть что-нибудь о нем знаешь?

– Знаю, что его зовут Сайлас… А еще он подарил мне одну безделушку – крыло бабочки в стекле. Довольно любопытная вещица, но по большому счету – ничего особенного…

– Так это же Кадавр! – воскликнул Луис, садясь на одеяле. – Точно, он! Вот так негодяй!

– Ты его знаешь?

– Конечно, я его знаю. Он делает чучела разных животных и птиц и продает художникам. Сайлас действительно странный малый, но ты не должна из-за него беспокоиться… – Лицо Луиса неожиданно стало задумчивым. – Кажется, не так давно Альби что-то говорил мне насчет Сайласа. Он якобы видел, как тот ошивался вокруг этого дома… – Луис тряхнул головой. – Нет, наверное, мальчишка ошибся. Наверняка ошибся.

– А что еще сказал Альби?

– Честно говоря, не помню. Я думал о набросках, которые у меня никак не выходили, и слушал его не особенно внимательно. Мне, впрочем, показалось, что он очень боится чучельника, но я не уверен… – Он еще немного подумал. – Нет, это просто чушь! Я хорошо знаю Кадавра – жалкий человечишка… Одно время он подкарауливал нас с Милле на Говер-стрит – хотел всучить нам кое-что из своих изделий. Многие лондонские художники покупают у него чучела, кости и другие диковины для своих картин. Должно быть, и в Академию он пришел потому, что хотел что-нибудь кому-нибудь продать… – Луис просиял, как человек, который только что решил какую-то сложную задачу. – Ну конечно!.. Наверняка так и было. Не бойся, Кадавр совершенно безвреден. Жалкая личность. Он и мастер-то так себе. Сам Кадавр, несомненно, считает себя гением, но он заблуждается… – Луис слегка пожал плечами. – Впрочем, если хочешь, я могу сходить к нему в лавку и поговорить. Пусть скажет, зачем он тебя так напугал.

Теперь уже настал черед Айрис задуматься. Она отчетливо представила себе, как Луис, вообразив себя ее благородным спасителем, врывается к Сайласу в лавку, кричит, угрожает, быть может, даже сбрасывает на пол пару чучел или что там ему подвернется под руку. Но ей-то хотелось как можно скорее забыть этого жутковатого человека, а Луис мог ненароком подтолкнуть его к каким-то необдуманным поступкам. Нет, нечего делать их мухи слона, лучше как можно скорее забыть о существовании чучельника. И без того он занял чересчур много места в их жизни – вот уже полчаса они говорят только о нем, а между тем… Она покачала головой.

– Нет, не стоит. Я думаю, что ты прав. Он просто глупец. То, что произошло в Академии, – обыкновенная случайность.

При этих ее словах Луис заметно расслабился.

– Ну, если ты так считаешь… Но если он снова тебя побеспокоит – обязательно скажи мне.

Они сделали еще по глотку портвейна, и Луис взял ее за руку. Машинально водя мыском туфли по черепице, Айрис подумала, как хорошо просто быть рядом с ним, ни о чем не думать, ни о чем не тревожиться. Быть может, это и есть та самая «настоящая любовь», о которой она всегда мечтала. Сейчас, во всяком случае, она была счастлива. Даже Сайлас оказался забыт, или почти забыт. Айрис положила голову на плечо Луису, а он погладил ее по волосам, и она зажмурилась от удовольствия. Какое им обоим дело до этого странного человека? Луис считал его ничтожным и жалким; возможно, он действительно слегка тронулся умом – ну так что ж? Ничего удивительного или из ряда вон выходящего она в этом не видела. Ну а синяки у нее на руке… наверное, он просто не рассчитал силы, когда схватил ее за локоть, желая привлечь к себе внимание.

– Знаешь, – промолвил Луис, – один человек хотел купить мою картину.

– Да, я слышала.

– Так вот, я решил ее не продавать.

– Почему?

– Потому что… Нет, не скажу. Ты подумаешь, что я сентиментальный осел, и будешь совершенно права.

– Нет, не подумаю.

– Подумаешь! – Луис начал ее щекотать.

– Ну хватит, хватит! Подумаю! – взмолилась Айрис.

– То-то же!.. – Луис с довольным видом откинулся на спину. – В общем, даже не знаю… Просто мне кажется, что леди Гижмар на картине – это ты. Глупо, правда?

– Но я – это я. Я не кусок холста, а настоящая женщина из плоти и крови.

– Не напоминай мне об этом. – Он уткнулся лицом в ее шею. – В общем, я решил, что не продам картину, даже если об этом попросит меня сам Рёскин. Мистеру Боддингтону я предложил «Пастушку». Он заплатил за нее триста фунтов.

– Триста фунтов?! – воскликнула Айрис, думая о бесконечных часах, проведенных за работой в магазине миссис Солтер. Чтобы заработать такую кучу денег, ей потребовалось бы раскрасить несколько сотен или даже тысяч кукол, на что ушло бы лет пятнадцать. За это время ее сестра превратится в старуху.

– Да, триста. – Луис улыбнулся. – И пятьдесят из них причитается тебе.

– Что? Почему? Я же ничего не делала, только позировала. Луис фыркнул.

– Я плачу тебе не за это. Ты рисовала луг, небо, выписывала эти чертовы лютики… Несколько десятков или даже сотен лютиков! Согласен, это было сравнительно простое задание, но я не хочу, чтобы ты трудилась бесплатно.

– Я не могу принять от тебя эти деньги, – упрямо сказала Айрис, но он только выставил перед собой ладони в знак того, что не желает слышать никаких возражений, и она не стала настаивать. Вместо этого она попыталась представить Роз за прилавком собственного магазина, в окружении рулонов ярких дорогих тканей и других товаров. Да, ради сестры она возьмет эти деньги. Ради Роз и ради Альби. Ей нелегко было видеть его пустой рот и почерневшие десны. Она даст ему три фунта – пусть купит себе искусственные зубы. Айрис понимала, что с ее стороны это будет, пожалуй, чересчур щедро, но с другой стороны – почему бы нет? Если не считать Луиса, подумала она, касаясь пальцами полинявшей атласной розетки на лифе платья, в последние несколько месяцев мальчуган был ее единственным другом, и она хорошо видела, как он страдает, хотя Альби ни разу не пожаловался, ни разу не сказал, как ему тяжело. Кроме того, он ходил к Роз, носил ее письма и даже пытался их помирить – и все это бесплатно. Решено, она сделает Альби такой подарок! Двенадцать фунтов она оставит себе, таким образом Роз останется тридцать пять. Вполне достаточно, чтобы начать собственное дело.

Луис коснулся губами ее лба.

– Я не хочу с тобой расставаться. Никогда.

– Все-таки ты сентиментален, – вздохнула Айрис, хотя ее сердце буквально разрывалось от радости. – Или это вино так на тебя подействовало? Боюсь, как бы мне не пришлось поместить тебя в Бедлам.

– Помести меня лучше в постель.

– Не в постель, а в Бедлам, глупый!

Его голос согревал, как вино. Айрис глотнула портвейна и, задержав его во рту, наклонилась, чтобы поцеловать Луиса и передать вино ему изо рта в рот. От неожиданности он закашлялся, разбрызгивая рубиновую жидкость, и даже назвал ее коварной, но Айрис видела, что он тоже возбужден. Губы его были сладкими и пахли корицей и трубочным табаком. Как же хорошо, подумала Айрис. Мы с ним… мы как будто женаты! И она нарочито медленно провела ладонью по его груди.

– Хочешь, вернемся в дом? – предложил Луис.

– А зачем? – ответила она, расстегивая пуговицы на его рубашке. – Нас и здесь никто не увидит – разве только голуби да чайки…

О Сайласе она больше не думала.

В тот же день Луис и Айрис сидели в ее студии. Солнце понемногу клонилось к закату. Луис ел из миски засахаренные груши и шоколад, а Айрис работала.

– Пожалуй, надо добавить немного желтого, – озабоченно сказала она. – Подай мне гуммигут, пожалуйста…

Луис допил оставшийся на дне миски сироп.

– Кроме него тебе понадобится ультрамарин, чтобы сделать тени более густыми. – Он взял с полки два свиных пузыря и выдавил на палитру понемногу гуммигута и ультрамарина.

Айрис бросила взгляд на холст. На переднем плане были набросаны контуры мужской и женской фигур, фоном служила высокая ваза с голубыми ирисами и алыми розами. Лепестки и стебли цветов Айрис выписала очень тщательно, теперь ей нужно было только добавить цвета, вдохнуть в них жизнь легким поворотом кисти. Настоящие, живые ирисы, которые купил для нее Луис, уже начали увядать и сморщиваться, но Айрис считала, что в качестве натуры они еще послужат. Пососав кончик кисти, чтобы собрать ворс в точку, она нанесла на края лепестков сильно разведенный голубой, оставляя белый холст там, где цветки были молочно-белыми или где лежали пятна света, и наблюдавший за ней Луис покачал головой. На его взгляд, она слишком спешила. Было бы лучше, сказал он, если бы она сделала еще несколько предварительных набросков, но Айрис пропустила его замечание мимо ушей. То и дело поглядывая на холст, она командовала отрывисто и резко:

– Дай мне еще немного ультрамарина… немного, я сказала. И капельку изумрудной краски… нет, больше. И добавь масла.

Луис не протестовал; он послушно исполнял все ее распоряжения и мыл за ней кисти, тщательно расправляя мягкий ворс.

– Слушай, Айрис… – внезапно сказал он, вырвав ее из глубокой задумчивости, с какой она созерцала результаты своих трудов. – Мне нужно сказать тебе одну вещь…

– М-м-м?..

– Ты не будешь очень возражать, если мы не поженимся? Айрис медленно вытерла руки тряпкой, но ничего не сказала. Вопрос, который он задал, подразумевал слишком многое, и отвечать на него следовало, тщательно все обдумав и взвесив. Айрис понимала – Луису хочется, чтобы она одним своим словом решила беспокоившую его проблему, но это было выше ее сил. Она не могла этого сделать хотя бы потому, что она возражала. С другой стороны, не лучше ли иметь хоть что-то, чем вообще ничего?

– Нет, ты не думай! Я тебя очень люблю, но…

– Послушай, я пытаюсь писать, а ты…

– О, моя прекрасная леди Гижмар! У вас просто ледяное сердце… – Он замолчал, прислушиваясь. – Кажется, звонят в дверь? Не беспокойся, я открою. Не хочу мешать тебе создавать свой шедевр.

Когда дверь за ним закрылась, Айрис подошла к окну и стала смотреть на щипцы и скаты лондонских крыш. Из окна мансарды город выглядел маленьким, словно на картинке. Казалось, с ним можно играть, снимая крыши с домов и передвигая находящиеся внутри фигурки Альби, его сестры, Роз и их родителей, которые, наверное, сидят сейчас за столом и читают Библию.

– Кто приходил? – спросила она, услышав за спиной стук открывшейся двери.

– Тебе лучше спуститься самой, – ответил Луис. – Там твоя сестра.

Айрис повернулась так резко, что смахнула на пол палитру.

– Роз?! И надо ж такому случиться, что ей открыл именно ты! – И она бросилась вниз. На бегу Айрис бросила на себя взгляд в зеркало. Ее волосы растрепались, старое платье, которое она надевала, чтобы работать, было измято и покрыто пятнами краски, под ногтями тоже застрял пигмент, но приводить себя в порядок ей было некогда. Слетев в прихожую, она увидела Роз.

– Ой, Рози! Я тебя совсем не ждала! – выпалила Айрис. – Извини, что я в таком виде…

Роз покачала головой.

– Это ты меня извини. Мне следовало написать… предупредить… Но когда миссис Солтер послала меня к клиентке, я решила, что должна зайти… Особенно после вчерашнего разговора.

Роз стояла в прихожей в своем широком капоре, скрывавшем покрытое шрамами лицо, и протягивала сестре голубой ирис.

– Вот, возьми. Это тебе… Они только-только распустились.

Айрис взяла цветок и с благодарностью прижала его к груди.

– Как это мило с твоей стороны, Рози!.. А ведь ты всегда посмеивалась над подобными вещами, помнишь? Знаешь, я как раз рисую ирисы, но те, которые у меня есть, уже совсем засохли, а этот… Он совсем свежий и ужасно красивый – он прекрасно мне подойдет. Ты уж прости, но я не могу предложить тебе даже чаю. У нас вышла вся заварка, и печенье тоже кончилось… То есть не совсем кончилось, просто Джинивер – это вомбата Луиса – нашла коробку и почти все слопала…

Она смущенно замолчала, подумав, что ее слова звучат как бред сумасшедшего, и жестом пригласила сестру в гостиную. Там она убрала с дивана пустой стакан и черепаховый гребень, которым Луис расчесывал Джинивер, расправила покрывало, и Роз села.

– Ты выглядишь совсем иначе, – сказала она с улыбкой. – Не так, как раньше. Впрочем, ты всегда была шустрее меня.

– Да нет, – отозвалась Айрис, стараясь не глядеть на свое отражение в зеркале. – Я всегда так выгляжу, когда работаю… Просто забываю обо всем!

Роз посмотрела на нее и сказала дрогнувшим голосом:

– Я очень по тебе скучала. И еще… еще я очень тебе завидовала.

– Я тоже вела себя ужасно, – быстро ответила Айрис, вспомнив, как убежала от сестры на Выставке, бросив ее среди толпы совершенно одну. Роз между тем снова открыла рот, словно собираясь извиняться, но Айрис почувствовала, что не сможет этого вынести. Да кто она такая, чтобы Роз перед ней унижалась? «Ты считаешь меня убогой и жалкой», – вспомнила она ее слова и подумала, что сестра была совершенно права. От стыда у нее даже перехватило горло, и Айрис едва не поперхнулась.

– Мне очень, очень жаль, что я…

– Давай не будем больше об этом, – перебила Айрис и сама испугалась, что ее слова прозвучали слишком резко. Опустившись на диван рядом с Роз, она сказала гораздо мягче: – Я имею в виду, не надо извиняться: мы обе были не правы, но теперь это в прошлом.

И Айрис слегка пожала пальцы сестры. Ощущение было таким знакомым, словно она прикоснулась к собственной руке.

– Как там миссис Солтер? Ей не лучше?..

– Увы. Она по-прежнему принимает огромное количество лауданума, а потом несет такое, что нормальному человеку и в голову не придет. Например, сегодня утром она обвинила меня в том, что я завела близкие отношения с фарфоровой куклой.

Айрис рассмеялась, хотя на самом деле ничего смешного в этом не было. Рассердившись, миссис Солтер начинала изо всех сил щипать Роз за локти, а Айрис еще не забыла, как это больно.

– Послушай… – Она немного наклонилась вперед. – А что, если ты откроешь собственную лавку?

– Ну, если мне когда-нибудь попадется дерево, на котором вместо листьев будут висеть серебряные монеты…

– Нет, – сказала Айрис. – Я могла бы одолжить тебе денег на первое время.

– У тебя столько нет. – Роз фыркнула. – Сама подумай – нужно ведь и на аренду, и на товары, и на… Я думаю, мне понадобится фунтов пятьдесят.

– Тридцать пять фунтов у меня есть. Этого хватит, если взять кредит под товар.

– У тебя есть тридцать пять фунтов? Откуда?!

– Это деньги за мою работу.

– Тридцать пять фунтов? Тридцать пять фунтов?!

– Да. Я помогала Луису написать фон к картине, которую он продал.

– Сколько же стоит вся картина?

– Этого я не знаю, – солгала Айрис. – Он не говорил. Роз покачала головой.

– Я не могу их взять. Это твои деньги.

– Если ты решишься, мы можем считать, что я даю их тебе взаймы. А там…

– Я… я подумаю, – перебила Роз, и Айрис испугалась, что, быть может, она поспешила и теперь сестра может подумать, будто она хвастается перед нею своим богатством или своими новыми возможностями. И надо же ей было так ошибиться как раз тогда, когда они с Роз только-только поладили!.. В растерянности Айрис оглядела захламленную гостиную, вспоминая, какое впечатление произвела на нее эта комната, когда она впервые сюда попала. Эти картины в золоченых рамах, эти плотные голубые обои, переливающиеся павлиньи перья, книги и журналы на полках, восточный узор карниза… Должно быть, Роз просто ошеломлена, раздавлена этим великолепием – совсем как она когда-то.

– А что ты рисуешь? Какую картину? – спросила Роз.

– Я только-только начала писать одну новую вещь… И знаешь, мне кажется – у меня кое-что получается. Правда, я пока нарисовала только силуэты, контуры людей и предметов, но…

– А можно мне взглянуть?

– Конечно можно, только…

– Только там – Луис?

– Да. – Айрис кивнула.

– Что ж… – Роз одернула рукава, чтобы скрыть синяки на локтях. – В конце концов, мы с ним только что виделись, так что, если он не возражает…

– Идем! – сказала Айрис решительно. Роз взяла ее под руку, и они стали вместе подниматься по лестнице.