– …Ну пожалуйста, сестренка! – снова сказала Роз. – Пожалуйста, не уходи!..

Это был последний вечер Айрис в лавке, и Роз из последних сил старалась не плакать, но губы ее дрожали. В углу лежала котомка с немногочисленными пожитками Айрис – еще одно безжалостное напоминание о том, что это их последние часы вдвоем.

– Ну пожалуйста! – снова сказала Роз.

Известие о том, что сестра намерена бросить мастерскую, она восприняла в штыки. Сначала Роз очень разозлилась, но, видя, что поколебать решимость Айрис ей не удается, очень быстро опустилась до униженных мольб, однако и они не возымели своего действия. «Прекрати! Прекрати немедленно!» – чуть не сказала ей Айрис, но вовремя прикусила язык. Она знала, что подсознательно стремится к ссоре, к скандалу, которые облегчили бы ее уход и сделали не таким острым чувство вины, которое терзало ее так сильно, что почти заглушило голод. Все-таки она расставалась не с чужим человеком.

Ногти Роз были обгрызены чуть не до мяса, а на собранную котомку она смотрела такими глазами, словно надеялась, что вот сейчас ее горловина сама собой развяжется и нижняя юбка сестры сама уляжется на прежнее место в ящике комода, а серое полотняное платье снова повиснет на крючке рядом с дверью, где висело и платье Роз.

– Пожалуйста, не уходи! Я куплю тебе новые краски! Обязательно куплю, если только ты не…

Айрис снова промолчала. Закончив расплетать косу, она встряхнула волосами и легла на кровать рядом с сестрой. Конский волос царапнул ей бедро, и она нетерпеливо провела по матрасу ладонями.

– Да где же он?!.. – пробормотала она с досадой. – Этот чертов волос каждую ночь колет меня через простыню, словно матрас набит иголками. Каждую ночь!.. Где он, черт его побери?! – И Айрис, с удивлением обнаружив, насколько она сама близка к слезам, несколько раз с силой ткнула матрас кулаком.

Роз повернулась в ее сторону и, заметив торчащий из ткани крошечный черный волосок, вытащила его двумя пальцами и бросила на пол.

– Спасибо, – пробормотала Айрис, но было поздно. Ее вспышка словно открыла какие-то невидимые шлюзы, и Роз внезапно заговорила – заговорила так быстро и так горячо, что сразу стало понятно: она сдерживала себя слишком долго и сейчас решила высказать сестре все, что накипело у нее внутри.

– Ах, если бы я только могла заставить тебя понять!.. – с упреком воскликнула Роз, и Айрис тотчас ощетинилась.

– Понять что? – парировала она не менее агрессивно. Похоже, последней ссоры все равно было не избежать, и Айрис не стала сдерживаться. Больше того, она наслаждалась этой ссорой, нуждалась в ней.

– Ты не понимаешь, что это такое – погубить репутацию, разрушить свою жизнь, полностью отдаться чему-то – а потом все потерять. Желать, даже сейчас желать, чтобы он… – Она запнулась, но через секунду продолжила: – Я уверена, он погубит тебя точно так же, как… как…

– Не погубит, – перебила Айрис решительно. Она не понимала, как может Роз не видеть, насколько простым и естественным было ее желание. – При чем тут Луис? Я хочу только одного – рисовать!

– Я уверена – все будет так, как я говорю. И когда это произойдет, ты станешь такой же, как я.

– Ах, Рози!.. – Айрис нащупала под одеялом пальцы сестры, и на этот раз Роз не отдернула руку. Напротив, она крепко сжала ее пальцы, поднесла их к губам и стала горячо целовать – снова и снова, один за другим. Это проявление любви было столь внезапным и сильным, что Айрис стало не по себе. За последние несколько лет Роз еще никогда не обнаруживала свои чувства столь явно, и она подумала, что боится этих обжигающих поцелуев. Высвободив руку, Айрис сказала:

– Ты не… не волнуйся за меня. Все будет не так, как ты думаешь. Ведь я ухожу не потому, что в кого-то влюбилась, а потому, что хочу рисовать. А он обещал меня научить!

– Ты лжешь! – ответила Роз и повернулась к Айрис спиной. – Ты лжешь. Лжешь точно так же, как и тогда, когда сказала, что не могла найти меня на Выставке, хотя я отлично знаю, что ты нарочно от меня удрала. Я видела, как ты оглядывалась через плечо, проверяя, вижу я тебя или нет. А теперь ты снова лжешь…

– Я не лгу, – возразила Айрис. – Я только хочу, чтобы ты поняла, как это для меня важно. Ты сама прекрасно знаешь, что мне всегда хотелось рисовать.

Роз потерла свою изуродованную оспинами щеку.

– Да, для тебя это важно. Твое рисование значит для тебя куда больше, чем я. Это я поняла.

– Да нет же!.. – Айрис очень старалась подобрать для ответа правильные, точные слова, но вместо этого начала заикаться. – Я хотела сказать, что… что я уйду из мастерской, но это не значит, что все остальное должно измениться. Мы сможем встречаться, гулять, разглядывать витрины в Мейфэре… Мне даже кажется – если мы не будем видеться каждый день, наши отношения станут больше похожи на то, что было раньше. Ты помнишь, как было раньше, Роз?..

Роз с присвистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы, потом поднесла к губам большой палец и принялась сосредоточенно рвать зубами кожу возле обгрызенного ногтя. Айрис передернулась. «Перестань! Я больше не могу этого выносить!» – чуть не закричала она.

– Помню, – проговорила Роз чуть слышно. – Я помню, но… Тебе все равно придется выбирать; получить и то, и другое, как ты надеешься, у тебя не получится. И если сейчас ты уйдешь, то… больше ты меня не увидишь. Никогда.

– Но, Роз, неужели ты действительно решила…

Роз приглушенно всхлипнула и открыла рот словно для того, чтобы что-то сказать, но так и не произнесла ни слова.

Больше говорить было не о чем.

Некоторое время Айрис просто лежала неподвижно и разглядывала пятно на потолке, напоминавшее своими очертаниями морскую раковину. Молчание тянулось и тянулось – десять минут, двадцать, полчаса… Наконец она услышала, что Роз задышала ровно, как во сне. Свеча на столе по-прежнему горела, но Айрис не стала ее тушить. Повернувшись на бок, она посмотрела на сомкнутые веки сестры, на ее губы с опущенными уголками и тихонько вздохнула.

Этой ночью Айрис дважды вставала с постели и принималась при свете свечного огарка писать письмо Луису. «Умоляю простить меня, сэр, но я передумала, потому что…» Дальше этого она так и не продвинулась, ибо каждый раз ей вспоминались светлая студия, острый запах терпентина и два выпуклых зеркала, похожие на ведущие в новую жизнь двери. Разорвав бумагу на мелкие клочки, Айрис возвращалась в постель, но проходило несколько минут, и сомнения обрушивались на нее с новой силой.

Она так и не заснула. На рассвете Айрис осторожно поцеловала Роз в щеку и выскользнула из-под одеяла. Будить сестру, чтобы попрощаться как следует, она не стала, боясь, что ее решимость может поколебаться. Подойдя к вешалке, Айрис начала одеваться, стараясь производить как можно меньше шума. Она торопилась, пальцы скользили на шнурах корсета, пуговицы не лезли в петли, но наконец все было готово, и Айрис, подхватив свою котомку, проверила, на месте ли мраморная рука.

Потом она закинула котомку на плечо и повернулась, чтобы бросить последний взгляд на спящую сестру. Ресницы Роз чуть заметно дрогнули, и Айрис догадалась, что та не спит, но говорить ничего не стала. В последний раз вдохнув густой карамельный запах, она вышла из комнаты и тихо закрыла за собой дверь.

К тому моменту, когда Айрис добралась до ограды Британского музея, у нее разболелась спина – такой тяжелой оказалась мраморная рука. По пути она успела несколько раз выбранить себя за глупость – за то, что вообще решила стащить ее у Луиса. Теперь этот поступок казался Айрис принадлежащим к какой-то другой жизни – быть может, к далекому детству, когда она была не прочь созорничать, но теперь она стала другой. Всё стало другим.

Кроме того, Айрис понятия не имела, как действовать дальше. Что делать с рукой? Не могла же она просто отдать ее хранителю музея. Вдруг он станет ее расспрашивать или даже решит, что это она ее украла?

Украшенная завитушками чугунная решетка ограды была чуть не в три раза выше Айрис, а на заостренных, как пики, концах толстых прутьев блестела позолота. Казалось, эту ограду возвел сам Бог и никакому смертному не удастся ее преодолеть. Насколько Айрис знала, Британский музей был настоящим дворцом науки, знаний и богатства, и все же сейчас ей казалось, что его ограда больше похожа на крепкую тюремную решетку. Стоя возле нее, Айрис каждую секунду ждала, что кто-то вот-вот крикнет: «Воровка! Хватайте ее!», и к ней со всех сторон бросятся полицейские со своими трещотками. Они схватят ее и отправят в Ньюгейт, в сырую и темную камеру, из которой она не выйдет до конца жизни, и это будет только справедливо. Поделом ей!.. То, что она украла у Луиса мраморную руку, – ерунда. В конце концов, Луис украл ее первым. Куда хуже, что она предала сестру и причинила горе собственным родителям. Именно за это она заслуживала самого сурового наказания.

Впрочем, Айрис тут же устыдилась собственных мыслей, которые показались ей чрезмерно драматичными, почти театральными. Еще раз оглядевшись по сторонам и убедившись, что ее никто не видит, она достала из котомки завернутую в чистую холстину руку и, просунув ее между прутьями, подтолкнула так, чтобы та откатилась как можно дальше от ограды (в противном случае ценный экспонат мог бы стащить какой-нибудь бродяга). Айрис искренне надеялась, что когда руку обнаружат, то не выбросят вместе с мусором. Не лучше ли было потихоньку вернуть ее Луису?.. Уж он-то нашел бы безопасный способ вернуть ее на место.

Но дело было сделано. Никто ее не заметил, никто не бросился на нее с криком «Держи вора!», и Айрис, повернувшись, зашагала прочь от музея. По пути она достала и развернула материно письмо, не в силах сопротивляться желанию еще раз уколоть себя побольнее. «Ступила на гибельный путь», «погубила душу», «опрометчивое решение», «тень твоего позора»… Эти слова как будто смешивались с угольным дымом, вонючим серно-желтым туманом и вонью многочисленных переносных жаровен, на которых жарились в масле картофель и свежий снеток. В течение еще нескольких секунд Айрис всматривалась в выведенные материнской рукой строки, потом разорвала бумагу на клочки и швырнула на мостовую. Некоторое время она наблюдала за тем, как обрывки письма размокают и тонут в лужах, чувствуя, как мрачное удовлетворение от этого зрелища понемногу сменяется в ней пьянящим, головокружительным восторгом. Она свободна! Она свободна и впервые в жизни может делать все что захочет. Судьба дала ей возможность самой выбирать свой жизненный путь (поистине редкий дар для таких, как она!), и Айрис была счастлива, что не упустила свой шанс и что ей хватило смелости идти до конца.

Отныне все зависит только от нее!

И, полной грудью вдохнув сырой лондонский воздух, Айрис повернулась и, не обращая внимания на колотившую по спине котомку, бросилась бежать мимо торговцев жареной рыбой к дому Луиса, к своей комнатке в мансарде. Она стремительно пересекла Блумсбери-стрит и помчалась по Тотнем-корт-роуд. Остановившись, чтобы перевести дух, Айрис подумала, что впервые за много лет не чувствует сдавливавших ей грудь тяжких цепей.

На обочине она увидела черного дрозда, который сидел на груде расщепленных куриных костей и пел, раздувая горлышко и поблескивая гладкими маслянистыми перьями. Айрис протянула к нему руку, но дрозд расправил крылья и улетел.